третий сезон
90 рассказов региональных победителей
*Все работы публикуются в авторской редакции
Амурская область:
Архангельская область
Владимирская область:
Волгоградская область:
Воронежская область:
Иркутская область:
Краснодарский край:
Красноярский край:
Москва:
Московская область:
Нижегородская область:
Новосибирская область:
Орловская область:
Пермь:
Республика Адыгея:
Республика Коми:
Республика Татарстан:
Ростовская область:
Рязанская область:
Санкт-Петербург:
Саратов:
Свердловская область:
Смоленская область:
Ставропольский край:
Тверская область:
Тульская область:
Тюменская область:
Хабаровский край:
Ханты-Мансийский автономный округ – Югра
Ярославская область
Барзова Людмила. Телефон потерялся
- Телефон потерялся! Телефон потерялся! - кричали ребята, забегая в кабинет математики. Наш справедливый учитель и классный руководитель, Семён Петрович, поправил очки и серьёзно посмотрел на наш 8Б. Он всегда поправлял очки в непростых ситуациях.
- Так-с, разберемся, - коротко ответил он.
Для нашей небольшой сельской школы - это было целым событием. Классы маленькие, по десять – пятнадцать человек, все друг друга знают. Наш 8Б отличался! Мы принимали участие во всех школьных мероприятиях. А Семён Петрович даже записал нас волонтерский отряд. Каждую весну мы ходили к одиноким бабушкам и копали грядки, помогали сажать зелень и огурцы. Нас всегда ставили в пример, и мы этим гордились.
Теперь ближе к делу…
Лёшка Дисаев – мой сосед по парте – уж очень любил прихвастнуть, при этом он всегда откидывал рывком головы челку, нависшую на глаза. Я завидовал его челке и тоже мечтал такую отрастить, но отец мне запрещал, поэтому стриг всегда меня очень коротко. Лёшка часто приносил новые вещи, купленные его родителями. Оно-то и понятно – папа в Сельсовете работает. Как-то принес новые наушники, потом графический планшет. Лёшка – будущий архитектор, так решил его отец. Скоростной велосипед, и наконец, трюковой самокат за огромные, для нашего села, деньги – тоже привлекали моё внимание. Но новый телефон с двумя камерами и обгрызенным яблоком на задней панели совсем вскружил мне голову. И я решил, что украду этот телефон. Эх, знал бы я, как потом буду сожалеть о содеянном.
После физкультуры Лёшка телефон так и не нашел. Мы обшарили всю раздевалку, даже к девочкам заглянули, потом столовую, туалет, наконец, небольшой стадион, где в теплые дни у нас проходят уроки. Но телефона нигде не было. Он лежал в потайном кармане моего пиджака. Уже выключенный. И я со всеми бегал и искал, прижимая локтем его к ребрам так сильно, что становилось трудно дышать.
Но самое главное, что Лешка и сам не помнил, где он оставил телефон: то ли в раздевалке, то ли с собой на урок брал. Меня это немного успокаивало.
И вот мы в классе. Семён Петрович внимательно рассмотрел нас с ног до головы. Ребята наперебой рассказывали, как Лёшка умудрился потерять новый телефон, как мы везде его искали. Никому даже в голову не могло прийти, что телефон украли. Класс наш дружный, ребята все свои, да и Семен Петрович всегда учил говорить правду – пусть самую горькую, но правду.
-Тише, тише! Садитесь на свои места!
Мы, красные и разгорячённые, уселись за парты и притихли. Я все так же прижимал телефон, в рюкзак прятать побоялся. Во-первых, я постоянно носился с ребятами, и было бы подозрительным, если бы я отстал от всех и начал копошиться в школьной сумке. А во-вторых, в случае обысков – в первую очередь будут проверять именно портфели и рюкзаки.
Семён Петрович ненадолго вышел из класса. Мы снова загалдели. Вскоре наш учитель вернулся с повязками. Значит, он сходил в соседний кабинет ОБЖ и попросил у Василия Ивановича повязки, которыми мы учимся оказывать первую медицинскую помощь. Мы с интересом наблюдали, что же будет дальше, зачем эти повязки понадобились Семену Петровичу. Однако он с невозмутимым лицом начал нас по одному приглашать к доске и каждому завязывать глаза. Сердце у меня забилось, я почувствовал неладное. Очередь дошла до меня. Коленки тряслись, я старался не подавать виду.
Когда все стояли в линию с завязанными глазами, Семён Петрович попросил нас поменяться местами друг с другом. Сам же, судя по голосу, немного отошел в сторону.
- Эта игра на честность, - сказал учитель, - главное условие – не подглядывать и стоять тихо. Я лишь проверю ваши карманы. Я всем доверяю! Но всё же…
Наступили самые мучительные минуты в моей жизни. Сердце бешено стучало, в висках пульсировала кровь. Я стоял примерно в середине, где-то седьмым или восьмым по счету. Так как мы все поменялись местами, трудно было определить, где я. Справа по тяжелому дыханию я узнал Саньку. Он был полным и дышал всегда громко. А вот, кто стоял слева, я уже терялся в догадках. Наверное, кто-то из девчонок.
Я слышал шаги Семена Петровича. Около каждого он задерживался не более тридцати секунд. Иногда слышалось легкое похлопывание. Я ждал! Я знал, что участь моя близка. Быть прославленным на всё село воришкой – это позор. Позор для семьи! И отмыться от этого позора очень тяжело.
Я почувствовал аккуратные прикосновения теплых рук. Потом с быстротой молнии, как у фокусников, руки Семена Петровича оказались у меня во внутреннем кармане пиджака и вытащили телефон. Я замер, не смея дышать, думая, что час разоблачения настал.
Но нет! Семен Петрович, как ни в чем не бывало, продолжил обыски оставшихся ребят. Когда всё закончилось, он разрешил нам снять повязки и сесть на свои места. Я старался не смотреть на учителя, мне было безумно стыдно. Семен Петрович отправил Мишу - нашего старосту – отнести повязки назад, в кабинет ОБЖ, а сам начал урок алгебры.
Но я уже не мог думать ни о каких функциях, дискриминантах и прочих математических терминах, я только думал, как буду смотреть в глаза Лёшке, учителю и всем ребятам в классе. Я жить не смогу – вот и всё. Лучше я умру!
После уроков Семен Петрович оставил Лешку и отдал ему телефон, сказав, что его нашла наша уборщица – тетя Маша. А я каждый день ждал, когда же учитель пригласит меня, а может, и моих родителей на беседу о запрете воровства. Но он не приглашал, а я старался не задерживаться в школе и не оставаться наедине с Семёном Петровичем.
Кое-как закончив 9 классов и сдав экзамены, я поступил в техникум в райцентре, недалеко от нашего села. Домой приезжал на каникулы, иногда на выходные. Однако чувство вины меня так и не покидало. Почему-то стыдно было не перед Лешкой, который остался учиться в 10 классе, а перед Семеном Петровичем. И я не выдержал. Да, я пришел к нему домой.
- Гриша? Здравствуй! Проходи! – удивленно сказал Семен Петрович, поправляя очки,- как учеба? Какие новости?
Я зашел в небольшую, но светлую комнату. На столе лежала стопка тетрадей, какие-то чертежи, графики.
- Семен Петрович! – начал я сразу, - почему Вы тогда меня не выдали? Почему Вы не рассказали, что это я украл телефон? Почему меня не наругали? Почему не сообщили моим родителям? Почему?
Семен Петрович строго на меня посмотрел. Он стоял и молчал. Я тоже молчал.
- Знаешь, Гриша, я ведь сам не знал, из чьего пиджака я вытащил тот телефон. Я себе тоже глаза завязал… Понимаешь?
***
Тогда я мало, что понял, но сейчас, спустя годы, я понял всё. Семен Петрович не хотел ломать жизнь своего ученика. И сам не хотел знать, кто украл тот злосчастный телефон. Для себя и для всех ребят в классе так и осталось, что ТЕЛЕФОН просто ПОТЕРЯЛСЯ!
Мельситова Виолетта. Случайность
За окном уже смеркалось. Всё тот же маленький школьный кабинет. Солнце, медленно катящееся вниз к горизонту. Последние тёплые лучики светят прямо на ее блестящие пряди волос. Она сидит на первой парте соседнего ряда и игриво крутит ручку между пальцами. Он видел ее лишь раз в неделю на дополнительных вечерних занятиях. Каждый раз ждал окончания выходных, лишь чтобы понаблюдать, как она красиво облокачивает голову на руки, когда рисует на полях своей тетрадки, и как потом внимательно рассматривает получившиеся узоры, как изящно поправляет волосы и закатывает рукава своей рубашки. Он привык лишь смотреть и откладывал тот момент, когда он решит с ней познакомиться.
Но долго откладывать не пришлось. Уже по окончании первой четверти его терпение закончилось, и просто наблюдать становилось крайне утомительно. «Сегодня точно с ней познакомлюсь», - подумал Леша, укладывая тяжелые учебники в школьную сумку. Всё именно так и случилось. Когда солнце уже село и лучики перестали играть с ее волосами, за окном зажглись фонари, прозвенел звонок. Аня уже встала из-за парты и собралась выйти из кабинета, но Леша окликнул ее и попросил о помощи.
- Извини, если задерживаю тебя, но можешь показать свои записи? Я совсем не успел записать решение последней задачи.
Конечно, Леше хватило времени записать всё решение еще на уроке. Но он не смог придумать ничего лучше и решил, что именно эта математическая задачка станет поводом для знакомства. Аня протянула ему свою тетрадь, и он, совсем не обращая внимания на задачи и их решения с бесконечно длинными формулами, начал разглядывать узоры на полях. Те самые узоры, которые так внимательно и аккуратно вырисовывала Аня прямо на занятиях. Леша задумался, и пока он листал страницы тетрадки, в его голове всплывали такие изящные и неповторимые черты лица Анны. Ее серьезный взгляд, слегка нахмуренные бровки, еле заметный румянец на щеках. Спустя несколько мгновений, подняв глаза, Леша принялся рассматривать ее уже не с соседнего ряда, а совсем вблизи. Он рассмотрел цвет ее глаз, длину густых ресниц и даже каждую веснушку на ее лице.
Так и началась их история. В этот вечер он проводил ее до дома, они долго болтали при свете тусклых фонарей и разглядывали скопления звезд, рассыпанных на ночное небо. Кстати, звезды стали для них общей слабостью. Еще в первый вечер знакомства Леша обратил внимание, как серьезный взгляд Ани меняется на добрый и мягкий, когда она вглядывалась в глубину ночного небосклона. Как ее нахмуренные брови приобретают совсем новые изгибы, а насыщенно-голубой оттенок ее глаз пропитывается ночным сумраком. Она смотрела на звезды детскими и чистыми глазами так, будто разговаривала с ними. Но этот диалог точно не услышать прохожим. Она будто задавала этим ярким огонькам свои вопросы и ждала их ответа с любопытством и наивностью в глазах. Леша любовался ею так же, как она разглядывала звезды, он считал веснушки на ее щеках и соединял их в созвездия, так же как она пыталась сосчитать мириады звезд. Она была главной звездой для него. Главной звездой на его небе. Словно Солнце, без которого не прожить и дня.
– Что ты в них нашла? – однажды спросил Леша, указывая взглядом на звездное небо.
– В них есть какая-то магия. Слышал слова о том, что если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже начинает смотреть в тебя? С ночным небом выходит точно так же. Мне кажется, эти звезды смотрят на меня так же, как и я смотрю на них. Видишь? Одна даже подмигнула мне, – объяснила Анна. Ее взор устремился к небу, и своей бледной и тонкой рукой она указала Леше на дрожащий огонек, который мерцал ярче других.
– Действительно, будто подмигивает, – с улыбкой согласился Леша, не отрывая взгляд от вспыхивающей звезды.
– Звезды… знаешь, что они говорят мне? Тс-с-с… – Аня приставила указательный палец к носу и после короткого молчания продолжила. – Они рассказывают мне о том, как огромна наша Вселенная. Какие огромные… нет! Просто нечеловечески огромные расстояния разделяют их с нами! О том, как мы малы по сравнению с ними. Ты только прислушайся. «В этом необъятном мире есть еще столько мест, в которых ты никогда не была. Столько мест, которые тебе предстоит посетить. Никогда не стой на месте. Ведь ты же не хочешь остаться лишь маленькой частичкой, верно?» – вот что они говорят мне.
Леша по-прежнему смотрел на подмигивающую звезду, затем опустил глаза на Аню. «Ни одно звездное небо не сравнится с ее красотой», – мимолетной мыслью пронеслось у него в голове. Он достал из кармана брюк свой телефон и навел камеру на Аню, чтобы запечатлеть момент, в котором ее глаза горят от счастья и восторга. Она видела красоту лишь в звездах на ночном небе и даже не подозревала, что ее глаза в миллионы раз прекрасней.
Вернувшись домой поздним вечером, Аня долго не могла уснуть. Ее мучила мысль, которую она услышала от звезд-собеседниц.
– Мир действительно невероятно велик, но я почему-то застряла в своем маленьком городке. В этой бесконечности, не имеющей ни размеров, ни границ, есть столько возможностей. Я не могу стоять на месте, – проговаривала в своей голове Аня.
К концу близился одиннадцатый год обучения в школе. В этом месяце у Ани выпускной. Все экзамены уже позади, и она задумывается о поступлении. После того вечера ей не хотелось оставаться в родном городе. Ей хотелось уехать туда, где даже звезды светят иначе и говорят ей совсем другие слова. «Мир так велик, я не могу стоять на месте», – крутилось в ее голове.
– Решено! – прокричала Аня, ворвавшись на кухню. Ее старшая сестра, сидевшая за столом, вздрогнула от испуга. – Я переезжаю, – с энтузиазмом продолжила Аня.
– И куда же? – поинтересовалась сестра с равнодушием в голосе, ведь она привыкла к импульсивным и непредсказуемым поступкам Анны.
– Пока не определилась точно, но свои вещи я уже собрала.
– Не забудь предупредить об этом родителей, – прокричала вслед сестра, но Аня уже успела захлопнуть за собой дверь и выбежать на улицу. «Я не могу стоять на месте», – вертелось в ее голове по зацикленному кругу.
Уже утром следующего дня Аня купила билеты на самолет. Рейс только вечером. До дома ехать далеко, поэтому придется подождать в аэропорту. Аня прогуливалась по залу ожидания среди суетливых толп людей и скоплений чемоданов и рюкзаков, наставленных друг на друга. Стоя посреди зала с телефоном в руках и рассматривая электронное табло со списком ближайших рейсов, она решила позвонить Леше.
Его телефон разрывается от звонков Анны, но Леши нет рядом. Кажется, он обронил телефон где-то по пути домой. Он лежит на земле экраном вниз, под одним из зеленых кустов во дворе его дома. Тем временем Аня слышит лишь долгие гудки. Кажется, будто каждый последующий гудок громче предыдущего, каждый гудок всё больше и больше нагоняет на нее тревогу. Гудки оборвались, автоответчик предложил оставить голосовое сообщение.
– Леша? Мне кажется, я совершаю страшную ошибку. Может, ты убедишь поступить меня иначе? Я улетаю в Москву сегодня вечером. Помнишь, ты говорил, что мечтаешь поступить туда? Отличный шанс для исполнения мечты, ты так не думаешь? Я прошу тебя, поехали вместе. Будем вечерами смотреть на небо и искать крупные созвездия. А хочешь, мы купим телескоп? Поставим его на балконе и каждый день будем загадывать желания на падающие звезды. Я знаю, что хочешь. А еще я знаю, что всё это просто безумно! Безумен спонтанный переезд, безумны разговоры со звездами, безумна вера в то, что я должна стать не просто маленькой частичкой в этом огромном мире. Безумна и я сама. Если ты согласен, то просто очисти голосовую почту и удали все мои сообщения ровно так же, как и любые воспоминания со мной. Но если не согласен, то собирай чемодан, и я жду тебя у главного входа в аэропорт.
Леша зашел домой, захлопнул за собой дверь и принялся хлопать ладонями по карманам. «Кажется, телефон потерял», – подумал он. Леша и не знал, что пока телефона нет рядом и он не может ответить на звонок, он рискует потерять радость и счастье всей своей жизни. Он рискует потерять свое Солнце.
Весь день он потратил на поиски, и вот уже начинало темнеть. Когда небо погрузилось в черноту и над головой зажглись звезды, он совсем отчаялся, потерял всякую надежду. Но вдруг под густой зеленью кустов он заметил светящийся огонек, будто мерцающая звезда упала с неба и аккуратно устроилась под зелеными листочками. Нет! Не звезда! Леша подошел ближе и увидел свой телефон, на экране которого отображалось уведомление о пропущенных звонках и оставленном голосовом сообщении. Вернувшись домой, он послушал сообщение и несколько мгновений не мог прийти в себя.
– Конечно, нет! Я не могу ее отпустить, – подумал Леша и принялся набирать номер Анны по памяти. Автоответчик сообщил, что телефон абонента выключен, а значит Аня уже в самолете. Из динамика продолжил раздаваться голос, но Леша уже не слышал его и не разбирал слова. Через секунду его ступор сменился на гнев. Неужели такая нелепость, простая случайность, как потерянный телефон, повлекла за собой столь роковые последствия?
– Нет, она прилетит и обязательно мне перезвонит, – думал он. Но Аня тем временем, сидя в мягком кресле, точно знала, что она больше никогда не встретит его и даже не позвонит. Ведь она была уверена, что Леша пошел на этот шаг осознано. Он не приехал и даже не перезвонил, а значит, точно решил для себя, что это был последний день, когда они знали друг друга.
– Глупый! Глупый! Глупый телефон! До чего же всё это нелепо! Да это невозможно, чтобы такая мелочь смогла разрушить нашу любовь. Абсурд! Я всего лишь потерял телефон, почему после этого мы должны оборвать все так, будто ничего и не существовало? Не верится, что теперь мы никогда не увидим друг друга, никогда не проведем очередной вечер под звездным небом. Я больше никогда не увижу, как меняется цвет ее глаз, после захода солнца, никогда не посмеюсь над ее нахмуренными бровками и не сосчитаю веснушки на ее лице. А ведь я видел с ней прекрасное будущее. Будущее, в котором есть только мы вдвоем… и пара сотен звезд на ночном небосклоне.
Лагода Аполлинария. Тишина в библиотеке
Яр буйный, острые скалы его братья.
Ярослав, нашедший силу в солнце.
Распахнутые ставни встрепенулись, перебивая скрипом шуршанье полевой травы, затрещали, слились с трелями дергача и раскрылись шире, впуская внутрь резвые потоки ветра. Протискиваясь сквозь щелку оконной рамы, гость запутался в занавеске, закружив её в бойком вальсе. Высвобождаясь из объятий ткани, он потянул за собой запах разгорячëнной прелой почвы, опалëнной настойчивым августовским солнцем. Благовоние полевых цветов разносилось по комнате. Вечерняя свежесть обуяла воздух, наполнявший пространство среди высоких стеллажей с книгами. А ветер по своему обыкновению побрëл "странствовать по свету" этого чудного местечка, отдаленного от городской суеты и людского глаза.
Шумный посетитель взволновал свежими мотивами книги, старательно расставленные на полках. Несколько страниц, лежавших стопками на большом столе, радушно отозвались, пускаясь в странствие вместе с ветром, устилая скрипучие могучие половицы. Тёплый ветер обратился к раскрытому томику на столе, трепетно перевернув его страницы, которые обратились в потрескивание сухой, жёлтой бумаги и ворох пыли, которую перебивал далёкий, неведанный запах цветов – так пахли её руки. Лист впитал в себя аромат, крепко пронося его сквозь время. В нём запечатлены воспоминания, мгновения касаний ладоней лучезарной девушки, которая неустанно перечитывала этот сборник стихов, придерживая разворот книги ароматной рукой.
Жёлтые страницы с блеклыми чернилами типографской краски, просочившимися вглубь, встречали тёмные, большие глаза, когда их обладательница нуждалась в восхищении её натурой или бродила в поисках музы по строчкам зачитанного до дыр стихотворения, как затëрт был корешок книги, на который вновь и вновь ложилось пахучая ладонь. Находя нужные строчки, которые могли бы разжечь огонь в чернеющих глазах, Агафья с прытью принималась читать их. Ведомая высшими страстями, она, взбираясь на большой стол, соседние лавки, чтобы вознести своё естество, прохаживаясь по них, открыто ведала своё чувство миру. Воздушное платье повторяло изгибы её тела, длинные волосы развевались, нежно касаясь воздуха. Золотистые волосы в лучах утренней неги. Девушка обращалась строками прямиком к своей душе, и тогда огни в её глазах принимались мерцать, как звёзды. Её речи живо пронизывали атмосферу грохочущими эмоциями, которые струились из груди и окутывали пристанище литературного искусства - библиотеку.
… Громоздкое шарканье раздавалось протяжно, утягивая за собой песок, местами почву и куски дëрна. Могущественные сапоги утопали в земле, поднимая за собой вихры пыли. Не поднимая ноги, фигура шла по просёлочной дороге, оставляя за собой рвы свежей, ещё не остывшей после закатного зарева земли. Тяжеловесные сапоги несли на себе застывшую жëлтую грязью и куски помятой травы, загребая носком свежую зелень стеблей придорожной осоки. Дребезжащие камни под подошвой были нещадно погребены грузным телом, огромным и скорчившимся. Визг. Хруст. Шуршание. Всё беспробудно млело и меркло в тишине. Свет. Звук. Это похоже на безумство, но всё скатывалось в пустоту. Ни гласа, ни воздыхания. Смрад беззвучья овладел воздухом вокруг, сжимая человеческий облик в своих смертоносных оковах. Но мужчина шёл, превозмогая рвение безмолвия поработить его чуткое создание. Он терял время и ощущение пространства, теряясь в окольном пути и своей голове. Замирал на месте, прислушиваясь, стараясь распознать звуки вокруг себя и отличить их от щемящей тиши. Тщетно. Петляя между запоздавшими ко сну лучами заката, ищущий терял себя. Человек вжимал шею в плечи, стремился собраться в массив, приникнуть к земле, чтобы прекратить звенящую тишину в ушах. Подминая сапожищами последние рыжие языки солнца к почве, волокущий своё естество мужчина терял надежду на завтрашний день. "Следуй за солнцем и не потеряешь тропу жизни," - страдальческая мысль наконец протиснулась в голову странника и осадила ревущую, угнетающую тишину, когда тот затоптал последний луч солнца. Дорога погрузилась в мрак - хоть глаз выколи. А мужчина продолжал грузно волочить своё существо, подобно слепцу, который ищет неприступный свет, не покорный ночной мгле. Долго ли брёл странник, видела только ночь, но что-то заставило его ноги задеревенеть. Подобно мании мотылька, зоркий глаз выбрался из- под опущенных век, и глыба пошла на зов сердца - вдали мерцал одинокий огонь, распыляя свой свет на одинокое, старое крыльцо, которое радушно ждало человеческий дух. Не замечая обшарпанной, но заботливо смазанной краской таблички «Библиотека», проседая на половицах, тяжело измеряя крыльцо размашистыми шагами, мужчина подходил к фонарной лампе. Деревянные доски громыхали, приветствуя путника. Завороженный, он тянулся жилистой рукой к свету, касаясь грубыми пальцами раскалённого стекла. В зелени глаз отразилась яркая вспышка, а под её обликом скрывалась надежда.
Дверь ухала, дребезжала от напора большого кулака. Не дожидаясь ответа на это воспрошение войти, могучая рука отворила дверь. Порог библиотеки шумно переступила пара сапог, взгромождая неподъемное тело внутрь помещения. Скрипящие половицы засуетились, собирая хор писклявых визжащих голосов. Яркий свет заприметил пару выгоревших на солнце прядей. Затем прошёлся по курчавым каштановым волосам. Взъерошенные ветром, они прикрывали настороженный, глубокий взгляд. Странник огляделся, слегка прищуривая глаза.
- Есть кто? - эхом разнеслось среди книжных стеллажей, отразилось от стен и вернулось к парню, бросая его в жар: тишина, которой он был пропитан, содрогнулась и зашипела.
Ослеплëнный светом надежды путник не заметил силуэта женщины в темном углу. Она успела справиться с изумлением от визита в столь поздний час: сказать по правде, сюда давно не заходили посетители, даже случайные люди. И принялась рассматривать вошедшего гостя.
- Проходи, этот дом давно не встречал человеческого лика.
Из тени вышла невысокая женщина лет шестидесяти, пристально глядя в глаза вошедшему.
- Боюсь, я безликий.
- Ээ, нет, парень. Душа у тебя глубокая…- затихнув, приближаясь ближе к омуту потухших глаз, добавила, - бездонная у тебя душа. Проходи, выпьем чаю, – подгоняла гостя старушка, будто боялась, что в нём что-то вздрогнет и он захочет бежать. Но тот покорно устремился за хозяйкой, опускаясь на предложенный стул. И замерла его фигура, вновь погружённая в страдания.
- Как звать тебя, милый? – тихонько поинтересовалась старушка, слегка тормоша пришедшего за плечо и боясь, чтобы тот ненароком не уснул.
- Яром.
- Яр буйный, острые скалы его братья…- задумчиво размышляла Агафья, насыпая душистые травы в чайник. - Я Агафья, хранитель искусства и домашнего очага, - возвышенно продолжила знакомство старушка, бормоча мысли себе под нос, и, чуть пропевая их, кружилась по кухне. Тишина с улицы просачивалась сквозь щели, окутывала домик и стремилась пробраться вовнутрь, забираясь через печную трубу. Но тепло сердец и горячего, душевного разговора было сильнее всякого злодейства.
Сгорбленная худощавая фигура налегала на стол, крепко опершись острыми локтями. Затуманенный разум. Затуманенный взгляд. Дурманящая тишина залезла под веки, впилась в кожу. Ресницы дрожали, пальцы царапали столешницу, пытаясь найти точку опоры, которая бы стала камнем преткновения. Тишина. Отголоски разума. Смятение.
Носик заварника звонко запнулся о чашку, разразив мысли Яра громом.
- Чай на травах, поможет тебе прийти в чувства. - Агафья бережно разливала целительный отвар по кружкам.
- Утешительно, - донеслось блеклым эхом, не содержащим в себе оттенка надежды или отчаяния.
Пара животных глаз блуждала в пространстве, которое можно охватить, опустив голову. Пахучий пар струился из чашки, обрамляя губы жаром. Сметая со своих уст горячий поцелуй, Яр рассеял ароматное облако. В чайную гладь уставилось отражение Пристанища жизни. Каждая жилка на лице свидетельствовала о проживаемых эмоциях, запечатлела в себе все земные силы. Эти отъявленные, измученные черты кричали о своём проделанном пути. Говорили без умолку о том, как жизненный ориентир был потерян, слетел с каменистого обрыва вниз. О том, как Яр не смог его удержать.
- Духовной жаждою томим, – уставшие глаза набрели на печатные строки, пахнущие цветами. - Сам для себя я Серафим. Слепец бескрылый, умерший в ночи. Воскресший с силами рассвета.
- Так молвила душа поэта, - поддержала Агафья высокую ценность мысли.
Ночь тому свидетель, две души слились в одну отчаянную, громогласную идею о возвышении духа, могуществе человека. Царил уют, витало счастье в зеленеющих глазах, освящённых светом потрескающей жёлтой лампы. А Агафья наблюдала за преображениями человеческого страдания, разжигала огонь в жилах юноши. Рьяные мысли потрясали дом, каждый сантиметр в нём…
Под утро всё стихло. Тишина обрела добротное, мягкое состояние. Возвышенность человеческого естества сточила все острые камни, была готова взвиться в небо костром. Хранительницу очага сморил сон, а Яр обещал не возвращаться в тихие остроги, оставшись читать старые книги. С первыми лучами рассвета распахнулась дверь, омывая Ярослава животворящим светом. Молодой человек отправился за солнцем следом. Он чувствовал этот путь и отдавал всего себя животрепещущей идее, и даже прежде не замеченная табличка библиотеки была протерта шершавой ладонью в знак прощания.
А на столе, под заварником с чаем из полевых трав, была заботливо оставлена частичка души Ярослава. Письмо хранило в себе красоту мысли: Спасибо за всё. Вы подарили мне возможность слышать. Конец листа был испещрён кривыми буквами: Ярослав.
Балакирева Полина. Улыбка Фортуны
Hoc erat in fatis[1]
Это произошло накануне экзаменов. Я сидел у себя в комнате, которую мы делили с моей сестрой-двойняшкой и готовился к очередному экзамену. В окно очень ярко светило солнце, что очень радовало, так как на протяжении нескольких недель были затяжные дожди. Щурясь, я посмотрел в окно и остановил свой взгляд на снующих по дороге людях.
Моё внимание привлекла чёрная иномарка – последняя модель. Из неё вышла высокая, рыжеволосая женщина лет 35. Она очень уверенно шаг за шагом приближалась к нашему дому.
Стук каблуков раздался эхом в подъезде.
В дверь постучали.
- Здравствуйте, а я ваша тётя! - После этой фразы на кухне разбилась тарелка и последовала тишина.
Она прошла вдоль коридора, обойдя меня.
- Как вы выросли… - она не успела договорить.
- Что ты тут делаешь? - Первая от шока отошла мама. – Почему не предупредила о своем приезде!
- А зачем звонить? – искренне удивилась незнакомка. - Я хотела устроить сюрприз!
Появление незнакомой женщины удивило всех. Как я потом узнал - это оказалась сестра мамы, Элиза. Она много путешествовала и почти не появлялась в родной стране. Я слышал о ней, но с родственниками по маминой линии мы не общались (а отца я не знал, мы с сестрой родились вне брака).
Мы узнали, что Элиза, помимо путешествий, ведёт свой видеоблог. А еще, что она старше, чем я предполагал.
Меня это ошарашило: тётя казалась очень современной.
***
- Как она тебе? – спросил я сестру, как только мы вернулись в свою комнату.
- Мне она показалась милой - тётя так много путешествовала! Вот бы и я тоже так могла! – Мечтательно отозвалась Кристи.
- Кристин, а ты не думала куда хочешь поступать?
- Ой, куда возьмут туда и поступлю, - она плюхнулась на кровать. - Мне в принципе без разницы, а ты с чего вдруг поинтересовался?
- Мы через полтора месяца заканчиваем школу, а ты даже не думала куда хочешь!
Меня искренне удивил ответ Кристи, потому что я еще с 5 класса знал, кем хочу быть.
- А ты? – спросила вдруг сестра, - всё туда же?
Я промолчал. Она знает, что я до сих пор не отказался от своей мечты поступить в музыкальный университет, поэтому старалась убедить меня в том, чтобы я оставил эту идею. В чём-то она была права. Стипендию там получить очень сложно, а оплатить обучение мы не в силах.
Наш разговор прервался, так как в дверь постучали.
- Можно?
В комнату зашла Элиза.
- Не хотите прогуляться? Я тут так давно не была, хочется пройтись по знакомым местам.
- Конечно, я только с радостью! – воскликнула Кристина.
- Отлично, - ответила она сестре. Затем повернулась ко мне:
- Мэтт, ты пойдешь?
- Нет, – покачал головой. - Я останусь дома, у меня сегодня планы.
- И какие же? – посмотрела на меня Кристина. - Снова весь день проведёшь за компьютером в поисках подработки? Мэтт, - она встала, подошла ко мне и обняла, - да забудь ты уже, найди университет попроще, раз не уверен, что поступишь на бюджет.
Я не первый раз это слышу, похоже, сестра права. Для того, чтобы приёмная комиссия хотя бы рассмотрела мою заявку и пройти во второй этап, нужно отснять видеоролик, где я играю на своем инструменте. Но ни того, ни другого у меня нет.
Поэтому ничего не стал говорить, лишь вяло улыбнулся. Они ушли. Я не находил себе места - мысли об университете не давали мне покоя.
Вдруг по столу прошла вибрация, я вздрогнул.
«Идешь сегодня на опен-эйр[2]?»
Это была Мэгги - одна из организаторов этого фестиваля. Мы дружили ещё с детства, хоть она и старше была на несколько лет.
Билет на фестиваль был подарен мне давно, и не ходить причины не было. Поэтому ответ последовал почти мгновенно:
«Иду».
***
- Я невольно подслушала ваш разговор с Мэттом насчет университета. – Элиза не любила юлить, поэтому начала разговор с Кристи прямо. - Ты можешь рассказать поподробней?
- Тут и говорить особо не о чем. – Кристи сглотнула. - Он хочет поступить в престижный музыкальных университет, стипендию там получить настолько сложно, что легче найти университет попроще. Я бы рада ему чем – то помочь, но… – и Кристи подробно описала университет и как проходит конкурс.
Некоторое время они шли в тишине.
- Кристи, смотри, тут недалеко скоро начнётся фестиваль, не хочешь заглянуть? – Элиза кивнула на красочное объявление об опен-эйр, который должен вот-вот начаться. – Глянь, организатор - университет, в который Мэтт хочет поступить! Пойдем, посмотрим, что он из себя представляет.
- Да, я слышала о фестивале, но… - Кристи замялась, - билеты нужно было покупать заранее!
Элиза, немного подумав, взяла Кристи за руку и потянула за собой в сторону предполагаемого места расположения фестиваля.
- Пойдем! Сейчас что-нибудь придумаем.
***
Мэгги, как настоящий организатор вовсю командовала. Меня же больше интересовала сцена и стоящие на ней инструменты.
Недолго думая, я поднялся на сцену, подошёл к самой ближайшей от меня гитаре и взял её в руки. Тут же я почувствовал тяжесть инструмента – таких гитар мне раньше не доводилось держать. Чёрная, с позолоченными вставками – всем своим видом она просилась на сцену, чтобы там сиять. Она как будто перенесла меня в иной мир - музыки и сцены.
Из моих мыслей меня вернул обеспокоенный голос Мэгги:
- Что же делать? – нервно проговорила Мэгги. – Если я сейчас не найду, кем заменить Скарлетт, то наше выступление обречено на провал.
- Мэгги, что произошло?
Её голос дрожал:
- Ох, Мэтт, беда! Скарлетт, наша гитаристка, опаздывает, её задержали на работе, она не успеет к началу. Её нужно кем-то заменить, но кем?
Мегги подняла глаза и, увидев в моей руке гитару, произнесла:
- Точно, Мэтт! Ты же играешь на гитаре! – её глаза загорелись с надеждой.
- Что…, - я вдруг понял, что задумала девушка. - Мэгги, я не смогу!
Мэгги отвела меня в сторону:
- Ты моя единственная надежда! Где я сейчас найду гитариста с хорошими навыками и … ты же знаешь все наши песни!
Да, я много раз приходил на репетиции их группы, наигрывал песни, запоминал. Но выступить на огромной сцене, где тысячи глаз направлены на меня… В то же время я не мог ей отказать: в свое время она научила меня многому, и я ей обязан.
- Хорошо, какая песня?
***
- Вот видишь Крис, мы прошли. Пойдем ближе к сцене, там сейчас должно все начаться!
Элиза сильно потянула Кристи за руку, прокладывая дорогу к сцене. Она снимала происходящее на GoPro[3], что-то рассказывала, а Кристи заметила тёмную макушку на сцене. С каждым шагом макушка всё больше обретала черты её брата.
Кристи потянула Элизу за рукав:
- Только посмотри – это же Мэтт! Значит, соврал, что останется дома, а сам здесь!
Элиза резко развернула камеру на сцену, там что-то происходило. Нежный женский голос раздался эхом на сцене, объявляя о начале выступлений.
Тёмная макушка так же быстро пропала, как и появилась. Элиза навела камеру на сцену. Она достаточно упорно вглядывалась в неё, а позже приблизила объектив, и так снимала до конца песни.
Кристи впервые слышала, как её брат играет на гитаре. Девушка впервые окунулась в столь яркие эмоции от музыки. Каждый понимал её по-своему. Кто – то подпевал, другой смеялся, а кто-то просто наслаждался, вслушиваясь в слова.
***
Время близилось к последнему экзамену, до него оставались считанные часы. Я старался думать о лучшем, а именно о прошедшем фестивале. У меня получилось! Я играл так, как никогда. В каждую ноту я вложил свою любовь к музыке. Да, поначалу, как только вышел, было очень страшно. Страх сковал меня. Но как только я услышал знакомую мелодию, то всё пошло так, как было нужно. Я с наслаждением вспоминал о том, как после песни все воодушевлённо хлопали. Возможно, что именно в тот момент я понял, сцена для меня - это самое родное место, где я могу выплеснуть свои эмоции, показать всем, кто я.
***
После моего неожиданного выступления прошло уже два месяца. Я сидел дома и думал, что жизнь – это удивительная вещь. Сначала ты даже не позволяешь себе думать о том, что можешь выступить на крупнейшем фестивале города, а потом случается чудо, удача, везение - и я на сцене, а вокруг множество людей. Как будто богиня Фортуна[4] снизошла до меня, и я попал под её покровительство. Мои размышления прервал звук входящего сообщения:
«Мэтт, выйди на улицу».
Эта была Мэгги. После опэн-эйр мы стали вновь хорошо общаться, что меня очень радовало.
«Буду через минуту!».
Я быстро оделся, взял телефон и вышел на лестничную площадку.
Когда спускался по лестнице, то наткнулся на спешащую куда-то Элизу.
- О, Мэтт, привет! А ты куда так бежишь?
- Да, я просто решил выйти прогуляться. А Вы к нам так спешите?
- А ты разве не знаешь? – удивлённо посмотрела она на меня своими зелёными глазами. Ну, точно ведьма! - Я сегодня улетаю, но я столько всего ещё не сделала! Ты только не задерживайся, мне ведь с тобой ещё попрощаться надо, а то, когда потом увидимся? – Отчеканила она.
Я не успел ответить, как она сразу же поднялась к нам в квартиру.
***
Время близилось к трем, и я отправился домой. Мэгги рассказала, что ей повысили стипендию, благодаря выступлению на фестивале.
Я зашёл в комнату и мне в глаза сразу же бросился тёмный предмет, который лежал на моей кровати. Это был чёрный глянцевый футляр, а рядом с ним – записка:
«Любимому племяннику от его сногсшибательной тетушки! Пусть удача улыбнётся тебе!».
Я не верил своим глазам. С замирающим сердцем я открыл футляр. То, что я увидел там, потрясло меня до глубины души. Настоящая электрогитара, чёрная с красными полосками! Настолько идеальная, что я просто не мог поверить, что держу её в своих руках! Я рассматривал каждый сантиметр её грифа, гладил корпус и всё равно не верил. На грифе, там, где крепились струны, были инициалы «ЭХ». Я догадался, что это был подарок от Элизабет Хардман, моей тёти Фортуны.
Тишину нарушил звук нового сообщения на электронную почту. С трудом расставшись с гитарой, я подошёл к ноутбуку.
«Уважаемый Мэтт Хардман. Мы получили Ваше видео с выступления, и с радостью хотим сообщить, что Вы прошли во второй этап отбора в музыкальный университет Сан-Фр…».
[1] Так было суждено судьбой.
[2] Опен-эйр – это музыкальное событие, концерт или фестиваль на открытом воздухе
[3] Экшен-камера.
[4] Богиня, воплощение непредсказуемой удачи, забота, покровительство над избранными.
Hoc erat in fatis[1]
Это произошло накануне экзаменов. Я сидел у себя в комнате, которую мы делили с моей сестрой-двойняшкой и готовился к очередному экзамену. В окно очень ярко светило солнце, что очень радовало, так как на протяжении нескольких недель были затяжные дожди. Щурясь, я посмотрел в окно и остановил свой взгляд на снующих по дороге людях.
Моё внимание привлекла чёрная иномарка – последняя модель. Из неё вышла высокая, рыжеволосая женщина лет 35. Она очень уверенно шаг за шагом приближалась к нашему дому.
Стук каблуков раздался эхом в подъезде.
В дверь постучали.
- Здравствуйте, а я ваша тётя! - После этой фразы на кухне разбилась тарелка и последовала тишина.
Она прошла вдоль коридора, обойдя меня.
- Как вы выросли… - она не успела договорить.
- Что ты тут делаешь? - Первая от шока отошла мама. – Почему не предупредила о своем приезде!
- А зачем звонить? – искренне удивилась незнакомка. - Я хотела устроить сюрприз!
Появление незнакомой женщины удивило всех. Как я потом узнал - это оказалась сестра мамы, Элиза. Она много путешествовала и почти не появлялась в родной стране. Я слышал о ней, но с родственниками по маминой линии мы не общались (а отца я не знал, мы с сестрой родились вне брака).
Мы узнали, что Элиза, помимо путешествий, ведёт свой видеоблог. А еще, что она старше, чем я предполагал.
Меня это ошарашило: тётя казалась очень современной.
***
- Как она тебе? – спросил я сестру, как только мы вернулись в свою комнату.
- Мне она показалась милой - тётя так много путешествовала! Вот бы и я тоже так могла! – Мечтательно отозвалась Кристи.
- Кристин, а ты не думала куда хочешь поступать?
- Ой, куда возьмут туда и поступлю, - она плюхнулась на кровать. - Мне в принципе без разницы, а ты с чего вдруг поинтересовался?
- Мы через полтора месяца заканчиваем школу, а ты даже не думала куда хочешь!
Меня искренне удивил ответ Кристи, потому что я еще с 5 класса знал, кем хочу быть.
- А ты? – спросила вдруг сестра, - всё туда же?
Я промолчал. Она знает, что я до сих пор не отказался от своей мечты поступить в музыкальный университет, поэтому старалась убедить меня в том, чтобы я оставил эту идею. В чём-то она была права. Стипендию там получить очень сложно, а оплатить обучение мы не в силах.
Наш разговор прервался, так как в дверь постучали.
- Можно?
В комнату зашла Элиза.
- Не хотите прогуляться? Я тут так давно не была, хочется пройтись по знакомым местам.
- Конечно, я только с радостью! – воскликнула Кристина.
- Отлично, - ответила она сестре. Затем повернулась ко мне:
- Мэтт, ты пойдешь?
- Нет, – покачал головой. - Я останусь дома, у меня сегодня планы.
- И какие же? – посмотрела на меня Кристина. - Снова весь день проведёшь за компьютером в поисках подработки? Мэтт, - она встала, подошла ко мне и обняла, - да забудь ты уже, найди университет попроще, раз не уверен, что поступишь на бюджет.
Я не первый раз это слышу, похоже, сестра права. Для того, чтобы приёмная комиссия хотя бы рассмотрела мою заявку и пройти во второй этап, нужно отснять видеоролик, где я играю на своем инструменте. Но ни того, ни другого у меня нет.
Поэтому ничего не стал говорить, лишь вяло улыбнулся. Они ушли. Я не находил себе места - мысли об университете не давали мне покоя.
Вдруг по столу прошла вибрация, я вздрогнул.
«Идешь сегодня на опен-эйр[2]?»
Это была Мэгги - одна из организаторов этого фестиваля. Мы дружили ещё с детства, хоть она и старше была на несколько лет.
Билет на фестиваль был подарен мне давно, и не ходить причины не было. Поэтому ответ последовал почти мгновенно:
«Иду».
***
- Я невольно подслушала ваш разговор с Мэттом насчет университета. – Элиза не любила юлить, поэтому начала разговор с Кристи прямо. - Ты можешь рассказать поподробней?
- Тут и говорить особо не о чем. – Кристи сглотнула. - Он хочет поступить в престижный музыкальных университет, стипендию там получить настолько сложно, что легче найти университет попроще. Я бы рада ему чем – то помочь, но… – и Кристи подробно описала университет и как проходит конкурс.
Некоторое время они шли в тишине.
- Кристи, смотри, тут недалеко скоро начнётся фестиваль, не хочешь заглянуть? – Элиза кивнула на красочное объявление об опен-эйр, который должен вот-вот начаться. – Глянь, организатор - университет, в который Мэтт хочет поступить! Пойдем, посмотрим, что он из себя представляет.
- Да, я слышала о фестивале, но… - Кристи замялась, - билеты нужно было покупать заранее!
Элиза, немного подумав, взяла Кристи за руку и потянула за собой в сторону предполагаемого места расположения фестиваля.
- Пойдем! Сейчас что-нибудь придумаем.
***
Мэгги, как настоящий организатор вовсю командовала. Меня же больше интересовала сцена и стоящие на ней инструменты.
Недолго думая, я поднялся на сцену, подошёл к самой ближайшей от меня гитаре и взял её в руки. Тут же я почувствовал тяжесть инструмента – таких гитар мне раньше не доводилось держать. Чёрная, с позолоченными вставками – всем своим видом она просилась на сцену, чтобы там сиять. Она как будто перенесла меня в иной мир - музыки и сцены.
Из моих мыслей меня вернул обеспокоенный голос Мэгги:
- Что же делать? – нервно проговорила Мэгги. – Если я сейчас не найду, кем заменить Скарлетт, то наше выступление обречено на провал.
- Мэгги, что произошло?
Её голос дрожал:
- Ох, Мэтт, беда! Скарлетт, наша гитаристка, опаздывает, её задержали на работе, она не успеет к началу. Её нужно кем-то заменить, но кем?
Мегги подняла глаза и, увидев в моей руке гитару, произнесла:
- Точно, Мэтт! Ты же играешь на гитаре! – её глаза загорелись с надеждой.
- Что…, - я вдруг понял, что задумала девушка. - Мэгги, я не смогу!
Мэгги отвела меня в сторону:
- Ты моя единственная надежда! Где я сейчас найду гитариста с хорошими навыками и … ты же знаешь все наши песни!
Да, я много раз приходил на репетиции их группы, наигрывал песни, запоминал. Но выступить на огромной сцене, где тысячи глаз направлены на меня… В то же время я не мог ей отказать: в свое время она научила меня многому, и я ей обязан.
- Хорошо, какая песня?
***
- Вот видишь Крис, мы прошли. Пойдем ближе к сцене, там сейчас должно все начаться!
Элиза сильно потянула Кристи за руку, прокладывая дорогу к сцене. Она снимала происходящее на GoPro[3], что-то рассказывала, а Кристи заметила тёмную макушку на сцене. С каждым шагом макушка всё больше обретала черты её брата.
Кристи потянула Элизу за рукав:
- Только посмотри – это же Мэтт! Значит, соврал, что останется дома, а сам здесь!
Элиза резко развернула камеру на сцену, там что-то происходило. Нежный женский голос раздался эхом на сцене, объявляя о начале выступлений.
Тёмная макушка так же быстро пропала, как и появилась. Элиза навела камеру на сцену. Она достаточно упорно вглядывалась в неё, а позже приблизила объектив, и так снимала до конца песни.
Кристи впервые слышала, как её брат играет на гитаре. Девушка впервые окунулась в столь яркие эмоции от музыки. Каждый понимал её по-своему. Кто – то подпевал, другой смеялся, а кто-то просто наслаждался, вслушиваясь в слова.
***
Время близилось к последнему экзамену, до него оставались считанные часы. Я старался думать о лучшем, а именно о прошедшем фестивале. У меня получилось! Я играл так, как никогда. В каждую ноту я вложил свою любовь к музыке. Да, поначалу, как только вышел, было очень страшно. Страх сковал меня. Но как только я услышал знакомую мелодию, то всё пошло так, как было нужно. Я с наслаждением вспоминал о том, как после песни все воодушевлённо хлопали. Возможно, что именно в тот момент я понял, сцена для меня - это самое родное место, где я могу выплеснуть свои эмоции, показать всем, кто я.
***
После моего неожиданного выступления прошло уже два месяца. Я сидел дома и думал, что жизнь – это удивительная вещь. Сначала ты даже не позволяешь себе думать о том, что можешь выступить на крупнейшем фестивале города, а потом случается чудо, удача, везение - и я на сцене, а вокруг множество людей. Как будто богиня Фортуна[4] снизошла до меня, и я попал под её покровительство. Мои размышления прервал звук входящего сообщения:
«Мэтт, выйди на улицу».
Эта была Мэгги. После опэн-эйр мы стали вновь хорошо общаться, что меня очень радовало.
«Буду через минуту!».
Я быстро оделся, взял телефон и вышел на лестничную площадку.
Когда спускался по лестнице, то наткнулся на спешащую куда-то Элизу.
- О, Мэтт, привет! А ты куда так бежишь?
- Да, я просто решил выйти прогуляться. А Вы к нам так спешите?
- А ты разве не знаешь? – удивлённо посмотрела она на меня своими зелёными глазами. Ну, точно ведьма! - Я сегодня улетаю, но я столько всего ещё не сделала! Ты только не задерживайся, мне ведь с тобой ещё попрощаться надо, а то, когда потом увидимся? – Отчеканила она.
Я не успел ответить, как она сразу же поднялась к нам в квартиру.
***
Время близилось к трем, и я отправился домой. Мэгги рассказала, что ей повысили стипендию, благодаря выступлению на фестивале.
Я зашёл в комнату и мне в глаза сразу же бросился тёмный предмет, который лежал на моей кровати. Это был чёрный глянцевый футляр, а рядом с ним – записка:
«Любимому племяннику от его сногсшибательной тетушки! Пусть удача улыбнётся тебе!».
Я не верил своим глазам. С замирающим сердцем я открыл футляр. То, что я увидел там, потрясло меня до глубины души. Настоящая электрогитара, чёрная с красными полосками! Настолько идеальная, что я просто не мог поверить, что держу её в своих руках! Я рассматривал каждый сантиметр её грифа, гладил корпус и всё равно не верил. На грифе, там, где крепились струны, были инициалы «ЭХ». Я догадался, что это был подарок от Элизабет Хардман, моей тёти Фортуны.
Тишину нарушил звук нового сообщения на электронную почту. С трудом расставшись с гитарой, я подошёл к ноутбуку.
«Уважаемый Мэтт Хардман. Мы получили Ваше видео с выступления, и с радостью хотим сообщить, что Вы прошли во второй этап отбора в музыкальный университет Сан-Фр…».
[1] Так было суждено судьбой.
[2] Опен-эйр – это музыкальное событие, концерт или фестиваль на открытом воздухе
[3] Экшен-камера.
[4] Богиня, воплощение непредсказуемой удачи, забота, покровительство над избранными.
Колданова Татьяна. Книги любят тишину…
Книги. Сколько тайн, чудес и открытий таят в себе эти, казалось бы, незначительные бумажные творения. Именно они, именно книги, со слегка пожелтевшими со временем страницами, с приятным запахом старины, прошли с человечеством почти всё его существование. Книги знают о нас гораздо больше, чем знаем мы сами.
Книги видели кровь, пот, слёзы. Они не избежали ужасов войн, болезней, катастроф. В книгах заключена вся наша жизнь. Однако не только реальность помещается под корочкой самой обычной книги, не только наша история, мировые события. Там, за обложкой, может помещаться вся вселенная человеческого сознания.
Сказки, где звери могут говорить на человеческом языке, истории, где у коней есть крылья, ужасы, с невообразимыми чудовищами… Разве это наша история? Отнюдь. В книгах таится не один мир. Этих неизвестных миров тысячи, миллионы, миллиарды! Всё, о чём когда-либо думал человек, отражено и навеки запечатано на шероховатых страницах, чтобы сохранить даже самые наши безумные мысли и идеи.
Несуществующие создания в несуществующих мирах убегают от несуществующих монстров, пока несуществующие герои не спасут их! Это всё прекрасно, до мурашек по коже прекрасно. Книги учат, книги развивают, книги разрешают мыслить шире. Шире даже собственной Вселенной.
Лишь одно правило касается прекрасного человеческого изобретения: вблизи книг нужно сохранять спокойствие. Они стары, они хрупки, они любят тишину.
…Эрика с детства любит книги. Мама рассказывала ей, что в первом классе у дочки на парте помимо учебников всегда лежала книга, которую она неторопливо листала, хотя знала на тот момент далеко не все буквы. Книга эта была о драконах – великих, по истине великих существах, держащих в страхе весь мир. Эрика часами могла рассматривать красочные рисунки самых разнообразных драконов. Их блестящую чешую, их размашистые крылья, длинные когти на их лапах. Но она не боялась драконов, наоборот. Она любила свою книгу всей душой и заглядывала в неё каждую свободную секунду.
Эрика росла. Со временем любовь к одной книге, которую она так и не прочла целиком, переросла в нечто большее. Пока её сверстники резвились на улице, купались в прохладной речной воде, катались на лыжах и коньках, она сидела в библиотеке и читала. Возможно, именно от этого её кожа казалась болезненно бледной, а руки и ноги чересчур хрупкими. Девушка могла находиться в библиотеке часами до тех пор, пока её буквально не утаскивала оттуда мама.
И теперь Эрике шестнадцать. Она учится в старших классах, готовится к экзаменам, но так и не забыла свою детскую привязанность к книгам. Каждое воскресенье она исправно ходит в городскую библиотеку, чтобы позволить фантазии унести себя в другой мир, погрузиться в волшебную историю с головой, а потом вернуться в реальность. Уже отдохнувшей, наполненной сил.
Вот и в это жаркое весеннее воскресенье девушка решила зайти в библиотеку. Среди высоких книжных полок почти никого не было, лишь изредка забегали детишки или взрослые, чтобы взять домой какую-нибудь книжку. Эрика же не любила брать книги на дом, ведь там у неё два младших брата, которые ни секунды без криков просидеть не могут. А вот в библиотеке тишина. Ничто и никто не сможет отвлечь её от греющего душу чтения.
Сегодня Эрика решила поискать что-нибудь необычное, что захватило бы её душу целиком и полностью. Она прошла к полкам, на которых манящими красными буквами было выведено «Фантастика». Однако какой бы книги не касались тонкие пальцы девушки, всё казалось не тем, что просило её сердце. Эрика искала, долго искала, пока не узнала среди выставленных на самой верхней полке книг ту, которую она листала в детстве.
Сердце забилось вдруг быстрее обычного, словно Эрике вернули то, что она потеряла давным-давно, но очень хотела вернуть.
Уже в следующую минуту девушка сидела за столом с раскрытой книгой и разглядывала тех самых драконов, которых она не видела уже очень давно. И душу грел тот факт, что теперь она сможет прочесть её, сможет понять её смысл, сможет понять смысл изящных существ, грозно смотрящих на неё с широких страниц.
В тот вечер Эрика пропала. Она выпала из реальности, читая каждое предложение с особой жадностью, словно они – вода, а её мучила ужасная жажда. Пролетел час, второй, третий… И даже яблоко, которое девушка брала с собой для перекуса, было надкусано всего раз, настолько захватила её история. Светлые кудряшки лезли в лицо, отвлекая, однако Эрика быстро поправляла их и даже взгляд от текста не отрывала.
«Драконы – это божества, живущие выше самих облаков, - гласила книга. – Лишь в самый ясный день можно разглядеть еле заметный блеск в синем полотне, говорящий о том, что кто-то там есть, кто-то там живёт, наблюдает…»
Эрика ахала от завораживающих фактов, словно драконы существовали в реальности, словно они не плод человеческой фантазии, а настоящие существа.
«Драконы способны превращаться в людей, чтобы маскироваться, поэтому они могут окружать вас прямо сейчас. Их можно узнать по характерному золотому блеску в глазах и небольшой татуировке в виде пламени на шее. Однако надолго драконы в человеческом облике не задерживаются…»
Эрика выдохнула наконец, отвлеклась, прочитав примерно половину. Девушку накрывали эмоции, а в голове одна за другой появлялись очаровывающие картинки драконов, могучих, непобедимых. Эрика и не заметила, как глаза её закрылись, а голова удобно устроилась на распахнутой книге. Фантазия увлекала девушку за собой, в мир волшебных сновидений…
Эрика проснулась в совершенно незнакомом ей месте. Кругом был густой лес, лишь солнечные лучи пробивались изредка сквозь крону деревьев, опаляя нежную кожу, заставляя зажмурится. Девушка осторожно огляделась и ничего необычного не заметила, поэтому маленькими неуверенными шагами направилась вперёд: туда, где солнце освещало небольшую полянку.
Вдруг раздался сухой хруст, разнесённый эхом в самые дальние уголки леса. Эрика глянула себе под ноги и увидела сломанную пополам ветвь дерева. Видимо, она не заметила её и наступила случайно. В ту же секунду раздался гул. Это выл ветер, срывая с деревьев широкие листья, покачивая стволы из стороны в сторону. Девушка зажмурилась, чтобы листья и иголки не попали ей в глаза, и присела немного, ведь ветер поднялся настолько сильный, что он с лёгкостью мог бы унести хрупкого человека вдаль. Появлялось ощущение, что ветер через весь лес пробирался до Эрики и теперь кружил лишь возле неё, изучая и проверяя.
А затем резко остановился.
Эрика медленно убрала дрожащие руки от глаз, чтобы оглядеться, убедиться, что всё в порядке. В её кудрявые волосы оказались впутаны листья, словно кто-то нарочно это сделал, но девушка не придала этому особого значения. Ведь прямо перед ней возвышался дракон.
Высокое создание, выше двух метров, длиннее легкового автомобиля раза в два стояло с широко расправленной грудью и чуть распахнутыми крыльями, показывая своё превосходство, свою красоту. Иссиня-чёрная гладкая чешуя переливалась на ярком солнце, а золотые глаза коварно блестели, как у разыгравшегося среди ночи кота.
Эрика подняла от удивления брови и шагнула испуганно назад, вновь наступив на сломанную ветку. А дракон в свою очередь не шевелился, разглядывая девушку с ног до головы.
– Ты что здесь забыла? – голос прозвучал грозно, казалось, что после него воздух содрогнулся.
– Я потерялась… - растерянно произнесла Эрика.
И в ту же секунду злость с лица дракона исчезла. Вместо неё появилась едва заметная добрая улыбка. Дракон сложил крылья за спину и опустился на передние лапы, продолжая с интересом рассматривать зашедшего к нему в гости человека.
– Как тебя зовут? – спросил дракон.
А Эрика не могла ответить, настолько она была поражена стоящим перед ней зверем. Завораживающий, красивый и совсем немного пугающий. Из ноздрей его клубился едва заметный дым, а длинные усы забавно шевелились, пока дракон терпеливо ждал ответа.
- Эрика… - ответила наконец девушка.
Она хотела было спросить его имя, однако вокруг всё резко закружилось, завертелось, будто ураган окутал её. Затем яркая вспышка света – и Эрика проснулась. Всё оказалось лишь правдоподобным сном, обманом.
Вокруг всё та же прохладная библиотека, всё та же тишина. Девушка печально вздохнула, расстроившись, что столь прекрасный сон закончился слишком быстро, и оторвалась от книги, прикрывая её. В голове мелькали картинки из леса, словно на повторе, а на душе царило спокойствие. Она наконец встретилась с кумиром своего детства, увидела его вблизи и смогла рассмотреть даже его усы! Чудесно, определённо чудесно… Однако на душе все равно сохранялась пустота, ощущение безвозвратной потери.
Вдруг сбоку послышался тонкий скрип старой двери. От неожиданности Эрика резко развернулась и увидела человека, уверенными шагами направляющегося к полкам с надписью «Фантастика». Девушка с интересом взглянула в ту сторону и, взяв с собой книгу, чтобы положить её на место, направилась туда, где пару секунд назад исчез парень.
Подойдя к нужному стеллажу, Эрика увидела знакомую спину человека, ищущего что-то на той самой полке, откуда она забрала книгу о драконах. Это оказался молодой человек, быть может, чуть старше её самой. Он повернулся к Эрике и посмотрел на книгу, которую девушка вежливо протягивала. По взгляду его было понятно, что это именно то, ради чего он сюда пришёл.
– Спасибо, - сказал он и посмотрел Эрике прямо в глаза.
Ну конечно! Эрика должна была сразу догадаться ещё по отросшим тёмным волосам и чересчур закрытой одежде для столь жаркой погоды! В глазах молодого человека искрился золотистый блеск, характерный лишь для сказочных существ, лишь для драконов. А за ухом парня виднелась маленькая татуировка огонька.
Эрика хотела было вскрикнуть от изумления, расспросить незнакомого парня обо всём, познакомиться наконец. Её переполняли радость, приятный шок, удивление, и она действительно могла бы закричать от счастья, если бы она вовремя не вспомнила:
– Книги любят тишину…
Книги. Сколько тайн, чудес и открытий таят в себе эти, казалось бы, незначительные бумажные творения. Именно они, именно книги, со слегка пожелтевшими со временем страницами, с приятным запахом старины, прошли с человечеством почти всё его существование. Книги знают о нас гораздо больше, чем знаем мы сами.
Книги видели кровь, пот, слёзы. Они не избежали ужасов войн, болезней, катастроф. В книгах заключена вся наша жизнь. Однако не только реальность помещается под корочкой самой обычной книги, не только наша история, мировые события. Там, за обложкой, может помещаться вся вселенная человеческого сознания.
Сказки, где звери могут говорить на человеческом языке, истории, где у коней есть крылья, ужасы, с невообразимыми чудовищами… Разве это наша история? Отнюдь. В книгах таится не один мир. Этих неизвестных миров тысячи, миллионы, миллиарды! Всё, о чём когда-либо думал человек, отражено и навеки запечатано на шероховатых страницах, чтобы сохранить даже самые наши безумные мысли и идеи.
Несуществующие создания в несуществующих мирах убегают от несуществующих монстров, пока несуществующие герои не спасут их! Это всё прекрасно, до мурашек по коже прекрасно. Книги учат, книги развивают, книги разрешают мыслить шире. Шире даже собственной Вселенной.
Лишь одно правило касается прекрасного человеческого изобретения: вблизи книг нужно сохранять спокойствие. Они стары, они хрупки, они любят тишину.
…Эрика с детства любит книги. Мама рассказывала ей, что в первом классе у дочки на парте помимо учебников всегда лежала книга, которую она неторопливо листала, хотя знала на тот момент далеко не все буквы. Книга эта была о драконах – великих, по истине великих существах, держащих в страхе весь мир. Эрика часами могла рассматривать красочные рисунки самых разнообразных драконов. Их блестящую чешую, их размашистые крылья, длинные когти на их лапах. Но она не боялась драконов, наоборот. Она любила свою книгу всей душой и заглядывала в неё каждую свободную секунду.
Эрика росла. Со временем любовь к одной книге, которую она так и не прочла целиком, переросла в нечто большее. Пока её сверстники резвились на улице, купались в прохладной речной воде, катались на лыжах и коньках, она сидела в библиотеке и читала. Возможно, именно от этого её кожа казалась болезненно бледной, а руки и ноги чересчур хрупкими. Девушка могла находиться в библиотеке часами до тех пор, пока её буквально не утаскивала оттуда мама.
И теперь Эрике шестнадцать. Она учится в старших классах, готовится к экзаменам, но так и не забыла свою детскую привязанность к книгам. Каждое воскресенье она исправно ходит в городскую библиотеку, чтобы позволить фантазии унести себя в другой мир, погрузиться в волшебную историю с головой, а потом вернуться в реальность. Уже отдохнувшей, наполненной сил.
Вот и в это жаркое весеннее воскресенье девушка решила зайти в библиотеку. Среди высоких книжных полок почти никого не было, лишь изредка забегали детишки или взрослые, чтобы взять домой какую-нибудь книжку. Эрика же не любила брать книги на дом, ведь там у неё два младших брата, которые ни секунды без криков просидеть не могут. А вот в библиотеке тишина. Ничто и никто не сможет отвлечь её от греющего душу чтения.
Сегодня Эрика решила поискать что-нибудь необычное, что захватило бы её душу целиком и полностью. Она прошла к полкам, на которых манящими красными буквами было выведено «Фантастика». Однако какой бы книги не касались тонкие пальцы девушки, всё казалось не тем, что просило её сердце. Эрика искала, долго искала, пока не узнала среди выставленных на самой верхней полке книг ту, которую она листала в детстве.
Сердце забилось вдруг быстрее обычного, словно Эрике вернули то, что она потеряла давным-давно, но очень хотела вернуть.
Уже в следующую минуту девушка сидела за столом с раскрытой книгой и разглядывала тех самых драконов, которых она не видела уже очень давно. И душу грел тот факт, что теперь она сможет прочесть её, сможет понять её смысл, сможет понять смысл изящных существ, грозно смотрящих на неё с широких страниц.
В тот вечер Эрика пропала. Она выпала из реальности, читая каждое предложение с особой жадностью, словно они – вода, а её мучила ужасная жажда. Пролетел час, второй, третий… И даже яблоко, которое девушка брала с собой для перекуса, было надкусано всего раз, настолько захватила её история. Светлые кудряшки лезли в лицо, отвлекая, однако Эрика быстро поправляла их и даже взгляд от текста не отрывала.
«Драконы – это божества, живущие выше самих облаков, - гласила книга. – Лишь в самый ясный день можно разглядеть еле заметный блеск в синем полотне, говорящий о том, что кто-то там есть, кто-то там живёт, наблюдает…»
Эрика ахала от завораживающих фактов, словно драконы существовали в реальности, словно они не плод человеческой фантазии, а настоящие существа.
«Драконы способны превращаться в людей, чтобы маскироваться, поэтому они могут окружать вас прямо сейчас. Их можно узнать по характерному золотому блеску в глазах и небольшой татуировке в виде пламени на шее. Однако надолго драконы в человеческом облике не задерживаются…»
Эрика выдохнула наконец, отвлеклась, прочитав примерно половину. Девушку накрывали эмоции, а в голове одна за другой появлялись очаровывающие картинки драконов, могучих, непобедимых. Эрика и не заметила, как глаза её закрылись, а голова удобно устроилась на распахнутой книге. Фантазия увлекала девушку за собой, в мир волшебных сновидений…
Эрика проснулась в совершенно незнакомом ей месте. Кругом был густой лес, лишь солнечные лучи пробивались изредка сквозь крону деревьев, опаляя нежную кожу, заставляя зажмурится. Девушка осторожно огляделась и ничего необычного не заметила, поэтому маленькими неуверенными шагами направилась вперёд: туда, где солнце освещало небольшую полянку.
Вдруг раздался сухой хруст, разнесённый эхом в самые дальние уголки леса. Эрика глянула себе под ноги и увидела сломанную пополам ветвь дерева. Видимо, она не заметила её и наступила случайно. В ту же секунду раздался гул. Это выл ветер, срывая с деревьев широкие листья, покачивая стволы из стороны в сторону. Девушка зажмурилась, чтобы листья и иголки не попали ей в глаза, и присела немного, ведь ветер поднялся настолько сильный, что он с лёгкостью мог бы унести хрупкого человека вдаль. Появлялось ощущение, что ветер через весь лес пробирался до Эрики и теперь кружил лишь возле неё, изучая и проверяя.
А затем резко остановился.
Эрика медленно убрала дрожащие руки от глаз, чтобы оглядеться, убедиться, что всё в порядке. В её кудрявые волосы оказались впутаны листья, словно кто-то нарочно это сделал, но девушка не придала этому особого значения. Ведь прямо перед ней возвышался дракон.
Высокое создание, выше двух метров, длиннее легкового автомобиля раза в два стояло с широко расправленной грудью и чуть распахнутыми крыльями, показывая своё превосходство, свою красоту. Иссиня-чёрная гладкая чешуя переливалась на ярком солнце, а золотые глаза коварно блестели, как у разыгравшегося среди ночи кота.
Эрика подняла от удивления брови и шагнула испуганно назад, вновь наступив на сломанную ветку. А дракон в свою очередь не шевелился, разглядывая девушку с ног до головы.
– Ты что здесь забыла? – голос прозвучал грозно, казалось, что после него воздух содрогнулся.
– Я потерялась… - растерянно произнесла Эрика.
И в ту же секунду злость с лица дракона исчезла. Вместо неё появилась едва заметная добрая улыбка. Дракон сложил крылья за спину и опустился на передние лапы, продолжая с интересом рассматривать зашедшего к нему в гости человека.
– Как тебя зовут? – спросил дракон.
А Эрика не могла ответить, настолько она была поражена стоящим перед ней зверем. Завораживающий, красивый и совсем немного пугающий. Из ноздрей его клубился едва заметный дым, а длинные усы забавно шевелились, пока дракон терпеливо ждал ответа.
- Эрика… - ответила наконец девушка.
Она хотела было спросить его имя, однако вокруг всё резко закружилось, завертелось, будто ураган окутал её. Затем яркая вспышка света – и Эрика проснулась. Всё оказалось лишь правдоподобным сном, обманом.
Вокруг всё та же прохладная библиотека, всё та же тишина. Девушка печально вздохнула, расстроившись, что столь прекрасный сон закончился слишком быстро, и оторвалась от книги, прикрывая её. В голове мелькали картинки из леса, словно на повторе, а на душе царило спокойствие. Она наконец встретилась с кумиром своего детства, увидела его вблизи и смогла рассмотреть даже его усы! Чудесно, определённо чудесно… Однако на душе все равно сохранялась пустота, ощущение безвозвратной потери.
Вдруг сбоку послышался тонкий скрип старой двери. От неожиданности Эрика резко развернулась и увидела человека, уверенными шагами направляющегося к полкам с надписью «Фантастика». Девушка с интересом взглянула в ту сторону и, взяв с собой книгу, чтобы положить её на место, направилась туда, где пару секунд назад исчез парень.
Подойдя к нужному стеллажу, Эрика увидела знакомую спину человека, ищущего что-то на той самой полке, откуда она забрала книгу о драконах. Это оказался молодой человек, быть может, чуть старше её самой. Он повернулся к Эрике и посмотрел на книгу, которую девушка вежливо протягивала. По взгляду его было понятно, что это именно то, ради чего он сюда пришёл.
– Спасибо, - сказал он и посмотрел Эрике прямо в глаза.
Ну конечно! Эрика должна была сразу догадаться ещё по отросшим тёмным волосам и чересчур закрытой одежде для столь жаркой погоды! В глазах молодого человека искрился золотистый блеск, характерный лишь для сказочных существ, лишь для драконов. А за ухом парня виднелась маленькая татуировка огонька.
Эрика хотела было вскрикнуть от изумления, расспросить незнакомого парня обо всём, познакомиться наконец. Её переполняли радость, приятный шок, удивление, и она действительно могла бы закричать от счастья, если бы она вовремя не вспомнила:
– Книги любят тишину…
Кононова Александра. Призраки книжных полок
С приходом этих гаджетов и википедий, жизнь нашего местного сообщества на деревянных потрескавшихся полках и облупившихся стенах превратилась в смертельную скуку — без тела и способности снова взять в руки перо. Мы оккупировали библиотеку небольшой провинции больше ста лет назад, и за это время не то, что наши портреты не снимались — даже ремонта не затевалось. Они, видите ли, антураж берегут!
Библиотека была крупным образовательным центром в городе. Здесь проводили научные конференции, читали лекции, ученики и студенты приходили писать рефераты и готовиться к экзаменам. Ещё недавно сюда съезжались читатели со всей области. А потом вдруг настала тишина…
Когда память о нас рассеивается, когда книги всё реже упоминаются в разговорах, когда библиотеки закрываются, а наши труды теряются — мы уходим в забвение вместе с ними. Исчезаем, словно туман, бледнеем и растворяемся. Сколько таких ушло в бездну!.. Над нами нависла та же угроза — незавидная участь, постигшая всех незамеченных творцов, чьи имена и фамилии я не в силах вспомнить.
Может, я спятил. Может, потерял счёт времени: не помню, как много лет прошло с тех пор. Время для нас течёт стремительно быстро, проходят года, десятилетия, века — всё как один день.
Мы, духи, не контактируем с внешним миром. Для людей мы невидимы. Наша форма представляет эфемерные очертания некогда крепкого тела, а ныне — обречённого на болезненное одиночество. Мы можем следить за историческим прогрессом, коренными переломами, но вынуждены наблюдать за судьбами человечества издалека, жалея, что более не в силах представлять лицо эпохи и становиться кумирами молодёжи. Лишившись главного дела своей жизни, единственного предназначения писательского поприща — слияния с народом, дарование и посвящение ему своего творчества, оживления в умах потомков истинной картины событий и пробуждения народного духа, — мы зачахли, остепенились и замолчали.
Поначалу у нас были ребяческие развлечения, не свойственные серьёзным писателям: игры со светом, покачивание стульев, летающие книжки. В первые годы нашего заточения это казалось смешным и оригинальным после чопорных светских вечеров. Со временем наша резвость утихла, и мы избавились от всякого рода шалостей. За стены библиотеки выйти не получается, поэтому наши знания о людях нынешнего поколения ограничены, и лишь иногда мы можем увидеть самих людей воочию: например, когда кто-то всё же заглядывает сюда. Появление новых лиц всегда ожидается с нетерпением, и, если бы по отношению к духам вообще было применимо выражение «готовиться к встрече гостей» — я бы охарактеризовал нашу суматоху именно так.
А! Забыл сказать. Хорошо, что товарищи поправили. Говорят, ввожу молодёжь в заблуждение. Каюсь: мои слова о безнадёжной тоске в нашем заведении не совсем справедливы. Это всё отголосок писательского прошлого — привычка приукрашивать действительность.
Иногда мы становимся свидетелями словесных баталий. А происходят они потому, что все мы — деятели разных веков и весьма темпераментные характеры — умещаемся в одном зале. Это они — нарушители тишины, выводящие пронзительными криками особо бурных актов из сна от безделья случайно висевших рядом портретов коллег. Рядом с Тургеневым — Достоевский, оба они сводят былые счёты. С Маяковским соседствует Есенин, их публичные выступления бывает слышно на первом этаже. Неосторожно брошенное слово превращает помещение в минное поле. Ступишь опрометчиво, проболтаешься — и задета чья-то гордость. Надо ли говорить, какие интеллектуальные поединки разворачиваются у нас на глазах? К прениям присоединяются все; если дело не требует отлагательств — собирают совещание и строят баррикады из подручных средств. Повсюду слышится возмущение: «Клевета, уважаемый!», «Да вас к детям подпускать нельзя!» или: «Кто кого ещё обидел, сударь!».
После очередной дискуссии мы, увлечённые разгорячённым спором, не заметили, как дверь открылась и в главный зал зашёл маленький испуганный человек. Стало тихо. Наши взгляды устремились на посетителя: взлохмаченный подросток, с портфелем в руках, зажатый и сутулый юноша. Он тяжело переводил дыхание и жадно осматривался по сторонам. Я удивлённо переглянулся с коллегами. Молодые люди были настолько редкими гостями в нашей библиотеке, что мы и забыли, как реагировать на их появление.
— Господа, что за манеры? — объявил оратор Виссарион Григорьевич, к мнению которого всегда прислушивались. — Следует поприветствовать молодца.
И духи, все как один, бесплотным роем выплыли из картин. Мы затейливо кружились по залу, будто создавая собственные фигуры в воздухе, манерно взметались вверх, вихрем пролетали мимо и нетерпеливо подступали к ничего не подозревающему юноше. Он прошёл между рядов пыльных стеллажей, то останавливаясь, то продолжая шнырять по узким проходам секторов. Мы неотступно следовали за ним, окружали и присматривались к его лицу, поведению и осторожным движениям. Бессмертие вкупе с писательским талантом научило нас проницательности — даже самая неброская деталь способна поменять представление о человеке. Мальчику у нас понравилось!
Каждый день мальчик приходил в библиотеку и брал новую книгу. Он, как правило, не уносил книги домой, а сам оставался в читальном зале до самого закрытия. Нам очень приглянулся этот молодой человек, и мы с любопытством взирали на него с высоты своих портретов.
К мальчику все прониклись нежными родительскими чувствами, и мы с умилением восхищались им со стороны — до одной истории.
Несмотря на частые визиты юноши, болезнь одолевала нами. Будучи живыми, мы не боялись умереть, поскольку знали, что жизнь была прожита не зря: мы оставили после себя след, говорили правду, стали путеводными маяками для юных умов, дарили незабываемые чувства. Мы уходили довольными прожитыми годами и написанными строчками. Куда подевалось это удовлетворение? Молодёжь не доверяет нам – она отреклась. Как страшно ощущать за собой пустоту! Забвение — это настоящая смерть.
Случайно или нет, один из нас увидел, как мальчик наклонился за чем-то, а на столе, под раскрытой книгой, лежала неприметная зелёная тетрадка, которую он заслонял собой.
— Вот, уважаемые, ситуация прояснилась. Никому мы, оказывается, не нужны.
— Прошу меня извинить, — мне захотелось вступиться за мальчика. Я более всех испытывал к нему симпатию. — Что вы знаете об этой тетрадке! Мало ли, по какому назначению она используется. Может, человек исследовательскую работу пишет или по нашим статьям учится. Не будете же вы её читать в самом деле!
— Уже прочитал-с, — угрюмо ответил коллега.
— И вы смеете!..
— Постойте, любезнейший. Эта тетрадка — дневник-с, похожий на тот, который вели мы с вами. А чем не дневник Печорина! Узнаёте поведение, Михаил Юрьевич? Первая запись датируется первым приходом в библиотеку. Пишет, что это именно то место, где его никто не обидит и не узнает о такой постыдной вещи, как ведение дневника. Возможность выговориться приходится на часы пребывания в библиотеке, между школой и работой. Честно трудится, бедняга, семье хочет помочь… Рассуждает, пытается философствовать, но не падает духом. Уставший, одинокий и напуганный… Все мысли свои пишет. Никому ничего не рассказывает, справляется сам. Нас напомнил… И ничего изо дня на день не меняется! Что прикажете делать?
Никто не спешил высказаться. Духи молчали, но каждый что-то мысленно обдумывал, вёл внутренний диалог с сердцем и умом и знал, что других занимают точно такие же размышления. Я сильно переживал и не мог больше выдержать этой беспомощной тишины.
— Мы поможем.
— Вы, родной, верно, лихорадку подхватили.
— Вы подумайте сами, господа! Что в наших силах? Коли ещё осязаем, значит, на что-то да способны.
Все понимали, что, помогая человеку, мы делаем хуже себе. Но ни один из нас не возразил и не отказался от участия.
План состоял в том, чтобы незаметно подкладывать на глаза юноше выбранные нашим советом книги. Все они были написаны про силу характера и упорство, мужество и смелость. Мы сомневались, захочет ли мальчик читать и будет ли у него время на чтение, но решение было принято. Первым стал роман «Два капитана», который мы заботливо положили ночью на то место, куда обычно садился мальчик. Увидев его, молодой человек недоверчиво полистал страницы и присмотрелся к аннотации. Роман был возвращён через две недели, а мы горячо поздравляли друг друга и пожимали руки.
Следующим на очереди стоял «Пятнадцатилетний капитан», который мы нарочно уронили с полки в момент прихода мальчика. Его отсутствие длилось ещё меньше.
И последним, оставленным на конец, глубоким и тяжёлым произведением, не оставляющим читателей равнодушными, стало «Как закалялась сталь». Увесистая книга была незаметно уложена в сумку юноши, а мы замерли от предчувствия дальнейших метаморфоз в его душе.
Юноша не приходил долго. Его пропажа беспокоила нас. Но мы снова увидели мальчика на пороге нашего дома.
У него поменялся взгляд. Это было первым, на что мы обратили внимание. Из затравленного и мнительного мальчишки он мгновенно вырос в мужчину с расправленными плечами и высоко поднятой головой. Глаза его посветлели, лицо перестало казаться нездоровым, и, хотя на нём до сих пор оставались отпечатки морального истощения, оно было полно надежды и верой в себя. Весь он предстал обновлённым и охваченным жизнью, со всеми её трудностями, невзгодами и, обязательно, победами.
Обращаясь к книгам, он помог не только себе, но и подарил нам шанс на новую жизнь. Наше самочувствие поправилось, фигуры обрели силу, мысли освободились от груза проблем и опасений. Мальчик приходил уже не один: сперва к нему присоединилась невысокая румяная девушка с широкой улыбкой, держащая его под руку; затем она взяла с собой подруг, те — своих. Всё больше и больше молодых людей стало бывать в наших залах. Библиотека расцвела. Работники не успевали за гостями, книги разбирались, по вечерам начали проводиться молодёжные собрания, помещения наполнились смехом, торжеством стихов, юными и звонкими голосами. Жизнь кипела. И у нас, стариков, она вызывала неподдельный восторг.
В отклике эха, высоко под потолками, до сих пор раздаётся трепетное мальчишеское «спасибо».
С приходом этих гаджетов и википедий, жизнь нашего местного сообщества на деревянных потрескавшихся полках и облупившихся стенах превратилась в смертельную скуку — без тела и способности снова взять в руки перо. Мы оккупировали библиотеку небольшой провинции больше ста лет назад, и за это время не то, что наши портреты не снимались — даже ремонта не затевалось. Они, видите ли, антураж берегут!
Библиотека была крупным образовательным центром в городе. Здесь проводили научные конференции, читали лекции, ученики и студенты приходили писать рефераты и готовиться к экзаменам. Ещё недавно сюда съезжались читатели со всей области. А потом вдруг настала тишина…
Когда память о нас рассеивается, когда книги всё реже упоминаются в разговорах, когда библиотеки закрываются, а наши труды теряются — мы уходим в забвение вместе с ними. Исчезаем, словно туман, бледнеем и растворяемся. Сколько таких ушло в бездну!.. Над нами нависла та же угроза — незавидная участь, постигшая всех незамеченных творцов, чьи имена и фамилии я не в силах вспомнить.
Может, я спятил. Может, потерял счёт времени: не помню, как много лет прошло с тех пор. Время для нас течёт стремительно быстро, проходят года, десятилетия, века — всё как один день.
Мы, духи, не контактируем с внешним миром. Для людей мы невидимы. Наша форма представляет эфемерные очертания некогда крепкого тела, а ныне — обречённого на болезненное одиночество. Мы можем следить за историческим прогрессом, коренными переломами, но вынуждены наблюдать за судьбами человечества издалека, жалея, что более не в силах представлять лицо эпохи и становиться кумирами молодёжи. Лишившись главного дела своей жизни, единственного предназначения писательского поприща — слияния с народом, дарование и посвящение ему своего творчества, оживления в умах потомков истинной картины событий и пробуждения народного духа, — мы зачахли, остепенились и замолчали.
Поначалу у нас были ребяческие развлечения, не свойственные серьёзным писателям: игры со светом, покачивание стульев, летающие книжки. В первые годы нашего заточения это казалось смешным и оригинальным после чопорных светских вечеров. Со временем наша резвость утихла, и мы избавились от всякого рода шалостей. За стены библиотеки выйти не получается, поэтому наши знания о людях нынешнего поколения ограничены, и лишь иногда мы можем увидеть самих людей воочию: например, когда кто-то всё же заглядывает сюда. Появление новых лиц всегда ожидается с нетерпением, и, если бы по отношению к духам вообще было применимо выражение «готовиться к встрече гостей» — я бы охарактеризовал нашу суматоху именно так.
А! Забыл сказать. Хорошо, что товарищи поправили. Говорят, ввожу молодёжь в заблуждение. Каюсь: мои слова о безнадёжной тоске в нашем заведении не совсем справедливы. Это всё отголосок писательского прошлого — привычка приукрашивать действительность.
Иногда мы становимся свидетелями словесных баталий. А происходят они потому, что все мы — деятели разных веков и весьма темпераментные характеры — умещаемся в одном зале. Это они — нарушители тишины, выводящие пронзительными криками особо бурных актов из сна от безделья случайно висевших рядом портретов коллег. Рядом с Тургеневым — Достоевский, оба они сводят былые счёты. С Маяковским соседствует Есенин, их публичные выступления бывает слышно на первом этаже. Неосторожно брошенное слово превращает помещение в минное поле. Ступишь опрометчиво, проболтаешься — и задета чья-то гордость. Надо ли говорить, какие интеллектуальные поединки разворачиваются у нас на глазах? К прениям присоединяются все; если дело не требует отлагательств — собирают совещание и строят баррикады из подручных средств. Повсюду слышится возмущение: «Клевета, уважаемый!», «Да вас к детям подпускать нельзя!» или: «Кто кого ещё обидел, сударь!».
После очередной дискуссии мы, увлечённые разгорячённым спором, не заметили, как дверь открылась и в главный зал зашёл маленький испуганный человек. Стало тихо. Наши взгляды устремились на посетителя: взлохмаченный подросток, с портфелем в руках, зажатый и сутулый юноша. Он тяжело переводил дыхание и жадно осматривался по сторонам. Я удивлённо переглянулся с коллегами. Молодые люди были настолько редкими гостями в нашей библиотеке, что мы и забыли, как реагировать на их появление.
— Господа, что за манеры? — объявил оратор Виссарион Григорьевич, к мнению которого всегда прислушивались. — Следует поприветствовать молодца.
И духи, все как один, бесплотным роем выплыли из картин. Мы затейливо кружились по залу, будто создавая собственные фигуры в воздухе, манерно взметались вверх, вихрем пролетали мимо и нетерпеливо подступали к ничего не подозревающему юноше. Он прошёл между рядов пыльных стеллажей, то останавливаясь, то продолжая шнырять по узким проходам секторов. Мы неотступно следовали за ним, окружали и присматривались к его лицу, поведению и осторожным движениям. Бессмертие вкупе с писательским талантом научило нас проницательности — даже самая неброская деталь способна поменять представление о человеке. Мальчику у нас понравилось!
Каждый день мальчик приходил в библиотеку и брал новую книгу. Он, как правило, не уносил книги домой, а сам оставался в читальном зале до самого закрытия. Нам очень приглянулся этот молодой человек, и мы с любопытством взирали на него с высоты своих портретов.
К мальчику все прониклись нежными родительскими чувствами, и мы с умилением восхищались им со стороны — до одной истории.
Несмотря на частые визиты юноши, болезнь одолевала нами. Будучи живыми, мы не боялись умереть, поскольку знали, что жизнь была прожита не зря: мы оставили после себя след, говорили правду, стали путеводными маяками для юных умов, дарили незабываемые чувства. Мы уходили довольными прожитыми годами и написанными строчками. Куда подевалось это удовлетворение? Молодёжь не доверяет нам – она отреклась. Как страшно ощущать за собой пустоту! Забвение — это настоящая смерть.
Случайно или нет, один из нас увидел, как мальчик наклонился за чем-то, а на столе, под раскрытой книгой, лежала неприметная зелёная тетрадка, которую он заслонял собой.
— Вот, уважаемые, ситуация прояснилась. Никому мы, оказывается, не нужны.
— Прошу меня извинить, — мне захотелось вступиться за мальчика. Я более всех испытывал к нему симпатию. — Что вы знаете об этой тетрадке! Мало ли, по какому назначению она используется. Может, человек исследовательскую работу пишет или по нашим статьям учится. Не будете же вы её читать в самом деле!
— Уже прочитал-с, — угрюмо ответил коллега.
— И вы смеете!..
— Постойте, любезнейший. Эта тетрадка — дневник-с, похожий на тот, который вели мы с вами. А чем не дневник Печорина! Узнаёте поведение, Михаил Юрьевич? Первая запись датируется первым приходом в библиотеку. Пишет, что это именно то место, где его никто не обидит и не узнает о такой постыдной вещи, как ведение дневника. Возможность выговориться приходится на часы пребывания в библиотеке, между школой и работой. Честно трудится, бедняга, семье хочет помочь… Рассуждает, пытается философствовать, но не падает духом. Уставший, одинокий и напуганный… Все мысли свои пишет. Никому ничего не рассказывает, справляется сам. Нас напомнил… И ничего изо дня на день не меняется! Что прикажете делать?
Никто не спешил высказаться. Духи молчали, но каждый что-то мысленно обдумывал, вёл внутренний диалог с сердцем и умом и знал, что других занимают точно такие же размышления. Я сильно переживал и не мог больше выдержать этой беспомощной тишины.
— Мы поможем.
— Вы, родной, верно, лихорадку подхватили.
— Вы подумайте сами, господа! Что в наших силах? Коли ещё осязаем, значит, на что-то да способны.
Все понимали, что, помогая человеку, мы делаем хуже себе. Но ни один из нас не возразил и не отказался от участия.
План состоял в том, чтобы незаметно подкладывать на глаза юноше выбранные нашим советом книги. Все они были написаны про силу характера и упорство, мужество и смелость. Мы сомневались, захочет ли мальчик читать и будет ли у него время на чтение, но решение было принято. Первым стал роман «Два капитана», который мы заботливо положили ночью на то место, куда обычно садился мальчик. Увидев его, молодой человек недоверчиво полистал страницы и присмотрелся к аннотации. Роман был возвращён через две недели, а мы горячо поздравляли друг друга и пожимали руки.
Следующим на очереди стоял «Пятнадцатилетний капитан», который мы нарочно уронили с полки в момент прихода мальчика. Его отсутствие длилось ещё меньше.
И последним, оставленным на конец, глубоким и тяжёлым произведением, не оставляющим читателей равнодушными, стало «Как закалялась сталь». Увесистая книга была незаметно уложена в сумку юноши, а мы замерли от предчувствия дальнейших метаморфоз в его душе.
Юноша не приходил долго. Его пропажа беспокоила нас. Но мы снова увидели мальчика на пороге нашего дома.
У него поменялся взгляд. Это было первым, на что мы обратили внимание. Из затравленного и мнительного мальчишки он мгновенно вырос в мужчину с расправленными плечами и высоко поднятой головой. Глаза его посветлели, лицо перестало казаться нездоровым, и, хотя на нём до сих пор оставались отпечатки морального истощения, оно было полно надежды и верой в себя. Весь он предстал обновлённым и охваченным жизнью, со всеми её трудностями, невзгодами и, обязательно, победами.
Обращаясь к книгам, он помог не только себе, но и подарил нам шанс на новую жизнь. Наше самочувствие поправилось, фигуры обрели силу, мысли освободились от груза проблем и опасений. Мальчик приходил уже не один: сперва к нему присоединилась невысокая румяная девушка с широкой улыбкой, держащая его под руку; затем она взяла с собой подруг, те — своих. Всё больше и больше молодых людей стало бывать в наших залах. Библиотека расцвела. Работники не успевали за гостями, книги разбирались, по вечерам начали проводиться молодёжные собрания, помещения наполнились смехом, торжеством стихов, юными и звонкими голосами. Жизнь кипела. И у нас, стариков, она вызывала неподдельный восторг.
В отклике эха, высоко под потолками, до сих пор раздаётся трепетное мальчишеское «спасибо».
Бороданёв Сергей. Яичница
Один. Я лежу в своей кровати и смотрю на дверной проём. Смотрю вовсе не потому, что ожидаю кого-то: просто естественное положение головы вынудило меня смотреть именно туда. Продолжаю лежать.
Комната моя молода: ещё не успела обрасти лишней мебелью и прочим хламом, что люди так любят таскать в свои дома. В этой комнате больше пустоты, но меня это никогда не смущало.
Несмотря на закрытое окно, ненавязчиво свежо. Не могу сказать, что размышляю о чём-то - мысли струятся сами по себе, мне остаётся лишь наблюдать за их течением: по-детски резвятся в голове идеи; вопросы появляются и исчезают. Кроме одного. Выключил ли подачу газа? Дело в том, что я сегодня уже вставал со своей кровати и даже приготовил завтрак, яичницу…
Как-то я услышал, что суть яичницы в жидком желтке (иначе яйца можно было бы банально сварить), но добиться этого у меня не выходило (да и не старался: готовка для меня - процесс по большей части механический). Вот и сегодня по консистенции и вкусу яичница в целом походила на резину.
Некоторую еду вкушают, некоторую пробуют, некоторую съедают – яичницу я заглотил. Дальше всё как в тумане: помню только своё решение снова лечь, поскольку сегодня вряд ли произойдёт ещё что-то интересное. Укрывшись похожей на больничную простынёй, я лежал с открытыми глазами.
Я восстановил скромную хронологию событий, но не был уверен в одном эпизоде: готовил я на газовой плите, а подача газа в мою квартиру устроена так, что перед готовкой необходимо вручную повернуть клапан на трубе. Я помню, как открыл его. А вот момента закрытия клапана в моей памяти не было. Быть может, я не придал этому значения, а может, действительно не выключил его, газа, подачу. Надо проверить, но продолжаю лежать и смотреть на дверной косяк. Хоть дверь и открыта, но увидеть положение клапана нельзя. Надо встать и проверить. Но не встаю. А почему? Не знаю, ей богу. Вроде, кровать моя не настолько удобна, что мне жалко с неё вставать. И моё тело не покрыто пролежнями. И внутреннего конфликта конкретно по этому решению у меня не возникло. Но не встаю: и не потому, что не хочу или не могу. И, что самое обидное, найти какую-либо причину тоже не удаётся – голова пуста. Возможно, я наткнулся на загадку иррационального поведения людей, о которой читал в старых толстых книгах.
Честно говоря, чем бы я хотел заставить комнату, так это книжными шкафами. Тяжёлыми, монументальными, упирающимися верхушкой в потолок шкафами. Они бы грузно нависали надо мной, колыбелью унося в мир грозных фолиантов. Я бы натёр их полиролью с запахом лимона. Стройные ряды корешков смотрели бы на меня сквозь позолоченное стекло; на книги я бы не скупился: как приятно проставлять на фронтисписах свой экслибрис, чтобы потом кто-то другой, копаясь в руинах твоего дома, с удивлением рассматривал печать на пожухлых страницах. Это были бы крепостные стены моей образованности – всяк ко мне входящий на уровне физиологии понимал бы, что имеет дело с умным человеком. Это было бы долгим удовольствием, я бы наслаждался им, как дорогим табаком.
И вот, пока я мысленно расставлял сборники полных сочинений любящего ходить босиком графа по полкам, в дверном проёме (на который всё это время был устремлён мой взгляд) промелькнула высокая фигура. Движение вернуло меня из смрадной, плотно заставленной коморки в просторную, свежую аскетичную комнату…
Это была она…
- Ты выключила газ?
- Да, вот только что проверила.
Легла позади меня, растворяя тревогу. В ней не было ничего чужеродного: она была именно такой, какой я представлял. Её личность сама собой укладывалась в то место, которое я для неё выделил, но привносила иное, то самое, что так привлекает в других. С ней пришли свежесть и покой. Она была так органична, что могла молчать. Я же мог уснуть со спокойной душой. Но, наверное, перед этим я должен был вспомнить, что живу один.
Один. Я лежу в своей кровати и смотрю на дверной проём. Смотрю вовсе не потому, что ожидаю кого-то: просто естественное положение головы вынудило меня смотреть именно туда. Продолжаю лежать.
Комната моя молода: ещё не успела обрасти лишней мебелью и прочим хламом, что люди так любят таскать в свои дома. В этой комнате больше пустоты, но меня это никогда не смущало.
Несмотря на закрытое окно, ненавязчиво свежо. Не могу сказать, что размышляю о чём-то - мысли струятся сами по себе, мне остаётся лишь наблюдать за их течением: по-детски резвятся в голове идеи; вопросы появляются и исчезают. Кроме одного. Выключил ли подачу газа? Дело в том, что я сегодня уже вставал со своей кровати и даже приготовил завтрак, яичницу…
Как-то я услышал, что суть яичницы в жидком желтке (иначе яйца можно было бы банально сварить), но добиться этого у меня не выходило (да и не старался: готовка для меня - процесс по большей части механический). Вот и сегодня по консистенции и вкусу яичница в целом походила на резину.
Некоторую еду вкушают, некоторую пробуют, некоторую съедают – яичницу я заглотил. Дальше всё как в тумане: помню только своё решение снова лечь, поскольку сегодня вряд ли произойдёт ещё что-то интересное. Укрывшись похожей на больничную простынёй, я лежал с открытыми глазами.
Я восстановил скромную хронологию событий, но не был уверен в одном эпизоде: готовил я на газовой плите, а подача газа в мою квартиру устроена так, что перед готовкой необходимо вручную повернуть клапан на трубе. Я помню, как открыл его. А вот момента закрытия клапана в моей памяти не было. Быть может, я не придал этому значения, а может, действительно не выключил его, газа, подачу. Надо проверить, но продолжаю лежать и смотреть на дверной косяк. Хоть дверь и открыта, но увидеть положение клапана нельзя. Надо встать и проверить. Но не встаю. А почему? Не знаю, ей богу. Вроде, кровать моя не настолько удобна, что мне жалко с неё вставать. И моё тело не покрыто пролежнями. И внутреннего конфликта конкретно по этому решению у меня не возникло. Но не встаю: и не потому, что не хочу или не могу. И, что самое обидное, найти какую-либо причину тоже не удаётся – голова пуста. Возможно, я наткнулся на загадку иррационального поведения людей, о которой читал в старых толстых книгах.
Честно говоря, чем бы я хотел заставить комнату, так это книжными шкафами. Тяжёлыми, монументальными, упирающимися верхушкой в потолок шкафами. Они бы грузно нависали надо мной, колыбелью унося в мир грозных фолиантов. Я бы натёр их полиролью с запахом лимона. Стройные ряды корешков смотрели бы на меня сквозь позолоченное стекло; на книги я бы не скупился: как приятно проставлять на фронтисписах свой экслибрис, чтобы потом кто-то другой, копаясь в руинах твоего дома, с удивлением рассматривал печать на пожухлых страницах. Это были бы крепостные стены моей образованности – всяк ко мне входящий на уровне физиологии понимал бы, что имеет дело с умным человеком. Это было бы долгим удовольствием, я бы наслаждался им, как дорогим табаком.
И вот, пока я мысленно расставлял сборники полных сочинений любящего ходить босиком графа по полкам, в дверном проёме (на который всё это время был устремлён мой взгляд) промелькнула высокая фигура. Движение вернуло меня из смрадной, плотно заставленной коморки в просторную, свежую аскетичную комнату…
Это была она…
- Ты выключила газ?
- Да, вот только что проверила.
Легла позади меня, растворяя тревогу. В ней не было ничего чужеродного: она была именно такой, какой я представлял. Её личность сама собой укладывалась в то место, которое я для неё выделил, но привносила иное, то самое, что так привлекает в других. С ней пришли свежесть и покой. Она была так органична, что могла молчать. Я же мог уснуть со спокойной душой. Но, наверное, перед этим я должен был вспомнить, что живу один.
Малыгина Екатерина. Как Митька Дмитрием Сергеевичем стал
- Никифоров! Опять окно разбил в спортзале! – восклицал Михаил Васильевич.
Михаил Васильевич, молодой учитель физкультуры, всего каких-то полгода назад был просто Мишей, Михалычем, а в сентябре стал классным руководителем 5 «б» класса. 14 мальчишек и 12 девчонок, 4 Наташи и 5 Иванов и один Митька. Зато какой!
Отец Митьки работал на заводе, мать трудилась на фабрике, старший брат уехал учиться в город на механика, а Митька… Митька очень любил играть в футбол.
- Вот вырасту – за нашу сборную играть буду, - заявлял он на каждом уроке физкультуры,- вот тогда гордиться мною будете.
А уроки учить он совсем не любил. В словах делал много ошибок, упражнения по математике не получались, а по окружающему миру и вовсе ничего не понимал.
Всё изменилось, когда Митька перешел в 5 класс и классным руководителем стал Михаил Васильевич. Митька как-то сразу притих, стал серьезнее. Теперь рассказывал всем, что учителем будет. А ребята смеялись:
- Никифоров, какой из тебя учитель? Ты ж в пяти буквах шесть ошибок делаешь!
Митьке сразу понравился новый учитель, ведь в школе было только три молодых специалиста: Нина Александровна, учитель химии, Марина Николаевна, учитель музыки и Михаил Васильевич. Да и как Михаил Васильевич мог не нравится, если в школе стало проводиться много спортивных мероприятий, еще и футбольные матчи. Он обещал и секцию вести! Но вот окно…
- Ребята, Никифорова кто-нибудь видел? – строго спрашивал Михаил Васильевич у проходящих мимо пятиклассников.
- Нет, Михаил Васильевич, не видели, - с испугом отвечали они.
Михаил Васильевич направлялся прямо к мужской раздевалке, где наверняка мог находиться Митька.
- И сколько это будет продолжаться!? Я- то думал успокоился, а ты! Немедленно в кабинет директора, Никифоров! Марш! – заявил Михаил Васильевич.
Митька, недоумевая, за что его вызывают в кабинет директора, медленно спускался по лестнице, прокручивая в голове весь учебный день: «Так, утром я позавтракал, пришёл в школу, даже не опоздал. А может потому что я не помог донести портфель Катьке Смирновой? Да нет, не может быть. И по математике себя хорошо вел. Почему же?..»
Робко постучав в дверь к директору, Митька открыл ее и тихо зашел:
- Здравствуйте, Павел Юрьевич!
- Добрый день, Дима. Садись.
Митька сел напротив директора и опустил глаза. Рядом сидел Михаил Васильевич.
- Ну что, Дима, рассказывай. Мы-то думали ты успокоился, взялся за ум, а тут тебе на – опять разбой! Опять окно в спортивном зале. Ты свои способности оставь за пределами школы, здесь тебе не футбольное поле. Объясни, пожалуйста, как так получилось?
- Павел Юрьевич, я ничего не делал, - прошептал Митька.
- Ну а кто же по-твоему, Никифоров? – повысив тон, сказал Павел Юрьевич, - Еще скажи что и впрошлом году не ты!
- В прошлом году я… А в этом не я …
- Никифоров, я вызываю родителей. У них наверно есть много лишних денег, чтобы ежегодно ремонтировать окна в школе. А ты только бей!
- Павел Юрьевич, это не я…- почти плача шептал Митька, - Это…
- Кто же это по-твоему? Ведь в спортивном зале оставались только четверо ребят из твоего класса. Маркелов и Павлов не будут этого делать, они отличники. Лаврентьев тоже. Остаешься только ты. К тому же, в прошлом году такая же история была, - рассуждал Михаил Васильевич.
В этот момент в дверь директора тихо постучались.
- Да, входите!- громко сказал Павел Юрьевич.
Дверь медленно открылась, и в кабинет вошли ученики 5 «б» класса: Маркелов Ваня, Лаврентьев Максим и Павлов Саша.
- Извините, пожалуйста, Павел Юрьевич, можно? – спросил самый высокий из них, Максим Лаврентьев.
- Что такое? Что-то срочное? – поинтересовался Павел Юрьевич.
- Павел Юрьевич, мы за честность! Это ведь не Митька окно разбил. Во время перемены прибежали мальчишки из 9 «в», Королев и Сидоров. Это они разбили окно. Играли в мяч и разбили. А потом еще и нам сказали, что будто бы это Митька сделал. И пригрозили, если выдадим их. Он ведь и вправду не разбивал окно, - тараторил Максим.
- Михаил Васильевич, позовите мне, пожалуйста, учеников 9 «в» класса, поговорим с ними,- попросил директор.
Через две минуты все были в сборе. Королёв и Сидоров тут же сознались в содеянном, ведь директора обманывать нехорошо, да и Михаила Васильевича уважали. А решили всё взвалить на Митьку, потому что он самый главный разбойник был в начальной школе, а на них и подумать бы не могли.
- Мить, ты извини нас, - говорил Витька Королёв, - мы и не думали, что ты так изменился. Ты нам такой больше нравишься, но хулиган из тебя отменный был!
После этого случая к Митьке стали относиться по-другому, как к взрослому что ли. Приняли его в старшую футбольную команду. Ну и что, что по возрасту не подходил, зато играл лучше восьмиклассников. Он не пропускал ни одной тренировки, и даже после оставался, чтобы поговорить с любимым учителем. Через год команда школы победила на районных соревнованиях, а еще через два года защитила честь района на областных соревнованиях.
После окончания 11 класса Митька поступил в пединститут, а еще через 5 лет стал дипломированным специалистом – учителем физической культуры.
И вот сентябрь. Первый урок. Физкультура. 5 «б» класс.
- Здравствуйте, ребята! Меня зовут Дмитрий Сергеевич Никифоров. Я ваш новый учитель физкультуры.
- Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич! – хором ответили дети.
Дмитрий Сергеевич с улыбкой посмотрел на ребят и, услышав шаги за спиной, оглянулся. Сзади него в дверях стоял его наставник, образец для подражания, Михаил Васильевич Мокров. Правую руку он сжимал в кулаке и поднял вверх большой палец: «Так держать!».
И тут Дмитрий Сергеевич будто вернулся на 11 лет назад. Вспомнил уроки физкультуры, тренировки, разбитое не им окно и чуть слышно прошептал:
- Спасибо, учитель!
- Никифоров! Опять окно разбил в спортзале! – восклицал Михаил Васильевич.
Михаил Васильевич, молодой учитель физкультуры, всего каких-то полгода назад был просто Мишей, Михалычем, а в сентябре стал классным руководителем 5 «б» класса. 14 мальчишек и 12 девчонок, 4 Наташи и 5 Иванов и один Митька. Зато какой!
Отец Митьки работал на заводе, мать трудилась на фабрике, старший брат уехал учиться в город на механика, а Митька… Митька очень любил играть в футбол.
- Вот вырасту – за нашу сборную играть буду, - заявлял он на каждом уроке физкультуры,- вот тогда гордиться мною будете.
А уроки учить он совсем не любил. В словах делал много ошибок, упражнения по математике не получались, а по окружающему миру и вовсе ничего не понимал.
Всё изменилось, когда Митька перешел в 5 класс и классным руководителем стал Михаил Васильевич. Митька как-то сразу притих, стал серьезнее. Теперь рассказывал всем, что учителем будет. А ребята смеялись:
- Никифоров, какой из тебя учитель? Ты ж в пяти буквах шесть ошибок делаешь!
Митьке сразу понравился новый учитель, ведь в школе было только три молодых специалиста: Нина Александровна, учитель химии, Марина Николаевна, учитель музыки и Михаил Васильевич. Да и как Михаил Васильевич мог не нравится, если в школе стало проводиться много спортивных мероприятий, еще и футбольные матчи. Он обещал и секцию вести! Но вот окно…
- Ребята, Никифорова кто-нибудь видел? – строго спрашивал Михаил Васильевич у проходящих мимо пятиклассников.
- Нет, Михаил Васильевич, не видели, - с испугом отвечали они.
Михаил Васильевич направлялся прямо к мужской раздевалке, где наверняка мог находиться Митька.
- И сколько это будет продолжаться!? Я- то думал успокоился, а ты! Немедленно в кабинет директора, Никифоров! Марш! – заявил Михаил Васильевич.
Митька, недоумевая, за что его вызывают в кабинет директора, медленно спускался по лестнице, прокручивая в голове весь учебный день: «Так, утром я позавтракал, пришёл в школу, даже не опоздал. А может потому что я не помог донести портфель Катьке Смирновой? Да нет, не может быть. И по математике себя хорошо вел. Почему же?..»
Робко постучав в дверь к директору, Митька открыл ее и тихо зашел:
- Здравствуйте, Павел Юрьевич!
- Добрый день, Дима. Садись.
Митька сел напротив директора и опустил глаза. Рядом сидел Михаил Васильевич.
- Ну что, Дима, рассказывай. Мы-то думали ты успокоился, взялся за ум, а тут тебе на – опять разбой! Опять окно в спортивном зале. Ты свои способности оставь за пределами школы, здесь тебе не футбольное поле. Объясни, пожалуйста, как так получилось?
- Павел Юрьевич, я ничего не делал, - прошептал Митька.
- Ну а кто же по-твоему, Никифоров? – повысив тон, сказал Павел Юрьевич, - Еще скажи что и впрошлом году не ты!
- В прошлом году я… А в этом не я …
- Никифоров, я вызываю родителей. У них наверно есть много лишних денег, чтобы ежегодно ремонтировать окна в школе. А ты только бей!
- Павел Юрьевич, это не я…- почти плача шептал Митька, - Это…
- Кто же это по-твоему? Ведь в спортивном зале оставались только четверо ребят из твоего класса. Маркелов и Павлов не будут этого делать, они отличники. Лаврентьев тоже. Остаешься только ты. К тому же, в прошлом году такая же история была, - рассуждал Михаил Васильевич.
В этот момент в дверь директора тихо постучались.
- Да, входите!- громко сказал Павел Юрьевич.
Дверь медленно открылась, и в кабинет вошли ученики 5 «б» класса: Маркелов Ваня, Лаврентьев Максим и Павлов Саша.
- Извините, пожалуйста, Павел Юрьевич, можно? – спросил самый высокий из них, Максим Лаврентьев.
- Что такое? Что-то срочное? – поинтересовался Павел Юрьевич.
- Павел Юрьевич, мы за честность! Это ведь не Митька окно разбил. Во время перемены прибежали мальчишки из 9 «в», Королев и Сидоров. Это они разбили окно. Играли в мяч и разбили. А потом еще и нам сказали, что будто бы это Митька сделал. И пригрозили, если выдадим их. Он ведь и вправду не разбивал окно, - тараторил Максим.
- Михаил Васильевич, позовите мне, пожалуйста, учеников 9 «в» класса, поговорим с ними,- попросил директор.
Через две минуты все были в сборе. Королёв и Сидоров тут же сознались в содеянном, ведь директора обманывать нехорошо, да и Михаила Васильевича уважали. А решили всё взвалить на Митьку, потому что он самый главный разбойник был в начальной школе, а на них и подумать бы не могли.
- Мить, ты извини нас, - говорил Витька Королёв, - мы и не думали, что ты так изменился. Ты нам такой больше нравишься, но хулиган из тебя отменный был!
После этого случая к Митьке стали относиться по-другому, как к взрослому что ли. Приняли его в старшую футбольную команду. Ну и что, что по возрасту не подходил, зато играл лучше восьмиклассников. Он не пропускал ни одной тренировки, и даже после оставался, чтобы поговорить с любимым учителем. Через год команда школы победила на районных соревнованиях, а еще через два года защитила честь района на областных соревнованиях.
После окончания 11 класса Митька поступил в пединститут, а еще через 5 лет стал дипломированным специалистом – учителем физической культуры.
И вот сентябрь. Первый урок. Физкультура. 5 «б» класс.
- Здравствуйте, ребята! Меня зовут Дмитрий Сергеевич Никифоров. Я ваш новый учитель физкультуры.
- Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич! – хором ответили дети.
Дмитрий Сергеевич с улыбкой посмотрел на ребят и, услышав шаги за спиной, оглянулся. Сзади него в дверях стоял его наставник, образец для подражания, Михаил Васильевич Мокров. Правую руку он сжимал в кулаке и поднял вверх большой палец: «Так держать!».
И тут Дмитрий Сергеевич будто вернулся на 11 лет назад. Вспомнил уроки физкультуры, тренировки, разбитое не им окно и чуть слышно прошептал:
- Спасибо, учитель!
Шраго Анастасия. Еля, у которой не все дома
«У нас все свои дома, девушка, вы кто?».
Обычно именно так отвечала мама Еленики в домофон, когда та в очередной раз забывала ключи от квартиры, но не сегодня. Пожалуй, теперь день окончательно выдался неудачным для шестнадцатилетней девушки.
Началось все с совсем, казалось бы, безобидного – с пятна кофе на любимой блузке. Конечно, то, что предмет одежды был не только счастливым, но еще и являлся подарком любимого старшего брата, опускать не стоит. Потом разбилась любимая кружка, убежал кофе, а обожаемая девушкой овсяная каша оказалась неожиданно пересоленной. Потерялась тушь, стрелки вышли неровными, тетрадка по физике оказалась изрисованной на каждой странице младшей сестрой…
В школе неудачи только продолжились. Неожиданная контрольная по математическому анализу без возможности списать, ведь пополнение баланса вчерашним вечером Еля отложила на утро, а после череды неудачных событий, благополучно об этом забыла - вот с чего началось учебное утро четверга. Учительница по истории вызвала к доске и, как обычно, завалила неправильной формулировкой вопросов. Кристина Олеговна будто издевалась над классом каждый урок, и на ее предметах двойки были самыми частыми оценками.Если по поводутаких событий еще с натяжкой можно сказать «ну с кем не бывает», то неожиданно севший телефон усугубил ситуацию и испортил день девушки, так и не успев толком начаться.
В сплошной неудаче время, на удивление, летело быстро.И вот после тяжелого учебного дня теперь уже уставшая Еленика судорожно искала ключи в своей сумке, стоя рядом с дверью подъезда.
- Черт, да где же эти чертовы железяки? - вздыхала девушка, - Ну вот, вновь забыла. Ладно, нотации мамы уже явно не сделают день хуже. Хорошо, что все дома...
Еля позвонила в домофон. Тишина. Вторая попытка, а за ней третья и четвертая не увенчались успехом.
- Да ладно? - девушка со злости и отчаяния пнула дверь ногой и тут же об этом пожалела. Боль, как показалось Еле, была невыносимая: «Ладно, хорошо, спокойно, они могли уехать в магазин... Позвоню соседям, может они дома?» - девушка в отчаянии набрала номер соседней квартиры, но ответа не последовало.
На улице была середина зимы и уже достаточно холодно, чтобы стоять и ждать просто так. «Думай, Еля, думай», - крутила у себя в голове девушка, подбирая тысячу и одно оправдание для исчезновения родителей и рассматривая варианты, где переждать время их отсутствия. Конечно, от нервов мозг соображал хуже некуда. И куда деваться? Что делать? Смирившись с мыслью, что иного выбора, как пойти погулять часок, у девушки нет, Еленика закинула сумку на плечо и пошла в ближайший торговый центр.
«Досада, даже музыку не послушаешь. Надеюсь у меня найдутся наличные на то, чтобы купить зарядник», - думала про себя девушка, идя по улице и пряча лицо в мягком и теплом шарфе. Еля рассматривала проходящих людей, медленно шагая и думая о своем. Ей некуда было спешить, в отличии от прохожих. Она вообще не любила торопиться, а вот у взрослых, по мнению Ели, это любимое занятие. Девушке иногда казалось, что мама не может прожить и дня без того, чтобы ни погонять всех вокруг и переделать кучу дел. Непонятно и неизвестно зачем. Еля же привыкла жить в своем ритме. Ей нравилось тратить время на себя, выделить себе час отдыха, тратить два часа на один конспект, если хочется, чтобы он выглядел красиво. Конечно, музыка и рисунки в тетрадях были для девушки неким стимулом к учебе, но нельзя утверждать, что это делало Елю отличницей. Нельзя и сказать, что у нее вообще был интерес ко всем предметам. Ей нравилось писать и оформлять, а вот что и о чем - девушку интересовало редко. Она могла абсолютно забывать про уроки, проводя все школьное время в телефоне или рисуя в скетчбуке незамысловатые рисунки, а потом проходить темы дома. Когда во время пандемии ввели дистанционное обучение, счастью Ели не было границ. Для нее это было временем свободы. Единственное, что, пожалуй, мешало счастью, так это то, что все всегда были дома.
Мама Ели не работала, сидела с младшей сестрой и была довольно прилежной домохозяйкой, не видящей кроме детей и дома абсолютно никаких вершин и стремления к ним. Старший брат Ели, как казалось самой девушке, был сущим бездельником, но в то же время самым лучшим братом, с которым можно было затеять любую глупость. Он почти все время сидел дома, учась на заочном, и играл в игры. Отец девушки тоже часто проводил время дома, изредка уезжая в Москву по работе. Проще говоря, представили данного семейства были те еще домоседы.
Вынырнув из своих мыслей и надев маску, Еленика зашла в торговый центр и принялась искать хотя бы какую-нибудь мелочь для покупки зарядника. Потратив на поиски минут 15, буквально вывернув всю сумку, она больше 20 рублей ничего не нашла. «Ну вот, этого даже на проезд до дома бабушки не хватит», - возмутилась про себя Еля и мысленно записала дату в списке самых ужасных дней в ее жизни. Впрочем, девушка не была пессимисткой.
Перебираясь из отдела в отдел, Еля совершенно потеряла представление о том, как много прошло времени с того момента, как она пришла в торговый центр. Она успела побывать в отделах обуви и одежды, игрушек, канцелярских товаров, товаров для рукоделия, зачем-то зашла в отдел электроники (вероятно, теплилась надежда, что ей разрешат зарядить телефон, но, увы, день явно был не её), потом решила постоять в зоомагазине.
Всё это время девушка, не переставая, думала о том, как бы ей не встретить кого-то из одноклассников или из школы. Мягко говоря, у Еленики были натянутые отношения как со сверстниками, так и сучителями. И всё бы ничего, но вот человеческих потребностей никто не отменял, а потому, Еле захотелось чего-нибудь перекусить.
Найдя кафешку, она с довольной улыбкой направилась к полкам, на которых соблазнительно выстроились блюда: от десертов до фастфуда, и хотела было позволить себе помечтать, что возьмёт какую-нибудь вкусняшку, как наткнулась на них… Стоит напомнить, что у нашей героини едва набиралось больше 20 рублей, а в кафе заглянула она только потому, что увидела выносную афишу, на которой мелом красиво вывели надпись «SALE!!!».
На кого или что же наткнулась девушка? На самых «токсичных» представительниц её школьной жизни: трио, в которое входили одноклассницы Еленики : Мария, Алена и Полина. Те никогда не упускали случая подшутить или обидеть, да даже унизить девушку. А тут такое. «Неужели этот день всё же может стать ещё хуже?» - пронеслось в голове Еленики.
– Посмотрите-ка, какие люди! – зло смеясь, наигранно удивилась Поля. – Неужели дома не кормят или выгнали?
- О, Мисс Странное Имя... - стервозно протянула Маша, - Я думала, личностям, у которых не все дома, лучше отбывать свое время в изоляции.
- Хм, - фыркнула Еленика, - читала бы нормальные книги, а не Ан. Чекопайкина, думала бы лучше.
- Ты! Ты...- кажется, троица впала в ступор от ответа вечно тихой и милой девушки, которая сейчас таковой не казалась.
- Да-да, я... Слушайте, пупсики, я сегодня злая и сопли ваши вытирать не намерена, чао! - Еля развернулась и пошла подальше от этой наглой троицы, все еще ловя на себе неоднозначные взгляды. На самом деле девушке было невероятно страшно в этот момент, она почти переступала через себя, чтобы выйти из этой ситуации достойно.
Решив, что час, а то и два уже давно пролетели, девушка направилась к выходу из торгового центра. На улице заметно похолодало и уже, как показалось Еле, давно стемнело, так что она быстрее пошла домой. Зайдя во двор рядом с домом, Еля обратила внимание на стоявшую рядом с еë подъездом полицейскую машину.
- Полиция? Странно, вот уж нечастые гости... Что же случилось? - набирала номер квартиры на домофоне и спрашивала себя девушка, посматривая в сторону восьмого чуда света их двора. Внезапно дверь в подъезд отщëлкнулась без каких-либо вопросов от того, кто впустил Елю. В голове девушки от столь неожиданного жеста появился знаменитый мем «не понял», а от осознания того, что от родителей ей за подобные гулянки сейчас знатно влетит, сердце застучало как бешеное.
Поднявшись на свой этаж, девушка увидела удивительную картину: грозная мама, скрестившая руки на груди, нахмуривший брови папа, бесшумно свистящий старший брат и крутящаяся в ногах мелкая. Ко всей этой компании грозных домочадцев предлагался дуэт полицейских.
Разрядить напряжённое молчание, которое тяжестью легло на плечи Еленики, решился один из полицейских.
– А вот и преступница! В самоволку пошла? – неестественно улыбаясь, начал он. – Да уж, вот и нашлась пропавшая без вести, Еленика… – замялся, вспоминая имя отца девушки. – В общем, наша работа окончена, хорошо, раз все дома, если что случится, обращайтесь.
Полицейские ушли, а тишину нарушало только беззвучное посвистывание брата, да улюлюканье младшей сестрёнки.
- Мам, ну вас дома не было, а я ключи забыла, ну, так вышло...Я и в домофон звонила, и нам, и соседям, и вообще...- начала бормотать Еля.
- Мы были дома весь день, Еленика, - строгим басом сказал отец.
«Кажется, этот день мне ещё и пережить не светит», – начиная паниковать от столь грозных взглядов, а тем более голоса отца, подумала девушка.
И вот, когда девушка едва собралась с духом, чтобы попросить прощения за то, что заставила всех так волноваться, произошло следующее. Папа, словно собиравшийся что-то сказать, внезапно загудел, как домофон. А свист старшего брата обратился в шипение, которое больше похоже на помехи, когда отвечают на звонок.
– У нас все свои дома, девушка, вы кто? – привычным тоном ответила на звонок мама Еленики.
Ничто не напоминало о том, что пережила девушка, как показалось ей, за три-четыре часа, лишь только улюлюканье сестрёнки на заднем плане по ту сторону домофона вносило большую неразбериху: что реально, а что – нет. «Ну и денёк, завтра лягу пораньше…» промелькнуло в сознании девушки, а в следующую секунду.
– Ну,ма-а-ам!
«У нас все свои дома, девушка, вы кто?».
Обычно именно так отвечала мама Еленики в домофон, когда та в очередной раз забывала ключи от квартиры, но не сегодня. Пожалуй, теперь день окончательно выдался неудачным для шестнадцатилетней девушки.
Началось все с совсем, казалось бы, безобидного – с пятна кофе на любимой блузке. Конечно, то, что предмет одежды был не только счастливым, но еще и являлся подарком любимого старшего брата, опускать не стоит. Потом разбилась любимая кружка, убежал кофе, а обожаемая девушкой овсяная каша оказалась неожиданно пересоленной. Потерялась тушь, стрелки вышли неровными, тетрадка по физике оказалась изрисованной на каждой странице младшей сестрой…
В школе неудачи только продолжились. Неожиданная контрольная по математическому анализу без возможности списать, ведь пополнение баланса вчерашним вечером Еля отложила на утро, а после череды неудачных событий, благополучно об этом забыла - вот с чего началось учебное утро четверга. Учительница по истории вызвала к доске и, как обычно, завалила неправильной формулировкой вопросов. Кристина Олеговна будто издевалась над классом каждый урок, и на ее предметах двойки были самыми частыми оценками.Если по поводутаких событий еще с натяжкой можно сказать «ну с кем не бывает», то неожиданно севший телефон усугубил ситуацию и испортил день девушки, так и не успев толком начаться.
В сплошной неудаче время, на удивление, летело быстро.И вот после тяжелого учебного дня теперь уже уставшая Еленика судорожно искала ключи в своей сумке, стоя рядом с дверью подъезда.
- Черт, да где же эти чертовы железяки? - вздыхала девушка, - Ну вот, вновь забыла. Ладно, нотации мамы уже явно не сделают день хуже. Хорошо, что все дома...
Еля позвонила в домофон. Тишина. Вторая попытка, а за ней третья и четвертая не увенчались успехом.
- Да ладно? - девушка со злости и отчаяния пнула дверь ногой и тут же об этом пожалела. Боль, как показалось Еле, была невыносимая: «Ладно, хорошо, спокойно, они могли уехать в магазин... Позвоню соседям, может они дома?» - девушка в отчаянии набрала номер соседней квартиры, но ответа не последовало.
На улице была середина зимы и уже достаточно холодно, чтобы стоять и ждать просто так. «Думай, Еля, думай», - крутила у себя в голове девушка, подбирая тысячу и одно оправдание для исчезновения родителей и рассматривая варианты, где переждать время их отсутствия. Конечно, от нервов мозг соображал хуже некуда. И куда деваться? Что делать? Смирившись с мыслью, что иного выбора, как пойти погулять часок, у девушки нет, Еленика закинула сумку на плечо и пошла в ближайший торговый центр.
«Досада, даже музыку не послушаешь. Надеюсь у меня найдутся наличные на то, чтобы купить зарядник», - думала про себя девушка, идя по улице и пряча лицо в мягком и теплом шарфе. Еля рассматривала проходящих людей, медленно шагая и думая о своем. Ей некуда было спешить, в отличии от прохожих. Она вообще не любила торопиться, а вот у взрослых, по мнению Ели, это любимое занятие. Девушке иногда казалось, что мама не может прожить и дня без того, чтобы ни погонять всех вокруг и переделать кучу дел. Непонятно и неизвестно зачем. Еля же привыкла жить в своем ритме. Ей нравилось тратить время на себя, выделить себе час отдыха, тратить два часа на один конспект, если хочется, чтобы он выглядел красиво. Конечно, музыка и рисунки в тетрадях были для девушки неким стимулом к учебе, но нельзя утверждать, что это делало Елю отличницей. Нельзя и сказать, что у нее вообще был интерес ко всем предметам. Ей нравилось писать и оформлять, а вот что и о чем - девушку интересовало редко. Она могла абсолютно забывать про уроки, проводя все школьное время в телефоне или рисуя в скетчбуке незамысловатые рисунки, а потом проходить темы дома. Когда во время пандемии ввели дистанционное обучение, счастью Ели не было границ. Для нее это было временем свободы. Единственное, что, пожалуй, мешало счастью, так это то, что все всегда были дома.
Мама Ели не работала, сидела с младшей сестрой и была довольно прилежной домохозяйкой, не видящей кроме детей и дома абсолютно никаких вершин и стремления к ним. Старший брат Ели, как казалось самой девушке, был сущим бездельником, но в то же время самым лучшим братом, с которым можно было затеять любую глупость. Он почти все время сидел дома, учась на заочном, и играл в игры. Отец девушки тоже часто проводил время дома, изредка уезжая в Москву по работе. Проще говоря, представили данного семейства были те еще домоседы.
Вынырнув из своих мыслей и надев маску, Еленика зашла в торговый центр и принялась искать хотя бы какую-нибудь мелочь для покупки зарядника. Потратив на поиски минут 15, буквально вывернув всю сумку, она больше 20 рублей ничего не нашла. «Ну вот, этого даже на проезд до дома бабушки не хватит», - возмутилась про себя Еля и мысленно записала дату в списке самых ужасных дней в ее жизни. Впрочем, девушка не была пессимисткой.
Перебираясь из отдела в отдел, Еля совершенно потеряла представление о том, как много прошло времени с того момента, как она пришла в торговый центр. Она успела побывать в отделах обуви и одежды, игрушек, канцелярских товаров, товаров для рукоделия, зачем-то зашла в отдел электроники (вероятно, теплилась надежда, что ей разрешат зарядить телефон, но, увы, день явно был не её), потом решила постоять в зоомагазине.
Всё это время девушка, не переставая, думала о том, как бы ей не встретить кого-то из одноклассников или из школы. Мягко говоря, у Еленики были натянутые отношения как со сверстниками, так и сучителями. И всё бы ничего, но вот человеческих потребностей никто не отменял, а потому, Еле захотелось чего-нибудь перекусить.
Найдя кафешку, она с довольной улыбкой направилась к полкам, на которых соблазнительно выстроились блюда: от десертов до фастфуда, и хотела было позволить себе помечтать, что возьмёт какую-нибудь вкусняшку, как наткнулась на них… Стоит напомнить, что у нашей героини едва набиралось больше 20 рублей, а в кафе заглянула она только потому, что увидела выносную афишу, на которой мелом красиво вывели надпись «SALE!!!».
На кого или что же наткнулась девушка? На самых «токсичных» представительниц её школьной жизни: трио, в которое входили одноклассницы Еленики : Мария, Алена и Полина. Те никогда не упускали случая подшутить или обидеть, да даже унизить девушку. А тут такое. «Неужели этот день всё же может стать ещё хуже?» - пронеслось в голове Еленики.
– Посмотрите-ка, какие люди! – зло смеясь, наигранно удивилась Поля. – Неужели дома не кормят или выгнали?
- О, Мисс Странное Имя... - стервозно протянула Маша, - Я думала, личностям, у которых не все дома, лучше отбывать свое время в изоляции.
- Хм, - фыркнула Еленика, - читала бы нормальные книги, а не Ан. Чекопайкина, думала бы лучше.
- Ты! Ты...- кажется, троица впала в ступор от ответа вечно тихой и милой девушки, которая сейчас таковой не казалась.
- Да-да, я... Слушайте, пупсики, я сегодня злая и сопли ваши вытирать не намерена, чао! - Еля развернулась и пошла подальше от этой наглой троицы, все еще ловя на себе неоднозначные взгляды. На самом деле девушке было невероятно страшно в этот момент, она почти переступала через себя, чтобы выйти из этой ситуации достойно.
Решив, что час, а то и два уже давно пролетели, девушка направилась к выходу из торгового центра. На улице заметно похолодало и уже, как показалось Еле, давно стемнело, так что она быстрее пошла домой. Зайдя во двор рядом с домом, Еля обратила внимание на стоявшую рядом с еë подъездом полицейскую машину.
- Полиция? Странно, вот уж нечастые гости... Что же случилось? - набирала номер квартиры на домофоне и спрашивала себя девушка, посматривая в сторону восьмого чуда света их двора. Внезапно дверь в подъезд отщëлкнулась без каких-либо вопросов от того, кто впустил Елю. В голове девушки от столь неожиданного жеста появился знаменитый мем «не понял», а от осознания того, что от родителей ей за подобные гулянки сейчас знатно влетит, сердце застучало как бешеное.
Поднявшись на свой этаж, девушка увидела удивительную картину: грозная мама, скрестившая руки на груди, нахмуривший брови папа, бесшумно свистящий старший брат и крутящаяся в ногах мелкая. Ко всей этой компании грозных домочадцев предлагался дуэт полицейских.
Разрядить напряжённое молчание, которое тяжестью легло на плечи Еленики, решился один из полицейских.
– А вот и преступница! В самоволку пошла? – неестественно улыбаясь, начал он. – Да уж, вот и нашлась пропавшая без вести, Еленика… – замялся, вспоминая имя отца девушки. – В общем, наша работа окончена, хорошо, раз все дома, если что случится, обращайтесь.
Полицейские ушли, а тишину нарушало только беззвучное посвистывание брата, да улюлюканье младшей сестрёнки.
- Мам, ну вас дома не было, а я ключи забыла, ну, так вышло...Я и в домофон звонила, и нам, и соседям, и вообще...- начала бормотать Еля.
- Мы были дома весь день, Еленика, - строгим басом сказал отец.
«Кажется, этот день мне ещё и пережить не светит», – начиная паниковать от столь грозных взглядов, а тем более голоса отца, подумала девушка.
И вот, когда девушка едва собралась с духом, чтобы попросить прощения за то, что заставила всех так волноваться, произошло следующее. Папа, словно собиравшийся что-то сказать, внезапно загудел, как домофон. А свист старшего брата обратился в шипение, которое больше похоже на помехи, когда отвечают на звонок.
– У нас все свои дома, девушка, вы кто? – привычным тоном ответила на звонок мама Еленики.
Ничто не напоминало о том, что пережила девушка, как показалось ей, за три-четыре часа, лишь только улюлюканье сестрёнки на заднем плане по ту сторону домофона вносило большую неразбериху: что реально, а что – нет. «Ну и денёк, завтра лягу пораньше…» промелькнуло в сознании девушки, а в следующую секунду.
– Ну,ма-а-ам!
Боковая Александра. 302-ая квартира
В старом жилом доме №48, на втором этаже вместе со своей внучкой проживала одна старушка, у которой в этой жизни были только два любимых занятия: подглядывать за соседями и потом это обсуждать. Ее звали Антонина Павловна и это была женщина «старой закалки», которая всегда все про всех знала.
После очередной словесной перепалки с внучкой, она решила посидеть на лавочке у подъезда и понаблюдать за жителями дома –это всегда поднимало ей настроение.
Выйдя из своей комнаты, на стенах которой красовались красные ковры, пропахшие нафталином и старостью, она направилась на свое излюбленное место.
Вдруг привычную вечернюю тишину пронзил глухой звук мотора. Черная машина аккуратно въехала во двор и припарковалась совсем рядом с подъездом, где сидела Антонина Павловна. Старушка сразу же сосредоточила все внимание на этой машине. Из нее вышли двое –высокий темноволосый мужчина в сером брючном костюме и красивая женщина в деловом черном платье. У обоих были мертвенно-бледные уставшие лица.
Когда незнакомцы подошли к подъездной двери, старушка услышала обрывок их разговора:
- Как тебе собрание? Устала? –мягким голосом обратился мужчина к своей спутнице.
- Чуть-чуть. Но давно наших так много не собиралось.
«Наших?» - с удивлением подумала старуха. –«Кого это «наших»? Со встречи выпускников приехали что ли?»
- Тогда сегодня вещи переносить не будем.
«Вещи переносить? Это что же получается, они в дом наш въезжают, а я знать о них ничего не знаю!»
- Здравствуйте, молодые люди! –улыбнулась старуха. - Вы к нам надолго?
Мужчина в костюме сразу же развернулся к ней и дружелюбно ответил:
- Здравствуйте, Антонина Павловна. Пока еще не знаем, но нам здесь очень нравится –тихий спальный район и квартира хорошая.
Антонина Павловна оторопела. Откуда эти приезжие знали ее имя?
- Позвольте представиться, –мужчина приятно улыбнулся, обнажая белые зубы. - Меня зовут Евгений, а могу супругу –Мария. Мы снимаем 302-ю квартиру на шестом этаже. Если что нужно –обращайтесь, поможем по-соседски! –с этими словами Евгений и Мария скрылись в подъезде.
На следующий день старушка решила заглянуть в гости к новым жильцам. Но когда она подошла к большой железной двери, то не услышала ни единого шороха.
«Чаво у них там за тишина гробовая?» - подумала Антонина Павловна. Она постучала в дверь, но ответа не было.
«Уехали, что ли?»
Старая женщина еще немного постояла у двери, а затем задумчиво побрела к себе.
Дома она увидела внучку Катю, которая вертелась перед зеркалом.
- Ба, ты че странная сегодня такая? - спросила девушка.
- Жильцы наши новые покоя мне не дают. Какие-то они подозрительные. Бледные, как смерть. Меня знают, хотя я их до этого не видела. Еще и днем до них не достучишься.
- Опять ты за свое. –вздохнула внучка.
- Ой, ничо ты не понимаешь! Вдруг это сектанты какие!
- Ну почему сразу сектанты? Вдруг они… - в голову Кате пришла очень забавная мысль. – Вдруг они вампиры?
- Чаво? Какие-такие вампиры?
- Ну смотри, - лицо внучки стало серьезным. –Бледные? Бледные. Днем их не видно? Не видно? Все сходится.
Антонина Павловна махнула в сторону Кати мясистой рукой.
- Да ну тебя, Катюха! Всякой ерунды насмотришься, а потом чушь тут стоишь мелешь!
Катя равнодушно пожала плечами и вернулась к своему занятию, но старая женщина не на шутку взволновалась от идеи того, что приезжие и правда могут оказаться сектантами.
Поздним вечером из подъезда вышла интересовавшая ее супружеская пара. Они направились к только что подъехавшей большой газели и стали переносить большие коробки.
Антонина Павловна всмотрелась в их лица и увидела, что вчерашняя мертвенная бледность так и не пропала. Она решила все же выяснить, чем промышляли новые жильцы. Всю следующую неделю пожилая женщина следила за ними и заметила, что супруги покидают свое жилище только после захода солнца.
В пятницу она решила познакомиться с новыми соседями поближе. Она дождалась вечера и постучала в 302-ю квартиру.
- Здравствуйте, Антонина Павловна! –дружелюбно улыбнулся мужчина, высунувшись из-за двери.
- Здравствуй, голубчик. Соль по-соседски не найдешь?
- Конечно, найду, Антонина Павловна. Только на бардак внимание не обращайте, мы тут совсем недавно.
Каково же было удивление любопытной старухи, когда она увидела квартиру в абсолютном беспорядке. Она понимала, что люди, только въехавшие в свое новое жилище, не могут сразу же привести его в порядок, но дела в 302-ой обстояли намного хуже: стены были ободраны, где-то с потолка капала вода, а на подоконниках был такой слой пыли, что там можно было пальцем нарисовать графический портрет Пушкина. А ведь они жили уже здесь неделю!
Когда Евгений скрылся за кухонной дверью, старушка принялась рассматривать предметы мебели и коробки, наложенные одна на другую: старый пыльный сервант, такие же старые пыльные стулья и стол, на котором стояли какие-то склянки с порошками. Каждая колба имела небольшую этикетку с надписью, состоящей из непонятных символов.
«Что за чертовщина такая?» - подумалось старушке. Вдруг ее внимание привлекла странная тень на маленьком белом коврике, спрятанном под столом. Пожилая женщина присмотрелась к нему и ахнула – это была не тень, а большое темно-красное пятно.
«Кровь!» -подумала старая женщина.
Из кухни вышел мужчина и улыбнулся соседке ровными белоснежными зубами. В тусклом свете комнаты его лицо казалось еще более бледным, чем обычно, под глазами огромными кругами залегли синяки от недосыпа, а руки были расписаны багровыми венами, контрастно выделявшимися на белой коже.
- Вот ваша соль, соседушка.
Антонина Павловна, едва посмотрев на него, рванула прочь из квартиры.
- Антонина Павловна, куда же вы? А как же соль? –раздался за спиной приглушенный смеющийся голос.
Старая женщина бежала в свою квартиру, не помня себя от страха. Только заперев дверь на несколько замков, она выдохнула. Через несколько секунд она уже была в комнате внучки и будила ее взволнованным голосом.
- Катька! Катька, вставай! Ты была права! У нас на шестом этаже завелась нечисть!
Потирая глаза ото сна, Катя раздраженно ответила:
- Ба, ты совсем сбрендила? Ты время видела? Спать иди.
- Какое спать! Надо в милицию звонить!
Старуха начала рассказывать все по порядку. Катя недоверчиво сложила руки на груди.
- Ну это бред. Хочешь сказать, что 302-ю реально вампиры снимают?
- Да! Тут надо милицию вызывать!
- Так, все с тобой ясно. – откинув одеяло, девушка поднялась с кровати. –Пошли разбираться.
- Ладно-ладно! Только глупостей не делай, Богом молю!
Бабушка и внучка направились к злосчастной квартире на шестом этаже.
- Здравствуйте, Катенька. –приятно улыбнулся Евгений, открывая дверь.
- Здрасте. У нас к вам разговор есть.
- Проходите, конечно.
Они вошли в квартиру.
- Мы к вам по делу. –девушка присела на диван, но тут же встала, отряхивая кофту от пыли.
- По какому делу? –спросил мужчина.
- Неловко говорить, но моя бабушка думает, что у нас в доме нечистая сила поселилась. –Катя хмыкнула. –Вы.
- Да вы что? –мужчина в удивлении выгнул брови. –С чего же это?
Антонина Павловна решила первой наброситься на своего оппонента.
- С чего, с чего! Да вот с чего! Приехали такие важные! Что-то про сборище «наших» говорили! Зелья свои варите! А на полу у вас вообще кровь! –пожилая женщина ощутила суеверный страх. –Вампиры окаянные!
- Подождите, подождите. –мужчина выставил вперед обе руки. –Вы все совсем неправильно поняли. Мы никакие не вампиры. Мы –ученые!
Антонина Павловна замерла на месте.
- Чаво…
- Ученые! Давайте по порядку. Мы приехали с ученого собрания, где встретили много наших добрых знакомых –все-таки работаем в одной сфере. Были ужасно уставшие, но отметить удачную презентацию проекта очень хотелось. Мы достали бутылку вина и по глупости пролили немного на ковер. А «зелья», которые вы у нас на столе видели –это вещества, с которыми мы обычно работаем.
Он прошел к столу и взял одну из склянок, читая название с этикетки. –Карбонат кальция. Простой мел. Он не опасен, поэтому мы спокойно оставляем его на столе.
- Погоди ты! –крикнула Антонина Павловна. –А когда это химики по ночам работали?
Евгений вздохнул.
- Дело в том, что в наш проект вкладываются иностранные инвесторы, которые тщательно следят за тем, как продвигается ход работы. В их стране другой часовой пояс, поэтому нам приходится подстраиваться. Днем отсыпаемся.
- А почему вы бледные такие? –не унималась бабка.
Сосед на секунду задумался.
- Я думаю, это из-за реагентов. Работа в химической промышленности – это всегда риск подорвать здоровье. Честно говоря, не все вещества, с которыми мы работали, были полностью безопасны.
Антонина Павловна начала чувствовать себя совсем глупо.
- Но как же вы в такой квартире живете, голубчики?
- А мы тут и не живем! –вдруг произнес темноволосый мужчина. –Не хотелось раскрывать тайну, но мы снимаем эту квартиру в качестве лаборатории. А рассказывать другим жильцам не хотели, потому что это не совсем легально. К сожалению, снять настоящую лабораторию нам пока не хватает средств.
В душе Антонины Павловны колыхнулось уже забытое чувство – стыд.
Пожилая женщина развернулась к двери, но потом снова повернулась обратно.
- А мое имя вы как узнали? –уже робко поинтересовалась старушка.
- Ах это. Так ведь мы приходили посмотреть квартиру к Филиппу Васильевичу неделю назад. С вами мы тогда не встретились, но хозяин квартиры сказал, что в этом доме на втором этаже живет его хорошая знакомая - многоуважаемая Антонина Павловна.
Впервые краснея за свое поведение, Антонина Павловна поспешила удалиться из квартиры про себя думая: «Ой дура, ой старая дура».
Когда дверь за ней и Катей закрылась, мужчина выдохнул с облегчением. Из другой комнаты вышла его супруга.
- Милый, что им было нужно? –приятным голосом спросила Мария.
- Уже неважно, дорогая. Почему же ты к нам не вышла?
- Ты знаешь, я не люблю людей. Особенно таких. - Супруга скривилась. –Кстати, зачем ты ей соврал про хозяина квартиры? Филипп Васильевич же говорил, что она несносная старуха.
- Не про телепатию же ей рассказывать.
- Умно. – Мария изящно опустилась в пыльное кресло.
- Вижу ты закончила работать. Может, по бокалу первой отрицательной?
- А давай.
В старом жилом доме №48, на втором этаже вместе со своей внучкой проживала одна старушка, у которой в этой жизни были только два любимых занятия: подглядывать за соседями и потом это обсуждать. Ее звали Антонина Павловна и это была женщина «старой закалки», которая всегда все про всех знала.
После очередной словесной перепалки с внучкой, она решила посидеть на лавочке у подъезда и понаблюдать за жителями дома –это всегда поднимало ей настроение.
Выйдя из своей комнаты, на стенах которой красовались красные ковры, пропахшие нафталином и старостью, она направилась на свое излюбленное место.
Вдруг привычную вечернюю тишину пронзил глухой звук мотора. Черная машина аккуратно въехала во двор и припарковалась совсем рядом с подъездом, где сидела Антонина Павловна. Старушка сразу же сосредоточила все внимание на этой машине. Из нее вышли двое –высокий темноволосый мужчина в сером брючном костюме и красивая женщина в деловом черном платье. У обоих были мертвенно-бледные уставшие лица.
Когда незнакомцы подошли к подъездной двери, старушка услышала обрывок их разговора:
- Как тебе собрание? Устала? –мягким голосом обратился мужчина к своей спутнице.
- Чуть-чуть. Но давно наших так много не собиралось.
«Наших?» - с удивлением подумала старуха. –«Кого это «наших»? Со встречи выпускников приехали что ли?»
- Тогда сегодня вещи переносить не будем.
«Вещи переносить? Это что же получается, они в дом наш въезжают, а я знать о них ничего не знаю!»
- Здравствуйте, молодые люди! –улыбнулась старуха. - Вы к нам надолго?
Мужчина в костюме сразу же развернулся к ней и дружелюбно ответил:
- Здравствуйте, Антонина Павловна. Пока еще не знаем, но нам здесь очень нравится –тихий спальный район и квартира хорошая.
Антонина Павловна оторопела. Откуда эти приезжие знали ее имя?
- Позвольте представиться, –мужчина приятно улыбнулся, обнажая белые зубы. - Меня зовут Евгений, а могу супругу –Мария. Мы снимаем 302-ю квартиру на шестом этаже. Если что нужно –обращайтесь, поможем по-соседски! –с этими словами Евгений и Мария скрылись в подъезде.
На следующий день старушка решила заглянуть в гости к новым жильцам. Но когда она подошла к большой железной двери, то не услышала ни единого шороха.
«Чаво у них там за тишина гробовая?» - подумала Антонина Павловна. Она постучала в дверь, но ответа не было.
«Уехали, что ли?»
Старая женщина еще немного постояла у двери, а затем задумчиво побрела к себе.
Дома она увидела внучку Катю, которая вертелась перед зеркалом.
- Ба, ты че странная сегодня такая? - спросила девушка.
- Жильцы наши новые покоя мне не дают. Какие-то они подозрительные. Бледные, как смерть. Меня знают, хотя я их до этого не видела. Еще и днем до них не достучишься.
- Опять ты за свое. –вздохнула внучка.
- Ой, ничо ты не понимаешь! Вдруг это сектанты какие!
- Ну почему сразу сектанты? Вдруг они… - в голову Кате пришла очень забавная мысль. – Вдруг они вампиры?
- Чаво? Какие-такие вампиры?
- Ну смотри, - лицо внучки стало серьезным. –Бледные? Бледные. Днем их не видно? Не видно? Все сходится.
Антонина Павловна махнула в сторону Кати мясистой рукой.
- Да ну тебя, Катюха! Всякой ерунды насмотришься, а потом чушь тут стоишь мелешь!
Катя равнодушно пожала плечами и вернулась к своему занятию, но старая женщина не на шутку взволновалась от идеи того, что приезжие и правда могут оказаться сектантами.
Поздним вечером из подъезда вышла интересовавшая ее супружеская пара. Они направились к только что подъехавшей большой газели и стали переносить большие коробки.
Антонина Павловна всмотрелась в их лица и увидела, что вчерашняя мертвенная бледность так и не пропала. Она решила все же выяснить, чем промышляли новые жильцы. Всю следующую неделю пожилая женщина следила за ними и заметила, что супруги покидают свое жилище только после захода солнца.
В пятницу она решила познакомиться с новыми соседями поближе. Она дождалась вечера и постучала в 302-ю квартиру.
- Здравствуйте, Антонина Павловна! –дружелюбно улыбнулся мужчина, высунувшись из-за двери.
- Здравствуй, голубчик. Соль по-соседски не найдешь?
- Конечно, найду, Антонина Павловна. Только на бардак внимание не обращайте, мы тут совсем недавно.
Каково же было удивление любопытной старухи, когда она увидела квартиру в абсолютном беспорядке. Она понимала, что люди, только въехавшие в свое новое жилище, не могут сразу же привести его в порядок, но дела в 302-ой обстояли намного хуже: стены были ободраны, где-то с потолка капала вода, а на подоконниках был такой слой пыли, что там можно было пальцем нарисовать графический портрет Пушкина. А ведь они жили уже здесь неделю!
Когда Евгений скрылся за кухонной дверью, старушка принялась рассматривать предметы мебели и коробки, наложенные одна на другую: старый пыльный сервант, такие же старые пыльные стулья и стол, на котором стояли какие-то склянки с порошками. Каждая колба имела небольшую этикетку с надписью, состоящей из непонятных символов.
«Что за чертовщина такая?» - подумалось старушке. Вдруг ее внимание привлекла странная тень на маленьком белом коврике, спрятанном под столом. Пожилая женщина присмотрелась к нему и ахнула – это была не тень, а большое темно-красное пятно.
«Кровь!» -подумала старая женщина.
Из кухни вышел мужчина и улыбнулся соседке ровными белоснежными зубами. В тусклом свете комнаты его лицо казалось еще более бледным, чем обычно, под глазами огромными кругами залегли синяки от недосыпа, а руки были расписаны багровыми венами, контрастно выделявшимися на белой коже.
- Вот ваша соль, соседушка.
Антонина Павловна, едва посмотрев на него, рванула прочь из квартиры.
- Антонина Павловна, куда же вы? А как же соль? –раздался за спиной приглушенный смеющийся голос.
Старая женщина бежала в свою квартиру, не помня себя от страха. Только заперев дверь на несколько замков, она выдохнула. Через несколько секунд она уже была в комнате внучки и будила ее взволнованным голосом.
- Катька! Катька, вставай! Ты была права! У нас на шестом этаже завелась нечисть!
Потирая глаза ото сна, Катя раздраженно ответила:
- Ба, ты совсем сбрендила? Ты время видела? Спать иди.
- Какое спать! Надо в милицию звонить!
Старуха начала рассказывать все по порядку. Катя недоверчиво сложила руки на груди.
- Ну это бред. Хочешь сказать, что 302-ю реально вампиры снимают?
- Да! Тут надо милицию вызывать!
- Так, все с тобой ясно. – откинув одеяло, девушка поднялась с кровати. –Пошли разбираться.
- Ладно-ладно! Только глупостей не делай, Богом молю!
Бабушка и внучка направились к злосчастной квартире на шестом этаже.
- Здравствуйте, Катенька. –приятно улыбнулся Евгений, открывая дверь.
- Здрасте. У нас к вам разговор есть.
- Проходите, конечно.
Они вошли в квартиру.
- Мы к вам по делу. –девушка присела на диван, но тут же встала, отряхивая кофту от пыли.
- По какому делу? –спросил мужчина.
- Неловко говорить, но моя бабушка думает, что у нас в доме нечистая сила поселилась. –Катя хмыкнула. –Вы.
- Да вы что? –мужчина в удивлении выгнул брови. –С чего же это?
Антонина Павловна решила первой наброситься на своего оппонента.
- С чего, с чего! Да вот с чего! Приехали такие важные! Что-то про сборище «наших» говорили! Зелья свои варите! А на полу у вас вообще кровь! –пожилая женщина ощутила суеверный страх. –Вампиры окаянные!
- Подождите, подождите. –мужчина выставил вперед обе руки. –Вы все совсем неправильно поняли. Мы никакие не вампиры. Мы –ученые!
Антонина Павловна замерла на месте.
- Чаво…
- Ученые! Давайте по порядку. Мы приехали с ученого собрания, где встретили много наших добрых знакомых –все-таки работаем в одной сфере. Были ужасно уставшие, но отметить удачную презентацию проекта очень хотелось. Мы достали бутылку вина и по глупости пролили немного на ковер. А «зелья», которые вы у нас на столе видели –это вещества, с которыми мы обычно работаем.
Он прошел к столу и взял одну из склянок, читая название с этикетки. –Карбонат кальция. Простой мел. Он не опасен, поэтому мы спокойно оставляем его на столе.
- Погоди ты! –крикнула Антонина Павловна. –А когда это химики по ночам работали?
Евгений вздохнул.
- Дело в том, что в наш проект вкладываются иностранные инвесторы, которые тщательно следят за тем, как продвигается ход работы. В их стране другой часовой пояс, поэтому нам приходится подстраиваться. Днем отсыпаемся.
- А почему вы бледные такие? –не унималась бабка.
Сосед на секунду задумался.
- Я думаю, это из-за реагентов. Работа в химической промышленности – это всегда риск подорвать здоровье. Честно говоря, не все вещества, с которыми мы работали, были полностью безопасны.
Антонина Павловна начала чувствовать себя совсем глупо.
- Но как же вы в такой квартире живете, голубчики?
- А мы тут и не живем! –вдруг произнес темноволосый мужчина. –Не хотелось раскрывать тайну, но мы снимаем эту квартиру в качестве лаборатории. А рассказывать другим жильцам не хотели, потому что это не совсем легально. К сожалению, снять настоящую лабораторию нам пока не хватает средств.
В душе Антонины Павловны колыхнулось уже забытое чувство – стыд.
Пожилая женщина развернулась к двери, но потом снова повернулась обратно.
- А мое имя вы как узнали? –уже робко поинтересовалась старушка.
- Ах это. Так ведь мы приходили посмотреть квартиру к Филиппу Васильевичу неделю назад. С вами мы тогда не встретились, но хозяин квартиры сказал, что в этом доме на втором этаже живет его хорошая знакомая - многоуважаемая Антонина Павловна.
Впервые краснея за свое поведение, Антонина Павловна поспешила удалиться из квартиры про себя думая: «Ой дура, ой старая дура».
Когда дверь за ней и Катей закрылась, мужчина выдохнул с облегчением. Из другой комнаты вышла его супруга.
- Милый, что им было нужно? –приятным голосом спросила Мария.
- Уже неважно, дорогая. Почему же ты к нам не вышла?
- Ты знаешь, я не люблю людей. Особенно таких. - Супруга скривилась. –Кстати, зачем ты ей соврал про хозяина квартиры? Филипп Васильевич же говорил, что она несносная старуха.
- Не про телепатию же ей рассказывать.
- Умно. – Мария изящно опустилась в пыльное кресло.
- Вижу ты закончила работать. Может, по бокалу первой отрицательной?
- А давай.
Пронин Андрей. Мой мудрый дед
«Сегодня самый ужасный день в моей жизни. Я телефон потерял. Вот так взял и потерял. Пришёл из школы, а его нет. Я весь портфель перетряс. Даже в школу возвращался. Помню, как с ребятами играли в «among us» на переменах, после уроков еще сразились в «pubg». И всё. В раздевалке где оставил, или в карман положил, а он выпал-не помню», - так размышлял, сидя на диване, восьмиклассник Игорь.
Равнодушно послонявшись по квартире, он оделся и вышел во двор. На улице было на удивление тепло, хотя мартовская погода обычно ветреная и холодная. Пройдя дворами, он оказался возле пятиэтажки, где жил дедушка.
Он открыл дверь не сразу. Наверное, не ждал гостей. «Неожиданно, но приятно», - сказал он, отойдя в сторону и пропуская внука. Дед всегда говорил мало и зачастую непонятно, но не сейчас.
Игорю стало стыдно. К дедушке он ходил по средам, а сегодня понедельник, поэтому «неожиданно». Старик обрадовался, что внук о нем вспомнил, поэтому «приятно». Мальчик и сам не знал, зачем он пришёл к деду. Лекарства и продукты он принёс, как положено, в среду. Вчера очередь навещать деда была родителей, но отец в командировке, а мама одна не пошла.
Дедушка сел к столу и пристально посмотрел на внука.
-Я потерял телефон. Представляешь? – грустно сказал Игорь.
-И что? – тихо спросил дед.
-Как ты не понимаешь? Как я теперь? Что вообще делать буду дома?! В школе?! – горячился мальчик.
-Дома книжки читать, матери помогать. В школе – учителей слушать, с ребятами общаться, - не спеша ответил дед.
-Вот именно, что общаемся мы в телефоне. Игры там всякие, смс-ки, - волновался Игорь.
- От мира вы закрылись своими телефонами. Ничего не видите, никого не слышите, ни с кем не разговариваете. А вокруг жизнь. Понимаешь, жизнь, - сказав так много, дед неожиданно замолчал, задумчиво глядя на внука.
Он медленно встал и подошел к окну.
-Вот, гляди, - позвал он Игоря. – Видишь, все идут и никого не замечают. Вроде среди людей, а вроде и нет. Не люди, а роботы. Бессердечные, вечно спешащие роботы. Забыли, видно, старую притчу.
-Какую? – грустно спросил мальчик.
-Давным-давно, когда появилась Жизнь на Земле, это было. Шла она, Жизнь, значит, по дороге. Видит, сидят на траве качества человеческие и спорят, кто лучше. Так-то себя расхваливают, горячатся, ругаются. А в сторонке от них стоят Любовь, Милосердие и Терпение и с грустью на них смотрят. Подошла Жизнь к ним и позвала с собой. А остальные так и остались на дороге спорить. Вот так-то, - помолчав, дед добавил: А ты не расстраивайся. Отец из командировки приедет, новый купит…
Вечером Игорь от нечего делать посуду помыл, не обращая внимания на удивление мамы, и пошел в свою комнату. Он достал тетрадь, которой когда-то в детстве доверял свои желания и тайны, и записал: «Я потерял телефон». Подумав немного, добавил: «Жизнь. Любовь. Милосердие. Терпение».
Ничего не понял мальчик из притчи деда, но почему-то это его раздражало и беспокоило. Он долго стоял у окна, глядя на людей, спешивших домой, на снующие туда-сюда машины…
В школе было всё как обычно. Мальчишки сидели в телефонах, изредка перебрасывались репликами. В стороне расположились девчонки, глядя в свои гаджеты. Наверное, переписывались с кем-то. У окна одиноко стояла одноклассница Игоря Света, которая недавно появилась в их классе. Она с интересом рассматривала что-то за окном. Игорь подошел к ней.
-Смотри, как красиво! - произнесла Света, показывая вверх. Игорь мрачно посмотрел на медленно плывущие облака:
- И что?
-Ты разве не видишь? Это огромная гора! А вон появился великан с бородой! Облака, они, как люди, все разные.
-Странная ты какая-то, - сказал Игорь и неожиданно для себя добавил: Я вот телефон потерял.
-Возьми мой, позвони, если нужно,- и Света вытащила из кармана старенький «Nokia».
Как ужаленный, шарахнулся от неё Игорь. «Не дай Бог, ребята увидят, засмеют», - подумал он.
После уроков он догнал Свету и извинился за свое поведение. Разговорившись с девочкой, он узнал, что она живёт на соседней улице с мамой и двумя маленькими братьями, что папа их сильно болел, и им пришлось продать четырехкомнатную квартиру и все ценные вещи, в том числе и телефоны. Когда девочка замолчала, Игорь спросил:
-Ваш папа выздоровел?
-Нет, он умер. Теперь мы живем вчетвером, а мама работает детским врачом на двух работах. Когда у неё ночные смены, она мне звонит и узнает, как у нас дела. Вот поэтому мне нужен телефон,- сказала девочка и добавила:
- У мамы и такого нет. Она звонит со стационарного, когда освобождается. Это очень неудобно, но пока так.
- А кто же сидит с детьми, если твоя мама всегда на работе?- спросил Игорь.
-Я. Утром отвожу в садик, потом забираю, варю кушать, кормлю, купаю, читаю сказки и укладываю спать. Да мне нетрудно, мальчишки у нас хорошие, - улыбнувшись, сказала Света.
Пораженный услышанным, мальчик какое-то время шёл молча, а потом вдруг вспомнил деда:
-Послушай, мне вчера дед такую загадку приподнес, не пойму, что к чему.
И он торопливо рассказал девочке притчу.
- Мудрый у тебя дед. Всё правильно сказал. Чтобы чего-то добиться в жизни, нужно обладать терпением. При этом необходимо любить и беречь всё, что тебя окружает, помнить, что есть те, кому нужна твоя помощь и поддержка. Вот и получается, что Жизнь с собой в дорогу взяла самое необходимое, - подумав, ответила девочка и свернула к детсаду…
Вечером совершенно неожиданно Игорь нашел свой телефон. Он лежал в учебнике истории. Мальчик долго задумчиво вертел его в руках, а потом положил в портфель…
После уроков, дождавшись, когда в классе никого не осталось, он подошёл к Свете и протянул телефон:
-Возьми, это для твоей мамы. Пусть тебе почаще звонит.
-Я не могу принять такой дорогой подарок,- от удивления глаза девочки стали огромными.
-Бери, бери. Ей нужнее. А мне другой купят. Скажи, что нашла, - горячился Игорь, испытывая волнение и необъяснимую радость.
-Я никогда не вру,- задумчиво ответила Света.- Спасибо тебе.
Но Игорь её не слышал. Счастливый, он бежал к деду, чтобы сказать: « И Мудрость. Вот кого ещё взяла с собой Жизнь». Ай да, дед!
А вечером мальчик записал в тетради: «Вчера я потерял телефон, к счастью».
«Сегодня самый ужасный день в моей жизни. Я телефон потерял. Вот так взял и потерял. Пришёл из школы, а его нет. Я весь портфель перетряс. Даже в школу возвращался. Помню, как с ребятами играли в «among us» на переменах, после уроков еще сразились в «pubg». И всё. В раздевалке где оставил, или в карман положил, а он выпал-не помню», - так размышлял, сидя на диване, восьмиклассник Игорь.
Равнодушно послонявшись по квартире, он оделся и вышел во двор. На улице было на удивление тепло, хотя мартовская погода обычно ветреная и холодная. Пройдя дворами, он оказался возле пятиэтажки, где жил дедушка.
Он открыл дверь не сразу. Наверное, не ждал гостей. «Неожиданно, но приятно», - сказал он, отойдя в сторону и пропуская внука. Дед всегда говорил мало и зачастую непонятно, но не сейчас.
Игорю стало стыдно. К дедушке он ходил по средам, а сегодня понедельник, поэтому «неожиданно». Старик обрадовался, что внук о нем вспомнил, поэтому «приятно». Мальчик и сам не знал, зачем он пришёл к деду. Лекарства и продукты он принёс, как положено, в среду. Вчера очередь навещать деда была родителей, но отец в командировке, а мама одна не пошла.
Дедушка сел к столу и пристально посмотрел на внука.
-Я потерял телефон. Представляешь? – грустно сказал Игорь.
-И что? – тихо спросил дед.
-Как ты не понимаешь? Как я теперь? Что вообще делать буду дома?! В школе?! – горячился мальчик.
-Дома книжки читать, матери помогать. В школе – учителей слушать, с ребятами общаться, - не спеша ответил дед.
-Вот именно, что общаемся мы в телефоне. Игры там всякие, смс-ки, - волновался Игорь.
- От мира вы закрылись своими телефонами. Ничего не видите, никого не слышите, ни с кем не разговариваете. А вокруг жизнь. Понимаешь, жизнь, - сказав так много, дед неожиданно замолчал, задумчиво глядя на внука.
Он медленно встал и подошел к окну.
-Вот, гляди, - позвал он Игоря. – Видишь, все идут и никого не замечают. Вроде среди людей, а вроде и нет. Не люди, а роботы. Бессердечные, вечно спешащие роботы. Забыли, видно, старую притчу.
-Какую? – грустно спросил мальчик.
-Давным-давно, когда появилась Жизнь на Земле, это было. Шла она, Жизнь, значит, по дороге. Видит, сидят на траве качества человеческие и спорят, кто лучше. Так-то себя расхваливают, горячатся, ругаются. А в сторонке от них стоят Любовь, Милосердие и Терпение и с грустью на них смотрят. Подошла Жизнь к ним и позвала с собой. А остальные так и остались на дороге спорить. Вот так-то, - помолчав, дед добавил: А ты не расстраивайся. Отец из командировки приедет, новый купит…
Вечером Игорь от нечего делать посуду помыл, не обращая внимания на удивление мамы, и пошел в свою комнату. Он достал тетрадь, которой когда-то в детстве доверял свои желания и тайны, и записал: «Я потерял телефон». Подумав немного, добавил: «Жизнь. Любовь. Милосердие. Терпение».
Ничего не понял мальчик из притчи деда, но почему-то это его раздражало и беспокоило. Он долго стоял у окна, глядя на людей, спешивших домой, на снующие туда-сюда машины…
В школе было всё как обычно. Мальчишки сидели в телефонах, изредка перебрасывались репликами. В стороне расположились девчонки, глядя в свои гаджеты. Наверное, переписывались с кем-то. У окна одиноко стояла одноклассница Игоря Света, которая недавно появилась в их классе. Она с интересом рассматривала что-то за окном. Игорь подошел к ней.
-Смотри, как красиво! - произнесла Света, показывая вверх. Игорь мрачно посмотрел на медленно плывущие облака:
- И что?
-Ты разве не видишь? Это огромная гора! А вон появился великан с бородой! Облака, они, как люди, все разные.
-Странная ты какая-то, - сказал Игорь и неожиданно для себя добавил: Я вот телефон потерял.
-Возьми мой, позвони, если нужно,- и Света вытащила из кармана старенький «Nokia».
Как ужаленный, шарахнулся от неё Игорь. «Не дай Бог, ребята увидят, засмеют», - подумал он.
После уроков он догнал Свету и извинился за свое поведение. Разговорившись с девочкой, он узнал, что она живёт на соседней улице с мамой и двумя маленькими братьями, что папа их сильно болел, и им пришлось продать четырехкомнатную квартиру и все ценные вещи, в том числе и телефоны. Когда девочка замолчала, Игорь спросил:
-Ваш папа выздоровел?
-Нет, он умер. Теперь мы живем вчетвером, а мама работает детским врачом на двух работах. Когда у неё ночные смены, она мне звонит и узнает, как у нас дела. Вот поэтому мне нужен телефон,- сказала девочка и добавила:
- У мамы и такого нет. Она звонит со стационарного, когда освобождается. Это очень неудобно, но пока так.
- А кто же сидит с детьми, если твоя мама всегда на работе?- спросил Игорь.
-Я. Утром отвожу в садик, потом забираю, варю кушать, кормлю, купаю, читаю сказки и укладываю спать. Да мне нетрудно, мальчишки у нас хорошие, - улыбнувшись, сказала Света.
Пораженный услышанным, мальчик какое-то время шёл молча, а потом вдруг вспомнил деда:
-Послушай, мне вчера дед такую загадку приподнес, не пойму, что к чему.
И он торопливо рассказал девочке притчу.
- Мудрый у тебя дед. Всё правильно сказал. Чтобы чего-то добиться в жизни, нужно обладать терпением. При этом необходимо любить и беречь всё, что тебя окружает, помнить, что есть те, кому нужна твоя помощь и поддержка. Вот и получается, что Жизнь с собой в дорогу взяла самое необходимое, - подумав, ответила девочка и свернула к детсаду…
Вечером совершенно неожиданно Игорь нашел свой телефон. Он лежал в учебнике истории. Мальчик долго задумчиво вертел его в руках, а потом положил в портфель…
После уроков, дождавшись, когда в классе никого не осталось, он подошёл к Свете и протянул телефон:
-Возьми, это для твоей мамы. Пусть тебе почаще звонит.
-Я не могу принять такой дорогой подарок,- от удивления глаза девочки стали огромными.
-Бери, бери. Ей нужнее. А мне другой купят. Скажи, что нашла, - горячился Игорь, испытывая волнение и необъяснимую радость.
-Я никогда не вру,- задумчиво ответила Света.- Спасибо тебе.
Но Игорь её не слышал. Счастливый, он бежал к деду, чтобы сказать: « И Мудрость. Вот кого ещё взяла с собой Жизнь». Ай да, дед!
А вечером мальчик записал в тетради: «Вчера я потерял телефон, к счастью».
Хухрова Виктория. Брошенный в пустыне
Я иду по пустыне. Под ногами сухая потрескавшаяся земля.
Я иду по пустыне. Над головой палящее солнце. Это друзья привезли меня сюда.
Я думаю - это лишь шутка. Они меня любят. Они вернутся. Но пока НЕОБХОДИМО идти.
Жарко. Я очень хочу пить. Нужно найти тень. Ноги болят от долгой ходьбы. Земля под ними изголодалась по воде, так же как и я. Здесь нет живых растений. Только сухие крючковатые ветки. Здесь нет ничего живого. Только я. Моя единственная компания - это тень.
Когда-то на этом месте было море или озеро, но оно высохло тысячи лет назад, и сейчас на километры вокруг нет ни капли влаги. Слишком сухая, обгоревшая кожа свисает лохмотьями и трескается, из раны выступает капля крови. Слизываю ее. Пью собственную кровь. У неё металлический привкус, будто у меня во рту ржавый гвоздь. Отвратительно, но это помогает.
Вижу в дали темный силуэт высокого, давно мёртвого дерева. Теперь есть цель: добраться до спасительной прохлады. Скоро ночь, нужно поторопиться.
Кажется, проходит несколько часов, и вот я укрываюсь в тени. Как хорошо. Просто лежу. Дует лёгкий ветерок, дерево скрипит, будто говорит со мною. Ветер вторит ему: "Тебя предали… Они не вернутся… Ты не нужен им…"
НЕТ, надежда ещё есть… Правда?
Солнце садится, все вокруг окрашивается в красный. Из трещины в земле выползает огромный жук. Я рад видеть его, ведь я слишком голоден. Хватаю и с наслаждением жую. Насекомое хрустит у меня во рту. Я забрал чужую жизнь, чтобы продлить свою. Я слишком эгоистичен, наверное, поэтому я перестал им нравится. А я так старался!
Закрываю глаза и вижу своих друзей. Думаю о том, как вернусь домой . ДУМАЮ о воде.
Мне снится, как я купаюсь в прохладном озере, плескаюсь с друзьями. Она хохочет, плещет в меня водой, а он сидит на берегу и читает газету. Я помню, как был счастлив в те минуты. Вдруг вода в озере становится красной и невыносимо щиплет кожу. Стараюсь выплыть, но не могу.
Просыпаюсь, хватая ртом горячий воздух. Солнце уже высоко. Я лежу прямо под ним. Уползаю в тень, подальше от желтого монстра. Как же больно двигаться. Под тем местом, где я спал, остаются алые пятна. Ложусь, закрываю глаза. Я чувствую, как из вновь треснувших ран течёт что-то тёплое. Сколько я уже здесь? Наверное, около трех дней. За все это время я съел только одного жука. И постоянно шёл, но больше не могу. Слишком устал. Слишком слаб. Слишком голоден.
Слышу тихое шуршание рядом. Открываю глаза. Солнце уже клонится к закату. Прислушиваюсь. Шуршание повторяется. Мельком оглядываюсь. Быстро срываюсь с места и прижимаю змею к земле. Каждое движение отдаёт сильной болью. Она изворачивается и жалит меня. Я хватаю ее за хвост, но она уже далеко. В глазах темнеет. Стою с хвостом в зубах, нога немилосердно болит. Я падаю, съедаю свой ужин. Какое везение.
Солнце уже село, но я не могу уснуть. Нога ужасно пульсирует, будто там появилось ещё одно сердце. Боль расползается по всему телу. Как плохо. Закрываю глаза.
Дует прохладный ветер. Мне на нос падает капля. Не могу поверить своему счастью. Выползаю из под дерева. Капли падают на меня все чаще. Открываю рот и подставляю язык. Дождь теплый. Тихо шуршит по песку. Как же хорошо.
Засыпаю.
Нога все ещё болит. Мне жарко. Я зову друзей. Вижу их во сне. Они называют себя моими хозяевами.
***
Мы едем в машине, в это страшное место, но я еще не знаю, что меня ждет. Лежу на заднем сиденье, там пахнет кожей и её духами.
– А помнишь, каким он был милым, когда мы его купили?– спрашивает она.
– Глаза огромные и шерсть такая мягкая. Все время спал у меня в ногах.
–Да…
– А сейчас что? Утром встань, погуляй с ним. Вечером приди и погуляй с ним. Постоянно лает. Воняет ужасно. Портит все, к чему прикасается.
–Тут проезжают иногда люди, может подберёт кто…
Они говорят о том, что я стал надоедливым. Они говорят, что поступят правильно, высадив меня здесь. Они говорят, что раньше я нравился им больше, а теперь приношу слишком много проблем. Мне становится страшно, издаю тихий жалкий звук.
–Не скули! Глупое животное!
Наверное, они правы. Я сижу на заднем сиденье, смотрю в окно, гадая, куда же мы едем. В окне все реже мелькают жилые дома и высокие ухоженные деревья.
Что-то внутри беспокойно шевелится.
Мне не нравится наше путешествие...
***
Я просыпаюсь от боли во всем теле. Мне жарко, мне так жарко. Начинает светать. Дождь еще капает. За ночь вокруг все ожило, я лежу в зеленой траве.
Пахнет свежестью, мокрым деревом.
Мне больно.
Думаю о том, что теперь смогу отдать свою жизнь, чтобы продлить чужую.
Меня смогут съесть другие, ради выживания. Я просто собака - так говорили хозяева. Я не заслужил их любви. Закрываю глаза. По щеке катится слеза.
Мир погружается во тьму. Она манит меня. Я сдаюсь и следую за ней...
Я иду по пустыне. Под ногами сухая потрескавшаяся земля.
Я иду по пустыне. Над головой палящее солнце. Это друзья привезли меня сюда.
Я думаю - это лишь шутка. Они меня любят. Они вернутся. Но пока НЕОБХОДИМО идти.
Жарко. Я очень хочу пить. Нужно найти тень. Ноги болят от долгой ходьбы. Земля под ними изголодалась по воде, так же как и я. Здесь нет живых растений. Только сухие крючковатые ветки. Здесь нет ничего живого. Только я. Моя единственная компания - это тень.
Когда-то на этом месте было море или озеро, но оно высохло тысячи лет назад, и сейчас на километры вокруг нет ни капли влаги. Слишком сухая, обгоревшая кожа свисает лохмотьями и трескается, из раны выступает капля крови. Слизываю ее. Пью собственную кровь. У неё металлический привкус, будто у меня во рту ржавый гвоздь. Отвратительно, но это помогает.
Вижу в дали темный силуэт высокого, давно мёртвого дерева. Теперь есть цель: добраться до спасительной прохлады. Скоро ночь, нужно поторопиться.
Кажется, проходит несколько часов, и вот я укрываюсь в тени. Как хорошо. Просто лежу. Дует лёгкий ветерок, дерево скрипит, будто говорит со мною. Ветер вторит ему: "Тебя предали… Они не вернутся… Ты не нужен им…"
НЕТ, надежда ещё есть… Правда?
Солнце садится, все вокруг окрашивается в красный. Из трещины в земле выползает огромный жук. Я рад видеть его, ведь я слишком голоден. Хватаю и с наслаждением жую. Насекомое хрустит у меня во рту. Я забрал чужую жизнь, чтобы продлить свою. Я слишком эгоистичен, наверное, поэтому я перестал им нравится. А я так старался!
Закрываю глаза и вижу своих друзей. Думаю о том, как вернусь домой . ДУМАЮ о воде.
Мне снится, как я купаюсь в прохладном озере, плескаюсь с друзьями. Она хохочет, плещет в меня водой, а он сидит на берегу и читает газету. Я помню, как был счастлив в те минуты. Вдруг вода в озере становится красной и невыносимо щиплет кожу. Стараюсь выплыть, но не могу.
Просыпаюсь, хватая ртом горячий воздух. Солнце уже высоко. Я лежу прямо под ним. Уползаю в тень, подальше от желтого монстра. Как же больно двигаться. Под тем местом, где я спал, остаются алые пятна. Ложусь, закрываю глаза. Я чувствую, как из вновь треснувших ран течёт что-то тёплое. Сколько я уже здесь? Наверное, около трех дней. За все это время я съел только одного жука. И постоянно шёл, но больше не могу. Слишком устал. Слишком слаб. Слишком голоден.
Слышу тихое шуршание рядом. Открываю глаза. Солнце уже клонится к закату. Прислушиваюсь. Шуршание повторяется. Мельком оглядываюсь. Быстро срываюсь с места и прижимаю змею к земле. Каждое движение отдаёт сильной болью. Она изворачивается и жалит меня. Я хватаю ее за хвост, но она уже далеко. В глазах темнеет. Стою с хвостом в зубах, нога немилосердно болит. Я падаю, съедаю свой ужин. Какое везение.
Солнце уже село, но я не могу уснуть. Нога ужасно пульсирует, будто там появилось ещё одно сердце. Боль расползается по всему телу. Как плохо. Закрываю глаза.
Дует прохладный ветер. Мне на нос падает капля. Не могу поверить своему счастью. Выползаю из под дерева. Капли падают на меня все чаще. Открываю рот и подставляю язык. Дождь теплый. Тихо шуршит по песку. Как же хорошо.
Засыпаю.
Нога все ещё болит. Мне жарко. Я зову друзей. Вижу их во сне. Они называют себя моими хозяевами.
***
Мы едем в машине, в это страшное место, но я еще не знаю, что меня ждет. Лежу на заднем сиденье, там пахнет кожей и её духами.
– А помнишь, каким он был милым, когда мы его купили?– спрашивает она.
– Глаза огромные и шерсть такая мягкая. Все время спал у меня в ногах.
–Да…
– А сейчас что? Утром встань, погуляй с ним. Вечером приди и погуляй с ним. Постоянно лает. Воняет ужасно. Портит все, к чему прикасается.
–Тут проезжают иногда люди, может подберёт кто…
Они говорят о том, что я стал надоедливым. Они говорят, что поступят правильно, высадив меня здесь. Они говорят, что раньше я нравился им больше, а теперь приношу слишком много проблем. Мне становится страшно, издаю тихий жалкий звук.
–Не скули! Глупое животное!
Наверное, они правы. Я сижу на заднем сиденье, смотрю в окно, гадая, куда же мы едем. В окне все реже мелькают жилые дома и высокие ухоженные деревья.
Что-то внутри беспокойно шевелится.
Мне не нравится наше путешествие...
***
Я просыпаюсь от боли во всем теле. Мне жарко, мне так жарко. Начинает светать. Дождь еще капает. За ночь вокруг все ожило, я лежу в зеленой траве.
Пахнет свежестью, мокрым деревом.
Мне больно.
Думаю о том, что теперь смогу отдать свою жизнь, чтобы продлить чужую.
Меня смогут съесть другие, ради выживания. Я просто собака - так говорили хозяева. Я не заслужил их любви. Закрываю глаза. По щеке катится слеза.
Мир погружается во тьму. Она манит меня. Я сдаюсь и следую за ней...
Булатов Савелий. Вор
Вспышки выстрелов разрывали извечную космическую темноту, а пролетающие на невообразимых скоростях космолёты резали пространство вокруг себя.
- Раскрыть солнечные паруса! – крикнул юноша.
- Глупец, раскрытие парусов на таких скоростях грозит разрывом полотна, - возразил Бортовой компьютер корабля.
- А их нераскрытие грозит моим разрывом, причём на мелкие ошмётки! Выполняй приказ, кусок железа! - в напряжении прозвучал возглас юноши.
- Парус раскроется через 57 секунд, юнга!
- У нас нет 57 секунд! Они уже сели на хвост! Поднять мощность реактора на 2 единицы! Нам нужно оторваться!
Бортовой компьютер хотел возразить "перегрузка реактора" или же напомнить про риск разрыва полотна, но юноша быстро прервал его рассуждения.
Пирамидовидный корабль, осыпаемый шквальным огнём четырёх противников, сделал резкий рывок в надежде оторваться от преследователей.
- Силовое поле рассеется через 17 секунд. Эта шлюпка не выдержит и 1 миллисекунды под таким огнём.
- Ну так раскрой солнечные паруса, металлолом!
- До раскрытия парусов 20 секунд.
Квартет преследователей был на хвосте, в каких-то жалких 6 -7 км, при этом огонь не прекращался. Под шквалом атаки силовое поле стало рассеиваться. Всё же расстояние практически не сокращалось: увеличивать скорость преследователи не могли - слишком большая роскошь для них. Резкий скачок - "пирамидка" уже над квартетом. Когда корабль завершал мёртвую петлю, защитное поле рассеялось, а стержни парусов наконец-то показались из бортов. Ослепительное сияние золотых парусов позволило кораблю уйти в огромный отрыв.
Часом ранее на одном из межгалактических аукционов то и дело раздавались голоса:
-10 тысяч кредитов!
- 25 тысяч!
Предложения не утихали долго. В первых рядах сидел юноша. Скорчив серьёзное лицо, он не отводил глаз от главного лота аукциона. В центре сцены красовалась искусно исполненная серебряная клетка, но по сравнению с её обитателем даже самые драгоценные камни казались булыжниками. Внутри неё сверкало существо в полметра ростом, отдалённо напоминающее птицу. Яркие перья, искрящиеся, как бенгальский огонь, освещали помещение нежно-голубым светом; длинный изящный клюв, заострённый швейной иглой, и две пары утончённых крыльев, прижатых к телу, завораживали настолько, что было невозможно отвести взгляд.
- Давай по плану, - шепнул юноша в наручный коммуникатор, на что экран последнего лишь еле заметно сверкнул.
- 10 миллиардов! - выкрикнул он, вскочив с места.
От такого заявления все гости пооткрывали рты - на такую сумму можно было приобрести небольшую звёздную систему из красного карлика и 4-х планет.
- Как аукцион может убедиться в том, что вы владеете такой сумой? - спросил распорядитель, надменно приподняв бровь.
- Отчёт о моём финансовом состоянии будет, через 5, 4… - не успел парень договорить, как стену зала пробил небольшой космолёт. Пробежав перед носом рухнувшего на пол аукциониста, юноша схватил клетку и бросился к распахнувшемуся люку корабля, оставляя за собой лишь искры от перьев похищенного существа.
- Я по карте переведу! - крикнул парень, когда корабль уже набирал высоту. - Покинуть орбиту! Сейчас же!
- Просто так мы точно не соскочим.
***
- Мощность реактора на минимум, пойдем на парусах. Нейтральный космос позади, а эти богатые индюки точно не погонятся за нами в область Советов, - выпустив из рук мокрый от пота штурвал, юноша расслабленно откинулся в кресле. - Включи автопилот. Курс на ближайшее звёздное кольцо. Когда будем в паре парсек, свернёшь паруса, а то лететь будем ещё лет 10.
- То-то же, теперь шкипер за штурвалом, - ответил Бортовой компьютер. - И вот ради этой курицы ты поставил на кон "Алису"? Тебе не хватало лишней дыры в корме?
- Замолчи, металлолом, и делай что велено! Это феникс-комета, неуч! Их не больше 400 штук! Вырученных денег хватит и на новый бортовой компьютер, и на новый корабль.
- Идиот, заменить меня, Билли Бонса, на какую-то леди с красивым голосом. Баба на борту - к несчастью, а ты и без того спешишь в ящик сыграть!
- Она хотя бы лишнего не болтает и спрограммирована не на основе мультика, - с усмешкой произнёс юнец, встав из-за штурвала и отправляясь в свою каюту.
Небольших размеров комнатка пестрила постерами музыкальных групп, актёров кино, моделей. Картинок было так много, что стен не было видно – лишь потолок и пол были от них свободны. Полу, конечно, повезло меньше: если на потолке была лишь пара круглых ламп, то внизу оказались горы грязной одежды, разбросанные повсюду книги, исписанные листы, мусор и дырявый матрас без простыни.
Сбросив кожаную куртку и ботинки на пол, юноша запрыгнул на лежанку, раскинул руки и уставился в потолок. Рыща рукой по полу, он ухватился за край какой-то книги, быстро подтянул её к себе и поднял. Перед ним оказался «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский», и, чтобы скоротать время в пути, юноша решился открыть роман, наслаждаясь дивным пением феникса, разрывавшим корабельную тишину.
Космолёт "Алиса" неизменно держал свой путь, пробираясь по бескрайним просторам космоса, пронизанного светом бесчисленных звёзд, каждая из которых завораживала своей красотой и мощью необузданной энергии. Алый свет огромного металлического диска напоминал одну из таких звёзд, и лишь частые отверстия в его структуре опровергали его родство со светилом. Сменяя друг друга, космолёты, скопившиеся у звездного кольца, отправлялись в коридоры стального гиганта. Очередь не заставила себя долго ждать – хрип динамиков вырвал юношу из неги:
- Судно с серийным номером 10.9.2964 E-Omsk-G.O.-265, модель «Пирамида», совершите посадку у коридора SB-96 для комплексной проверки, - прозвучало из рубки управления.
- Ты всё слышал. За работу, металлолом, - недовольно буркнул юноша. - Ещё на таможне торчать, пока они всё просканируют.
- На вашем корабле зафиксирована форма жизни, не числящаяся в документах. Ожидайте нашего сотрудника, - спустя час прозвучало из рубки. В ответ послышалось лишь краткое «т-ц» и шелест книжных страниц. Незваный гость не заставил себя долго ждать - его присутствие выдал стук по люку корабля.
- Открой, - буркнул юноша, отправляясь в направлении люка.
Высокий мужчина, напоминавший советского милиционера 80-х годов, не стал медлить:
- Здравствуйте, позволите взглянуть на ваши документы? - вежливо спросил таможенник, окинув взглядом юношу - молодого человека среднего роста, сгорбленного и тощего; его вытянутое лицо с обветренными губами и «греческим» носом было далеко от идеала красоты; уставшие глаза прятались под густыми бровями с полоской шрама.
- Держите, - ответил юноша, достав из коммуникатора чип и протянув его мужчине, на что гость лишь достал терминал и, недолго думая, считал с микросхемы данные.
- Жуков Григорий...
- Егор, или просто Жук, - перебил юноша
- Допустим, - раздражённо отозвался таможенник. - По остальным документам всё сходится. Однако на вашем корабле зафиксирована форма жизни, которая в документах не числится или их не имеет. Я должен провести проверку.
- Мужик, просто голубь залетел. Я тут на Землю лечу, там его и выпущу, - произнёс Егор с холодом в голосе.
- Я должен проверить лично. Для отчёта. - настойчиво твердил таможенник, пробираясь в рубку пилота, где находилась заветная добыча.
- Мужик, - проговорил юноша, преградив рукой путь мужчине, - сказали же, голубь, что ты время своё тратишь? - настаивал Жук. Второй рукой он рыскал по карманам своей куртки:
- Вижу, что мужик ты умный. По земным часам уже 9, у тебя и смена кончается. Летел бы ты к жене, отдохнул, - юноша пожал гостю руку, тот же почувствовал между их ладонями что-то небольшое и острое. После рукопожатия таможенник раскрыл ладонь и увидел в ней несколько камушков нежно-голубого цвета.
- Она там ждёт, наверное. Букетик ей что ли по пути прихвати.
- Голубь, говоришь? - удивлённо спросил мужчина, не отрывая взгляда от взятки. - Что ж, распишитесь в протоколе осмотра, - буркнул он, протягивая терминал в сторону Егора. Юноша чиркнул по гладкой поверхности прибора и забрал чип со своими документами. Закрыв люк, Егор с облегчением рухнул на пол, а пот струйками побежал по его лицу.
- Пронесло. - прошептал он, вытирая лоб.
- Судно с серийным номером 10.9.2964 E-Omsk-G.O.-265, модель «Пирамида», коридор в систему межзвёздных колец открыт. Можете продолжать движение. - прозвучало из рубки управления, после чего "Алиса" сдвинулась с места.
Пространство, заключённое в сети межзвёздных колец, позволяло разгоняться до невиданных скоростей, однако не пробыв в пути и получаса, "Алиса" встала позади образовавшейся пробки.
- Чудесно! - недовольно воскликнул Жук, отпустив штурвал корабля. – Билли, дальше на автопилоте. Лети к созвездию Весов, до Глизе, нам на третьей планете.
Спустя несколько часов корабль медленно подлетал к серо-голубой планете. Её атмосфера не сильно отличалась от земной, но кислорода было значительно меньше, из-за чего Жуку пришлось взять баллон с воздушной смесью и маску. Наконец, "Алиса" приземлилась посреди опушки перед лесом гигантских растений с нежно-лиловыми дуговидными листьями. Фиолетовую траву качал ветерок, свободный и полный сил. Он стремился вперёд, не замечая никаких преград перед собой, всё сильнее и сильнее раскачивая растительность.
От тревожных движений клетка в руках Егора активно раскачивалась. Казалось, что весь мир кончается за её прутьями, хотя вот он, прямо перед носом, но эта близость обманчива. Щелчок замка - воздух запах свободой, небо вновь заиграло красками, а голубые перья феникса засверкали ещё ярче. Не прошло и секунды, как птица вылетела из клетки. Воздух наполнил обе пары крыльев свободой. Феникс летел всё выше и выше, сверкая, подобно звезде, а за ним шлейфом тянулся хвост, переливающийся белоснежными искрами.
Заворожённый юноша выронил из рук клетку, не отводя глаз от летящего в небо феникса. Звонкий крик птицы был полон жизни и свободы, а её удаляющийся силуэт напоминал Егору о его заветной мечте. Лишь небольшое пёрышко аккуратно планировало с неба, пока не оказалось в ладони юноши, на щеке которого сверкала слеза:
- Вот ты и дома, дружище... Все обязательно окажутся дома…
Вспышки выстрелов разрывали извечную космическую темноту, а пролетающие на невообразимых скоростях космолёты резали пространство вокруг себя.
- Раскрыть солнечные паруса! – крикнул юноша.
- Глупец, раскрытие парусов на таких скоростях грозит разрывом полотна, - возразил Бортовой компьютер корабля.
- А их нераскрытие грозит моим разрывом, причём на мелкие ошмётки! Выполняй приказ, кусок железа! - в напряжении прозвучал возглас юноши.
- Парус раскроется через 57 секунд, юнга!
- У нас нет 57 секунд! Они уже сели на хвост! Поднять мощность реактора на 2 единицы! Нам нужно оторваться!
Бортовой компьютер хотел возразить "перегрузка реактора" или же напомнить про риск разрыва полотна, но юноша быстро прервал его рассуждения.
Пирамидовидный корабль, осыпаемый шквальным огнём четырёх противников, сделал резкий рывок в надежде оторваться от преследователей.
- Силовое поле рассеется через 17 секунд. Эта шлюпка не выдержит и 1 миллисекунды под таким огнём.
- Ну так раскрой солнечные паруса, металлолом!
- До раскрытия парусов 20 секунд.
Квартет преследователей был на хвосте, в каких-то жалких 6 -7 км, при этом огонь не прекращался. Под шквалом атаки силовое поле стало рассеиваться. Всё же расстояние практически не сокращалось: увеличивать скорость преследователи не могли - слишком большая роскошь для них. Резкий скачок - "пирамидка" уже над квартетом. Когда корабль завершал мёртвую петлю, защитное поле рассеялось, а стержни парусов наконец-то показались из бортов. Ослепительное сияние золотых парусов позволило кораблю уйти в огромный отрыв.
Часом ранее на одном из межгалактических аукционов то и дело раздавались голоса:
-10 тысяч кредитов!
- 25 тысяч!
Предложения не утихали долго. В первых рядах сидел юноша. Скорчив серьёзное лицо, он не отводил глаз от главного лота аукциона. В центре сцены красовалась искусно исполненная серебряная клетка, но по сравнению с её обитателем даже самые драгоценные камни казались булыжниками. Внутри неё сверкало существо в полметра ростом, отдалённо напоминающее птицу. Яркие перья, искрящиеся, как бенгальский огонь, освещали помещение нежно-голубым светом; длинный изящный клюв, заострённый швейной иглой, и две пары утончённых крыльев, прижатых к телу, завораживали настолько, что было невозможно отвести взгляд.
- Давай по плану, - шепнул юноша в наручный коммуникатор, на что экран последнего лишь еле заметно сверкнул.
- 10 миллиардов! - выкрикнул он, вскочив с места.
От такого заявления все гости пооткрывали рты - на такую сумму можно было приобрести небольшую звёздную систему из красного карлика и 4-х планет.
- Как аукцион может убедиться в том, что вы владеете такой сумой? - спросил распорядитель, надменно приподняв бровь.
- Отчёт о моём финансовом состоянии будет, через 5, 4… - не успел парень договорить, как стену зала пробил небольшой космолёт. Пробежав перед носом рухнувшего на пол аукциониста, юноша схватил клетку и бросился к распахнувшемуся люку корабля, оставляя за собой лишь искры от перьев похищенного существа.
- Я по карте переведу! - крикнул парень, когда корабль уже набирал высоту. - Покинуть орбиту! Сейчас же!
- Просто так мы точно не соскочим.
***
- Мощность реактора на минимум, пойдем на парусах. Нейтральный космос позади, а эти богатые индюки точно не погонятся за нами в область Советов, - выпустив из рук мокрый от пота штурвал, юноша расслабленно откинулся в кресле. - Включи автопилот. Курс на ближайшее звёздное кольцо. Когда будем в паре парсек, свернёшь паруса, а то лететь будем ещё лет 10.
- То-то же, теперь шкипер за штурвалом, - ответил Бортовой компьютер. - И вот ради этой курицы ты поставил на кон "Алису"? Тебе не хватало лишней дыры в корме?
- Замолчи, металлолом, и делай что велено! Это феникс-комета, неуч! Их не больше 400 штук! Вырученных денег хватит и на новый бортовой компьютер, и на новый корабль.
- Идиот, заменить меня, Билли Бонса, на какую-то леди с красивым голосом. Баба на борту - к несчастью, а ты и без того спешишь в ящик сыграть!
- Она хотя бы лишнего не болтает и спрограммирована не на основе мультика, - с усмешкой произнёс юнец, встав из-за штурвала и отправляясь в свою каюту.
Небольших размеров комнатка пестрила постерами музыкальных групп, актёров кино, моделей. Картинок было так много, что стен не было видно – лишь потолок и пол были от них свободны. Полу, конечно, повезло меньше: если на потолке была лишь пара круглых ламп, то внизу оказались горы грязной одежды, разбросанные повсюду книги, исписанные листы, мусор и дырявый матрас без простыни.
Сбросив кожаную куртку и ботинки на пол, юноша запрыгнул на лежанку, раскинул руки и уставился в потолок. Рыща рукой по полу, он ухватился за край какой-то книги, быстро подтянул её к себе и поднял. Перед ним оказался «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский», и, чтобы скоротать время в пути, юноша решился открыть роман, наслаждаясь дивным пением феникса, разрывавшим корабельную тишину.
Космолёт "Алиса" неизменно держал свой путь, пробираясь по бескрайним просторам космоса, пронизанного светом бесчисленных звёзд, каждая из которых завораживала своей красотой и мощью необузданной энергии. Алый свет огромного металлического диска напоминал одну из таких звёзд, и лишь частые отверстия в его структуре опровергали его родство со светилом. Сменяя друг друга, космолёты, скопившиеся у звездного кольца, отправлялись в коридоры стального гиганта. Очередь не заставила себя долго ждать – хрип динамиков вырвал юношу из неги:
- Судно с серийным номером 10.9.2964 E-Omsk-G.O.-265, модель «Пирамида», совершите посадку у коридора SB-96 для комплексной проверки, - прозвучало из рубки управления.
- Ты всё слышал. За работу, металлолом, - недовольно буркнул юноша. - Ещё на таможне торчать, пока они всё просканируют.
- На вашем корабле зафиксирована форма жизни, не числящаяся в документах. Ожидайте нашего сотрудника, - спустя час прозвучало из рубки. В ответ послышалось лишь краткое «т-ц» и шелест книжных страниц. Незваный гость не заставил себя долго ждать - его присутствие выдал стук по люку корабля.
- Открой, - буркнул юноша, отправляясь в направлении люка.
Высокий мужчина, напоминавший советского милиционера 80-х годов, не стал медлить:
- Здравствуйте, позволите взглянуть на ваши документы? - вежливо спросил таможенник, окинув взглядом юношу - молодого человека среднего роста, сгорбленного и тощего; его вытянутое лицо с обветренными губами и «греческим» носом было далеко от идеала красоты; уставшие глаза прятались под густыми бровями с полоской шрама.
- Держите, - ответил юноша, достав из коммуникатора чип и протянув его мужчине, на что гость лишь достал терминал и, недолго думая, считал с микросхемы данные.
- Жуков Григорий...
- Егор, или просто Жук, - перебил юноша
- Допустим, - раздражённо отозвался таможенник. - По остальным документам всё сходится. Однако на вашем корабле зафиксирована форма жизни, которая в документах не числится или их не имеет. Я должен провести проверку.
- Мужик, просто голубь залетел. Я тут на Землю лечу, там его и выпущу, - произнёс Егор с холодом в голосе.
- Я должен проверить лично. Для отчёта. - настойчиво твердил таможенник, пробираясь в рубку пилота, где находилась заветная добыча.
- Мужик, - проговорил юноша, преградив рукой путь мужчине, - сказали же, голубь, что ты время своё тратишь? - настаивал Жук. Второй рукой он рыскал по карманам своей куртки:
- Вижу, что мужик ты умный. По земным часам уже 9, у тебя и смена кончается. Летел бы ты к жене, отдохнул, - юноша пожал гостю руку, тот же почувствовал между их ладонями что-то небольшое и острое. После рукопожатия таможенник раскрыл ладонь и увидел в ней несколько камушков нежно-голубого цвета.
- Она там ждёт, наверное. Букетик ей что ли по пути прихвати.
- Голубь, говоришь? - удивлённо спросил мужчина, не отрывая взгляда от взятки. - Что ж, распишитесь в протоколе осмотра, - буркнул он, протягивая терминал в сторону Егора. Юноша чиркнул по гладкой поверхности прибора и забрал чип со своими документами. Закрыв люк, Егор с облегчением рухнул на пол, а пот струйками побежал по его лицу.
- Пронесло. - прошептал он, вытирая лоб.
- Судно с серийным номером 10.9.2964 E-Omsk-G.O.-265, модель «Пирамида», коридор в систему межзвёздных колец открыт. Можете продолжать движение. - прозвучало из рубки управления, после чего "Алиса" сдвинулась с места.
Пространство, заключённое в сети межзвёздных колец, позволяло разгоняться до невиданных скоростей, однако не пробыв в пути и получаса, "Алиса" встала позади образовавшейся пробки.
- Чудесно! - недовольно воскликнул Жук, отпустив штурвал корабля. – Билли, дальше на автопилоте. Лети к созвездию Весов, до Глизе, нам на третьей планете.
Спустя несколько часов корабль медленно подлетал к серо-голубой планете. Её атмосфера не сильно отличалась от земной, но кислорода было значительно меньше, из-за чего Жуку пришлось взять баллон с воздушной смесью и маску. Наконец, "Алиса" приземлилась посреди опушки перед лесом гигантских растений с нежно-лиловыми дуговидными листьями. Фиолетовую траву качал ветерок, свободный и полный сил. Он стремился вперёд, не замечая никаких преград перед собой, всё сильнее и сильнее раскачивая растительность.
От тревожных движений клетка в руках Егора активно раскачивалась. Казалось, что весь мир кончается за её прутьями, хотя вот он, прямо перед носом, но эта близость обманчива. Щелчок замка - воздух запах свободой, небо вновь заиграло красками, а голубые перья феникса засверкали ещё ярче. Не прошло и секунды, как птица вылетела из клетки. Воздух наполнил обе пары крыльев свободой. Феникс летел всё выше и выше, сверкая, подобно звезде, а за ним шлейфом тянулся хвост, переливающийся белоснежными искрами.
Заворожённый юноша выронил из рук клетку, не отводя глаз от летящего в небо феникса. Звонкий крик птицы был полон жизни и свободы, а её удаляющийся силуэт напоминал Егору о его заветной мечте. Лишь небольшое пёрышко аккуратно планировало с неба, пока не оказалось в ладони юноши, на щеке которого сверкала слеза:
- Вот ты и дома, дружище... Все обязательно окажутся дома…
Долматова Софья. Вечный дом
-Ты где?- шёпотом кто-то спросил.
-Я дома, - хрипло ответил странник.
-А где все?- снова кто-то спросил.
-Все дома,- на выдохе ответил странник и пелена окончательно застелила его глаза, он переродился, впал в нирвану.
Путь странника продолжался. Пройдя тысячи километров кожа его ссохлась и очерствела, руки покрылись бороздками от постоянной ноши, тело изогнулось, но глаза, глаза открылись шире и светились ярче от увиденного. Где же он был и что же он видел, спросите вы? Никто не знает, кроме него. Он лишь поведал историю о вечном доме, который хотел найти. А ,впрочем, вот, что странник мне рассказал.
Шелест травы под ногами успокаивал ступни странника. Небольшой ветерок остужал раскалённый лоб. А повсюду росли великаны-деревья, названия которых он, конечно, не знал. Всё было так ново. «Неужели люди и вправду тут живут, а не выживают?»- подумал он. «Любопытно. А впрочем, не мне судить,»- заключил наш герой, и поток мысли понёс его дальше. Он ждал своего друга, с которым познакомился два часа назад.
-Проходи, - сказал Мукул, отворяя дверь, покрытую красным лаком. Они прошли по длинному коридору с облезшей персиковой краской и очутились в небольшом помещении с маленьким столом, стулом и квадратным окошком, сквозь которое пробивались лучи заходящего солнца. Странник почувствовал чей-то пристальный взгляд, устремлённый на него. Он покосился на дверь, и вправду чья-то маленькая тень мелькнула в проёме.
-Много ли у вас послушников?- спросил странник Мукула.
-Семнадцать было, но недавно к нам привели нового мальчика. Совсем маленький, говорят, я ещё с ним не знаком,- ответил тот.
Из коридора послышались торопливые частые шаги. Странник обернулся и увидел маленького сутулого человека. На нём была длинная бордовая кашая, а под ней что-то похожее на манишку ярко-оранжевого цвета. Странник перевёл взгляд на круглое маленькое лицо вошедшего. Оно показалось ему нескончаемо добрым, овальные полузакрытые глаза постоянно смеялись, а рот застыл в тоненькой линии улыбки
-Здравствуй, странник, я- Прабодх,- промолвил он, и лицо его расплылось в широкой улыбке. -Давно к нам никто не заходил. Я выделю тебе комнату рядом с детьми. Обычно молодые монахи ведут себя тихо, поэтому никто не сможет помешать твоему отдыху и мыслям, - звонким голосом промолвил главный монах монастыря.
-Рад знакомству, спасибо, что согласились принять меня,- сказал странник.
-Мы всегда рады и открыты тем, кто хочет постичь все страдания и быть вознаграждённым за них, - ответил Прабодх. -Буду ждать тебя на ужине в семь часов вечера, а пока Мукул покажет все стены монастыря и близлежащие территории, - добавил он и сел за стол.
Комната страннику была выделена маленькая, где-то два на три метра. В ней помещалась приземистая кровать без подушки, но с тёплым шерстяным покрывалом и белоснежной простынёй, и стол без стула. Окно выходило в сад, где росли всё те же неизвестные герою деревья. Странник бросил свой мешок в угол и вышел к Мукулу, ждавшему в коридоре.
Они вышли на улицу, солнце клонилось к горизонту. Было тихо. Жёлтая дымка покрывала всё живое и неживое и оседала сладким привкусом пыльцы на губах. Нет, ни ульев, ни пчёл там не было, лишь медовое солнце одаривало своих рабов теплом и энергией. Как будто здесь, в северной Индии оно светило ярче и грело сильнее. «А может я наконец-то счастлив»- подумал странник. Именно за счастьем и спокойствием пришёл он в этот никому не известный монастырь. Давно он чувствует будто у него не все дома, а если сказать вернее, то у него нет дома для всех тех идей, которые плодятся в его голове. Он плохо спит, совсем не общается с людьми. Он забыл, зачем он здесь - на Земле. Его некогда мягкие черты заострились, нос подобно своему хозяину сгорбился, серо-голубые глаза потускнели. Он был молод, но выглядел как мужчина средних лет. Нет, ни утрата его истощила, ни болезнь, а нескончаемые мысли. Он думал, что нет ему места здесь, что нет у него цели, чтобы жить. Винил в бесполезности себя, что он ничего не сможет дать этому миру. Чтобы сбежать от этих мыслей он и отправился в дальнее путешествие.
Прозвучал гонг, пора было идти на ужин. Посадив странника за стол с Прабодхом, Мукул удалился, сев за дальний столик. Проводив его взглядом, старейшина принялся за трапезу. Немного погодя он сказал:
-Давай я расскажу тебе наш распорядок дня, которому тебе придётся следовать, ибо все мы один механизм, который должен сохранять стабильность мира. В пять утра мы просыпаемся, затем в шесть у нас завтрак, после него наши послушники обучаются. В одиннадцать часов утренние занятия заканчиваются, если бы ты видел, как радуются маленькие монахи, когда наступает час воли. В двенадцать часов бьёт гонг, и все идут обедать. Затем занятия вновь возобновляются. А в шесть вечера начинается Пуджа. Монахи собираются раньше, чтобы подготовить храм к обряду, но ты можешь прийти вместе с послушниками, не опаздывай завтра, - сказал монах.
-Неужели вы пустите меня в храм?- спросил странник.
-Конечно!- засмеявшись, ответил монах. - А ты думал мы сидим здесь, как раки- отшельники, никуда не выходим и никого не подпускаем себе?- весело спросил Прабодх.
-Нет, но всё же я думал, что вы не подпускаете к себе чужаков, ведь я плохо знаком с вашей культурой, религией,- смутившись, ответил странник.
-Каждый найдёт здесь то, что ищет,- смотря прямо в глаза странника, ответил Прабодх. Он будто понимал, зачем пришёл сюда этот человек. Интересно то, что странник это почувствовал и тут же отвернулся, не выдержав эту пытку, приготовленную монахом для его души и глаз.
Весь оставшийся вечер странник бродил по холмистым окрестностям. Мысли снова мучили его, поэтому он пошёл спать. Походив по длинным тёмным коридорам, он наконец добрался до кровати. Лежал он не двигаясь, мысли снова взяли его в плен. «Я дома,»- подумал он и тут же с ужасной силой ударил кулаком по стене. «Я вру даже себе. Для чего, для чего ты держишь меня на земле?» - тихо простонал он. Непонятное шуршание за дверью привело его в себя. Кто-то снова следил за ним. Осторожно, почти не дыша, он встал с постели и направился к двери. Только он собрался её распахнуть и развеять его видение, как что-то издало звук, похожий на смешок. И до того этот смешок его напугал, что он бросился в постель и забылся до самого утра.
Гонг. Солнце слепит опухшие от мучительной ночи глаза странника. Голова болит. Всю ночь над ним издевались сны. Снилось ему, будто кто-то связал его руки и ноги, поместил в коробку и дергал, дёргал, дёргал за эти верёвки. Вскоре его тело подобно кубикам распалось на тысячи деталей, которые унесла быстрая горная река.
Он встал, умылся и вышел в сад. Тускло слепил солнца круг. Душно.
-Как спалось?- спросил Мукул, стоявший всё это время рядом.
-Беспокойно,- честно ответил странник.
-Да,- задумчиво сказал Мукул, поворачивая к солнцу своё лицо.- Первая ночь-самая мучительная.
Только сейчас странник заметил, что нос его был кривой, а разрез глаз отличался от разреза местных жителей. Эти наблюдения подсказали страннику, что Мукул не местный.
-Ты прав, я не здешний,- будто угадав поток мыслей странника начал Мукул.- Несколько лет назад я пришёл сюда за тем же, за чем пришёл и ты. Здесь мне дали имя Мукул, крышу над головой, а главное собрали по частям, сделав из меня человека,- не отрывая глаз от солнца медленно проговорил Мукул.
«Он знает, он всё знает»,- подумал странник.- «Это он за мной следит, в ночном бреду я видимо разговаривал и рассказал свой сон. Или я схожу с ума?»
-Нет,- зачем-то сказал Мукул.
Гонг. Наступило время воли, как называют его в монастыре. Дети начали выбегать на улицу, радуясь небу, жухлой, высохшей от палящего солнца, траве. Кто-то дёрнул его новую кашаю. Странник оглянулся, но никого не было. Снова последовал легкий толчок в бок, и герой понял, его противник маленького роста, и опустил глаза вниз. Мальчик лет шести-семи пристально смотрел на него.
-Ты зачем стучал ночью по стене? - строго спросил тот.
«Так вот оно, моё ночное приведение»- мысленно торжествовал странник. Тайна была раскрыта.
-Кошмары снились,- спокойно ответил он.
-Нужно медитировать, это спасёт тебя от кошмаров,- улыбнувшись, отвечал малыш.
- Но я совсем не знаю как это делать. А если я сделаю что-то неправильно?
- Я тебя научу, пойдём скорее,- и они побежали гущу деревьев.
Гонг. Все монахи уже были в белокаменном храме. Долгожданная пуджа начиналась. С каждой загорающейся свечой желание странника познать себя возгоралось всё сильнее. Сладкий запах благовоний дурманил его разум. Он почувствовал, что чья-то тёплая рука дотронулась его открытой ладони.
-И всё же я тебя научу медитировать,- настойчиво прошептал детский голос. Это всё то же приведенье, которое следовало за ним весь день, подсело к нему.
-Я верю тебе,- мягко ответил странник.
Многообразие звуков подхватило его и понесло по витиеватым дорогам разума. Ему предстояло распутать клубок всех мыслей, который давно закатился в самый укромный уголок его сознания и ,видимо, ждал, что он останется там навсегда. Странник слушал робкое шептание маленьких монахов.
-Скоро духкха совсем исчезнет, - послышался страннику чей-то звонкий голос.- Сансара уйдет и настанет пробуждение.
Обряд закончился. Странник пошёл прогуляться в сад, подумать, но его схватили за руку. Это его преданный маленький друг вновь нашёл его.
-Эти деревья Бодхи,- вдруг сказал мальчик.
-Откуда ты знаешь? - удивлённо спросил странник.
-Я всё знаю,- засмеявшись, ответил маленький монах.- И зовут тебя Сурия.
-Вот как, хорошо. Вижу, всё знаешь, так научи же меня тогда, как медитировать,- потребовал странник.
-Садись как я. Закрой глаза и не думай.
-Как же не думать?- удивился странник.
-А вот как я,- просто ответил мальчик.
Странник не стал переспрашивать юного монаха . Он просто дышал, с каждым вдохом становясь всё легче и чище.«Я живу, мысли мои чисты и сердце спокойно. Я знаю, зачем я здесь, здесь мой дом, внутри меня мой дом».
-Ты где?- шёпотом кто-то спросил.
Я дома…-хрипло ответил странник.
-А где все?- снова кто-то спросил.
-Все дома...
-Ты где?- шёпотом кто-то спросил.
-Я дома, - хрипло ответил странник.
-А где все?- снова кто-то спросил.
-Все дома,- на выдохе ответил странник и пелена окончательно застелила его глаза, он переродился, впал в нирвану.
Путь странника продолжался. Пройдя тысячи километров кожа его ссохлась и очерствела, руки покрылись бороздками от постоянной ноши, тело изогнулось, но глаза, глаза открылись шире и светились ярче от увиденного. Где же он был и что же он видел, спросите вы? Никто не знает, кроме него. Он лишь поведал историю о вечном доме, который хотел найти. А ,впрочем, вот, что странник мне рассказал.
Шелест травы под ногами успокаивал ступни странника. Небольшой ветерок остужал раскалённый лоб. А повсюду росли великаны-деревья, названия которых он, конечно, не знал. Всё было так ново. «Неужели люди и вправду тут живут, а не выживают?»- подумал он. «Любопытно. А впрочем, не мне судить,»- заключил наш герой, и поток мысли понёс его дальше. Он ждал своего друга, с которым познакомился два часа назад.
-Проходи, - сказал Мукул, отворяя дверь, покрытую красным лаком. Они прошли по длинному коридору с облезшей персиковой краской и очутились в небольшом помещении с маленьким столом, стулом и квадратным окошком, сквозь которое пробивались лучи заходящего солнца. Странник почувствовал чей-то пристальный взгляд, устремлённый на него. Он покосился на дверь, и вправду чья-то маленькая тень мелькнула в проёме.
-Много ли у вас послушников?- спросил странник Мукула.
-Семнадцать было, но недавно к нам привели нового мальчика. Совсем маленький, говорят, я ещё с ним не знаком,- ответил тот.
Из коридора послышались торопливые частые шаги. Странник обернулся и увидел маленького сутулого человека. На нём была длинная бордовая кашая, а под ней что-то похожее на манишку ярко-оранжевого цвета. Странник перевёл взгляд на круглое маленькое лицо вошедшего. Оно показалось ему нескончаемо добрым, овальные полузакрытые глаза постоянно смеялись, а рот застыл в тоненькой линии улыбки
-Здравствуй, странник, я- Прабодх,- промолвил он, и лицо его расплылось в широкой улыбке. -Давно к нам никто не заходил. Я выделю тебе комнату рядом с детьми. Обычно молодые монахи ведут себя тихо, поэтому никто не сможет помешать твоему отдыху и мыслям, - звонким голосом промолвил главный монах монастыря.
-Рад знакомству, спасибо, что согласились принять меня,- сказал странник.
-Мы всегда рады и открыты тем, кто хочет постичь все страдания и быть вознаграждённым за них, - ответил Прабодх. -Буду ждать тебя на ужине в семь часов вечера, а пока Мукул покажет все стены монастыря и близлежащие территории, - добавил он и сел за стол.
Комната страннику была выделена маленькая, где-то два на три метра. В ней помещалась приземистая кровать без подушки, но с тёплым шерстяным покрывалом и белоснежной простынёй, и стол без стула. Окно выходило в сад, где росли всё те же неизвестные герою деревья. Странник бросил свой мешок в угол и вышел к Мукулу, ждавшему в коридоре.
Они вышли на улицу, солнце клонилось к горизонту. Было тихо. Жёлтая дымка покрывала всё живое и неживое и оседала сладким привкусом пыльцы на губах. Нет, ни ульев, ни пчёл там не было, лишь медовое солнце одаривало своих рабов теплом и энергией. Как будто здесь, в северной Индии оно светило ярче и грело сильнее. «А может я наконец-то счастлив»- подумал странник. Именно за счастьем и спокойствием пришёл он в этот никому не известный монастырь. Давно он чувствует будто у него не все дома, а если сказать вернее, то у него нет дома для всех тех идей, которые плодятся в его голове. Он плохо спит, совсем не общается с людьми. Он забыл, зачем он здесь - на Земле. Его некогда мягкие черты заострились, нос подобно своему хозяину сгорбился, серо-голубые глаза потускнели. Он был молод, но выглядел как мужчина средних лет. Нет, ни утрата его истощила, ни болезнь, а нескончаемые мысли. Он думал, что нет ему места здесь, что нет у него цели, чтобы жить. Винил в бесполезности себя, что он ничего не сможет дать этому миру. Чтобы сбежать от этих мыслей он и отправился в дальнее путешествие.
Прозвучал гонг, пора было идти на ужин. Посадив странника за стол с Прабодхом, Мукул удалился, сев за дальний столик. Проводив его взглядом, старейшина принялся за трапезу. Немного погодя он сказал:
-Давай я расскажу тебе наш распорядок дня, которому тебе придётся следовать, ибо все мы один механизм, который должен сохранять стабильность мира. В пять утра мы просыпаемся, затем в шесть у нас завтрак, после него наши послушники обучаются. В одиннадцать часов утренние занятия заканчиваются, если бы ты видел, как радуются маленькие монахи, когда наступает час воли. В двенадцать часов бьёт гонг, и все идут обедать. Затем занятия вновь возобновляются. А в шесть вечера начинается Пуджа. Монахи собираются раньше, чтобы подготовить храм к обряду, но ты можешь прийти вместе с послушниками, не опаздывай завтра, - сказал монах.
-Неужели вы пустите меня в храм?- спросил странник.
-Конечно!- засмеявшись, ответил монах. - А ты думал мы сидим здесь, как раки- отшельники, никуда не выходим и никого не подпускаем себе?- весело спросил Прабодх.
-Нет, но всё же я думал, что вы не подпускаете к себе чужаков, ведь я плохо знаком с вашей культурой, религией,- смутившись, ответил странник.
-Каждый найдёт здесь то, что ищет,- смотря прямо в глаза странника, ответил Прабодх. Он будто понимал, зачем пришёл сюда этот человек. Интересно то, что странник это почувствовал и тут же отвернулся, не выдержав эту пытку, приготовленную монахом для его души и глаз.
Весь оставшийся вечер странник бродил по холмистым окрестностям. Мысли снова мучили его, поэтому он пошёл спать. Походив по длинным тёмным коридорам, он наконец добрался до кровати. Лежал он не двигаясь, мысли снова взяли его в плен. «Я дома,»- подумал он и тут же с ужасной силой ударил кулаком по стене. «Я вру даже себе. Для чего, для чего ты держишь меня на земле?» - тихо простонал он. Непонятное шуршание за дверью привело его в себя. Кто-то снова следил за ним. Осторожно, почти не дыша, он встал с постели и направился к двери. Только он собрался её распахнуть и развеять его видение, как что-то издало звук, похожий на смешок. И до того этот смешок его напугал, что он бросился в постель и забылся до самого утра.
Гонг. Солнце слепит опухшие от мучительной ночи глаза странника. Голова болит. Всю ночь над ним издевались сны. Снилось ему, будто кто-то связал его руки и ноги, поместил в коробку и дергал, дёргал, дёргал за эти верёвки. Вскоре его тело подобно кубикам распалось на тысячи деталей, которые унесла быстрая горная река.
Он встал, умылся и вышел в сад. Тускло слепил солнца круг. Душно.
-Как спалось?- спросил Мукул, стоявший всё это время рядом.
-Беспокойно,- честно ответил странник.
-Да,- задумчиво сказал Мукул, поворачивая к солнцу своё лицо.- Первая ночь-самая мучительная.
Только сейчас странник заметил, что нос его был кривой, а разрез глаз отличался от разреза местных жителей. Эти наблюдения подсказали страннику, что Мукул не местный.
-Ты прав, я не здешний,- будто угадав поток мыслей странника начал Мукул.- Несколько лет назад я пришёл сюда за тем же, за чем пришёл и ты. Здесь мне дали имя Мукул, крышу над головой, а главное собрали по частям, сделав из меня человека,- не отрывая глаз от солнца медленно проговорил Мукул.
«Он знает, он всё знает»,- подумал странник.- «Это он за мной следит, в ночном бреду я видимо разговаривал и рассказал свой сон. Или я схожу с ума?»
-Нет,- зачем-то сказал Мукул.
Гонг. Наступило время воли, как называют его в монастыре. Дети начали выбегать на улицу, радуясь небу, жухлой, высохшей от палящего солнца, траве. Кто-то дёрнул его новую кашаю. Странник оглянулся, но никого не было. Снова последовал легкий толчок в бок, и герой понял, его противник маленького роста, и опустил глаза вниз. Мальчик лет шести-семи пристально смотрел на него.
-Ты зачем стучал ночью по стене? - строго спросил тот.
«Так вот оно, моё ночное приведение»- мысленно торжествовал странник. Тайна была раскрыта.
-Кошмары снились,- спокойно ответил он.
-Нужно медитировать, это спасёт тебя от кошмаров,- улыбнувшись, отвечал малыш.
- Но я совсем не знаю как это делать. А если я сделаю что-то неправильно?
- Я тебя научу, пойдём скорее,- и они побежали гущу деревьев.
Гонг. Все монахи уже были в белокаменном храме. Долгожданная пуджа начиналась. С каждой загорающейся свечой желание странника познать себя возгоралось всё сильнее. Сладкий запах благовоний дурманил его разум. Он почувствовал, что чья-то тёплая рука дотронулась его открытой ладони.
-И всё же я тебя научу медитировать,- настойчиво прошептал детский голос. Это всё то же приведенье, которое следовало за ним весь день, подсело к нему.
-Я верю тебе,- мягко ответил странник.
Многообразие звуков подхватило его и понесло по витиеватым дорогам разума. Ему предстояло распутать клубок всех мыслей, который давно закатился в самый укромный уголок его сознания и ,видимо, ждал, что он останется там навсегда. Странник слушал робкое шептание маленьких монахов.
-Скоро духкха совсем исчезнет, - послышался страннику чей-то звонкий голос.- Сансара уйдет и настанет пробуждение.
Обряд закончился. Странник пошёл прогуляться в сад, подумать, но его схватили за руку. Это его преданный маленький друг вновь нашёл его.
-Эти деревья Бодхи,- вдруг сказал мальчик.
-Откуда ты знаешь? - удивлённо спросил странник.
-Я всё знаю,- засмеявшись, ответил маленький монах.- И зовут тебя Сурия.
-Вот как, хорошо. Вижу, всё знаешь, так научи же меня тогда, как медитировать,- потребовал странник.
-Садись как я. Закрой глаза и не думай.
-Как же не думать?- удивился странник.
-А вот как я,- просто ответил мальчик.
Странник не стал переспрашивать юного монаха . Он просто дышал, с каждым вдохом становясь всё легче и чище.«Я живу, мысли мои чисты и сердце спокойно. Я знаю, зачем я здесь, здесь мой дом, внутри меня мой дом».
-Ты где?- шёпотом кто-то спросил.
Я дома…-хрипло ответил странник.
-А где все?- снова кто-то спросил.
-Все дома...
Святохина Екатерина. Семья
Дома вечно никого нет.
Инна ходит из комнаты в комнату, их всего две, но ей всего 8. Они кажутся большими и пустыми, хотя хлама в каждой немерено, хуже только на балконе. Точно, балкон! Инна несётся туда вприпрыжку, пролетая через кухню, задевая коленкой стол — может, мама там? Инна смотрит в стекло на балконной двери — там только её маленькое и растерянное отражение. Вглядывайся в мутные разводы, сколько хочешь, — никого не найдёшь. Запах табака давно рассеялся, но в квартире он въелся в мебель, в маму и бабушку, в отца, в дядю Лёшу, который стал приезжать всё чаще. Кот тоже так пахнет, но сейчас кот у отца, у его новой женщины, её зовут Ира, и Инна её не любит. Когда отец приезжал забирать вещи, она была с ним и смотрела на маму, как рыба, — два пустых глаза против маминого прищура. Инна тогда тоже зло зажмурилась и побежала к бабушке, чтобы не видеть чисто выбритого отца и его Иру с рыбьими глазами. Сейчас она жалеет, что убежала: отца нет уже месяц, а когда ему звонила мама, он не взял трубку.
Вечером Инна видела, как мама кричит на бабушку, и, спрятавшись в ванной, попросила, чтобы мама тоже от них уехала и не кричала больше.
Допросилась, ругается сама на себя Инна и бьет по щеке ладонью. А вдруг правда уехала, насовсем? К дяде Леше, который работает атомщиком где-то в Нововоронеже, у которого есть дом и большая собака Лайка? Лайка Инне понравилась, а дядя Лёша — не очень. Он добрый, он не кричит, как папа, и, кажется, даже не пьёт, но, если она скажет, что он хороший, мама точно к нему уедет, а Инна с бабушкой останутся тут одни.
Бабушка с утра пошла на рынок, оставив её «сторожить» дом. Инна вздыхает: мама ушла неделю назад. Наверно, её в этот раз точно уволят, придётся продать все вещи, как пугает её бабушка. Инна прикидывает — может, собрать денег с соседей? Устроить театр, вход по 10 рублей, а объявление повесить на двери — всё лучше, чем слоняться одной.
***
Бабушка приходит, Инна устраивает театр и приносит домой горсть монет, проходит время, но мама так и не приходит, а бабушка, когда думает, что Инна не слышит, тихо-тихо ругает свою дочь и плачет от злости — на отца Инны, на непутевую дочь, на себя за то, что плохо её воспитала. Инна не плачет, она большая, а думает — чтоб такого сделать, чтобы всё стало, как прежде?
Может, заболеть? Сломать ногу, заодно и в школу ходить не придётся? Инна мечтает, сидя на качелях, как перепуганная мама прибежит к ней и будет долго обнимать, а папа принесёт журнал с «Винкс» — так, словно Инну с ангиной забрали в больницу. Вот было бы здорово!
Подруга во дворе смотрит скептически и болтает ногами, сидя на заборе:
— А если не придёт? Что ты со сломанной ногой делать тогда будешь? И бабушка твоя разозлится.
— И пускай злится! И как мама может не прийти, вдруг я умру? — Инна спрыгивает с качелей, предусмотрительно отходя подальше. Подруга садится на них и пожимает плечами:
— Ну мало ли. Да и как ты ногу собралась ломать, это же сложно!
Инна задумывается.
Когда она падает с забора в попытках залезть на крышу и почти распарывает колючей проволокой себе живот, это происходит практически случайно. Перепуганная подруга тащит её домой, сдаёт на руки бабушке, отчитывается, что промыла рану водой из крана во дворе. Бабушка мажет Инкин живот зелёнкой и вызванивает мать, шёпотом ругаясь на кухне.
Инна довольно улыбается сквозь слёзы — зелёнка жжется.
***
Когда Инне исполняется 10, отец забирает её к себе. У неё теперь есть Шуша — маленькая собака, породу которой она никак не может запомнить, подарок от Иры. У этой Иры свой магазин и глаза даже не очень похожи на рыбьи, она приводит Инку на работу, и та следит за покупателями, копаясь в новом телефоне. К бабушке она приезжает на выходные, хвастается во дворе своей комнатой в доме отца, плюшевым медведем и магазином Иры.
— Она сказала, что отдаст мне свой магазин, когда я вырасту, — Инна смотрит, как подруга всё сильнее раскачивается на качелях, и суёт в рот остаток мороженого.
Подруга фыркает:
— У неё ж сын есть, ему и отдаст.
Инна мотает головой:
— Да зачем сыну магазин одежды для тёток? А меня она даже на работу берёт! И собака тоже моя, она её мне купила!
Бабушка из окна смотрит на две маленькие фигурки около качелей, пока не стемнеет. Зовёт домой:
— Поздно уже!
Инка кричит через весь двор:
— Ещё пятнадцать минут!
Дома у бабушки всё по-прежнему: белые стены без обоев, но со сделанными самой Инной рисунками, запах табака, висящий в воздухе, обжигающая батарея. На балконе теперь курит одна бабушка, мама поругалась с дядей Лёшей, а дядя Дима не хочет приезжать с ней сюда. Дом для Инны здесь — в квартире отца почему-то неуютно, он с Ирой косится на Инку с неудовольствием, если та слоняется без дела. Инне хочется к маме, та отвечает по телефону:
— Малыш, потерпи, у нас теперь свой домик, как его обставим, сможешь приезжать, это всего два часа на автобусе, он раз в сутки ходит.
Она терпит, выводит ступеньки помадой на забрызганном зубной пастой зеркале в крошечной ванной — в отражении только её испуганные глаза и больше совсем никого — раскладывает на покрывале с подружкой карты, как учила бабушка: семерка крестей — казённый дом, пиковая дама — соперница, туз бубен — денег много будет. Она гадают на женихов, достают припрятанную колоду Таро.
Подруга таинственно шепчет:
— Это прошлое, это настоящее, это будущее. Какое смотрим?
***
В будущем у Инки всё не ладится — Ира уходит от отца и забирает собаку, отец гоняет Инку из дома всё чаще и кричит за неприготовленный завтрак и немытые полы. Она снова живёт у бабушки и не берёт трубку, если звонит мать. Вечерами они с подругой встречаются на качелях, Инна жалуется:
— Отец опять выгнал, сказал идти куда угодно, раз я такая ленивая. Почему он просто не может помириться с матерью? И чтоб все были дома!
Подруга вздыхает, отталкивается ногами от стылой ноябрьской грязи:
— Ты же сама говорила — мама твоя от отца ушла, когда он её до сотрясения ударил и руку сломал. Тебе оно надо?
Инка мотает головой, а сама думает: «Нет, так не надо. А по-нормальному бы очень хотелось».
Мама приезжает без Димы, но с собакой, устраивается на работу, кажется, бросает пить. Бабушка с ней часто ругаются, но в стекле балкона теперь отражаются их спины, зеркало в ванной мама пачкает подводкой, а бабушка протирает тряпицей. Инне наконец кажется, что её семья почти собралась вместе.
Одним вечером во двор Инка выбегает в слезах — она не плакала с того дня, как поцарапалась о забор. Подруга спрашивает с испугом:
— Ты чего?
— Мама напилась, сказала, чтоб я проваливала к своему отцу, вся в него, что видеть меня не хочет! Она на меня никогда раньше не ругалась, даже когда пила!
— И куда пойдёшь? А бабушка где?
— Я не знаю! — кричит на всё Инна и заливается слезами.
Уходит она всё-таки к отцу, а к матери приезжает дядя Лёша. Инна приучается вставать раньше и готовить отцу завтрак, убегая на целый день, чтобы поменьше с ним разговаривать.
Дома у неё вроде два, а вроде и ни одного, и собрать семью вместе кажется задачей не просто невозможной, но и бессмысленной.
Они с подругой фотографируются в большом зеркале у отца в прихожей, в чистом стекле — Инна сама мыла — отражаются две девочки в одинаковой одежде — одна на пару сантиметров выше. Отца дома нет, он уехал на дачу с Мариной или Марией, и Инке теперь совсем не хочется, чтобы он возвращался.
***
Инна считает, что ко всему привыкла. На выходных ездит к матери, в их с дядей Лёшей дом, ночует у отца, пропадает на улице, а к бабушке наведывается редко — за вещами или на праздники.
Карантин запирает её дома у отца, и Инна взвывает — теперь нельзя уйти от бесконечных упрёков. Когда приходит весна, она приезжает в старый дом.
На балконе вечерами теперь они с бабушкой стоят вдвоём. Тут темно и промозгло, Инка смотрит назад, на тёплую квартиру, через стекло, в котором видны два силуэта — один на голову выше другого, и оборачивается к бабушке.
«В период пандемии люди должны соблюдать социальную дистанцию» — Инна хмыкает: с этим её семья справлялась на отлично годами.
Детская обида так и не проходит, но угасает. Ей хватает дома отца, звонков матери, знакомого двора и маленького телевизора на кухне.
День рождения она празднует сначала с отцом, потом заезжает к маме. Вечером у бабушки её ждёт торт, а во дворе — подруга с подарком. Та замечает:
— А в прошлый раз ты вроде злилась, что мама не приехала.
— Я сама к ней ездила, у неё ж права отобрали, — Инна безразлично пожимает плечами. — Что толку её с бабушкой лбами сталкивать?
На фотографиях, снятых подругой за пару лет до этого дня, они машут в прозрачную стену кинотеатра. На новых фото они сравнялись ростом и даже цветом волос, и Инна вдруг вспоминает, как в 7 лет они представлялись сёстрами. Ей жаль, что у неё на самом деле никогда не было сестры — может, в детстве было бы не так одиноко.
***
Новый Год Инна снова отмечает с отцом и уезжает на каникулы к маме. Возвращается она к бабушке — ей не хочется домой, потому что домом для неё та квартира так и не стала.
Раньше понятие «дом» было чётким — вот небольшая кухня, балкон, качели во дворе, невысокая девчонка на них, вот паркет в пятнах от побелки и шкаф с зеркальной дверцей, в которой отражается вся комната. Инна мечтала когда-то, чтобы в этой дверце, раз уж не выходило с балконной, тоже как-нибудь отразилась вся семья — бабушка, мама, отец, старый толстый кот, ушедший полтора месяца назад. Коты привязываются к месту, не к людям — у отца он так и не прижился, постоянно пытаясь сбежать на старую квартиру. Инку мама раньше звала котом, и сейчас Инна фыркает: может, и вправду схожи. Но ей приходится быть человеком.
Она думает, протирая пыльное стекло, что дом – это не одно конкретное место, а семья – не обязательно кровные родственники. В этой маленькой квартире её старая семья уже никогда не соберётся, но, в конце концов, кто сказал, что подруга, заглядывающая в зеркало из-за её плеча, и бабушка, ушедшая с утра на рынок, за семью не считаются?
Дома вечно никого нет.
Инна ходит из комнаты в комнату, их всего две, но ей всего 8. Они кажутся большими и пустыми, хотя хлама в каждой немерено, хуже только на балконе. Точно, балкон! Инна несётся туда вприпрыжку, пролетая через кухню, задевая коленкой стол — может, мама там? Инна смотрит в стекло на балконной двери — там только её маленькое и растерянное отражение. Вглядывайся в мутные разводы, сколько хочешь, — никого не найдёшь. Запах табака давно рассеялся, но в квартире он въелся в мебель, в маму и бабушку, в отца, в дядю Лёшу, который стал приезжать всё чаще. Кот тоже так пахнет, но сейчас кот у отца, у его новой женщины, её зовут Ира, и Инна её не любит. Когда отец приезжал забирать вещи, она была с ним и смотрела на маму, как рыба, — два пустых глаза против маминого прищура. Инна тогда тоже зло зажмурилась и побежала к бабушке, чтобы не видеть чисто выбритого отца и его Иру с рыбьими глазами. Сейчас она жалеет, что убежала: отца нет уже месяц, а когда ему звонила мама, он не взял трубку.
Вечером Инна видела, как мама кричит на бабушку, и, спрятавшись в ванной, попросила, чтобы мама тоже от них уехала и не кричала больше.
Допросилась, ругается сама на себя Инна и бьет по щеке ладонью. А вдруг правда уехала, насовсем? К дяде Леше, который работает атомщиком где-то в Нововоронеже, у которого есть дом и большая собака Лайка? Лайка Инне понравилась, а дядя Лёша — не очень. Он добрый, он не кричит, как папа, и, кажется, даже не пьёт, но, если она скажет, что он хороший, мама точно к нему уедет, а Инна с бабушкой останутся тут одни.
Бабушка с утра пошла на рынок, оставив её «сторожить» дом. Инна вздыхает: мама ушла неделю назад. Наверно, её в этот раз точно уволят, придётся продать все вещи, как пугает её бабушка. Инна прикидывает — может, собрать денег с соседей? Устроить театр, вход по 10 рублей, а объявление повесить на двери — всё лучше, чем слоняться одной.
***
Бабушка приходит, Инна устраивает театр и приносит домой горсть монет, проходит время, но мама так и не приходит, а бабушка, когда думает, что Инна не слышит, тихо-тихо ругает свою дочь и плачет от злости — на отца Инны, на непутевую дочь, на себя за то, что плохо её воспитала. Инна не плачет, она большая, а думает — чтоб такого сделать, чтобы всё стало, как прежде?
Может, заболеть? Сломать ногу, заодно и в школу ходить не придётся? Инна мечтает, сидя на качелях, как перепуганная мама прибежит к ней и будет долго обнимать, а папа принесёт журнал с «Винкс» — так, словно Инну с ангиной забрали в больницу. Вот было бы здорово!
Подруга во дворе смотрит скептически и болтает ногами, сидя на заборе:
— А если не придёт? Что ты со сломанной ногой делать тогда будешь? И бабушка твоя разозлится.
— И пускай злится! И как мама может не прийти, вдруг я умру? — Инна спрыгивает с качелей, предусмотрительно отходя подальше. Подруга садится на них и пожимает плечами:
— Ну мало ли. Да и как ты ногу собралась ломать, это же сложно!
Инна задумывается.
Когда она падает с забора в попытках залезть на крышу и почти распарывает колючей проволокой себе живот, это происходит практически случайно. Перепуганная подруга тащит её домой, сдаёт на руки бабушке, отчитывается, что промыла рану водой из крана во дворе. Бабушка мажет Инкин живот зелёнкой и вызванивает мать, шёпотом ругаясь на кухне.
Инна довольно улыбается сквозь слёзы — зелёнка жжется.
***
Когда Инне исполняется 10, отец забирает её к себе. У неё теперь есть Шуша — маленькая собака, породу которой она никак не может запомнить, подарок от Иры. У этой Иры свой магазин и глаза даже не очень похожи на рыбьи, она приводит Инку на работу, и та следит за покупателями, копаясь в новом телефоне. К бабушке она приезжает на выходные, хвастается во дворе своей комнатой в доме отца, плюшевым медведем и магазином Иры.
— Она сказала, что отдаст мне свой магазин, когда я вырасту, — Инна смотрит, как подруга всё сильнее раскачивается на качелях, и суёт в рот остаток мороженого.
Подруга фыркает:
— У неё ж сын есть, ему и отдаст.
Инна мотает головой:
— Да зачем сыну магазин одежды для тёток? А меня она даже на работу берёт! И собака тоже моя, она её мне купила!
Бабушка из окна смотрит на две маленькие фигурки около качелей, пока не стемнеет. Зовёт домой:
— Поздно уже!
Инка кричит через весь двор:
— Ещё пятнадцать минут!
Дома у бабушки всё по-прежнему: белые стены без обоев, но со сделанными самой Инной рисунками, запах табака, висящий в воздухе, обжигающая батарея. На балконе теперь курит одна бабушка, мама поругалась с дядей Лёшей, а дядя Дима не хочет приезжать с ней сюда. Дом для Инны здесь — в квартире отца почему-то неуютно, он с Ирой косится на Инку с неудовольствием, если та слоняется без дела. Инне хочется к маме, та отвечает по телефону:
— Малыш, потерпи, у нас теперь свой домик, как его обставим, сможешь приезжать, это всего два часа на автобусе, он раз в сутки ходит.
Она терпит, выводит ступеньки помадой на забрызганном зубной пастой зеркале в крошечной ванной — в отражении только её испуганные глаза и больше совсем никого — раскладывает на покрывале с подружкой карты, как учила бабушка: семерка крестей — казённый дом, пиковая дама — соперница, туз бубен — денег много будет. Она гадают на женихов, достают припрятанную колоду Таро.
Подруга таинственно шепчет:
— Это прошлое, это настоящее, это будущее. Какое смотрим?
***
В будущем у Инки всё не ладится — Ира уходит от отца и забирает собаку, отец гоняет Инку из дома всё чаще и кричит за неприготовленный завтрак и немытые полы. Она снова живёт у бабушки и не берёт трубку, если звонит мать. Вечерами они с подругой встречаются на качелях, Инна жалуется:
— Отец опять выгнал, сказал идти куда угодно, раз я такая ленивая. Почему он просто не может помириться с матерью? И чтоб все были дома!
Подруга вздыхает, отталкивается ногами от стылой ноябрьской грязи:
— Ты же сама говорила — мама твоя от отца ушла, когда он её до сотрясения ударил и руку сломал. Тебе оно надо?
Инка мотает головой, а сама думает: «Нет, так не надо. А по-нормальному бы очень хотелось».
Мама приезжает без Димы, но с собакой, устраивается на работу, кажется, бросает пить. Бабушка с ней часто ругаются, но в стекле балкона теперь отражаются их спины, зеркало в ванной мама пачкает подводкой, а бабушка протирает тряпицей. Инне наконец кажется, что её семья почти собралась вместе.
Одним вечером во двор Инка выбегает в слезах — она не плакала с того дня, как поцарапалась о забор. Подруга спрашивает с испугом:
— Ты чего?
— Мама напилась, сказала, чтоб я проваливала к своему отцу, вся в него, что видеть меня не хочет! Она на меня никогда раньше не ругалась, даже когда пила!
— И куда пойдёшь? А бабушка где?
— Я не знаю! — кричит на всё Инна и заливается слезами.
Уходит она всё-таки к отцу, а к матери приезжает дядя Лёша. Инна приучается вставать раньше и готовить отцу завтрак, убегая на целый день, чтобы поменьше с ним разговаривать.
Дома у неё вроде два, а вроде и ни одного, и собрать семью вместе кажется задачей не просто невозможной, но и бессмысленной.
Они с подругой фотографируются в большом зеркале у отца в прихожей, в чистом стекле — Инна сама мыла — отражаются две девочки в одинаковой одежде — одна на пару сантиметров выше. Отца дома нет, он уехал на дачу с Мариной или Марией, и Инке теперь совсем не хочется, чтобы он возвращался.
***
Инна считает, что ко всему привыкла. На выходных ездит к матери, в их с дядей Лёшей дом, ночует у отца, пропадает на улице, а к бабушке наведывается редко — за вещами или на праздники.
Карантин запирает её дома у отца, и Инна взвывает — теперь нельзя уйти от бесконечных упрёков. Когда приходит весна, она приезжает в старый дом.
На балконе вечерами теперь они с бабушкой стоят вдвоём. Тут темно и промозгло, Инка смотрит назад, на тёплую квартиру, через стекло, в котором видны два силуэта — один на голову выше другого, и оборачивается к бабушке.
«В период пандемии люди должны соблюдать социальную дистанцию» — Инна хмыкает: с этим её семья справлялась на отлично годами.
Детская обида так и не проходит, но угасает. Ей хватает дома отца, звонков матери, знакомого двора и маленького телевизора на кухне.
День рождения она празднует сначала с отцом, потом заезжает к маме. Вечером у бабушки её ждёт торт, а во дворе — подруга с подарком. Та замечает:
— А в прошлый раз ты вроде злилась, что мама не приехала.
— Я сама к ней ездила, у неё ж права отобрали, — Инна безразлично пожимает плечами. — Что толку её с бабушкой лбами сталкивать?
На фотографиях, снятых подругой за пару лет до этого дня, они машут в прозрачную стену кинотеатра. На новых фото они сравнялись ростом и даже цветом волос, и Инна вдруг вспоминает, как в 7 лет они представлялись сёстрами. Ей жаль, что у неё на самом деле никогда не было сестры — может, в детстве было бы не так одиноко.
***
Новый Год Инна снова отмечает с отцом и уезжает на каникулы к маме. Возвращается она к бабушке — ей не хочется домой, потому что домом для неё та квартира так и не стала.
Раньше понятие «дом» было чётким — вот небольшая кухня, балкон, качели во дворе, невысокая девчонка на них, вот паркет в пятнах от побелки и шкаф с зеркальной дверцей, в которой отражается вся комната. Инна мечтала когда-то, чтобы в этой дверце, раз уж не выходило с балконной, тоже как-нибудь отразилась вся семья — бабушка, мама, отец, старый толстый кот, ушедший полтора месяца назад. Коты привязываются к месту, не к людям — у отца он так и не прижился, постоянно пытаясь сбежать на старую квартиру. Инку мама раньше звала котом, и сейчас Инна фыркает: может, и вправду схожи. Но ей приходится быть человеком.
Она думает, протирая пыльное стекло, что дом – это не одно конкретное место, а семья – не обязательно кровные родственники. В этой маленькой квартире её старая семья уже никогда не соберётся, но, в конце концов, кто сказал, что подруга, заглядывающая в зеркало из-за её плеча, и бабушка, ушедшая с утра на рынок, за семью не считаются?
Ланцова Татьяна. Три чашки
Понедельник. Не помню, какого месяца. На старых, потрескавшихся часах уже давно за полночь. Холодный пол. Одинокая, блеклая лампочка, нависшая с потолка на меня, заставляет мои мысли рассеиваться. Я снова один. До возвращения домой оставалось еще три часа.
«Осталось немного»,- повторял сиплый голос. Я ему верил. Открытое настежь окно, едва слышный визг. «Осталось совсем немного». Но сколько еще?
Утро. Я собрал сумку, захватил яблок и отправился в путь. Дорога была долгой. За окном виднелись старые, хмурые сосны. Казалось, они знали куда больше, чем знал я.
Вот на часах снова полночь. Я шел по давно протоптанной дороге. Вокруг пахло сыростью. Листва хлюпала под ногами. Недавно шел дождь. Город давно уже спал. Он, как и сосны, был окутан мглой. Ни единой души. Лес и я. Автобусы лишь одиноко стояли у обочин, дожидаясь своих пассажиров. Я снова один.
Пройдя несколько кварталов, я добрался до места. Все те же сосны вокруг, мгла окутала и мой дом. Я достал тяжелую связку ключей и отворил дверь. Все тот же сумрак. Запах недавно выкуренного табака, сырости, спящая на подоконнике кошка. Сняв с себя одежду, прошел на кухню, выпил воды, погладил сонную кошку. Казалось, все было прежним: старый сервиз, голые стены, пыльные книги на полках. Я обошел все комнаты, но решил отложить на потом встречу со своей комнатой. Казалось, все было прежним. Но был ли прежним я?
Утро. Солнце едва пробивалось за горизонтом. По дому раздался аромат свежего кофе, я оделся и вышел. Было также пустынно, как и этой ночью. Листва едва дышала, мгла едва перебиралась подальше в укрытие теней деревьев. Я шел и изредка поглядывал назад. Вот начали проезжать первые машины. А я все шел по городу, заходил в тишину, а выходил под шум машин и громкие разговоры людей. Все, как и в прежние времена. Я дошел до дома и лег поближе к кошке.
Мы провалялись до обеда. Яркое дневное солнце, разгонявшее мглу, вот уже добралось до моего окна и играло с кошкой. Тихо уже не было. В комнату также пробрались звуки повседневности. Стоило браться за работу.
Я достал жасминовидную гардению с пожелтевшими листьями и решил ее пересадить. Под рукой оказалось какое-то голубое кашпо, которое отлично подошло для пересадки. Запах земли распространился по комнате. Звук наливающейся воды вдруг захватил всю комнату. Я пересадил цветок и поставил его поближе к солнцу. И снова тишина.
Часы вновь показывали полночь. Она уже не казалась такой мрачной и холодной. Я зажег свечи. Чувствовалось что-то легкое и теплое. Необъяснимое чувство страха не позволяло мне заходить в свою комнату, и я до утра провалялся на балконе.
Утро. Кофе. Я снова на том же месте в тот же час. Сонный город, пустота.
Так шли недели. Цветок расцвел. Мгла стала прятаться все глубже. Я уже не помню, как оказался здесь. Но помню, почему остался один.
Утро. На календаре был август. Я проснулся позже, чем всегда. Кошка уже играла с цветком. Я почувствовал неожиданную легкость, прилив сил. Гостиная наполнилась теплотой и странным веянием. Моя комната снова манила. Это был знак. Он там. Сегодня я осмелюсь.
Снова полночь. Сегодня на небе пылали звезды. Свечи давно зажглись, и дом погрузился в тишину. Окутанного теплотой и загадочностью, меня снова что-то вело за собой. Я нашел в себе силы. Еще немного посидел с кошкой и собрался с мыслями. Раздалось звонкое «пора», и я осторожно пошел к комнате.
Я шел, и казалось, что вокруг меня дремучий лес, который впускает меня к себе лишь погостить, раздвигая ветки своих деревьев. Страх окутал меня. Я слишком давно этого не делал. Аккуратно открыв дверь, я, наконец, вошел.
Пустая комната. Белые стены. Рояль. Свечи. Комната была вся залита светом зажжённых свечей. Они уже были здесь. Давно ждали. Все было прежним. Как в самый первый раз. Стулья стояли ровно. Для каждого было свое место. Они стояли, но ждали позволения сесть. Позволением считалось то время, когда я сяду я за рояль. Мне нельзя было заставлять их ждать. Я открыл крышку рояля, сел на банкетку и открыл первый сборник. То был Бетховен.
«Сегодня мы начнем наш разговор с Бетховена»,- подумал я. Тишина. Снова та пронзительная тишина, в которой раздавалось затаенное дыхание и биение сердца. Еще секунда. И он сел на свой стул.
Патетическая соната. Первая часть. Главная партия.
Заиграла музыка. Я не успевал следить за руками. Музыка лилась из меня.
Вот мой редкий гость. Его приход всегда сопровождался громким оркестром и пылающими эмоциями. Он встал и подошел поближе. Своим весом наполнил мои руки для финального аккорда. Сел обратно на свой стул и начал говорить о погоде холодной осени. Больше всего он любил говорить именно об осени и суровой зиме. Он мог начать кричать и вдруг заговорить совсем тихо. Часто он подсказывал мне, как поставить пальцы на клавиши. Он допил чашку своего чая и стал ожидать других.
Вдруг похолодало, и раздался запах теплого какао. Он был здесь дольше остальных.
Эдвард Григ. Сюита «Пер Гюнт». Шествие гномов.
Тихое начало, перерастающее в громкое шествие. Таинственность, загадочность. Тролли и гномы рассказывали о том, куда они идут. Рассказывали о том, где они были. Вслед за ними шел их король. Они слились воедино. Пещеры, скалы, словно тяжелые камни, гномы передвигаются к своему владыке. Идут не отступая. О чем они говорят? О кристаллах и алмазах в пещерах. И холодной стуже, о сиянии в небе. Звуки переливаются, вот в комнате уже слышны капли воды. Сияние кристаллов. Они поют о своих странствиях и о своих мечтах. Быть с теми, кто в них не верит. Рассказать о том, что никто и никогда не видел.
Ночь начинала окрашиваться в самые яркие цвета.
Он все также сидел на своем кресле. Он был не многословен. Нам достаточно было лишь просто молчать рядом друг с другом. Он всегда умело мог рассказать о чем-то загадочном без слов. На рояле всегда насыпано немного снега, который он привёз прямо из Норвегии. Ему важна эстетика и аккуратность. Поэтому каждую неделю он привозит нового чистого снега, что аккуратно лежит большими хлопьями. И никогда не тает. Он попросил налить ему еще немного какао. К этому времени пришла моя кошка. На удивление они всегда были дружны. Он взял ее на руки и продолжил пить какао.
На старых часах за полночь. Ещё один гость. Он никогда не опаздывал. Походил по комнате, взял чашку кофе. Но все еще не садился на стул. Он снова сам поставил ноты на мой пюпитр и лишь после этого занял свое место. Он отличался от других поразительной точностью подмечать детали. Мне кажется, что мы с ним похожи. Тот же пылкий нрав. Всегда строгий и ровно отглаженный костюм, запах кофе и яркий взор. Импульсивность, чуткость, романтичность, прямолинейность. Он никогда не молчал. Это меня в нем увлекало.
Мне нужно было уже начинать играть.
Сергей Васильевич Рахманинов. Прелюдия До диез минор.
Вступление. Лишь три ноты. Лишь они задавали тон всему произведению. Проигрывая их, ты должен донести то, о чем сейчас пойдет речь. Три ноты. Громкое Форте в напряженной тишине. И введение второй темы. Тихих аккордов на три пиано. Снова первая тема трех нот, кричащих из мглы, и три тихих аккорда, угасающих во тьме. Раздвоение личности. Рев сердца, крик души. Вот уже стремительная середина, и в комнате слышится стук колес о рельсы. А потом и сам поезд. Дальняя дорога. Разлука с родиной. Вечная отчужденность в такой же чужой стране, как и он сам в этом мире. Снова подъем наверх и стремительный каскад аккордов вниз. Словно водопад огромным количеством мощи сыплются аккорды, отображающие всю драму несогласия себя же с собой. Финальные аккорды на тройное форте. Что же восторжествовало в этой борьбе себя с самим собой? Недосказанность, ненависть, несправедливость. И тихое завершение, оставлявшее слушателя в раздумьях о том, кто же остался в этом мире, а что теперь стерто с лица? Что осталось целым? Последний аккорд и тишина. Нет больше ничего кроме чувств. Осталась лишь чистота светлого разума.
Он оперся на спинку стула и решил побыть еще немного в тишине. Сегодня он осознал, что он понят.
До этой встречи он не любил мое исполнение. Нервно ходил по комнате, когда только начинался мой разбор произведения, и судорожно перекидывал ногу на ногу, когда я уже отрабатывал аккорды в конце. Но, несмотря на это, он всегда был рядом. Ударял по пальцам, но был рядом. И сегодня, после огромного перерыва, после долгой разлуки он остался со мной.
Он сам налил себе кофе и заговорил о весне в облике загадочной девушки в голубом платье. Мы просидели все вместе еще до утра, говоря о чем-то простом и незначительном. Все, что было за пределами нашей комнаты, не играло никакой роли. Рояль слушал наши истории и не хотел расставаться с нами.
Просыпалось солнце. Это значило, что наше время подходило к концу. Им следовало уже уходить. Они обещали прийти снова.
Утро. Мне нужно было уже уезжать. Я собрал сумки, взял с собой яблоки. Оглянул еще раз свой дом. Старый рояль, пыльный сервиз, гардению, что своим цветением озаряла комнату ярче солнца. Белые стены, теплое одеяло.
За окном совсем не было мглы. Сосны будто помолодели. Я не был прежним. Здесь ничего уже не было прежним.
Я проводил спящий город на работу и уехал. Снова один. Сам с собой. Впереди меня ждала долгая дорога, и такая же долгая жизнь. Я достал наушники.
Раздались громкие звуки историй каждого из моих постоянных посетителей. Они рассказывали уже давно услышанные мной истории. Лишь изредка вспоминая о том, что они видели, и то, что никто даже не слышал. Они всегда были со мной. В комнате с одинокой лампой каждый вечер они зажигали свечи. Я не был прежним. И я никогда не был один. Больше никогда…
Позади 5 долгих лет и лишь 3 часа. Утро. Я собрал сумку, взял яблок. Меня ждала дальняя дорога, дорога домой.
Сосны, мгла, одинокий город, ночь. Автобусы все еще ждут своих пассажиров. Я обошел пару кварталом и, наконец, добрался. Открыл ключом дверь, вошел в дом. Свечи уже были зажжены. Стулья расставлены. Крышка рояля открыта. Гардения, кофе, кошка.
Меня ждали. Все дома. Я не один. Я снова дома.
Понедельник. Не помню, какого месяца. На старых, потрескавшихся часах уже давно за полночь. Холодный пол. Одинокая, блеклая лампочка, нависшая с потолка на меня, заставляет мои мысли рассеиваться. Я снова один. До возвращения домой оставалось еще три часа.
«Осталось немного»,- повторял сиплый голос. Я ему верил. Открытое настежь окно, едва слышный визг. «Осталось совсем немного». Но сколько еще?
Утро. Я собрал сумку, захватил яблок и отправился в путь. Дорога была долгой. За окном виднелись старые, хмурые сосны. Казалось, они знали куда больше, чем знал я.
Вот на часах снова полночь. Я шел по давно протоптанной дороге. Вокруг пахло сыростью. Листва хлюпала под ногами. Недавно шел дождь. Город давно уже спал. Он, как и сосны, был окутан мглой. Ни единой души. Лес и я. Автобусы лишь одиноко стояли у обочин, дожидаясь своих пассажиров. Я снова один.
Пройдя несколько кварталов, я добрался до места. Все те же сосны вокруг, мгла окутала и мой дом. Я достал тяжелую связку ключей и отворил дверь. Все тот же сумрак. Запах недавно выкуренного табака, сырости, спящая на подоконнике кошка. Сняв с себя одежду, прошел на кухню, выпил воды, погладил сонную кошку. Казалось, все было прежним: старый сервиз, голые стены, пыльные книги на полках. Я обошел все комнаты, но решил отложить на потом встречу со своей комнатой. Казалось, все было прежним. Но был ли прежним я?
Утро. Солнце едва пробивалось за горизонтом. По дому раздался аромат свежего кофе, я оделся и вышел. Было также пустынно, как и этой ночью. Листва едва дышала, мгла едва перебиралась подальше в укрытие теней деревьев. Я шел и изредка поглядывал назад. Вот начали проезжать первые машины. А я все шел по городу, заходил в тишину, а выходил под шум машин и громкие разговоры людей. Все, как и в прежние времена. Я дошел до дома и лег поближе к кошке.
Мы провалялись до обеда. Яркое дневное солнце, разгонявшее мглу, вот уже добралось до моего окна и играло с кошкой. Тихо уже не было. В комнату также пробрались звуки повседневности. Стоило браться за работу.
Я достал жасминовидную гардению с пожелтевшими листьями и решил ее пересадить. Под рукой оказалось какое-то голубое кашпо, которое отлично подошло для пересадки. Запах земли распространился по комнате. Звук наливающейся воды вдруг захватил всю комнату. Я пересадил цветок и поставил его поближе к солнцу. И снова тишина.
Часы вновь показывали полночь. Она уже не казалась такой мрачной и холодной. Я зажег свечи. Чувствовалось что-то легкое и теплое. Необъяснимое чувство страха не позволяло мне заходить в свою комнату, и я до утра провалялся на балконе.
Утро. Кофе. Я снова на том же месте в тот же час. Сонный город, пустота.
Так шли недели. Цветок расцвел. Мгла стала прятаться все глубже. Я уже не помню, как оказался здесь. Но помню, почему остался один.
Утро. На календаре был август. Я проснулся позже, чем всегда. Кошка уже играла с цветком. Я почувствовал неожиданную легкость, прилив сил. Гостиная наполнилась теплотой и странным веянием. Моя комната снова манила. Это был знак. Он там. Сегодня я осмелюсь.
Снова полночь. Сегодня на небе пылали звезды. Свечи давно зажглись, и дом погрузился в тишину. Окутанного теплотой и загадочностью, меня снова что-то вело за собой. Я нашел в себе силы. Еще немного посидел с кошкой и собрался с мыслями. Раздалось звонкое «пора», и я осторожно пошел к комнате.
Я шел, и казалось, что вокруг меня дремучий лес, который впускает меня к себе лишь погостить, раздвигая ветки своих деревьев. Страх окутал меня. Я слишком давно этого не делал. Аккуратно открыв дверь, я, наконец, вошел.
Пустая комната. Белые стены. Рояль. Свечи. Комната была вся залита светом зажжённых свечей. Они уже были здесь. Давно ждали. Все было прежним. Как в самый первый раз. Стулья стояли ровно. Для каждого было свое место. Они стояли, но ждали позволения сесть. Позволением считалось то время, когда я сяду я за рояль. Мне нельзя было заставлять их ждать. Я открыл крышку рояля, сел на банкетку и открыл первый сборник. То был Бетховен.
«Сегодня мы начнем наш разговор с Бетховена»,- подумал я. Тишина. Снова та пронзительная тишина, в которой раздавалось затаенное дыхание и биение сердца. Еще секунда. И он сел на свой стул.
Патетическая соната. Первая часть. Главная партия.
Заиграла музыка. Я не успевал следить за руками. Музыка лилась из меня.
Вот мой редкий гость. Его приход всегда сопровождался громким оркестром и пылающими эмоциями. Он встал и подошел поближе. Своим весом наполнил мои руки для финального аккорда. Сел обратно на свой стул и начал говорить о погоде холодной осени. Больше всего он любил говорить именно об осени и суровой зиме. Он мог начать кричать и вдруг заговорить совсем тихо. Часто он подсказывал мне, как поставить пальцы на клавиши. Он допил чашку своего чая и стал ожидать других.
Вдруг похолодало, и раздался запах теплого какао. Он был здесь дольше остальных.
Эдвард Григ. Сюита «Пер Гюнт». Шествие гномов.
Тихое начало, перерастающее в громкое шествие. Таинственность, загадочность. Тролли и гномы рассказывали о том, куда они идут. Рассказывали о том, где они были. Вслед за ними шел их король. Они слились воедино. Пещеры, скалы, словно тяжелые камни, гномы передвигаются к своему владыке. Идут не отступая. О чем они говорят? О кристаллах и алмазах в пещерах. И холодной стуже, о сиянии в небе. Звуки переливаются, вот в комнате уже слышны капли воды. Сияние кристаллов. Они поют о своих странствиях и о своих мечтах. Быть с теми, кто в них не верит. Рассказать о том, что никто и никогда не видел.
Ночь начинала окрашиваться в самые яркие цвета.
Он все также сидел на своем кресле. Он был не многословен. Нам достаточно было лишь просто молчать рядом друг с другом. Он всегда умело мог рассказать о чем-то загадочном без слов. На рояле всегда насыпано немного снега, который он привёз прямо из Норвегии. Ему важна эстетика и аккуратность. Поэтому каждую неделю он привозит нового чистого снега, что аккуратно лежит большими хлопьями. И никогда не тает. Он попросил налить ему еще немного какао. К этому времени пришла моя кошка. На удивление они всегда были дружны. Он взял ее на руки и продолжил пить какао.
На старых часах за полночь. Ещё один гость. Он никогда не опаздывал. Походил по комнате, взял чашку кофе. Но все еще не садился на стул. Он снова сам поставил ноты на мой пюпитр и лишь после этого занял свое место. Он отличался от других поразительной точностью подмечать детали. Мне кажется, что мы с ним похожи. Тот же пылкий нрав. Всегда строгий и ровно отглаженный костюм, запах кофе и яркий взор. Импульсивность, чуткость, романтичность, прямолинейность. Он никогда не молчал. Это меня в нем увлекало.
Мне нужно было уже начинать играть.
Сергей Васильевич Рахманинов. Прелюдия До диез минор.
Вступление. Лишь три ноты. Лишь они задавали тон всему произведению. Проигрывая их, ты должен донести то, о чем сейчас пойдет речь. Три ноты. Громкое Форте в напряженной тишине. И введение второй темы. Тихих аккордов на три пиано. Снова первая тема трех нот, кричащих из мглы, и три тихих аккорда, угасающих во тьме. Раздвоение личности. Рев сердца, крик души. Вот уже стремительная середина, и в комнате слышится стук колес о рельсы. А потом и сам поезд. Дальняя дорога. Разлука с родиной. Вечная отчужденность в такой же чужой стране, как и он сам в этом мире. Снова подъем наверх и стремительный каскад аккордов вниз. Словно водопад огромным количеством мощи сыплются аккорды, отображающие всю драму несогласия себя же с собой. Финальные аккорды на тройное форте. Что же восторжествовало в этой борьбе себя с самим собой? Недосказанность, ненависть, несправедливость. И тихое завершение, оставлявшее слушателя в раздумьях о том, кто же остался в этом мире, а что теперь стерто с лица? Что осталось целым? Последний аккорд и тишина. Нет больше ничего кроме чувств. Осталась лишь чистота светлого разума.
Он оперся на спинку стула и решил побыть еще немного в тишине. Сегодня он осознал, что он понят.
До этой встречи он не любил мое исполнение. Нервно ходил по комнате, когда только начинался мой разбор произведения, и судорожно перекидывал ногу на ногу, когда я уже отрабатывал аккорды в конце. Но, несмотря на это, он всегда был рядом. Ударял по пальцам, но был рядом. И сегодня, после огромного перерыва, после долгой разлуки он остался со мной.
Он сам налил себе кофе и заговорил о весне в облике загадочной девушки в голубом платье. Мы просидели все вместе еще до утра, говоря о чем-то простом и незначительном. Все, что было за пределами нашей комнаты, не играло никакой роли. Рояль слушал наши истории и не хотел расставаться с нами.
Просыпалось солнце. Это значило, что наше время подходило к концу. Им следовало уже уходить. Они обещали прийти снова.
Утро. Мне нужно было уже уезжать. Я собрал сумки, взял с собой яблоки. Оглянул еще раз свой дом. Старый рояль, пыльный сервиз, гардению, что своим цветением озаряла комнату ярче солнца. Белые стены, теплое одеяло.
За окном совсем не было мглы. Сосны будто помолодели. Я не был прежним. Здесь ничего уже не было прежним.
Я проводил спящий город на работу и уехал. Снова один. Сам с собой. Впереди меня ждала долгая дорога, и такая же долгая жизнь. Я достал наушники.
Раздались громкие звуки историй каждого из моих постоянных посетителей. Они рассказывали уже давно услышанные мной истории. Лишь изредка вспоминая о том, что они видели, и то, что никто даже не слышал. Они всегда были со мной. В комнате с одинокой лампой каждый вечер они зажигали свечи. Я не был прежним. И я никогда не был один. Больше никогда…
Позади 5 долгих лет и лишь 3 часа. Утро. Я собрал сумку, взял яблок. Меня ждала дальняя дорога, дорога домой.
Сосны, мгла, одинокий город, ночь. Автобусы все еще ждут своих пассажиров. Я обошел пару кварталом и, наконец, добрался. Открыл ключом дверь, вошел в дом. Свечи уже были зажжены. Стулья расставлены. Крышка рояля открыта. Гардения, кофе, кошка.
Меня ждали. Все дома. Я не один. Я снова дома.
Сулейманова Таисия. Гром
Собиралась большая буря. Это было заметно по сгрудившимся тучам, которые загораживали редкое для сонного рыбацкого городишки солнце. Никакие усилия светила не смогли бы пробить шерстяную завесу отяжелевших облачных комьев. Ветер набирал силу, выжидал, когда, наконец, сможет своей рапирой пронзать воздух и воду. Волны ещё не набрали силу, но явно были готовы змеёй взвиться над и без того осыпавшимися скалами. Их безмятежная лазурь сменилась мрачным оттенком бутылочного стекла.
Вскоре в тумане показалось что-то, похожее на лодку. Спустя пару мгновений небольшое и изрядно побитое судёнышко причалило у мостика, нерешительно приветствовавшего скрипом досок саму лодчонку и её хозяина – пожилого, солёного от непростой жизни и окружавшей его двадцать лет воды боцмана Бриггса.
Мужчина потянулся, размял натруженную спину и отяжелевшие от гребли руки. Он плыл почти двенадцать часов, но цели так и не достиг. А была ли цель? Кто знает...
Бриггс ступил на мост. От песка шёл давно приевшийся боцману запах ила, солёной воды и рыбы. Кое-где остались видны очажки от костров. Вероятно, пикники и посиделки с песнями были тем немногим, что жители городка могли сделать, чтобы поднять настроение себе и близким. Такие дни считались большой радостью, ведь костры разводили при хорошей погоде и тихой воде, что в этом городке было редкостью.
Бриггс будто засыпал на ходу. Иногда в его глазах загорались странные искры. Они были как небольшие молнии: такие же бессмысленные и непредсказуемые. Бриггс в целом был похож на послание в бутылке: от него можно было ждать чего угодно. Однако сейчас у старика не хватало сил на сюрпризы. Он брел, периодически вспыхивая и замирая. Но не успел он дойти до таверны, как сзади послышался хриплый басовитый лай. Боцман обернулся: прямо на него нёсся огромный серовато-бурый пёс. Его шерсть от морского воздуха и частого купания шла завитками, а глаза еле различались.
Собака подбежала к старику и принялась обнюхивать его сапоги. Затем приступила к джинсам, встала на задние лапы, чтобы достать до куртки, лица, трубки и моряцкой кепки. Бриггс уже замахнулся на великана окаменевшей грубой рукой, как пёс отскочил от него, растянулся, лёжа на песке, и жалостливо посмотрел в глаза боцману. Бриггс резко расправил брови. Бриггс смотрел на пса, не отрываясь, а потом вспомнил про то, что он так и не опустил руку, и расслабил замах. Почему старик так отреагировал на собаку? Почему он остановился в последний момент?
Старый боцман вспоминал детство и юность. Когда-то и он был молодым, жил в похожем прибрежном городке и горел мечтами о морских странствиях, загадочных землях, и очень ему хотелось во время плаваний собирать истории и рассказывать их. Ещё мальчиком Бриггс знал, что ему суждено стать моряком. Тогда он, в накрахмаленной капитанской кепочке с вышитым якорем, в лакированных ботиночках, носился вдоль ручьёв с любимым псом Фрегатом. Он доверял Фрегату все свои секреты даже в более позднем возрасте, когда детская наивность сменяется солидным, но ненужным скепсисом. Отчасти благодаря Фрегату Бриггс встретил свою первую и единственную любовь - Мэрион.
Ему двадцать один, ей всего девятнадцать. Вечерняя прогулка по набережной, неловкая встреча под ликующие завывания лохматого купидона. Больше встреч, больше прогулок. А после сороковой прогулки и знакомства с родителями Мэрион началась подготовка к свадьбе.
Тот самый день. Фрегат с поседевшей мордой и уставшим старческим взглядом восседал на почетном месте возле алтаря. Его хозяин с гордостью и трепетом ждал её. И вот Мэрион показалась на дорожке из аккуратно разложенных лепестков белых цветов: её можно было сравнивать с ангелом, лебедем, сном, словом, со всеми самыми прекрасными существами и явлениями мира. Она была божественно красива. Пышное белое платье с рукавами-фонариками не облегало тело, но изящно подчеркивало легкость стана. Колосья пшенично-русых волос были убраны под нежную, словно пена морская, вуаль. Её глаза напоминали океан: они то играли волнистыми бликами радости, то в отрешённой задумчивости утихали и оборачивались невообразимой глубиной.
А потом Бриггса осенило: он вспомнил рождение сына, покупку лодки у какого-то странного жилистого дельца, ссору с Мэрион и отплытие в шторм. Фрегат наверняка поплыл тогда за хозяином, но оказался слишком стар и слаб, чтобы долго продержаться на воде...
Показались слёзы. Бриггс смотрел на кучерявого пса и думал о Фрегате. О том времени, что он провёл вдали от семьи. Он ничего не знал о судьбе своего сына или Мэрион, но догадывался, что они вряд ли уехали из родного города.
Спустя пару минут беспамятства, старик нерешительно направился к таверне, время от времени оглядываясь на пса.
С прежними мыслями старик вышел из таверны. Пёс подбежал к нему и, виляя хвостом, подал пару раз хрипловатый голос. Бриггс посмотрел на своего случайного попутчика и, наконец, рассмотрел его глаза: их взгляд был на удивление проницательным, в них, несмотря на возраст собаки, сохранялся молодой блеск. Пёс так смотрел на боцмана, будто давно его знал. Он ласково вилял хвостом и носом утыкался в ботинки Бриггса, вовсе не собираясь убегать или проявлять агрессию. Между стариком и собакой появилась какая-то связь. Такого чувства у боцмана не было с тех самых пор, как его Фрегат не доплыл до лодки. Старик долго сокрушался, искренне испытывал тоску, но никому этого не показывал. Так уж получилось, что мечты Бриггса обернулись против него.
Он шёл по остывшему песку, всё думая о необычном взгляде пса и о влиянии незнакомого ему животного на его поведение. А здоровяк так же покорно следовал за стариком, так же ласково и слегка неуклюже упираясь носом в его ботинки.
Наконец Бриггс решил, что ему пора отчаливать. Буря набирала силу, но это не особо его останавливало. Бриггс был хоть и достаточно осторожным, но в большей степени самонадеянным, как и многие опытные моряки, человеком. По его лодке было понятно, что у боцмана большой опыт как в бурях природных, так и в душевных. Только начал старик отвязывать свое суденышко, как пёс, до этого бывший таким спокойным и добродушным, начал рычать и чуть ли не бросаться на руку Бриггса! Шерсть взъерошилась ещё сильнее, сделав пса больше похожим на медведя, а уши в напряжении приподнялись и задрожали. Но в глазах собаки не было агрессии, он не хотел навредить новому другу. Но он был решительно настроен не пускать Бриггса в лодку. Он лаял в несколько громче и звонче, а в глазах появились…слёзы. Как мог случайно встреченный бродячий пёс так отреагировать? Он не мог знать Бриггса до его прибытия. Боцман опешил и в удивлении начал разговаривать с лохматым защитником
- Что же это с тобой, старина? Сначала совесть мою будишь, а теперь и в лодку не пускаешь! Эге, брат, так нельзя: не вставай между боцманом и его баркасом, иначе получишь за дерзость - Бриггс усмехнулся и принялся дальше отвязывать плотный канат.
Но пес не успокаивался. На каждом ослабленном витке троса он сильнее беспокоился, а слёзы уже брызгали на руки и лицо Бриггса. Старик развернулся и с раздражением посмотрел на собаку: на него смотрели очень знакомые, родные глаза. Пёс сел на мостик и стал вглядываться в глаза Бриггса. Боцман застыл в недоумении, переходящем в страх и глубокую тоску. Чужой пёс смотрел на него глазами его милого Фрегата! Нет, Бриггс не мог ошибаться: это был взгляд, каким на него мог смотреть лишь Фрегат...
- С-старина...- у старика пересохло в горле. Он не мог выдавить из себя ни звука, к горлу пристал ком. Бриггс мог лишь открыть в изумлении рот и ронять слёзы одну за другой. Собака всё так же сидела и смотрела на своего хозяина.
- Фрегат, э-это правда ты? Как же такое возможно? Хороший мой... Между тем шторм стал неистовствовать: ветер хлестал по волнам, выкручивал с корнем деревья; тучи сгрудились гигантским кольцом прямо вокруг лодки Бриггса; вода стала настолько буйной, что судно сразу же отбросило на пару десятков метров. Бриггс совсем забыл о том, что расслабил узлы, державшие его лодчонку. Но его это уже не тревожило. Он обнимал своего пса, укрывая его от ветра и бьющихся о препятствия волн. Внезапно недалеко от мостика сверкнула молния. Она ударила прямо по лодке и конечно же разбила её. Бриггс спохватился и, взяв пса на руки, метнулся прочь с мостка. Они нашли убежище в перевернутой набок большой рыбацкой шхуне. Там Бриггс усердно обсушивал шерсть собаки руками и курткой, теребил зверя за уши, обнимал и долго плакал.
Как произошло такое чудо - неизвестно. Возможно, любовь и преданность Фрегата были настолько глубоки, что он не смог успокоить свою душу не зная, что стало с его хозяином. Частичка Фрегата осталась в нашем мире, найдя новое воплощение. Этот пёс не был похож на первую собаку Бриггса внешне, но боцман все равно видел в его смиренном нраве и доверчивости своего великана.
- Вот это денек у меня выдался, хе-хе! А что касается тебя... Фрегат второй? Фрегатик? Нет! Ты ведь у меня особенный: у тебя его душа, но собственное сердце. Как насчёт...Грома? - рассуждал боцман
Услышав эту кличку, пёс басовито залаял, как бы одобряя выбор хозяина.
Буря утихла, волны успокоились. На слегка пенящейся зеленоватой глади воды показались обломки лодки Бриггса. Старик вздохнул несколько раз, но потом оглянулся на Грома и решил, что на всё судьба. Он приобрёл новую лодку, запасся всем необходимым на долгое плавание и усадил пса. Затем обернулся, поклонился городку, затем взглядом обратился к морю и поклонился ему. А после этих ритуалов он улыбнулся, набил трубку и достал вёсла.
Впереди у этого старого человека было множество приключений, но появилась у него и цель: найти Мэрион, попросить у неё прощения и повидаться с сыном. Наконец, он заговорил:
- Да, дружок, славно ты меня образумил! Ты прости, что я тогда вёл себя упрямей барана... Заварил я у тебя кашу, забыл совсем о своём настоящем счастье. Ну не дурак ли, а?
Собака вновь утвердительно залаяла. Бриггс засмеялся и устремил взгляд вперёд, мысленно строя маршрут и потихоньку работая вёслами…
Собиралась большая буря. Это было заметно по сгрудившимся тучам, которые загораживали редкое для сонного рыбацкого городишки солнце. Никакие усилия светила не смогли бы пробить шерстяную завесу отяжелевших облачных комьев. Ветер набирал силу, выжидал, когда, наконец, сможет своей рапирой пронзать воздух и воду. Волны ещё не набрали силу, но явно были готовы змеёй взвиться над и без того осыпавшимися скалами. Их безмятежная лазурь сменилась мрачным оттенком бутылочного стекла.
Вскоре в тумане показалось что-то, похожее на лодку. Спустя пару мгновений небольшое и изрядно побитое судёнышко причалило у мостика, нерешительно приветствовавшего скрипом досок саму лодчонку и её хозяина – пожилого, солёного от непростой жизни и окружавшей его двадцать лет воды боцмана Бриггса.
Мужчина потянулся, размял натруженную спину и отяжелевшие от гребли руки. Он плыл почти двенадцать часов, но цели так и не достиг. А была ли цель? Кто знает...
Бриггс ступил на мост. От песка шёл давно приевшийся боцману запах ила, солёной воды и рыбы. Кое-где остались видны очажки от костров. Вероятно, пикники и посиделки с песнями были тем немногим, что жители городка могли сделать, чтобы поднять настроение себе и близким. Такие дни считались большой радостью, ведь костры разводили при хорошей погоде и тихой воде, что в этом городке было редкостью.
Бриггс будто засыпал на ходу. Иногда в его глазах загорались странные искры. Они были как небольшие молнии: такие же бессмысленные и непредсказуемые. Бриггс в целом был похож на послание в бутылке: от него можно было ждать чего угодно. Однако сейчас у старика не хватало сил на сюрпризы. Он брел, периодически вспыхивая и замирая. Но не успел он дойти до таверны, как сзади послышался хриплый басовитый лай. Боцман обернулся: прямо на него нёсся огромный серовато-бурый пёс. Его шерсть от морского воздуха и частого купания шла завитками, а глаза еле различались.
Собака подбежала к старику и принялась обнюхивать его сапоги. Затем приступила к джинсам, встала на задние лапы, чтобы достать до куртки, лица, трубки и моряцкой кепки. Бриггс уже замахнулся на великана окаменевшей грубой рукой, как пёс отскочил от него, растянулся, лёжа на песке, и жалостливо посмотрел в глаза боцману. Бриггс резко расправил брови. Бриггс смотрел на пса, не отрываясь, а потом вспомнил про то, что он так и не опустил руку, и расслабил замах. Почему старик так отреагировал на собаку? Почему он остановился в последний момент?
Старый боцман вспоминал детство и юность. Когда-то и он был молодым, жил в похожем прибрежном городке и горел мечтами о морских странствиях, загадочных землях, и очень ему хотелось во время плаваний собирать истории и рассказывать их. Ещё мальчиком Бриггс знал, что ему суждено стать моряком. Тогда он, в накрахмаленной капитанской кепочке с вышитым якорем, в лакированных ботиночках, носился вдоль ручьёв с любимым псом Фрегатом. Он доверял Фрегату все свои секреты даже в более позднем возрасте, когда детская наивность сменяется солидным, но ненужным скепсисом. Отчасти благодаря Фрегату Бриггс встретил свою первую и единственную любовь - Мэрион.
Ему двадцать один, ей всего девятнадцать. Вечерняя прогулка по набережной, неловкая встреча под ликующие завывания лохматого купидона. Больше встреч, больше прогулок. А после сороковой прогулки и знакомства с родителями Мэрион началась подготовка к свадьбе.
Тот самый день. Фрегат с поседевшей мордой и уставшим старческим взглядом восседал на почетном месте возле алтаря. Его хозяин с гордостью и трепетом ждал её. И вот Мэрион показалась на дорожке из аккуратно разложенных лепестков белых цветов: её можно было сравнивать с ангелом, лебедем, сном, словом, со всеми самыми прекрасными существами и явлениями мира. Она была божественно красива. Пышное белое платье с рукавами-фонариками не облегало тело, но изящно подчеркивало легкость стана. Колосья пшенично-русых волос были убраны под нежную, словно пена морская, вуаль. Её глаза напоминали океан: они то играли волнистыми бликами радости, то в отрешённой задумчивости утихали и оборачивались невообразимой глубиной.
А потом Бриггса осенило: он вспомнил рождение сына, покупку лодки у какого-то странного жилистого дельца, ссору с Мэрион и отплытие в шторм. Фрегат наверняка поплыл тогда за хозяином, но оказался слишком стар и слаб, чтобы долго продержаться на воде...
Показались слёзы. Бриггс смотрел на кучерявого пса и думал о Фрегате. О том времени, что он провёл вдали от семьи. Он ничего не знал о судьбе своего сына или Мэрион, но догадывался, что они вряд ли уехали из родного города.
Спустя пару минут беспамятства, старик нерешительно направился к таверне, время от времени оглядываясь на пса.
С прежними мыслями старик вышел из таверны. Пёс подбежал к нему и, виляя хвостом, подал пару раз хрипловатый голос. Бриггс посмотрел на своего случайного попутчика и, наконец, рассмотрел его глаза: их взгляд был на удивление проницательным, в них, несмотря на возраст собаки, сохранялся молодой блеск. Пёс так смотрел на боцмана, будто давно его знал. Он ласково вилял хвостом и носом утыкался в ботинки Бриггса, вовсе не собираясь убегать или проявлять агрессию. Между стариком и собакой появилась какая-то связь. Такого чувства у боцмана не было с тех самых пор, как его Фрегат не доплыл до лодки. Старик долго сокрушался, искренне испытывал тоску, но никому этого не показывал. Так уж получилось, что мечты Бриггса обернулись против него.
Он шёл по остывшему песку, всё думая о необычном взгляде пса и о влиянии незнакомого ему животного на его поведение. А здоровяк так же покорно следовал за стариком, так же ласково и слегка неуклюже упираясь носом в его ботинки.
Наконец Бриггс решил, что ему пора отчаливать. Буря набирала силу, но это не особо его останавливало. Бриггс был хоть и достаточно осторожным, но в большей степени самонадеянным, как и многие опытные моряки, человеком. По его лодке было понятно, что у боцмана большой опыт как в бурях природных, так и в душевных. Только начал старик отвязывать свое суденышко, как пёс, до этого бывший таким спокойным и добродушным, начал рычать и чуть ли не бросаться на руку Бриггса! Шерсть взъерошилась ещё сильнее, сделав пса больше похожим на медведя, а уши в напряжении приподнялись и задрожали. Но в глазах собаки не было агрессии, он не хотел навредить новому другу. Но он был решительно настроен не пускать Бриггса в лодку. Он лаял в несколько громче и звонче, а в глазах появились…слёзы. Как мог случайно встреченный бродячий пёс так отреагировать? Он не мог знать Бриггса до его прибытия. Боцман опешил и в удивлении начал разговаривать с лохматым защитником
- Что же это с тобой, старина? Сначала совесть мою будишь, а теперь и в лодку не пускаешь! Эге, брат, так нельзя: не вставай между боцманом и его баркасом, иначе получишь за дерзость - Бриггс усмехнулся и принялся дальше отвязывать плотный канат.
Но пес не успокаивался. На каждом ослабленном витке троса он сильнее беспокоился, а слёзы уже брызгали на руки и лицо Бриггса. Старик развернулся и с раздражением посмотрел на собаку: на него смотрели очень знакомые, родные глаза. Пёс сел на мостик и стал вглядываться в глаза Бриггса. Боцман застыл в недоумении, переходящем в страх и глубокую тоску. Чужой пёс смотрел на него глазами его милого Фрегата! Нет, Бриггс не мог ошибаться: это был взгляд, каким на него мог смотреть лишь Фрегат...
- С-старина...- у старика пересохло в горле. Он не мог выдавить из себя ни звука, к горлу пристал ком. Бриггс мог лишь открыть в изумлении рот и ронять слёзы одну за другой. Собака всё так же сидела и смотрела на своего хозяина.
- Фрегат, э-это правда ты? Как же такое возможно? Хороший мой... Между тем шторм стал неистовствовать: ветер хлестал по волнам, выкручивал с корнем деревья; тучи сгрудились гигантским кольцом прямо вокруг лодки Бриггса; вода стала настолько буйной, что судно сразу же отбросило на пару десятков метров. Бриггс совсем забыл о том, что расслабил узлы, державшие его лодчонку. Но его это уже не тревожило. Он обнимал своего пса, укрывая его от ветра и бьющихся о препятствия волн. Внезапно недалеко от мостика сверкнула молния. Она ударила прямо по лодке и конечно же разбила её. Бриггс спохватился и, взяв пса на руки, метнулся прочь с мостка. Они нашли убежище в перевернутой набок большой рыбацкой шхуне. Там Бриггс усердно обсушивал шерсть собаки руками и курткой, теребил зверя за уши, обнимал и долго плакал.
Как произошло такое чудо - неизвестно. Возможно, любовь и преданность Фрегата были настолько глубоки, что он не смог успокоить свою душу не зная, что стало с его хозяином. Частичка Фрегата осталась в нашем мире, найдя новое воплощение. Этот пёс не был похож на первую собаку Бриггса внешне, но боцман все равно видел в его смиренном нраве и доверчивости своего великана.
- Вот это денек у меня выдался, хе-хе! А что касается тебя... Фрегат второй? Фрегатик? Нет! Ты ведь у меня особенный: у тебя его душа, но собственное сердце. Как насчёт...Грома? - рассуждал боцман
Услышав эту кличку, пёс басовито залаял, как бы одобряя выбор хозяина.
Буря утихла, волны успокоились. На слегка пенящейся зеленоватой глади воды показались обломки лодки Бриггса. Старик вздохнул несколько раз, но потом оглянулся на Грома и решил, что на всё судьба. Он приобрёл новую лодку, запасся всем необходимым на долгое плавание и усадил пса. Затем обернулся, поклонился городку, затем взглядом обратился к морю и поклонился ему. А после этих ритуалов он улыбнулся, набил трубку и достал вёсла.
Впереди у этого старого человека было множество приключений, но появилась у него и цель: найти Мэрион, попросить у неё прощения и повидаться с сыном. Наконец, он заговорил:
- Да, дружок, славно ты меня образумил! Ты прости, что я тогда вёл себя упрямей барана... Заварил я у тебя кашу, забыл совсем о своём настоящем счастье. Ну не дурак ли, а?
Собака вновь утвердительно залаяла. Бриггс засмеялся и устремил взгляд вперёд, мысленно строя маршрут и потихоньку работая вёслами…
Червонная Яна. Сумашечкин домик
- Где. Чертов. Галстук?! – шепотом прокричал папа.
Прокричал максимально тихо, потому что сестры и мама еще спали. Один я встал вместе с отцом, хотя мне то как раз некуда спешить. Десятилетняя школьная привычка вставать в такую рань исчезала только во время каникул, а двухнедельный карантин, судя по всему, не воспринимался моим телом, как отдых. Надеюсь, все-таки воспримет – у него для этого еще минимум месяц, если верить новостям.
- Ну что за дурдом? Все куда-то пропадает! – папа все еще бушевал по поводу галстука, на этот раз уже несколько громче.
Дурдом – это, пожалуй, наиболее полное определение того, что происходит в нашем доме из-за карантина. Каждый сходит с ума по-своему. Но я относительно спокойный обитатель нашей домашней «палаты номер шесть» - некий тихий сумасшедший в палате для буйных.
Папа, к слову, тоже редко выходит из себя – ему очень повезло с тем, что его не получится перевести на самоизоляцию, он всеми силами доказывает свою незаменимость на месте и очень переживает из-за того, что опаздывает. По секрету поделился со мной, что если не будет ходить куда-нибудь в течение дня, то точно сойдет с ума. Абсолютно ему верю и очень завидую.
По остальным членам семьи очень легко понять, как ведут себя люди даже после краткого заточения в своих квартирках с надоедающими родственниками, от которых никуда не убежать. Звери в тесных клетках сначала долго бросаются на прутья, пытаясь вырваться, потом тихо привыкают и даже начинают к ней привязываться. Но если зверей в клетке несколько, то к клетке они привыкают довольно быстро, а вот сородичей ненавидят до лютости. Также и у людей. Точь-в-точь. Правда, до ненависти, конечно, не доходит. А вот грызня за территорию становится очень ожесточенной и приобретает все более изощренные методы. Ванная большую часть дня занята старшей сестрой, которая способна часами выносить телефонному собеседнику мозг. Если ванная освобождается, то это значит, что сестра сломя голову бегает по квартире, ища человека, которому она сегодня еще не звонила. Недавно она поставила новый рекорд – переговорила со всеми, кого нашла в списке контактов. От скуки она даже попыталась взять книгу, но внезапно вспомнила о старой записной книжке, куда она раньше заносила все номера. С радостными криками она убежала рыться во всех шкафах. Найти не смогла. Снова впала в депрессию. Мама заварила ей чай с ромашкой, сестра довольно скоро заснула, а на завтрашний день у нее было достаточно свободных ушей, которые теперь, впрочем, она расходовала довольно бережно. Даже иногда между разговорами брала в руки ту книгу, которую уже начала читать. Хоть и осталась лежать на той же странице.
Младшая сестра пересмотрела все каналы с мультиками в первые три дня. Когда ей только сказали, что школа отменяется на неопределенное время, она со счастливыми визгами она ускакала к единственному в доме телевизору, рьяно охраняя пульт от всех, кто пытался покуситься на него. На второй день, поняв, что силой и хитростью канал переключить не удастся, семья была вынуждена смотреть только мультики. Я запомнил имена всех фей, принцесс, принцев и других обитателей волшебных государств. Мама сказала, что если это будет продолжаться весь карантин, то голова у нее станет такой же квадратной, как у одного из рыцарей из любимого мультика младшей сестры. Я заметил, что большинство современных мультиков уходят в жанр психоделического сюрреализма. Говорящие овощи. Бесконечный и жуткий смех каких-то свиней в конце каждой серии. Хорошо, что сестре быстро наскучило просиживать дни у телевизора, и она переключилась на рисование. Со страхом ждем, когда начнет рисовать смеющихся синих свиней верхом на говорящей картошке.
Вообще, самый мудрый человек в доме – это мама, потому что ко всем нашим сумасхождениям она относится со спокойствием слона. Единственное, что служит ей поводом для нервозности – несправедливость того, что ее оставили работать на дому, в то время как папа наслаждается роскошью походов на работу. Недавно сказала, что никогда до этого момента не думала, насколько человек нуждается в труде. Но она придумала, чем себя занять. Каждый день она заходит в Интернет, ищет наиболее доступные для нее хобби, и тут начинается самое интересное. Так как она у нас человек достаточно ответственный, к делу она подходит очень серьезно, даже если новое хобби не требует ничего, кроме небольших умений в этой сфере и обычных доступных материалов. Объясню на конкретном примере. Мама захотела научиться вязать. Неделю смотрела мастер-классы, не решаясь взять в руки крючок. Потом облазила все Интернет-магазины в поисках идеальной пряжи, идеального крючка и спиц. Долго и упорно вдохновлялась и мечтала, что когда-нибудь вязание станет делом всей ее жизни. Наконец, настал час икс. Вся семья собралась посмотреть на волнующее событие. Просидев со спицами около получаса, мама встала, жалобно посмотрела на нас и произнесла: «не мое». Семья разочарованно разошлась, а мама уже через несколько дней вновь искала ролики с обучением мастерству рисования на ткани. Папа хочет втихую забрать у нее ноутбук, до тех пор, пока она не успокоится. Но, думаю, что будет та же история, что и с пультом. Надеемся, что само пройдет.
Папа, наконец, нашел свой галстук и вышел. День обещал быть интересным.
Первой проснулась мама. С приходом карантина отпала необходимость воевать за ванную каждое утро, ведь все просыпались в разное время, но рефлекс остался – мама приспустила в ванную со скоростью реактивного самолета. На полпути, остановившись, посмотрела на пустую кухню и гостиную, и неспешно уже продолжила путь. Потом, приняв ванную и приготовив завтрак, пошла будить девчонок. Сестры вышли, потягиваясь и зевая. После общего завтрака борьба за территорию вновь проявила себя во всей красе. Единственный диван в гостиной заняли сестры, боровшиеся за пульт, мама захватила кухню, усевшись за столом с ноутбуком, и мне ничего не оставалось, кроме как уйти в комнату сестер и упасть на кровать, на которой было меньше плюшевых игрушек. Папа ругается, когда их становится слишком много, называя их пылесборниками. И теперь я понимаю почему.
Время до обеда прошло незаметно. Мы вновь уселись за одним столом. И тут я чихнул. А потом еще раз. И еще. Семья странно на меня посмотрела. Глаза младшей сестры округлились от ужаса. Старшая вдруг вспомнила, что сегодня именно меня отправили утром вынести мусор. Мама же взволнованно посмотрела сначала на меня, потом на сестер, видимо оценивая степень их гуманности по отношению к больному. Дальше все смешалось – крики сестер о том, что меня надо срочно изолировать, их же крики, что комнат и так мало, мамины вздохи и просьбы не нагнетать панику, зачитывание статей про симптомы ковида, звонки папе и бабушке, мои вялые возражения о том, что это всего лишь аллергия на пыль. В итоге, они решили изолировать меня в ванной, пока ситуация не разъясниться. Врачей решили пока не волновать – эти бедняги и так каждый день выслушивают бесконечные жалобы и просьбы из-за эпидемии. Наша соседка, мирная такая бабуля, вызывает скорую по три раза на дню, приписывая любое повышение давления «этим вашим новым вирусам», несмотря на то, что ей сто раз говорили о настоящих симптомах заболевания. Ну скучно человеку, что поделать.
А вот у нас и без врачей пока вполне весело. Сестры поставили швабру так, чтобы она упиралась в ручку ванной, и я не мог ее открыть. Я кричу им, что они бесчеловечные и жестокосердные истязательницы. Никогда не знал, что у нас в ванной лежит словарь синонимов. Беспощадные, невозвышенные личности.
Словарь мне быстро наскучил. Я попросил сестер принести мне телефон. Они долго совещались, потом извлекла откуда-то защитные перчатки и маски, младшая достала халат из набора доктора. Тщательно экипируясь, они не забывали повторять, что моя самоизоляция – благородный поступок во имя семьи. Но если ни слова о добровольности не было упомянуто, стоило засомневаться в действительности своего рыцарского поступка. По-моему, если бы рыцаря впихнули в пещеру с драконом, дав заранее заряженный миномет, и вынудили уничтожить бедную зверушку, то принцесса не оценила бы его великодушных порывов. В жизни принцессы обычно ведутся на животных, причем, чем страшнее объект, тем прочнее в итоге образуются связи. Ну, а я как раз сейчас похож на загнанного зверька, только вот нет царевны, которая будет меня жалеть. Ну и ладно. Телефон же мне все-таки передали.
Освободил меня только папа, который, вернувшись с работы, выслушал мою историю о пыльных игрушках. Было решено наказать сестер тем, что походы в магазин теперь переходили в обязанности старших – то есть мамы, папы и меня. Была создана строгая очередь, начиная с сегодняшнего дня, все было распланировано. Первым должен был идти папа. Все завистливо провожали его взглядами, ведь поход на улицу теперь стал для нас редкой возможностью взглянуть на мир за стенами квартиры. Мы ждали его в коридоре все это время. Я опасливо косился на сестер. Сестры косились на меня. Но чихать мне, к счастью, расхотелось теперь навсегда. Ожидание затягивалось. Наконец, мы услышали поворот ключей в замке. Тихо скрипнула дверь. Папа зашел. Теперь снова все дома. А у меня, кажется, уже не все.
- Где. Чертов. Галстук?! – шепотом прокричал папа.
Прокричал максимально тихо, потому что сестры и мама еще спали. Один я встал вместе с отцом, хотя мне то как раз некуда спешить. Десятилетняя школьная привычка вставать в такую рань исчезала только во время каникул, а двухнедельный карантин, судя по всему, не воспринимался моим телом, как отдых. Надеюсь, все-таки воспримет – у него для этого еще минимум месяц, если верить новостям.
- Ну что за дурдом? Все куда-то пропадает! – папа все еще бушевал по поводу галстука, на этот раз уже несколько громче.
Дурдом – это, пожалуй, наиболее полное определение того, что происходит в нашем доме из-за карантина. Каждый сходит с ума по-своему. Но я относительно спокойный обитатель нашей домашней «палаты номер шесть» - некий тихий сумасшедший в палате для буйных.
Папа, к слову, тоже редко выходит из себя – ему очень повезло с тем, что его не получится перевести на самоизоляцию, он всеми силами доказывает свою незаменимость на месте и очень переживает из-за того, что опаздывает. По секрету поделился со мной, что если не будет ходить куда-нибудь в течение дня, то точно сойдет с ума. Абсолютно ему верю и очень завидую.
По остальным членам семьи очень легко понять, как ведут себя люди даже после краткого заточения в своих квартирках с надоедающими родственниками, от которых никуда не убежать. Звери в тесных клетках сначала долго бросаются на прутья, пытаясь вырваться, потом тихо привыкают и даже начинают к ней привязываться. Но если зверей в клетке несколько, то к клетке они привыкают довольно быстро, а вот сородичей ненавидят до лютости. Также и у людей. Точь-в-точь. Правда, до ненависти, конечно, не доходит. А вот грызня за территорию становится очень ожесточенной и приобретает все более изощренные методы. Ванная большую часть дня занята старшей сестрой, которая способна часами выносить телефонному собеседнику мозг. Если ванная освобождается, то это значит, что сестра сломя голову бегает по квартире, ища человека, которому она сегодня еще не звонила. Недавно она поставила новый рекорд – переговорила со всеми, кого нашла в списке контактов. От скуки она даже попыталась взять книгу, но внезапно вспомнила о старой записной книжке, куда она раньше заносила все номера. С радостными криками она убежала рыться во всех шкафах. Найти не смогла. Снова впала в депрессию. Мама заварила ей чай с ромашкой, сестра довольно скоро заснула, а на завтрашний день у нее было достаточно свободных ушей, которые теперь, впрочем, она расходовала довольно бережно. Даже иногда между разговорами брала в руки ту книгу, которую уже начала читать. Хоть и осталась лежать на той же странице.
Младшая сестра пересмотрела все каналы с мультиками в первые три дня. Когда ей только сказали, что школа отменяется на неопределенное время, она со счастливыми визгами она ускакала к единственному в доме телевизору, рьяно охраняя пульт от всех, кто пытался покуситься на него. На второй день, поняв, что силой и хитростью канал переключить не удастся, семья была вынуждена смотреть только мультики. Я запомнил имена всех фей, принцесс, принцев и других обитателей волшебных государств. Мама сказала, что если это будет продолжаться весь карантин, то голова у нее станет такой же квадратной, как у одного из рыцарей из любимого мультика младшей сестры. Я заметил, что большинство современных мультиков уходят в жанр психоделического сюрреализма. Говорящие овощи. Бесконечный и жуткий смех каких-то свиней в конце каждой серии. Хорошо, что сестре быстро наскучило просиживать дни у телевизора, и она переключилась на рисование. Со страхом ждем, когда начнет рисовать смеющихся синих свиней верхом на говорящей картошке.
Вообще, самый мудрый человек в доме – это мама, потому что ко всем нашим сумасхождениям она относится со спокойствием слона. Единственное, что служит ей поводом для нервозности – несправедливость того, что ее оставили работать на дому, в то время как папа наслаждается роскошью походов на работу. Недавно сказала, что никогда до этого момента не думала, насколько человек нуждается в труде. Но она придумала, чем себя занять. Каждый день она заходит в Интернет, ищет наиболее доступные для нее хобби, и тут начинается самое интересное. Так как она у нас человек достаточно ответственный, к делу она подходит очень серьезно, даже если новое хобби не требует ничего, кроме небольших умений в этой сфере и обычных доступных материалов. Объясню на конкретном примере. Мама захотела научиться вязать. Неделю смотрела мастер-классы, не решаясь взять в руки крючок. Потом облазила все Интернет-магазины в поисках идеальной пряжи, идеального крючка и спиц. Долго и упорно вдохновлялась и мечтала, что когда-нибудь вязание станет делом всей ее жизни. Наконец, настал час икс. Вся семья собралась посмотреть на волнующее событие. Просидев со спицами около получаса, мама встала, жалобно посмотрела на нас и произнесла: «не мое». Семья разочарованно разошлась, а мама уже через несколько дней вновь искала ролики с обучением мастерству рисования на ткани. Папа хочет втихую забрать у нее ноутбук, до тех пор, пока она не успокоится. Но, думаю, что будет та же история, что и с пультом. Надеемся, что само пройдет.
Папа, наконец, нашел свой галстук и вышел. День обещал быть интересным.
Первой проснулась мама. С приходом карантина отпала необходимость воевать за ванную каждое утро, ведь все просыпались в разное время, но рефлекс остался – мама приспустила в ванную со скоростью реактивного самолета. На полпути, остановившись, посмотрела на пустую кухню и гостиную, и неспешно уже продолжила путь. Потом, приняв ванную и приготовив завтрак, пошла будить девчонок. Сестры вышли, потягиваясь и зевая. После общего завтрака борьба за территорию вновь проявила себя во всей красе. Единственный диван в гостиной заняли сестры, боровшиеся за пульт, мама захватила кухню, усевшись за столом с ноутбуком, и мне ничего не оставалось, кроме как уйти в комнату сестер и упасть на кровать, на которой было меньше плюшевых игрушек. Папа ругается, когда их становится слишком много, называя их пылесборниками. И теперь я понимаю почему.
Время до обеда прошло незаметно. Мы вновь уселись за одним столом. И тут я чихнул. А потом еще раз. И еще. Семья странно на меня посмотрела. Глаза младшей сестры округлились от ужаса. Старшая вдруг вспомнила, что сегодня именно меня отправили утром вынести мусор. Мама же взволнованно посмотрела сначала на меня, потом на сестер, видимо оценивая степень их гуманности по отношению к больному. Дальше все смешалось – крики сестер о том, что меня надо срочно изолировать, их же крики, что комнат и так мало, мамины вздохи и просьбы не нагнетать панику, зачитывание статей про симптомы ковида, звонки папе и бабушке, мои вялые возражения о том, что это всего лишь аллергия на пыль. В итоге, они решили изолировать меня в ванной, пока ситуация не разъясниться. Врачей решили пока не волновать – эти бедняги и так каждый день выслушивают бесконечные жалобы и просьбы из-за эпидемии. Наша соседка, мирная такая бабуля, вызывает скорую по три раза на дню, приписывая любое повышение давления «этим вашим новым вирусам», несмотря на то, что ей сто раз говорили о настоящих симптомах заболевания. Ну скучно человеку, что поделать.
А вот у нас и без врачей пока вполне весело. Сестры поставили швабру так, чтобы она упиралась в ручку ванной, и я не мог ее открыть. Я кричу им, что они бесчеловечные и жестокосердные истязательницы. Никогда не знал, что у нас в ванной лежит словарь синонимов. Беспощадные, невозвышенные личности.
Словарь мне быстро наскучил. Я попросил сестер принести мне телефон. Они долго совещались, потом извлекла откуда-то защитные перчатки и маски, младшая достала халат из набора доктора. Тщательно экипируясь, они не забывали повторять, что моя самоизоляция – благородный поступок во имя семьи. Но если ни слова о добровольности не было упомянуто, стоило засомневаться в действительности своего рыцарского поступка. По-моему, если бы рыцаря впихнули в пещеру с драконом, дав заранее заряженный миномет, и вынудили уничтожить бедную зверушку, то принцесса не оценила бы его великодушных порывов. В жизни принцессы обычно ведутся на животных, причем, чем страшнее объект, тем прочнее в итоге образуются связи. Ну, а я как раз сейчас похож на загнанного зверька, только вот нет царевны, которая будет меня жалеть. Ну и ладно. Телефон же мне все-таки передали.
Освободил меня только папа, который, вернувшись с работы, выслушал мою историю о пыльных игрушках. Было решено наказать сестер тем, что походы в магазин теперь переходили в обязанности старших – то есть мамы, папы и меня. Была создана строгая очередь, начиная с сегодняшнего дня, все было распланировано. Первым должен был идти папа. Все завистливо провожали его взглядами, ведь поход на улицу теперь стал для нас редкой возможностью взглянуть на мир за стенами квартиры. Мы ждали его в коридоре все это время. Я опасливо косился на сестер. Сестры косились на меня. Но чихать мне, к счастью, расхотелось теперь навсегда. Ожидание затягивалось. Наконец, мы услышали поворот ключей в замке. Тихо скрипнула дверь. Папа зашел. Теперь снова все дома. А у меня, кажется, уже не все.
Абаев Алексей. Тишина в библиотеке
-Ну как так можно?! Платить кто будет? Я? – плаксивым голосом, нараспев протянул директор провинциального театра Егор Степанович, или Степаныч, как его все называли, вытер лоб клетчатым платком и снова спрятал его в карман.
- Да что с ним церемониться? – просипел, вздувая на шее вены, лысоватый майор. – А если ружьё подобрал какой-нибудь бандит? Уволить к чертям! Но сначала ущерб пусть выплатит!
Виновник скандала молчал, сидя на табурете, изредка поглядывая из-под белёсых бровей то на Степаныча, то на нервно царапавшего протокол майора Арискина.
- Лет полных сколько?
- Мне?
- Ну не мне же!
- Тридцать пять,- неохотно ответил уже бывший театральный сторож.
- Пашка, Пашка…- закачал головой директор. – А ума-то не нажил.
Вообще-то, по паспорту он был Павлом, но все его звали не иначе, как Пашка. Откуда и когда появился в городке, сам не помнил. Больше всего на свете любил… мечтать. А о чём, не знал никто, даже его квартирная хозяйка. В комнате, которую она сдавала, раньше жил её сын, но он давно обзавёлся семьёй, дома появлялся редко, и теперь здесь ночевал щуплый, малорослый молчун Пашка.
К слову, увольнение было не первым: за последние несколько месяцев Пашка успел побыть дворником, продавцом ларька, школьным сторожем. Увольняли за ерунду, сказать стыдно: то метлу потеряет, то топор. Последний был принесён домой и оставлен у кровати, где лежал до тех пор, пока старушка, почитавшая Достоевского, не спрятала опасный предмет от беды подальше.
На счастье, работа нашлась быстро: неделю назад куда-то пропал библиотекарь. Многие говорили, что он просто сбежал из их забытого богом городка. Ходили слухи, что здесь хорошо скрываться от закона, неизвестно, что на плечами у человека, днями пропадающего за книгами. А старожилы поговаривали: «Нехорошее место эта библиотека. Церковь там до революции была, а теперь книжки. Грех!» Но Пашка, недолго думая, согласился. Не потому, что любил читать. Вовсе не поэтому. В библиотеке можно было мечтать. Здесь никто бы не подгонял, не говорил, что он мешается под ногами, не требовал сдачу, не шумел, не ругал последними словами. Тишина в библиотеке – это же счастье!
На следующее утро Пашка направился на работу. По дороге всё проверял карман: на месте ли старинный ключ с причудливой бородкой и резным кольцом, напоминающим голову не то льва, не то собаки. Это был не просто кусок штампованного металла, неприятно холодивший ладонь. Накануне Пашка не меньше часа мечтательно разглядывал его, представляя, в чьих руках он успел побывать.
Замочная скважина проглотила ключ, и тяжёлая дверь нехотя подалась. В комнате со сводчатым полотком царило утро. В воздухе витал едва уловимый сладко-пряный аромат. Книжные стеллажи напоминали людей в переполненном автобусе: одно резкое движение – и они, неуклюжие и заспанные, качнутся и повалятся на пол. На сероватых стенах в пыльных рамах портреты классиков. Под ними массивный тисовый стол с чернильницей и стул, на котором так быстро освоился Пашка.
Первый рабочий день, а за ним неделя прошли тихо. Никто не заглядывал в библиотеку. Местные обходили её стороной. Только однажды пришёл Арискин и предупредил: «Смотри, чтобы жалоб на тебя не поступало. А то у прежнего-то всё шум по ночам был. Ясно?» Пашка кивнул и возражать не стал: перспектива остаться без работы и копейки в кармане была нерадостной. Майор ушёл, хлопнув дверью, а новоиспечённый библиотекарь снова погрузился в думу, качаясь на стуле: «Живу зря, толку от меня никакого. А что, если…?» Ножка с треском надломилась, Пашка упал, пребольно ударившись затылком. Падая, скользнул взглядом по стене и успел заметить, что один из портретов подмигнул. «А что, если…?» - мелькнуло снова в Пашкиной голове. Потирая ушибленное место, задумавшийся о блестящей карьере писателя, он пролежал на боку ещё полчаса.
Пашка твёрдо решил стать писателем. Знаменитым. Пару месяцев спустя все книги в библиотеке был перечитаны, и начинающий прозаик, наполнив чернильницу до краёв, взялся за перо. Бессонная ночь, ещё одна. Но рассказ не выходил. Павел - от прежнего Пашки не осталось и следа – страдал, ему хотелось плакать. Хозяйка, видя его, бледного, с тоской в глазах, по-матерински журила: «Чего удумал? Брось ты эту затею - бумагу марать! Всё уж написано и без тебя». Но сдаваться намерения не было. Решил: «Не пойду сегодня домой, заночую здесь!»
Лунный свет заливал комнату, но стеллажей в ней не было. Она больше походила на гостиничный номер, роскошно обставленный. У большого зеркала стоял мужчина среднего роста и тщательно укладывал непокорную прядь соломенно-русых волос. Оглядев себя с ног до головы и, вероятно, неудовлетворённый видом собственной персоны, он стал бормотать: «Друг мой, друг мой, я очень и очень болен. Сам не знаю, откуда взялась эта боль». И вдруг заметил за спиной Павла. Ни секунды не раздумывая, незнакомец схватил свою трость и запустил в гостя, целясь прямо в переносицу. Послышался звон, осколки брызнули в стороны.Павел зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел, что стоит внутри круга, начерченного мелом на церковном полу. Леденящий душу холод пополз по спине сотней мурашек, когда сквозь стену в комнату влетел продолговатый ящик с девушкой. От её смеха, звенящего в ушах, мышцы сковало судорогой. Прошло несколько секунд, алтарь отворился по взмаху пера в руках остроносого господина, и жаром июльского солнца там вспыхнула печь. В её огне скрылась девушка, туда же отправились какие-то рукописи. Горящие пламенем глаза уставились на Павла: «Ты тоже, бездарность! В печь!»
В тот же миг обезумевший от страха библиотекарь перестал ощущать вес собственного тела и, пролетев сквозь пол, очутился между стеллажами. Лил дождь, стуча по железной крыше. Хотя с вечера на небе не было ни тучки ( это он прекрасно помнил). Водосточные трубы пели не то ноктюрн, не то реквием. Мысли путались в голове: «Да что же здесь творится?!» Всё ещё была ночь.
…За столом сидели трое и беседовали вполголоса о том, как тернист путь пишущего. Больше всех говорил господин с всклокоченной шевелюрой и бакенбардами, на его жилетке темнело кровавое пятно. Его внимательно слушал седовласый пожилой мужчина, у ног которого примостилась, положив морду на лапы, охотничья собака. А третий, с акктуратно выстриженной бородкой, напоминающей велосипедный руль, поглядывал на обоих и изредка добавлял слово. Спустя минут пятнадцать или больше - стрелки часов застыли – они сошлись в мнении, что хороший рассказ должен быть загадочным, как сон, в меру мистическим, с финалом метким, как выстрел.«Именно как выстрел! – воскликнул первый, залпом осушил чернильницу, вынул пулю из раны, зарядил пистолет и направил в сторону библиотекаря.
Павел зажмурился, но выстрел не раздался. Тишину нарушил мягкий голос седобородого: «Ну что ты его пугаешь? Он, кажется, способный». «Да, пожалуй», - заключил обладатель эспаньолки. Все трое подошли к Павлу, онемевшему от удивления, похлопали его по плечу, наказав на прощанье хранить тишину в библиотеке. Собака замяукала. Павел проснулся.
Пространство было заполнено полупрозрачным, точно акварельным, лёгким дыханием солнца. Трубы не шумели, но голова гудела. Всё стояло на своих местах: стол, чернильница, притом полная. А на стене висело потерянное ружьё, к прикладу которого была приклеена записка:
«Не стрелял. Прошу прощения.
Прозаический поэт, или Врач без пациентов, больше известный как Ч. без с.
P.S. Пиши, Павел. Только не забывай вычёркивать»
В тишине библиотеки, нарушаемой лишь скрипом пера, рождался рассказ. Портреты молча улыбались…
-Ну как так можно?! Платить кто будет? Я? – плаксивым голосом, нараспев протянул директор провинциального театра Егор Степанович, или Степаныч, как его все называли, вытер лоб клетчатым платком и снова спрятал его в карман.
- Да что с ним церемониться? – просипел, вздувая на шее вены, лысоватый майор. – А если ружьё подобрал какой-нибудь бандит? Уволить к чертям! Но сначала ущерб пусть выплатит!
Виновник скандала молчал, сидя на табурете, изредка поглядывая из-под белёсых бровей то на Степаныча, то на нервно царапавшего протокол майора Арискина.
- Лет полных сколько?
- Мне?
- Ну не мне же!
- Тридцать пять,- неохотно ответил уже бывший театральный сторож.
- Пашка, Пашка…- закачал головой директор. – А ума-то не нажил.
Вообще-то, по паспорту он был Павлом, но все его звали не иначе, как Пашка. Откуда и когда появился в городке, сам не помнил. Больше всего на свете любил… мечтать. А о чём, не знал никто, даже его квартирная хозяйка. В комнате, которую она сдавала, раньше жил её сын, но он давно обзавёлся семьёй, дома появлялся редко, и теперь здесь ночевал щуплый, малорослый молчун Пашка.
К слову, увольнение было не первым: за последние несколько месяцев Пашка успел побыть дворником, продавцом ларька, школьным сторожем. Увольняли за ерунду, сказать стыдно: то метлу потеряет, то топор. Последний был принесён домой и оставлен у кровати, где лежал до тех пор, пока старушка, почитавшая Достоевского, не спрятала опасный предмет от беды подальше.
На счастье, работа нашлась быстро: неделю назад куда-то пропал библиотекарь. Многие говорили, что он просто сбежал из их забытого богом городка. Ходили слухи, что здесь хорошо скрываться от закона, неизвестно, что на плечами у человека, днями пропадающего за книгами. А старожилы поговаривали: «Нехорошее место эта библиотека. Церковь там до революции была, а теперь книжки. Грех!» Но Пашка, недолго думая, согласился. Не потому, что любил читать. Вовсе не поэтому. В библиотеке можно было мечтать. Здесь никто бы не подгонял, не говорил, что он мешается под ногами, не требовал сдачу, не шумел, не ругал последними словами. Тишина в библиотеке – это же счастье!
На следующее утро Пашка направился на работу. По дороге всё проверял карман: на месте ли старинный ключ с причудливой бородкой и резным кольцом, напоминающим голову не то льва, не то собаки. Это был не просто кусок штампованного металла, неприятно холодивший ладонь. Накануне Пашка не меньше часа мечтательно разглядывал его, представляя, в чьих руках он успел побывать.
Замочная скважина проглотила ключ, и тяжёлая дверь нехотя подалась. В комнате со сводчатым полотком царило утро. В воздухе витал едва уловимый сладко-пряный аромат. Книжные стеллажи напоминали людей в переполненном автобусе: одно резкое движение – и они, неуклюжие и заспанные, качнутся и повалятся на пол. На сероватых стенах в пыльных рамах портреты классиков. Под ними массивный тисовый стол с чернильницей и стул, на котором так быстро освоился Пашка.
Первый рабочий день, а за ним неделя прошли тихо. Никто не заглядывал в библиотеку. Местные обходили её стороной. Только однажды пришёл Арискин и предупредил: «Смотри, чтобы жалоб на тебя не поступало. А то у прежнего-то всё шум по ночам был. Ясно?» Пашка кивнул и возражать не стал: перспектива остаться без работы и копейки в кармане была нерадостной. Майор ушёл, хлопнув дверью, а новоиспечённый библиотекарь снова погрузился в думу, качаясь на стуле: «Живу зря, толку от меня никакого. А что, если…?» Ножка с треском надломилась, Пашка упал, пребольно ударившись затылком. Падая, скользнул взглядом по стене и успел заметить, что один из портретов подмигнул. «А что, если…?» - мелькнуло снова в Пашкиной голове. Потирая ушибленное место, задумавшийся о блестящей карьере писателя, он пролежал на боку ещё полчаса.
Пашка твёрдо решил стать писателем. Знаменитым. Пару месяцев спустя все книги в библиотеке был перечитаны, и начинающий прозаик, наполнив чернильницу до краёв, взялся за перо. Бессонная ночь, ещё одна. Но рассказ не выходил. Павел - от прежнего Пашки не осталось и следа – страдал, ему хотелось плакать. Хозяйка, видя его, бледного, с тоской в глазах, по-матерински журила: «Чего удумал? Брось ты эту затею - бумагу марать! Всё уж написано и без тебя». Но сдаваться намерения не было. Решил: «Не пойду сегодня домой, заночую здесь!»
Лунный свет заливал комнату, но стеллажей в ней не было. Она больше походила на гостиничный номер, роскошно обставленный. У большого зеркала стоял мужчина среднего роста и тщательно укладывал непокорную прядь соломенно-русых волос. Оглядев себя с ног до головы и, вероятно, неудовлетворённый видом собственной персоны, он стал бормотать: «Друг мой, друг мой, я очень и очень болен. Сам не знаю, откуда взялась эта боль». И вдруг заметил за спиной Павла. Ни секунды не раздумывая, незнакомец схватил свою трость и запустил в гостя, целясь прямо в переносицу. Послышался звон, осколки брызнули в стороны.Павел зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел, что стоит внутри круга, начерченного мелом на церковном полу. Леденящий душу холод пополз по спине сотней мурашек, когда сквозь стену в комнату влетел продолговатый ящик с девушкой. От её смеха, звенящего в ушах, мышцы сковало судорогой. Прошло несколько секунд, алтарь отворился по взмаху пера в руках остроносого господина, и жаром июльского солнца там вспыхнула печь. В её огне скрылась девушка, туда же отправились какие-то рукописи. Горящие пламенем глаза уставились на Павла: «Ты тоже, бездарность! В печь!»
В тот же миг обезумевший от страха библиотекарь перестал ощущать вес собственного тела и, пролетев сквозь пол, очутился между стеллажами. Лил дождь, стуча по железной крыше. Хотя с вечера на небе не было ни тучки ( это он прекрасно помнил). Водосточные трубы пели не то ноктюрн, не то реквием. Мысли путались в голове: «Да что же здесь творится?!» Всё ещё была ночь.
…За столом сидели трое и беседовали вполголоса о том, как тернист путь пишущего. Больше всех говорил господин с всклокоченной шевелюрой и бакенбардами, на его жилетке темнело кровавое пятно. Его внимательно слушал седовласый пожилой мужчина, у ног которого примостилась, положив морду на лапы, охотничья собака. А третий, с акктуратно выстриженной бородкой, напоминающей велосипедный руль, поглядывал на обоих и изредка добавлял слово. Спустя минут пятнадцать или больше - стрелки часов застыли – они сошлись в мнении, что хороший рассказ должен быть загадочным, как сон, в меру мистическим, с финалом метким, как выстрел.«Именно как выстрел! – воскликнул первый, залпом осушил чернильницу, вынул пулю из раны, зарядил пистолет и направил в сторону библиотекаря.
Павел зажмурился, но выстрел не раздался. Тишину нарушил мягкий голос седобородого: «Ну что ты его пугаешь? Он, кажется, способный». «Да, пожалуй», - заключил обладатель эспаньолки. Все трое подошли к Павлу, онемевшему от удивления, похлопали его по плечу, наказав на прощанье хранить тишину в библиотеке. Собака замяукала. Павел проснулся.
Пространство было заполнено полупрозрачным, точно акварельным, лёгким дыханием солнца. Трубы не шумели, но голова гудела. Всё стояло на своих местах: стол, чернильница, притом полная. А на стене висело потерянное ружьё, к прикладу которого была приклеена записка:
«Не стрелял. Прошу прощения.
Прозаический поэт, или Врач без пациентов, больше известный как Ч. без с.
P.S. Пиши, Павел. Только не забывай вычёркивать»
В тишине библиотеки, нарушаемой лишь скрипом пера, рождался рассказ. Портреты молча улыбались…
Гребенюков Ростислав. Вдали от дома
За тысячи миль от дома. От родных и близких, которые всё ждут. От привычного надоедливого шума городов. От обычной мирской суеты и человеческого существования. Лишь размеренный, неторопливый, но давно не гипнотизирующий полёт по холодной бескрайней пустыне. Она сияет сотнями бриллиантов, тысячами. Мерцает она сущностью своей изнутри. Манит она людей к себе, мол только потянись - всё твоё.
Забавляют её люди в их вечной гонке без победителей. Что они – жалкие песчинки сделают против неё. Лишь жалкая точка их планетка на карте её бескрайнего тела. А они рвутся с неё в своих коробочках, стремятся покорить вершину не доступную порой и смельчакам. Ведь от большой смелости подчас совершаются большие глупости.
Но не глупостью ли является их безумное рвение к манящей свободе. Как рвётся глупый бык на скотобойню, так и люди рвутся с земли за безграничной свободой. И вот посреди бескрайнего вакуума ещё один глупец летел в своей коробочке, считая, что ничто ему за металлом этих стен и вовсе не грозит. Но был он в этой жестянке, как в мыльном пузыре и вселенная, как малое дитя мечтало только о том, что бы лопнуть его и поглотить в себе этот комочек самонадеянности.
Он был один в этом бескрайнем космосе, далеко от дома. Вот уже четвёртый год как он бороздит нескончаемое море. Да, он долетел до звёзд, достал одну из них и лететь бы ему домой хвастаться дочери о том, как ярко блестят они, эти точечки в небе, какие они на самом деле огромные и что настанет момент, когда все люди смогут их увидеть, как смог он. Но нет.
Он застрял там без надежды увидеть когда- либо снова тот родной голубой шарик. И тяготимый тоской одиночества трепещет он при виде каждого летящего мимо камешка и с горя он видит в нём Землю, он видит там город, в котором есть дом, где его ждут и где он всем нужен. Но лишь мгновение длится сладостная эйфория невесомого виденья, сменяет её та депрессия, что преследует его вот уже четыре года, не оставляя его и во снах.
Она как невидимый дух стояла, отгоняя всю радость и отгораживая счастье от него призрачным щитом. И воздух в том куске металла, что он теперь звал своим домом, был полностью пропитан ею. Она была повсюду. Заполняла своею чернотою и тяжестью каждый сантиметр, каждый миллиметр его свободного пространства. То была бомба, страшнее всего ядерного арсенала мира и попади к людям, она убила бы всё живое куда страшнее. Всё заполонила бы её странная меланхоличность смерти, когда даже самая добрая душа станет черствее прошлогоднего хлеба и суше всех пустынь мира.
Но тот добродушный, одинокий космонавт не давал ей выйти, держал в себе, поглощал её, спасая всех. Он надеялся, что ни один больше мужчина не отправится в цапкие когти Вселенной. И беззвучный возглас, нёсся, сокрушая на пути своём всё, что помешало бы ему. Это был крик о помощи, уловленный маленькой бабочкой на юге Аризоны и перенесённый через всё живое в уши самой матери Земли, а от неё по путеводным звёздам прямо в сердце вселенной. И ровно через сорок дней тот одинокий космонавт, обретший счастье, вернулся домой к своим родным. И уже объяснял дочурке, какие на самом деле звёзды большие…
За тысячи миль от дома. От родных и близких, которые всё ждут. От привычного надоедливого шума городов. От обычной мирской суеты и человеческого существования. Лишь размеренный, неторопливый, но давно не гипнотизирующий полёт по холодной бескрайней пустыне. Она сияет сотнями бриллиантов, тысячами. Мерцает она сущностью своей изнутри. Манит она людей к себе, мол только потянись - всё твоё.
Забавляют её люди в их вечной гонке без победителей. Что они – жалкие песчинки сделают против неё. Лишь жалкая точка их планетка на карте её бескрайнего тела. А они рвутся с неё в своих коробочках, стремятся покорить вершину не доступную порой и смельчакам. Ведь от большой смелости подчас совершаются большие глупости.
Но не глупостью ли является их безумное рвение к манящей свободе. Как рвётся глупый бык на скотобойню, так и люди рвутся с земли за безграничной свободой. И вот посреди бескрайнего вакуума ещё один глупец летел в своей коробочке, считая, что ничто ему за металлом этих стен и вовсе не грозит. Но был он в этой жестянке, как в мыльном пузыре и вселенная, как малое дитя мечтало только о том, что бы лопнуть его и поглотить в себе этот комочек самонадеянности.
Он был один в этом бескрайнем космосе, далеко от дома. Вот уже четвёртый год как он бороздит нескончаемое море. Да, он долетел до звёзд, достал одну из них и лететь бы ему домой хвастаться дочери о том, как ярко блестят они, эти точечки в небе, какие они на самом деле огромные и что настанет момент, когда все люди смогут их увидеть, как смог он. Но нет.
Он застрял там без надежды увидеть когда- либо снова тот родной голубой шарик. И тяготимый тоской одиночества трепещет он при виде каждого летящего мимо камешка и с горя он видит в нём Землю, он видит там город, в котором есть дом, где его ждут и где он всем нужен. Но лишь мгновение длится сладостная эйфория невесомого виденья, сменяет её та депрессия, что преследует его вот уже четыре года, не оставляя его и во снах.
Она как невидимый дух стояла, отгоняя всю радость и отгораживая счастье от него призрачным щитом. И воздух в том куске металла, что он теперь звал своим домом, был полностью пропитан ею. Она была повсюду. Заполняла своею чернотою и тяжестью каждый сантиметр, каждый миллиметр его свободного пространства. То была бомба, страшнее всего ядерного арсенала мира и попади к людям, она убила бы всё живое куда страшнее. Всё заполонила бы её странная меланхоличность смерти, когда даже самая добрая душа станет черствее прошлогоднего хлеба и суше всех пустынь мира.
Но тот добродушный, одинокий космонавт не давал ей выйти, держал в себе, поглощал её, спасая всех. Он надеялся, что ни один больше мужчина не отправится в цапкие когти Вселенной. И беззвучный возглас, нёсся, сокрушая на пути своём всё, что помешало бы ему. Это был крик о помощи, уловленный маленькой бабочкой на юге Аризоны и перенесённый через всё живое в уши самой матери Земли, а от неё по путеводным звёздам прямо в сердце вселенной. И ровно через сорок дней тот одинокий космонавт, обретший счастье, вернулся домой к своим родным. И уже объяснял дочурке, какие на самом деле звёзды большие…
Мальцев Терентий. Тишина в библиотеке. Зарисовки на тему…
Почему люди читают книги? Чтобы на время забыться, сбежать от себя. Хорошая книга заглушает твой внутренний голос. Она как бы берёт управление на себя. Ты погружаешься в книгу – и освобождаешься от своих собственных переживаний и мыслей и проникаешься мыслями автора. Ты как будто выходишь из своего тела и становишься кем-то другим. Но единственное, что может помочь тебе в этом - это тишина, да именно она. Ведь только в тишине ты можешь полностью погрузиться в чтение и увидеть то, что описывает автор, почувствовать то, что чувствуют герои и даже услышать то, что они слышат. Чтобы это доказать, я расскажу две истории о разных людях из разных времен. И вы сравните, как лучше можно прочувствовать их: в тишине или нет.
***
1. «Предсмертный вздох»
Октябрь 1915 года, окраина Белграда, Сербия, рядовой 10-ого пехотного полка Александр Йованович
Вот уже больше месяца мы обороняли Белград, вот уже больше месяца атаки немецко-австрийских войск заканчивались провалами, но теперь расстановка сил поменялась. Войскам Центральных держав удалось форсировать Дунай и закрепиться, что было просто ужасно для нас. Они уже были на подступах к "Белому Городу" и моральный дух солдат упал. Все понимали, что город, который был символом всей Сербии придётся оставить, но мы не собирались это делать без боя. И вот перед последней для многих атакой к нам - бойцам защищавшим Белград обратился майор Гаврилович :
- Војници, тачно у 3 часа непријатељ се има разбити вашим силним јуришом, разнети вашим бомбама и бајонетима. Образ Београда, наше престонице, има да буде светао.
- Војници!
- Јунаци!
- Врховна Команда избрисала је наш пук из свог бројног стања, наш пук је жртвован за част Отаџбине и Београда.
- Ви немате више да бринете за ваше животе који више не постоје.
- Зато напред у славу! За Краља и Отаџбину!
- Живео Краљ! Живео Београд!".
("Солдаты, ровно в три часа дня неприятель должен быть разбит вашей стремительной атакой, уничтожен вашими гранатами и штыками. Образ Белграда, нашей столицы, должен быть светлым.
- Воины!
- Герои!
- Верховное командование вычеркнуло наш полк из числа войск. Нашим полком пожертвовали ради чести Белграда и Отечества. Вы можете больше не беспокоиться за ваши жизни, они больше не существуют. Поэтому вперёд, во славу! За короля и Отечество!
- Да здравствует король, да здравствует Белград!")
И мы пошли в бой, но перед этим прикололи на мундиры цветы из цветочной лавки по соседству. Мы понимали, что эта атака ничего не решит, мы понимали, что многие погибнут, мы понимали, что Белград нам не удержать, но мы пытались, ведь пока жив Белград - жива и Сербия!
2. «Рождество среди войны»
Декабрь 1915года, маленький городок во Фландрии.
Однажды, прекрасным зимним днём, когда весь город ещё спал, в небе появился аэроплан, к хвосту, которого была привязана надпись по-французски: "Joyeux Noël!" (С Рождеством!). Наш командир объяснил нам, что началось рождественское перемирие. После этого в нашем взводе только и слышалось: "Слава Богу, наконец-то я высплюсь!", "Неужели хотя бы пару дней без артобстрела!" Все были рады. По договору с немецким командованием мы могли безопасно перемещаться по нейтральной полосе и без оружия находиться около немецких окопов. В свою очередь немцы обязались выполнять те же правила.
После ноябрьского наступления и предшествующего ему артобстрела в моём взводе осталось, включая меня, четыре человека. Командир нашей роты Анри Петен - однофамилец одного из наших командующих Филиппа Петена сказал, что мы, доложив ему, можем выходить из окопов. Посовещавшись с ребятами из нашего и других взводов, мы решили, что пойдём в канун Рождества. Дни в ожидании праздника были прекрасны - не было боязни за свою жизнь и можно было поспать, не страдая от дикого шума артобстрела. В первые дни из любого конца окопа можно было услышать дружный храп. И вот наконец-то долгожданный день Рождества - ни в наших, ни в немецких окопах не осталось практически никого. Так как многие из наших умели бегло говорить по-немецки, а многие немцы кое-как, но могли говорить по-французски или хотя бы по-английски, то мы могли общаться друг с другом. Кто-то пил и ел, кто-то пел рождественские песни, а кто-то просто наслаждался мирной жизнью.
Позже я познакомился с Гансом - обычным рядовым, которого сюда перебросили около двух месяцев назад. До войны он жил с семьёй во Франции и потому неплохо говорил по-французски. Он, как и я, как и многие другие солдаты, терпеть не мог политику. Мы рассуждали о простых вещах и, казалось бы, всё было хорошо. Конечно, в глубине души я понимал, что через несколько дней, когда закончится перемирие, мы снова будем врагами, стремящимися убить. Мы будем забрасывать друг друга сотнями и тысячами снарядов, и скорее всего и он, и я скоро погибнем во время очередного самоубийственного штурма окопов. Такие мысли были у меня в голове, но я старался не думать об этом и просто наслаждаться этим днём.
3. «Все на Берлин!»
Апрель - май 1945 года, Берлин, Германия,
мл. сержант Дмитрий Петренко, 150-ая стрелковая дивизия, 3-я ударная армия, 1-ый Белорусский фронт
30 апреля
Нам с парнями выпала честь первыми штурмовать главные ворота рейхстага. Наши танки вместе с артиллерией пробили бреши как в самом здании, так и в немецких позициях перед ним. То, что происходило после того, как мы вошли внутрь, было невозможно описать – немцы, как фанатики, дрались буквально зубами: весь первый этаж был усеян минами и пулемётными точками, но всё же к вечеру мы его (первый этаж) взяли. Мой сослуживец Чернов в своём дневнике написал такие строчки:
"Пред нами врата на Берлин.
Там, где восседает тиран!
Шесть тысяч железных машин!
Мы ими пойдем на таран!
Под залпы орудий - вперед!
В последнее логово зла.
Нацисты ответят за все!
Поломаны крылья орла!" -
Конечно, никто, скорее всего, не услышит их, но они ещё больше заставляли нас верить в Великую Победу!
Май
Ранним утром в день Первомая над рейхстагом был поднят наш штурмовой флаг! А Чернов во время перерыва между боями продолжил писать:
"Цена миллионов смертей, закопанных тел в целину
Оплачена жизнями тех, кто развязал эту войну.
И всей страною в слезах мы вспомним разрушенный Брест.
С лица земли стерли нацизм, разломлен изогнутый крест!"
Но бои за Рейхстаг продолжались ещё около суток: немцы не хотели сдаваться и буквально, как сумасшедшие, бросались на нас. И наконец, Рейхстаг захвачен - мы победили, и Чернов написал:
"Смерть, страх, зло средь руин!
Марш в бой, все на Берлин!"
***
И вот, я сижу и думаю обо всём этом и понимаю, что в моей жизни есть много примеров тому, что тишина - лучший друг понимания. Однажды я читал книгу Олега Михайлова "Суворов". Я читал её в школе, я читал её в автобусе, я читал её на улице, и мне постоянно приходилось по два, по три, а то и по пять раз перечитывать те моменты, во время прочтения которых я отвлекался. Я не мог понять, о чём идёт речь, я не мог понять, что думают персонажи. Как оказалось, всё это из-за того, что я читал её в шумных местах, где я не мог сосредоточиться на чтении. Когда я попробовал читать эту книгу в домашней тишине, мне стало намного проще запоминать прочитанное, понимать смысл всего происходящего на бумаге и представлять себе полную картину. Я слышал высказывание: "Тишина — это лучший друг. Проверенный. Ей от тебя ничего не нужно. Она просто сидит рядом, заряжает покоем. Только не перепутай тишину с молчанием". И я считаю, что это правда. Тишина библиотеки, что может быть лучше?
Почему люди читают книги? Чтобы на время забыться, сбежать от себя. Хорошая книга заглушает твой внутренний голос. Она как бы берёт управление на себя. Ты погружаешься в книгу – и освобождаешься от своих собственных переживаний и мыслей и проникаешься мыслями автора. Ты как будто выходишь из своего тела и становишься кем-то другим. Но единственное, что может помочь тебе в этом - это тишина, да именно она. Ведь только в тишине ты можешь полностью погрузиться в чтение и увидеть то, что описывает автор, почувствовать то, что чувствуют герои и даже услышать то, что они слышат. Чтобы это доказать, я расскажу две истории о разных людях из разных времен. И вы сравните, как лучше можно прочувствовать их: в тишине или нет.
***
1. «Предсмертный вздох»
Октябрь 1915 года, окраина Белграда, Сербия, рядовой 10-ого пехотного полка Александр Йованович
Вот уже больше месяца мы обороняли Белград, вот уже больше месяца атаки немецко-австрийских войск заканчивались провалами, но теперь расстановка сил поменялась. Войскам Центральных держав удалось форсировать Дунай и закрепиться, что было просто ужасно для нас. Они уже были на подступах к "Белому Городу" и моральный дух солдат упал. Все понимали, что город, который был символом всей Сербии придётся оставить, но мы не собирались это делать без боя. И вот перед последней для многих атакой к нам - бойцам защищавшим Белград обратился майор Гаврилович :
- Војници, тачно у 3 часа непријатељ се има разбити вашим силним јуришом, разнети вашим бомбама и бајонетима. Образ Београда, наше престонице, има да буде светао.
- Војници!
- Јунаци!
- Врховна Команда избрисала је наш пук из свог бројног стања, наш пук је жртвован за част Отаџбине и Београда.
- Ви немате више да бринете за ваше животе који више не постоје.
- Зато напред у славу! За Краља и Отаџбину!
- Живео Краљ! Живео Београд!".
("Солдаты, ровно в три часа дня неприятель должен быть разбит вашей стремительной атакой, уничтожен вашими гранатами и штыками. Образ Белграда, нашей столицы, должен быть светлым.
- Воины!
- Герои!
- Верховное командование вычеркнуло наш полк из числа войск. Нашим полком пожертвовали ради чести Белграда и Отечества. Вы можете больше не беспокоиться за ваши жизни, они больше не существуют. Поэтому вперёд, во славу! За короля и Отечество!
- Да здравствует король, да здравствует Белград!")
И мы пошли в бой, но перед этим прикололи на мундиры цветы из цветочной лавки по соседству. Мы понимали, что эта атака ничего не решит, мы понимали, что многие погибнут, мы понимали, что Белград нам не удержать, но мы пытались, ведь пока жив Белград - жива и Сербия!
2. «Рождество среди войны»
Декабрь 1915года, маленький городок во Фландрии.
Однажды, прекрасным зимним днём, когда весь город ещё спал, в небе появился аэроплан, к хвосту, которого была привязана надпись по-французски: "Joyeux Noël!" (С Рождеством!). Наш командир объяснил нам, что началось рождественское перемирие. После этого в нашем взводе только и слышалось: "Слава Богу, наконец-то я высплюсь!", "Неужели хотя бы пару дней без артобстрела!" Все были рады. По договору с немецким командованием мы могли безопасно перемещаться по нейтральной полосе и без оружия находиться около немецких окопов. В свою очередь немцы обязались выполнять те же правила.
После ноябрьского наступления и предшествующего ему артобстрела в моём взводе осталось, включая меня, четыре человека. Командир нашей роты Анри Петен - однофамилец одного из наших командующих Филиппа Петена сказал, что мы, доложив ему, можем выходить из окопов. Посовещавшись с ребятами из нашего и других взводов, мы решили, что пойдём в канун Рождества. Дни в ожидании праздника были прекрасны - не было боязни за свою жизнь и можно было поспать, не страдая от дикого шума артобстрела. В первые дни из любого конца окопа можно было услышать дружный храп. И вот наконец-то долгожданный день Рождества - ни в наших, ни в немецких окопах не осталось практически никого. Так как многие из наших умели бегло говорить по-немецки, а многие немцы кое-как, но могли говорить по-французски или хотя бы по-английски, то мы могли общаться друг с другом. Кто-то пил и ел, кто-то пел рождественские песни, а кто-то просто наслаждался мирной жизнью.
Позже я познакомился с Гансом - обычным рядовым, которого сюда перебросили около двух месяцев назад. До войны он жил с семьёй во Франции и потому неплохо говорил по-французски. Он, как и я, как и многие другие солдаты, терпеть не мог политику. Мы рассуждали о простых вещах и, казалось бы, всё было хорошо. Конечно, в глубине души я понимал, что через несколько дней, когда закончится перемирие, мы снова будем врагами, стремящимися убить. Мы будем забрасывать друг друга сотнями и тысячами снарядов, и скорее всего и он, и я скоро погибнем во время очередного самоубийственного штурма окопов. Такие мысли были у меня в голове, но я старался не думать об этом и просто наслаждаться этим днём.
3. «Все на Берлин!»
Апрель - май 1945 года, Берлин, Германия,
мл. сержант Дмитрий Петренко, 150-ая стрелковая дивизия, 3-я ударная армия, 1-ый Белорусский фронт
30 апреля
Нам с парнями выпала честь первыми штурмовать главные ворота рейхстага. Наши танки вместе с артиллерией пробили бреши как в самом здании, так и в немецких позициях перед ним. То, что происходило после того, как мы вошли внутрь, было невозможно описать – немцы, как фанатики, дрались буквально зубами: весь первый этаж был усеян минами и пулемётными точками, но всё же к вечеру мы его (первый этаж) взяли. Мой сослуживец Чернов в своём дневнике написал такие строчки:
"Пред нами врата на Берлин.
Там, где восседает тиран!
Шесть тысяч железных машин!
Мы ими пойдем на таран!
Под залпы орудий - вперед!
В последнее логово зла.
Нацисты ответят за все!
Поломаны крылья орла!" -
Конечно, никто, скорее всего, не услышит их, но они ещё больше заставляли нас верить в Великую Победу!
Май
Ранним утром в день Первомая над рейхстагом был поднят наш штурмовой флаг! А Чернов во время перерыва между боями продолжил писать:
"Цена миллионов смертей, закопанных тел в целину
Оплачена жизнями тех, кто развязал эту войну.
И всей страною в слезах мы вспомним разрушенный Брест.
С лица земли стерли нацизм, разломлен изогнутый крест!"
Но бои за Рейхстаг продолжались ещё около суток: немцы не хотели сдаваться и буквально, как сумасшедшие, бросались на нас. И наконец, Рейхстаг захвачен - мы победили, и Чернов написал:
"Смерть, страх, зло средь руин!
Марш в бой, все на Берлин!"
***
И вот, я сижу и думаю обо всём этом и понимаю, что в моей жизни есть много примеров тому, что тишина - лучший друг понимания. Однажды я читал книгу Олега Михайлова "Суворов". Я читал её в школе, я читал её в автобусе, я читал её на улице, и мне постоянно приходилось по два, по три, а то и по пять раз перечитывать те моменты, во время прочтения которых я отвлекался. Я не мог понять, о чём идёт речь, я не мог понять, что думают персонажи. Как оказалось, всё это из-за того, что я читал её в шумных местах, где я не мог сосредоточиться на чтении. Когда я попробовал читать эту книгу в домашней тишине, мне стало намного проще запоминать прочитанное, понимать смысл всего происходящего на бумаге и представлять себе полную картину. Я слышал высказывание: "Тишина — это лучший друг. Проверенный. Ей от тебя ничего не нужно. Она просто сидит рядом, заряжает покоем. Только не перепутай тишину с молчанием". И я считаю, что это правда. Тишина библиотеки, что может быть лучше?
Куслин Илья. Новая жизнь Николы
Давным-давно человек приручил волка, а после очень дорожил своим одомашненным питомцем, который приносил так много пользы. Конечно, в наше время домашние животные не являются подспорьем в нелёгком процессе выживания и добыче пищи. Но они по-прежнему отличные друзья для нас… К сожалению, верные веками собаки всё чаще оказываются на улице, за ненадобностью выкинутые туда нерадивыми хозяевами. Что же они делают там? Борются за свою жизнь!
Начало.
Хозяева у пса Николы появились очень рано, ещё когда он был молочным слепым щенком. Он быстро привык к своей новой семье, открыл каждому из её членов – маме, ребёнку и папе-своё преданное сердце. Однако время шло, пёс взрослел, а хозяева всё чаще и чаще задерживались где-то, а один раз и вовсе не вернулись. За их ребёнком, беспокойно ждавшим родителей, пришли другие взрослые, Николу они тоже хотели забрать, но он спрятался, да так и не был найден. С этого момента пёс остался совсем один. Целью его существования отныне стало желание найти своих хозяев, ведь жить на улице он совершенно не умел. Да и тоску в душе было не унять…
Друг?
Прошло уже несколько месяцев, но цель – найти свою семью – так и не была достигнута. Николина когда-то гладкая блестящая шёрстка начала скатываться в неопрятные клубки, а от грязи она потеряла свой насыщенный каштановый цвет. Люди обходили его стороной, а кое-кто так и вовсе замахивался на пса. Однажды по осени, дрожа от холода, Никола свернул в узкий переулок, надеясь найти там хоть какое-нибудь укрытие от моросившего навязчивого дождя. Он угнездился на крыльце какой-то крохотной деревянной сараюшки, как можно плотнее сжался в комок и уснул. Вдруг пёс вздрогнул от неожиданности: над ним, чуть подавшись вперёд, стоял какой-то высокий человек. Спросонок неуклюже Никола вскочил, бросился наутёк, но поскользнулся на каком-то некстати подвернувшемся камне, пискнул от боли и с ужасом посмотрел на подходившего великана. Тот поднял руку для размаха…но, к удивлению Николы, его рука, густо покрытая морщинами и царапинами, аккуратно опустилась на собачью голову и принялась гладить. Человек прогудел:
- Что, бедолага, нашёл родственную душу? Ну, валяй, будем жить вместе…
С этого момента Никола начал жить вместе с этим бродягой. Он по-прежнему каждый день бегал к своему бывшему дому, проверял: не вернулись ли его хозяева? Но теперь он всегда возвращался к своему «сожителю».
Друг!
Со временем пёс привык к своему знакомому и сблизился с ним. В один из длинных вечеров старик неожиданно начал говорить, обращаясь вроде бы к Николе, но глядя куда-то за него:
- Когда, Дружок, я был военным, служил достойно, вёл честную жизнь. Всё у меня было: семья, дом, любимая работа, да и денег нам хватало. Дочка росла, и, казалось, всё в жизнь отлично. Но постепенно всё изменилось, да так, что жизнь моя рухнула: сначала погиб командир роты, где я служил, роту расформировали, дом мой сгорел, а самое ужасное – в том пожаре погибла моя единственная доченька… После этого я не смог собраться силами и снова пойти служить. Жена (её можно понять) меня покинула. Но, спасибо военной выучке, я не спился, не погряз в вечной тоске, не пал духом окончательно. Вот, тружусь помаленьку. Ладно, что ж это я разнюнился… Жаль, Дружок, ты меня не понимаешь…
Он повернулся к Николе, замершему и внимательно глядевшему на него:
- Думаю, Господь не просто так привёл тебя к моему жилищу. Будем выживать вместе, друг.
И Никола впервые за долгое время шевельнул хвостом.
Новая жизнь.
Шли дни, зима, которая в этом году была на удивление тёплой, подходила к своему концу. Дом, в котором Никола был так счастлив, по-прежнему пустовал, но пёс не хотел признавать факт крушения своей надежды. Добрый бедняк, к которому он каждый вечер возвращался на ночлег, становился всё ближе и родней. Конечно, такой хозяин не мог обеспечить Николе сытую и спокойную жизнь, но он честно делил с псом даже краюху чёрствого хлеба, часто трепал его жёсткой рукой по голове, и тот чувствовал себя почти в безопасности.
И вот однажды Никола проснулся и… никуда не пошёл, чем удивил своего нового хозяина.
Отныне жизни их - Человека и доверившегося ему пса - были связаны, а дом стал общим.
Давным-давно человек приручил волка, а после очень дорожил своим одомашненным питомцем, который приносил так много пользы. Конечно, в наше время домашние животные не являются подспорьем в нелёгком процессе выживания и добыче пищи. Но они по-прежнему отличные друзья для нас… К сожалению, верные веками собаки всё чаще оказываются на улице, за ненадобностью выкинутые туда нерадивыми хозяевами. Что же они делают там? Борются за свою жизнь!
Начало.
Хозяева у пса Николы появились очень рано, ещё когда он был молочным слепым щенком. Он быстро привык к своей новой семье, открыл каждому из её членов – маме, ребёнку и папе-своё преданное сердце. Однако время шло, пёс взрослел, а хозяева всё чаще и чаще задерживались где-то, а один раз и вовсе не вернулись. За их ребёнком, беспокойно ждавшим родителей, пришли другие взрослые, Николу они тоже хотели забрать, но он спрятался, да так и не был найден. С этого момента пёс остался совсем один. Целью его существования отныне стало желание найти своих хозяев, ведь жить на улице он совершенно не умел. Да и тоску в душе было не унять…
Друг?
Прошло уже несколько месяцев, но цель – найти свою семью – так и не была достигнута. Николина когда-то гладкая блестящая шёрстка начала скатываться в неопрятные клубки, а от грязи она потеряла свой насыщенный каштановый цвет. Люди обходили его стороной, а кое-кто так и вовсе замахивался на пса. Однажды по осени, дрожа от холода, Никола свернул в узкий переулок, надеясь найти там хоть какое-нибудь укрытие от моросившего навязчивого дождя. Он угнездился на крыльце какой-то крохотной деревянной сараюшки, как можно плотнее сжался в комок и уснул. Вдруг пёс вздрогнул от неожиданности: над ним, чуть подавшись вперёд, стоял какой-то высокий человек. Спросонок неуклюже Никола вскочил, бросился наутёк, но поскользнулся на каком-то некстати подвернувшемся камне, пискнул от боли и с ужасом посмотрел на подходившего великана. Тот поднял руку для размаха…но, к удивлению Николы, его рука, густо покрытая морщинами и царапинами, аккуратно опустилась на собачью голову и принялась гладить. Человек прогудел:
- Что, бедолага, нашёл родственную душу? Ну, валяй, будем жить вместе…
С этого момента Никола начал жить вместе с этим бродягой. Он по-прежнему каждый день бегал к своему бывшему дому, проверял: не вернулись ли его хозяева? Но теперь он всегда возвращался к своему «сожителю».
Друг!
Со временем пёс привык к своему знакомому и сблизился с ним. В один из длинных вечеров старик неожиданно начал говорить, обращаясь вроде бы к Николе, но глядя куда-то за него:
- Когда, Дружок, я был военным, служил достойно, вёл честную жизнь. Всё у меня было: семья, дом, любимая работа, да и денег нам хватало. Дочка росла, и, казалось, всё в жизнь отлично. Но постепенно всё изменилось, да так, что жизнь моя рухнула: сначала погиб командир роты, где я служил, роту расформировали, дом мой сгорел, а самое ужасное – в том пожаре погибла моя единственная доченька… После этого я не смог собраться силами и снова пойти служить. Жена (её можно понять) меня покинула. Но, спасибо военной выучке, я не спился, не погряз в вечной тоске, не пал духом окончательно. Вот, тружусь помаленьку. Ладно, что ж это я разнюнился… Жаль, Дружок, ты меня не понимаешь…
Он повернулся к Николе, замершему и внимательно глядевшему на него:
- Думаю, Господь не просто так привёл тебя к моему жилищу. Будем выживать вместе, друг.
И Никола впервые за долгое время шевельнул хвостом.
Новая жизнь.
Шли дни, зима, которая в этом году была на удивление тёплой, подходила к своему концу. Дом, в котором Никола был так счастлив, по-прежнему пустовал, но пёс не хотел признавать факт крушения своей надежды. Добрый бедняк, к которому он каждый вечер возвращался на ночлег, становился всё ближе и родней. Конечно, такой хозяин не мог обеспечить Николе сытую и спокойную жизнь, но он честно делил с псом даже краюху чёрствого хлеба, часто трепал его жёсткой рукой по голове, и тот чувствовал себя почти в безопасности.
И вот однажды Никола проснулся и… никуда не пошёл, чем удивил своего нового хозяина.
Отныне жизни их - Человека и доверившегося ему пса - были связаны, а дом стал общим.
Соколова Ульяна.
Ты навсегда в ответе за тех, кого приручил
Моя любовь к животным стала проявляться ещё в детстве. У нас дома были собака и кот, и не было ни дня, чтобы я с ними не играла. Мама постоянно шутила: «Элли, ты, наверное, вырастешь и ветеринаром станешь?» Сейчас я всё время провожу с животными, на конюшне. Лошади стали моей страстью, когда я впервые увидела столь грациозных и величественных животных. С тех пор моим основным увлечением стала верховая езда…
История, которую я хочу рассказать, произошла со мной во время подготовки к очередным соревнованиям. Гретта, так звали мою лошадь, была натренированной, выполняла все команды на «отлично», но никогда не слушалась меня. Создавалось впечатление, что всё она делала в своё удовольствие. Попытаешься перевести её в галоп, а она выпрямится и начнёт величественно выхаживать у всех на виду. Нет, я не хочу сказать, что мы с ней не ладили или что она глуповата. Гретта была особенной, таким же должен был быть и подход к ней, но я не могла его найти, что расстраивало меня. Я ловила себя на мысли: может, это не моё призвание и пора заканчивать с этим...Однако каждый раз возвращалась на конюшню.
У меня не было стремления к первым позициям рейтинга, я наслаждалась каждым мгновением, проведённым в седле. Чем-то мы, наверное, с Греттой похожи.…Были, конечно, и насмешки со стороны соперниц, которые считали себя самыми важными персонами в истории конного спорта, но я не привыкла держать ни на кого обид, ведь мы такие, какие есть.
Вот уже осталось полтора месяца до соревнований… На конюшне пополнение. Хозяину привезли троих жеребят, способных к обучению. Наверное, мне повезло в тот день оказаться рядом с тренером, который ждал привоза. Я увидела, как конюх подводил одного из троих к грузовику. Посмотрев на жеребёнка, я почувствовала, что моё сердце застучало бешеным ритмом. Это маленькое чудо отличалось от остальных: длинные изящные ноги, худоба, пегая масть с интересным окрасом, проточина и вытянутая переносица. Я почувствовала что-то неладное. Спросив у конюха, узнала, что ни один тренер не хочет его тренировать и выращивать. Все говорили, что с его худобой будут одни проблемы, а о соревнованиях можно даже и не мечтать. С детства у меня был сильный характер. Я всегда отстаивала своё мнение и добивалась желаемого. «Эмилия, вы должны перестать оспаривать всё и слушать только нас!» - говорили некоторые тренеры.
Моё сердце разрывалось. Мне пришлось переступить через страх ответственности и взять всё в свои руки. Ну не могла я оставить в беде беззащитное создание, которое обладало столь великолепными данными. Через 3 часа документы о покупке Голдена, так звали юного жеребца, были подписаны. Я не могла поверить, что только что у меня появился конь, за жизнь которого я несу большую ответственность. Мнение одногруппниц было не самое лестное: «Да куда тебе такого тощего?! Ты не поставишь его на ноги, а в конный спорт его не допустят. Лучше б сидела на своём месте, а с ним бы разобрались…» К счастью, мама всегда учила думать меня своей головой и слушать сердце. Я была уверена в правильности своего выбора.
Три года назад познакомилась с молодым ветеринаром, который специализировался на крупных зверях. Сергей знал все тонкости обращения с такими грациозными животными, как лошади. Я позвонила ему, чтобы узнать, как действовать дальше. Мы договорились, что он приедет в скором времени для осмотра Голдена и назначит ему питание, а пока я кормила жеребёнка смесью и витаминами для поддержания его здоровья. Никогда я не видела коня красивее, чем Голден. Он родился в конном клубе недалеко от Германии. Прошлые хозяева не могли дать ему должный уход, однако он был необычайно красив, несмотря на худобу. Моя мама верила, что он окрепнет и встанет на ноги. Она поддерживала меня и помогала управляться с маленьким комочком счастья. Да, для меня он был настоящим лучиком света и тепла. Хозяин с неохотой выделил нам пустой денник в конце конюшни. Там было светло и просторно. Каждый день мама приносила еду, а я занималась его здоровьем, которое заметно улучшалось. Через несколько дней приехал Сергей, он осмотрел нашего нового члена семьи и сказал, что причина недостатка веса - его прошлый образ жизни. Мы беседовали долго. Мой друг рассказывал о правильном уходе, поддержании тонуса организма и о тренировках. Голден уже привык к людям и не боялся, когда к нему близко подходили. Любимым занятием коня были прогулки на свежем воздухе: я отстёгивала недоуздок, доставала нарезанную морковь и обучала его разным командам.
Через год Голден заметно похорошел. Он набрал массу, постоянно тренировался и активно проводил время. Я никогда и не подумала бы, что у меня появится собственный конь…
Я отличалась от всех тем, что не гналась за рейтингом и призами. Для меня самое важное – здоровье напарника. Сверстницы на соревнованиях чуть ли не избивали своих лошадей, чтобы те бежали быстрее или брали большую высоту. Да, у меня не было первого места за каждый заезд, однако с конём был хороший контакт и взаимопонимание. Может, поэтому он и не прятался, когда я проходила мимо денников, в то время как от тех «звёзд» лошади разбегались по углам. Лошадь – существо, которому нужна такая же забота и любовь, как детям. Со слезами на глазах я наблюдала за тем, как издеваются над этими превосходными животными… Не понимаю, как можно ударить хлыстом со всей силы, использовать шпоры в работе или натягивать повод так, чтобы трензель во рту коня чуть ли не разрывал ей ткань. Тогда я узнала, насколько злыми и помешанными на результате могут быть люди. Насчёт такого отношения пришлось рассказать тренеру, который всего лишь сделал замечание им. «Что не так с этим миром?» - постоянно задавалась я этим вопросом. Поэтому появилась цель: создать конный клуб, где лошади и люди будут учиться искать контакт друг с другом.
Я шла к своей цели. Много работала, воспитывала Голдена и учила его различным аллюрам (видам походки лошади). Да, забыла упомянуть, что моя профессия – берейтор. Это специалист по обучению лошадей. Поначалу было очень сложно совмещать работу, тренировки и учёбу. Хорошо, что практику я проходила на своей конюшне, поэтому меня и взяли на работу тренером по обучению юных спортсменов. В этом клубе я занималась с 10 лет, так что многих здесь знала.
Голдену уже исполнилось 8. Он был послушный парень: понимал всё моментально, не шалил, выполнял задания достойно и был терпелив. Его расписание было, как у спортсмена. План тренировок мы продумывали с Сергеем и остановились на мнении, что нужно совмещать упорную работу с достойным отдыхом. Через время Голден превратился в грациозного жеребца. Его результаты меня поражали: быстрый галоп, мягкая рысь, которая идеально подходила для учебной, грациозность в исполнении пируэтов... Каждый раз после тренировок я оставалась с Голденом и разговаривала с ним. Хвалила его, знакомила с планом на следующий день, делилась проблемами или мечтами. Психологи говорят, что необходимо разговаривать с животными, ведь они нас понимают. Он меня очень любил и часто не хотел отпускать. Мы были как одно целое.
Буквально за месяц до соревнований наш тренер сообщил, что состоятся они в самом элитном конном клубе Германии. Я сомневалась, но решила начать готовиться к ним. Тренировки проходили с утра до ночи: ветеринарный осмотр, разогрев на корде, езда рысью и галопом, отработка элементов выездки под музыку. Несколько раз мы повторяли траверс (движение в четыре следа, при котором лошадь перемещает задние ноги внутрь манежа, при этом угол смещения от стенки равен 30 градусам), потому что Голден не понимал, как выполнить его, и просто крутился. Но благодаря уверенности и упорным тренировкам, мы были готовы к соревнованиям. Все волновались: «Номер 25 приглашён на манеж». Мы старались изо всех сил, выполняя элементы, которые не свойственны лошадям. Все аплодировали стоя. Это был первый выезд Голдена, который оказался успешным. Мы заняли первое место, причём соревнования были международного уровня. Мне присвоили статус мастера конного спорта по выездке, а Голден стал чемпионом. Да, такое случается редко, когда первый выезд - успех, однако вера в наши силы и любовь к своему делу помогли нам достичь высот.
Мне уже 27 лет, а Голдену 13. Мы с мамой открыли свой конный клуб, который стали любить многие за методику обучения. Голден ежегодно подтверждает свой статус и участвует во многих соревнованиях, причём у него нет проблем со здоровьем. Мы ценим и любим друг друга, однако учимся новому изо дня в день.
Ты навсегда в ответе за тех, кого приручил
Моя любовь к животным стала проявляться ещё в детстве. У нас дома были собака и кот, и не было ни дня, чтобы я с ними не играла. Мама постоянно шутила: «Элли, ты, наверное, вырастешь и ветеринаром станешь?» Сейчас я всё время провожу с животными, на конюшне. Лошади стали моей страстью, когда я впервые увидела столь грациозных и величественных животных. С тех пор моим основным увлечением стала верховая езда…
История, которую я хочу рассказать, произошла со мной во время подготовки к очередным соревнованиям. Гретта, так звали мою лошадь, была натренированной, выполняла все команды на «отлично», но никогда не слушалась меня. Создавалось впечатление, что всё она делала в своё удовольствие. Попытаешься перевести её в галоп, а она выпрямится и начнёт величественно выхаживать у всех на виду. Нет, я не хочу сказать, что мы с ней не ладили или что она глуповата. Гретта была особенной, таким же должен был быть и подход к ней, но я не могла его найти, что расстраивало меня. Я ловила себя на мысли: может, это не моё призвание и пора заканчивать с этим...Однако каждый раз возвращалась на конюшню.
У меня не было стремления к первым позициям рейтинга, я наслаждалась каждым мгновением, проведённым в седле. Чем-то мы, наверное, с Греттой похожи.…Были, конечно, и насмешки со стороны соперниц, которые считали себя самыми важными персонами в истории конного спорта, но я не привыкла держать ни на кого обид, ведь мы такие, какие есть.
Вот уже осталось полтора месяца до соревнований… На конюшне пополнение. Хозяину привезли троих жеребят, способных к обучению. Наверное, мне повезло в тот день оказаться рядом с тренером, который ждал привоза. Я увидела, как конюх подводил одного из троих к грузовику. Посмотрев на жеребёнка, я почувствовала, что моё сердце застучало бешеным ритмом. Это маленькое чудо отличалось от остальных: длинные изящные ноги, худоба, пегая масть с интересным окрасом, проточина и вытянутая переносица. Я почувствовала что-то неладное. Спросив у конюха, узнала, что ни один тренер не хочет его тренировать и выращивать. Все говорили, что с его худобой будут одни проблемы, а о соревнованиях можно даже и не мечтать. С детства у меня был сильный характер. Я всегда отстаивала своё мнение и добивалась желаемого. «Эмилия, вы должны перестать оспаривать всё и слушать только нас!» - говорили некоторые тренеры.
Моё сердце разрывалось. Мне пришлось переступить через страх ответственности и взять всё в свои руки. Ну не могла я оставить в беде беззащитное создание, которое обладало столь великолепными данными. Через 3 часа документы о покупке Голдена, так звали юного жеребца, были подписаны. Я не могла поверить, что только что у меня появился конь, за жизнь которого я несу большую ответственность. Мнение одногруппниц было не самое лестное: «Да куда тебе такого тощего?! Ты не поставишь его на ноги, а в конный спорт его не допустят. Лучше б сидела на своём месте, а с ним бы разобрались…» К счастью, мама всегда учила думать меня своей головой и слушать сердце. Я была уверена в правильности своего выбора.
Три года назад познакомилась с молодым ветеринаром, который специализировался на крупных зверях. Сергей знал все тонкости обращения с такими грациозными животными, как лошади. Я позвонила ему, чтобы узнать, как действовать дальше. Мы договорились, что он приедет в скором времени для осмотра Голдена и назначит ему питание, а пока я кормила жеребёнка смесью и витаминами для поддержания его здоровья. Никогда я не видела коня красивее, чем Голден. Он родился в конном клубе недалеко от Германии. Прошлые хозяева не могли дать ему должный уход, однако он был необычайно красив, несмотря на худобу. Моя мама верила, что он окрепнет и встанет на ноги. Она поддерживала меня и помогала управляться с маленьким комочком счастья. Да, для меня он был настоящим лучиком света и тепла. Хозяин с неохотой выделил нам пустой денник в конце конюшни. Там было светло и просторно. Каждый день мама приносила еду, а я занималась его здоровьем, которое заметно улучшалось. Через несколько дней приехал Сергей, он осмотрел нашего нового члена семьи и сказал, что причина недостатка веса - его прошлый образ жизни. Мы беседовали долго. Мой друг рассказывал о правильном уходе, поддержании тонуса организма и о тренировках. Голден уже привык к людям и не боялся, когда к нему близко подходили. Любимым занятием коня были прогулки на свежем воздухе: я отстёгивала недоуздок, доставала нарезанную морковь и обучала его разным командам.
Через год Голден заметно похорошел. Он набрал массу, постоянно тренировался и активно проводил время. Я никогда и не подумала бы, что у меня появится собственный конь…
Я отличалась от всех тем, что не гналась за рейтингом и призами. Для меня самое важное – здоровье напарника. Сверстницы на соревнованиях чуть ли не избивали своих лошадей, чтобы те бежали быстрее или брали большую высоту. Да, у меня не было первого места за каждый заезд, однако с конём был хороший контакт и взаимопонимание. Может, поэтому он и не прятался, когда я проходила мимо денников, в то время как от тех «звёзд» лошади разбегались по углам. Лошадь – существо, которому нужна такая же забота и любовь, как детям. Со слезами на глазах я наблюдала за тем, как издеваются над этими превосходными животными… Не понимаю, как можно ударить хлыстом со всей силы, использовать шпоры в работе или натягивать повод так, чтобы трензель во рту коня чуть ли не разрывал ей ткань. Тогда я узнала, насколько злыми и помешанными на результате могут быть люди. Насчёт такого отношения пришлось рассказать тренеру, который всего лишь сделал замечание им. «Что не так с этим миром?» - постоянно задавалась я этим вопросом. Поэтому появилась цель: создать конный клуб, где лошади и люди будут учиться искать контакт друг с другом.
Я шла к своей цели. Много работала, воспитывала Голдена и учила его различным аллюрам (видам походки лошади). Да, забыла упомянуть, что моя профессия – берейтор. Это специалист по обучению лошадей. Поначалу было очень сложно совмещать работу, тренировки и учёбу. Хорошо, что практику я проходила на своей конюшне, поэтому меня и взяли на работу тренером по обучению юных спортсменов. В этом клубе я занималась с 10 лет, так что многих здесь знала.
Голдену уже исполнилось 8. Он был послушный парень: понимал всё моментально, не шалил, выполнял задания достойно и был терпелив. Его расписание было, как у спортсмена. План тренировок мы продумывали с Сергеем и остановились на мнении, что нужно совмещать упорную работу с достойным отдыхом. Через время Голден превратился в грациозного жеребца. Его результаты меня поражали: быстрый галоп, мягкая рысь, которая идеально подходила для учебной, грациозность в исполнении пируэтов... Каждый раз после тренировок я оставалась с Голденом и разговаривала с ним. Хвалила его, знакомила с планом на следующий день, делилась проблемами или мечтами. Психологи говорят, что необходимо разговаривать с животными, ведь они нас понимают. Он меня очень любил и часто не хотел отпускать. Мы были как одно целое.
Буквально за месяц до соревнований наш тренер сообщил, что состоятся они в самом элитном конном клубе Германии. Я сомневалась, но решила начать готовиться к ним. Тренировки проходили с утра до ночи: ветеринарный осмотр, разогрев на корде, езда рысью и галопом, отработка элементов выездки под музыку. Несколько раз мы повторяли траверс (движение в четыре следа, при котором лошадь перемещает задние ноги внутрь манежа, при этом угол смещения от стенки равен 30 градусам), потому что Голден не понимал, как выполнить его, и просто крутился. Но благодаря уверенности и упорным тренировкам, мы были готовы к соревнованиям. Все волновались: «Номер 25 приглашён на манеж». Мы старались изо всех сил, выполняя элементы, которые не свойственны лошадям. Все аплодировали стоя. Это был первый выезд Голдена, который оказался успешным. Мы заняли первое место, причём соревнования были международного уровня. Мне присвоили статус мастера конного спорта по выездке, а Голден стал чемпионом. Да, такое случается редко, когда первый выезд - успех, однако вера в наши силы и любовь к своему делу помогли нам достичь высот.
Мне уже 27 лет, а Голдену 13. Мы с мамой открыли свой конный клуб, который стали любить многие за методику обучения. Голден ежегодно подтверждает свой статус и участвует во многих соревнованиях, причём у него нет проблем со здоровьем. Мы ценим и любим друг друга, однако учимся новому изо дня в день.
Ярлыкова Диана. Нужно просто дождаться!..
Май не радовал своей погодой. Дождливо, холодно.
Ульяна смотрела на своё отражение, изрезанное слезами дождя за стеклом, и пыталась сосредоточиться. Надо отвлечься от болезненной тяжести в голове и хоть чем-то заинтересовать измученный мозг, иначе он грозил отключиться прямо на уроке. Хотелось закрыть глаза, нельзя было закрывать — Морфей внимательно наблюдал, готовый в любую секунду утащить её в свой плен. Даже долбившие по ушам звуки очередного трека не добавляли бодрости, хотя гитарное соло было прекрасным.
Почувствовав болезненный толчок от одноклассницы, Ульяна нехотя подняла голову со сложенных рук и обернулась. Соня как всегда недовольно сощурилась, вскидывая подбородок, и кивнула в сторону доски. Ульяна вздохнула — ну почему опять от неё что-то нужно — и досчитала до пяти, готовясь к очередной нотации.
Губы Ольги Сергеевны быстро-быстро шевелились, а взгляд прямо-таки прожигал в Ульяне дыру. Интересно, что нового на этот раз она пыталась ей сказать?
Ульяна медленно поднялась с места, памятуя прошлый опыт, и вынула наушники, прерывая своё мнимое уединение и поток слов учительницы. Без музыки сразу стало еще тоскливей.
— Простите, я не расслышала. Можете повторить?
Ольга Сергеевна потрясённо молчала, но было видно, что это только временная заминка — она не ожидала такой наглости. Все одноклассники обратились в слух, готовясь наблюдать очередную перепалку.
— Мартынова… — шёпотом начала Ольга Сергеевна, — ты совсем совесть потеряла?
"Вероятно", — подумала Ульяна, но вместо этого лишь неопределённо качнула головой. А что тут ответить? Что урок — это последнее, что могло сейчас интересовать? Кто хочет слушать про чужие душевные переживания, пустые страдания, проблемы, когда своего этого добра хватало с лихвой? Жаль, но всем на это было плевать.
— Мартынова! — а вот и голос появился, — я тебя спрашиваю! Ты вообще помнишь, где находишься?
— На уроке, — послушно выдохнула Ульяна.
— Надо же. Так почему же, скажи мне, пожалуйста, ты сидишь в наушниках?
— Потому что так спокойнее. Легче, — подумала Ульяна.
Ульяна опустила взгляд. Чёлка спасительной ширмой отгородила от взгляда Ольги Сергеевны. Заусенец на пальце внезапно стал безумно интересным.
— Своим молчанием ты задерживаешь весь класс.
Ульяна всем телом ощущала направленные на себя взгляды. Они давили. На соседнем ряду кто-то раздражённо выдохнул. Несколько раз щёлкнула механическая ручка. Вадик нервно затряс ногой.
— Тебе самой не надоело? Ты в конце концов девочка, но посмотри на себя? Ходишь не понятно в чём, грубишь, про оценки я даже говорить не хочу. А поведение! Переходит все границы!
На несколько секунд воцарилось молчание, и было слышно лишь, как дождь бьётся о стекло.
— Что Вы хотите услышать от меня? — спокойно и как-то устало спросила Ульяна.
Как же надоело. Надоело делать вид, что ей не всё равно.
— Это ты мне скажи, — заявила Ольга Сергеевна.
- Извинись, — тут же шепнул неопределённый голос так, что услышали все.
Ульяна посмотрела на учительницу — было понятно, что этого она и ждала. Внезапная обида острой иглой вонзилась под рёбра. Почему именно она — Ульяна Мартынова — всегда являлась центром ненужного ей внимания? Она не разговаривала, никого не отвлекала, просто смотрела в окно. Просто. Смотрела. В окно… А задерживала всех Ольга Сергеевна.
— Не буду, — Ульяна со злостью оторвала злополучный заусенец. Выступила кровь, болью вспыхнул палец. — Могу я уйти?
И не дожидаясь ответа, Ульяна схватила полупустой портфель, скинула в него тетрадь с ручкой и быстрым шагом направилась к двери. В классе все дружно замерли, прожигая её спину. Было непонятно, они её ненавидели или завидовали, что она так легко ушла.
За спиной громыхнуло дверью и грозным: "Ты сюда не вернёшься!" Тишина в классе была слишком громкой.
— Зря! Зря! Зря! Зря! — набатом в тишине по ушам.
Она знала, что у неё снова будут проблемы. Мать опять будет злиться, кричать, называть неблагодарной эгоисткой, а потом плакать ночью. От боли или обиды — не понятно. Утром директор отчитает их обеих, а Ольга Сергеевна победно улыбнётся. Одноклассники уже сегодня перемоют все кости, и ещё долго будут говорить-говорить-говорить.
Ульяна нервно сжала ладони в кулаки, крепко вдавливая ногти в нежную кожу. Она остановилась на лестничном пролёте. Домой идти сейчас не хотелось — Ульяна не была готова встретить разочарованный взгляд материнских глаз. "За что мне это?"- спрашивали они. Мать уже давно не была для Ульяны поддержкой. Она тенью приходила с рассветом и уходила, когда нормальные люди возвращались домой, всё ещё цеплялась за прошлое. И Ульяна чувствовала, что является тяжёлой ношей — бесполезной, неблагодарной, проблемной. Без неё матери было бы значительно легче. Она бы устроила свою судьбу, смогла, наконец, вдохнуть полной грудью эту жизнь. Когда тонешь, без груза на шее значительно легче выбраться.
Ульяна вздрогнула от звонка. Сейчас коридоры заполнятся людьми, все будут смотреть на неё. Она знала, что будут. Ведь она была "та самая из 10 г". И каждый подразумевал под этим своё.
Лучше уйти сейчас. Побежать. И успеть до тех пор, пока школа ещё не закипела переменой.
Ульяна так и сделала. Сорвалась с места, сжимая лямку портфеля. Если пробежать мимо вахтёра быстро, то всё получится. Ульяна это знала. Но не успела.
— Мартынова!
Это был голос Павла Анатольевича, директора её школы.
— Стой.
Ульяна, конечно, могла бы ослушаться. Но в голубых глазах Павла Анатольевича был лёд. Он пригвоздил к месту — на полушаге. Ульяна думала, что её спросят: куда она, почему…
— У меня была Ольга Сергеевна, — Ульяна такого не ожидала, так что растерялась, глупо распахивая в удивлении глаза, — ты так ничего и не вынесла с нашего последнего разговора? Ты обещала исправиться, но вместо этого что? Срываешь урок?
— Павел Анатольевич, я…
— Не хотела? Случайно слушала музыку на уроке? Бежала тоже случайно?
Ульяна не знала, что сказать. Павел Анатольевич всегда был строгим и чересчур придирчивым. Никогда не нравился Ульяне, но тем не менее он всегда слушал её до конца. Будь то оправдания, объяснения или уже извинения. Впервые «терпеливый» директор не вытерпел.
А ещё коридор наполнялся людьми, шумом, взглядами.
— Ульяна, ты девочка взрослая. Даже слишком… Документы на отчисление в ближайшее время будут готовы. Сейчас можешь идти.
Ульяна обернулась. Все смотрели на них, она ощущала себя раздетой перед ними, хотя понимала, что слышать ничего не могли. Ей хотелось заткнуть уши и, наконец, ощутить себя под защитой.
Девушка неожиданно улыбнулась, Павел Анатольевич растерялся. Девочка не пошла ни за сменкой, ни даже за зонтиком, что остался в раздевалке. Зачем? От дождя ей точно хуже не будет.
Улица встретила её свежим, влажным воздухом. Ульяна дрожащими руками вставила наушники в уши и с удовольствием ощутила такой нужный звук, что отделял её от окружающего мира. Теперь оставалась только она и её одиночество в клетке из долбящих по перепонкам звуков. Ульяна медленно вдохнула, ощущая, как нервно дергается грудная клетка от сжимающих её тисков.
Вот и всё. Отчислена. Конец играм.
Да, Ульяна не дорожила образованием и даже не понимала толком, зачем пошла в десятый, но… она держалась за школу, как за последнюю черту "нормальности" в себе. Пусть и не без проблем. Да и мать верила, что раз дочь учится, то ещё не всё потеряно. А теперь её ждало разочарование. Столько лет впустую — и что дальше?
Ульяна шагнула в дождь, тут же смешивая с ним свои слёзы. Так может… и не нужно это дальше? Может — Ульяна перешла на бег — к чёрту это всё? Было ли это "всё" когда-нибудь настолько значимым, чтобы продолжать за него держаться? Когда всё пошло не так?
С первой двойки? С крика матери? С ворованной жвачки или прогулянного урока? С первой пачки сигарет или росчерка по запястью? А может с отца, что ушёл в магазин и уже десять лет как идёт обратно, и матери, что потерялась в себе, своём горе и бедности? Когда-нибудь жизнь имела смысл или Ульяна просто всё это время искала то, за что можно держаться? Мешая другим, вгрызаясь в ненужное ей существование.
Если говорить начистоту, Ульяна просто устала. И пусть её называют слабой. Говорят, что есть люди с проблемами серьёзнее, чем у неё и они не сдаются, а может, живут назло.
А Ульяна… она просто ребёнок, с которым жизнь обошлась так жестоко, рано заставив повзрослеть. В каждом человеке живёт зло, которое требует быть эгоистом. И сейчас Ульяна слушала его.
Можно было бы, поднявшись на свой этаж, открыть дверь, но Ульяна поднималась выше.
Каждая пройденная ступенька отсчитывала строчки из песни, в которой солист рассказывал о морском монстре и перерождении в другой жизни. Дверь на крышу - под замком, ключ - за плинтусом.
Ульяна выскочила навстречу серому небу и дождю. Может быть, дальше её тоже что-то ждало помимо музыки из наушников, но было ли ей это интересно? Она не знала. Сейчас она вообще ничего не знала — её голова была практически пуста от мыслей. Ульяна лишь стояла на краю крыши, на краю своей жизни и смотрела вниз. Дождь разогнал всех людей, затапливая улицы.
Одиночество ощущалось особенно остро. Девушка дышала через раз, на что-то решаясь, а её взгляд панически метался по двору, пока вдруг не зацепился за одинокую спешащую фигуру. В груди сердце сжалось тисками, пока Ульяна смотрела на такую маленькую с высоты дома мать. Её старое пальто невозможно было спутать ни с чьим. Сегодня она возвращалась с работы не вовремя. Вот только почему?
Неужели… неужели что-то почувствовала? Не может быть.
Время будто замерло, именно в этот момент мать подняла голову и будто заглянула в самую душу? Хотя этого никак не могло быть — из-за дождя Ульяна едва ли могла видеть её лицо. Но она видела, такое родное, уставшее…
Мамино…Она ведь тоже одна, «под грузом ответственности», точно под проливным дождём. Без зонта — идёт к ней.
Так почему… почему же я захотела сдаться?
Ульяна сорвала хрипящие наушники. Слёзы душили её. Она оттолкнулась пятками, отползая от зловещего края крыши. Она видела только дождь и едва не забыла, что после него всегда появляется Солнце.
Нужно просто дождаться!..
Май не радовал своей погодой. Дождливо, холодно.
Ульяна смотрела на своё отражение, изрезанное слезами дождя за стеклом, и пыталась сосредоточиться. Надо отвлечься от болезненной тяжести в голове и хоть чем-то заинтересовать измученный мозг, иначе он грозил отключиться прямо на уроке. Хотелось закрыть глаза, нельзя было закрывать — Морфей внимательно наблюдал, готовый в любую секунду утащить её в свой плен. Даже долбившие по ушам звуки очередного трека не добавляли бодрости, хотя гитарное соло было прекрасным.
Почувствовав болезненный толчок от одноклассницы, Ульяна нехотя подняла голову со сложенных рук и обернулась. Соня как всегда недовольно сощурилась, вскидывая подбородок, и кивнула в сторону доски. Ульяна вздохнула — ну почему опять от неё что-то нужно — и досчитала до пяти, готовясь к очередной нотации.
Губы Ольги Сергеевны быстро-быстро шевелились, а взгляд прямо-таки прожигал в Ульяне дыру. Интересно, что нового на этот раз она пыталась ей сказать?
Ульяна медленно поднялась с места, памятуя прошлый опыт, и вынула наушники, прерывая своё мнимое уединение и поток слов учительницы. Без музыки сразу стало еще тоскливей.
— Простите, я не расслышала. Можете повторить?
Ольга Сергеевна потрясённо молчала, но было видно, что это только временная заминка — она не ожидала такой наглости. Все одноклассники обратились в слух, готовясь наблюдать очередную перепалку.
— Мартынова… — шёпотом начала Ольга Сергеевна, — ты совсем совесть потеряла?
"Вероятно", — подумала Ульяна, но вместо этого лишь неопределённо качнула головой. А что тут ответить? Что урок — это последнее, что могло сейчас интересовать? Кто хочет слушать про чужие душевные переживания, пустые страдания, проблемы, когда своего этого добра хватало с лихвой? Жаль, но всем на это было плевать.
— Мартынова! — а вот и голос появился, — я тебя спрашиваю! Ты вообще помнишь, где находишься?
— На уроке, — послушно выдохнула Ульяна.
— Надо же. Так почему же, скажи мне, пожалуйста, ты сидишь в наушниках?
— Потому что так спокойнее. Легче, — подумала Ульяна.
Ульяна опустила взгляд. Чёлка спасительной ширмой отгородила от взгляда Ольги Сергеевны. Заусенец на пальце внезапно стал безумно интересным.
— Своим молчанием ты задерживаешь весь класс.
Ульяна всем телом ощущала направленные на себя взгляды. Они давили. На соседнем ряду кто-то раздражённо выдохнул. Несколько раз щёлкнула механическая ручка. Вадик нервно затряс ногой.
— Тебе самой не надоело? Ты в конце концов девочка, но посмотри на себя? Ходишь не понятно в чём, грубишь, про оценки я даже говорить не хочу. А поведение! Переходит все границы!
На несколько секунд воцарилось молчание, и было слышно лишь, как дождь бьётся о стекло.
— Что Вы хотите услышать от меня? — спокойно и как-то устало спросила Ульяна.
Как же надоело. Надоело делать вид, что ей не всё равно.
— Это ты мне скажи, — заявила Ольга Сергеевна.
- Извинись, — тут же шепнул неопределённый голос так, что услышали все.
Ульяна посмотрела на учительницу — было понятно, что этого она и ждала. Внезапная обида острой иглой вонзилась под рёбра. Почему именно она — Ульяна Мартынова — всегда являлась центром ненужного ей внимания? Она не разговаривала, никого не отвлекала, просто смотрела в окно. Просто. Смотрела. В окно… А задерживала всех Ольга Сергеевна.
— Не буду, — Ульяна со злостью оторвала злополучный заусенец. Выступила кровь, болью вспыхнул палец. — Могу я уйти?
И не дожидаясь ответа, Ульяна схватила полупустой портфель, скинула в него тетрадь с ручкой и быстрым шагом направилась к двери. В классе все дружно замерли, прожигая её спину. Было непонятно, они её ненавидели или завидовали, что она так легко ушла.
За спиной громыхнуло дверью и грозным: "Ты сюда не вернёшься!" Тишина в классе была слишком громкой.
— Зря! Зря! Зря! Зря! — набатом в тишине по ушам.
Она знала, что у неё снова будут проблемы. Мать опять будет злиться, кричать, называть неблагодарной эгоисткой, а потом плакать ночью. От боли или обиды — не понятно. Утром директор отчитает их обеих, а Ольга Сергеевна победно улыбнётся. Одноклассники уже сегодня перемоют все кости, и ещё долго будут говорить-говорить-говорить.
Ульяна нервно сжала ладони в кулаки, крепко вдавливая ногти в нежную кожу. Она остановилась на лестничном пролёте. Домой идти сейчас не хотелось — Ульяна не была готова встретить разочарованный взгляд материнских глаз. "За что мне это?"- спрашивали они. Мать уже давно не была для Ульяны поддержкой. Она тенью приходила с рассветом и уходила, когда нормальные люди возвращались домой, всё ещё цеплялась за прошлое. И Ульяна чувствовала, что является тяжёлой ношей — бесполезной, неблагодарной, проблемной. Без неё матери было бы значительно легче. Она бы устроила свою судьбу, смогла, наконец, вдохнуть полной грудью эту жизнь. Когда тонешь, без груза на шее значительно легче выбраться.
Ульяна вздрогнула от звонка. Сейчас коридоры заполнятся людьми, все будут смотреть на неё. Она знала, что будут. Ведь она была "та самая из 10 г". И каждый подразумевал под этим своё.
Лучше уйти сейчас. Побежать. И успеть до тех пор, пока школа ещё не закипела переменой.
Ульяна так и сделала. Сорвалась с места, сжимая лямку портфеля. Если пробежать мимо вахтёра быстро, то всё получится. Ульяна это знала. Но не успела.
— Мартынова!
Это был голос Павла Анатольевича, директора её школы.
— Стой.
Ульяна, конечно, могла бы ослушаться. Но в голубых глазах Павла Анатольевича был лёд. Он пригвоздил к месту — на полушаге. Ульяна думала, что её спросят: куда она, почему…
— У меня была Ольга Сергеевна, — Ульяна такого не ожидала, так что растерялась, глупо распахивая в удивлении глаза, — ты так ничего и не вынесла с нашего последнего разговора? Ты обещала исправиться, но вместо этого что? Срываешь урок?
— Павел Анатольевич, я…
— Не хотела? Случайно слушала музыку на уроке? Бежала тоже случайно?
Ульяна не знала, что сказать. Павел Анатольевич всегда был строгим и чересчур придирчивым. Никогда не нравился Ульяне, но тем не менее он всегда слушал её до конца. Будь то оправдания, объяснения или уже извинения. Впервые «терпеливый» директор не вытерпел.
А ещё коридор наполнялся людьми, шумом, взглядами.
— Ульяна, ты девочка взрослая. Даже слишком… Документы на отчисление в ближайшее время будут готовы. Сейчас можешь идти.
Ульяна обернулась. Все смотрели на них, она ощущала себя раздетой перед ними, хотя понимала, что слышать ничего не могли. Ей хотелось заткнуть уши и, наконец, ощутить себя под защитой.
Девушка неожиданно улыбнулась, Павел Анатольевич растерялся. Девочка не пошла ни за сменкой, ни даже за зонтиком, что остался в раздевалке. Зачем? От дождя ей точно хуже не будет.
Улица встретила её свежим, влажным воздухом. Ульяна дрожащими руками вставила наушники в уши и с удовольствием ощутила такой нужный звук, что отделял её от окружающего мира. Теперь оставалась только она и её одиночество в клетке из долбящих по перепонкам звуков. Ульяна медленно вдохнула, ощущая, как нервно дергается грудная клетка от сжимающих её тисков.
Вот и всё. Отчислена. Конец играм.
Да, Ульяна не дорожила образованием и даже не понимала толком, зачем пошла в десятый, но… она держалась за школу, как за последнюю черту "нормальности" в себе. Пусть и не без проблем. Да и мать верила, что раз дочь учится, то ещё не всё потеряно. А теперь её ждало разочарование. Столько лет впустую — и что дальше?
Ульяна шагнула в дождь, тут же смешивая с ним свои слёзы. Так может… и не нужно это дальше? Может — Ульяна перешла на бег — к чёрту это всё? Было ли это "всё" когда-нибудь настолько значимым, чтобы продолжать за него держаться? Когда всё пошло не так?
С первой двойки? С крика матери? С ворованной жвачки или прогулянного урока? С первой пачки сигарет или росчерка по запястью? А может с отца, что ушёл в магазин и уже десять лет как идёт обратно, и матери, что потерялась в себе, своём горе и бедности? Когда-нибудь жизнь имела смысл или Ульяна просто всё это время искала то, за что можно держаться? Мешая другим, вгрызаясь в ненужное ей существование.
Если говорить начистоту, Ульяна просто устала. И пусть её называют слабой. Говорят, что есть люди с проблемами серьёзнее, чем у неё и они не сдаются, а может, живут назло.
А Ульяна… она просто ребёнок, с которым жизнь обошлась так жестоко, рано заставив повзрослеть. В каждом человеке живёт зло, которое требует быть эгоистом. И сейчас Ульяна слушала его.
Можно было бы, поднявшись на свой этаж, открыть дверь, но Ульяна поднималась выше.
Каждая пройденная ступенька отсчитывала строчки из песни, в которой солист рассказывал о морском монстре и перерождении в другой жизни. Дверь на крышу - под замком, ключ - за плинтусом.
Ульяна выскочила навстречу серому небу и дождю. Может быть, дальше её тоже что-то ждало помимо музыки из наушников, но было ли ей это интересно? Она не знала. Сейчас она вообще ничего не знала — её голова была практически пуста от мыслей. Ульяна лишь стояла на краю крыши, на краю своей жизни и смотрела вниз. Дождь разогнал всех людей, затапливая улицы.
Одиночество ощущалось особенно остро. Девушка дышала через раз, на что-то решаясь, а её взгляд панически метался по двору, пока вдруг не зацепился за одинокую спешащую фигуру. В груди сердце сжалось тисками, пока Ульяна смотрела на такую маленькую с высоты дома мать. Её старое пальто невозможно было спутать ни с чьим. Сегодня она возвращалась с работы не вовремя. Вот только почему?
Неужели… неужели что-то почувствовала? Не может быть.
Время будто замерло, именно в этот момент мать подняла голову и будто заглянула в самую душу? Хотя этого никак не могло быть — из-за дождя Ульяна едва ли могла видеть её лицо. Но она видела, такое родное, уставшее…
Мамино…Она ведь тоже одна, «под грузом ответственности», точно под проливным дождём. Без зонта — идёт к ней.
Так почему… почему же я захотела сдаться?
Ульяна сорвала хрипящие наушники. Слёзы душили её. Она оттолкнулась пятками, отползая от зловещего края крыши. Она видела только дождь и едва не забыла, что после него всегда появляется Солнце.
Нужно просто дождаться!..
Гольцова Мария. Урок Флоры
На юге острова никогда не было сильных ветров, но в этом году что-то явно пошло не так. Первым это заметил папаша Уберто, когда украдкой доставал портсигар из старого серванта. Он посмотрел в окно, пытаясь уловить очертания за спиной, и судорожно вздохнул. Точно так же и его покойный отец прятал папиросы от жены, а он шаловливо смеялся и прятался в садовых зарослях, когда мать поднимала крик и грозилась всеми проклятиями, от которых у Уберто, тогда еще не папаши, а вполне себе взъерошенного рыжеволосого юнца, вихры на макушке вздымались еще сильнее.
С облегчением закурив, папаша Уберто подошел к окну, и то, что еще осталось от его подростковых кудрей, зашевелилось на макушке. «Святые небеса!» - воскликнул он.
На горизонте поднималась настоящая буря: волны вздымались, образуя пенистые воронки, а сквозь разверзнувшиеся дымчатые облака, гибкая, словно угорь, скользила молния. «Уже сорок семь лет на Сан-Сальваторе Ардженто не было такого дождя», - подумал папаша Уберто, и тревожная мысль, подобно грому, заставила его встрепенуться.
А нет! То была не тревожная мысль…
«Ах ты, старый ты пень!» - послышался рев у него за спиной, и пока папаша пытался понять, настигла ли его небесная кара или это буря воплотилась в человеческом образе, перед ним мгновенно очутился знакомый силуэт.
Полная, черноволосая и черноглазая, но с аристократически бледным и уставшим лицом женщина, вытирая руки об передник, гневно и пронзительно глядела на папашу Уберто. «Прямо как преподобный отец Манфредо на проповеди», - подумал он и похолодел.
«И не стыдно тебе? У тебя двое сыновей - какой пример ты подаешь детям! Сколько раз говорила тебе не курить в доме!»
Но столь же стремительно внимание женщины переключилось на стихию, бушевавшую за окном. «Боже! Неужто…» - пробормотала она, судорожно пытаясь что-то вспомнить, но находясь в полном замешательстве от происходящего.
И тут папашу Уберто осенило - он выронил папиросу в окно и упал в кресло.
Это она - его сестра, его наваждение, его ночной кошмар, ужас и исступление.
Сестра Уберто, Флора, была женщиной дородной, размеров Гаргантюа - сильной, крепкой, с копной темно-рыжих волос и ослепительной улыбкой. Наверняка читателю будет интересно, почему папаша считал ее ночным кошмаром? Что ж, остановимся на ней подробнее.
Все дело в том, что малышка Флора родилась при весьма таинственных обстоятельствах. Когда ее мать, покойная Джузеппина, была еще беременна, в саду их дома вырос необычный цветок - если его можно, конечно, было так назвать. По виду он больше напоминал сорняк, скорчившийся, как коряга, но его изуродованный стебель венчала золотая головка с лепестками. Один раз выходя во двор, Джузеппина прикоснулась к цветку, и все ее дело обдало жаром.
Сколько раз они пытались выкорчевать этот цветок - все без толку, сорняк не подчинялся и продолжал упрямо расти прямо из земли. Джузеппина обратилась к какой-то старой колдунье, а если быть точнее, местной деревенской сумасшедшей (по крайней мере она считала). Та пришла в сад, сосредоточенным взглядом оценила цветок и сквозь зубы сказала, прищуриваясь и простирая морщинистую ладонь над волшебным ростком: «Это наваждение!»
С тех пор цветок все продолжал расти и расти, пока наконец не обвил своими зарослями весь дом и не устремился прямо к небу, превосходя размерами каждое дерево на всем острове. Его пышные золотые лепестки наполнялись жаром от ласкового южного солнца.
Но в день, когда Флора родилась, все изменилось. Джузеппина и вся ее семья проснулись от неведомого грохота: стебель цветка, обвивавшего весь дом, начал разбухать, раздуваться и лопаться, а золотые лепестки увеличивались в размерах и пухли, как тесто на дрожжах. Бам - и цветок лопнул. А лопнул он так, как обычно раскатисто чихает папаша Уберто - от этих звуков трескаются табуретки в кухне, но в доме Джузеппины треснули не только столы и стулья. Даже стены начали грохотать и покрываться трещинами, а земля вокруг стала содрогаться, издавая звуки, сравнимые лишь со стонами из преисподней.
Мрачные облака разверзлись, и на горизонте промелькнула молния - такая же, как в тот день, когда папаша Уберто по слабости духа и плоти наконец решил закурить папиросу.
Когда Флора родилась, вся деревня сторонилась семьи: местные жители думали, что она несет в себе проклятие. Солнечная, жизнерадостная малышка, которая рождена была для того, чтобы радовать всех вокруг, вызывала у окружающих ужас - ведь она впервые стала причиной разрушительных ливней и ураганов, обрушившихся на остров. А еще Флора обладала удивительными способностями: стоило ей громко чихнуть, как у соседки могли разбиться тарелки, а если девочка плакала - кроны деревьев воинственно шумели, и все птицы стаями покидали лес.
Когда Флора расцвела и стала превращаться в девушку, ее мощь и сила только росли, а вот соседи по деревне тревожились и продолжали сторониться еще больше. Понимая, что здесь ей нет места, Флора решила уехать из деревни и, повинуясь зову сердца, сбежала на другой континент. Там, в спокойной белизне горных вершин, она нашла счастье и уединение, и ее волшебный дар, который она считала проклятием, раскрылся в полной мере. Если раньше Флора внушала сородичам лишь ужас, то теперь местные жители того края, где она поселилась, смотрели на нее с благоговением и отрадой. Благодаря таланту она помогала восстанавливать старые сооружения, чинить мелкую утварь и даже лечить больных детей: одним прикосновением руки, которая раньше потворствовала лишь хаосу, она вершила благодать. До тех пор пока не случилось несчастье.
Флора полюбила, но радость ее была недолгой. Избранником волшебницы стал капитан дальнего плавания. Каждый год он отправлялся в путешествие на несколько месяцев и возвращался - казалось, что более счастливый, но с проседью в волосах и новыми морщинами. Жители встречали его с замиранием сердца, собираясь на причале, окруженном полукольцом из гор, чьи вершины золотились в солнечном свете. Но однажды корабль попал в неистовый шторм: судно будто затягивало в водоворот на горизонте, пена клокотала, захлестывая мачты и палубы, а собравшиеся на причале зеваки испуганно вглядывались в пелену солёных волн. Женщины и мужчины молились, опустившись на колени, покорно простирая руки к небу - но небо было непреклонно. Толпа расступилась при виде Флоры: она в струящихся одеяниях проскользнула через вереницу зевак, приблизилась к самому краю причала и возвела руки к небу по примеру молящих. В ее ладонях появился сверкающий шар, наполненный золотыми искрами. Флора закрыла глаза, распростерла объятия и выпустила шар, летящий по направлению к горизонту: его сияние охватило все вокруг и было настолько сильным, что конусообразные горные вершины начали растекаться в жидком золотом блеске. Но тут просветленное лицо кудесницы неожиданно исказила гримаса ужаса: она почувствовала, что теряет власть над своей силой, и тотчас же сверкающие золотые потоки сделались темно-багровыми, устрашающей тенью они нависли над морем, и стихия захлестнула их. Все вместе они объединились в водоворот, напоминающий вулканическую лаву, корабль вспыхнул на горизонте и погиб в враждебных языках пламени.
Взоры толпы обратились на Флору. Тотчас же она увидела, как в лицах людей, искренно и нежно полюбивших ее, появился страх - тот страх, что она, еще будучи ребенком, несла в своем сердце, как скорбное предвестие того, что она никогда не познает счастья, земного счастья, о котором она могла только грезить. Свои горести она утопила в нежных мечтах среди белоснежных вершин, дурманящих ароматом лугов и ласкающих причал волн. И только сейчас она поняла свою силу и то, какой ужас она внушала другим.
Толпа надвигалась, будто коршун над несчастной мышкой, тяготела и расширялась, превращаясь в темного Гаргантюа, в угрожающего исполина, в пожирающего Кроноса. «Она убила капитана! Чудовище! Колдунья!» - оглушительные крики доносились отовсюду, вводя Флору в состояние исступления. Она попыталась защититься, но волшебная сила ей не подчинялась, уставшие пальцы могли лишь создать некое подобие искр. «Сжалься надо мной, небо!» - взмолилась Флора, но вместо спасения услышала лишь свой приговор. «Сжечь ведьму!» - вскричал кто-то, и этот громогласный вопль раскатился по толпе, застывшей в предвкушении кровавого хлеба и зрелищ.
Отбросив несчастную на гору хвороста, безумную, словно затравленный зверь, толпа восхищенно глядела на то, как тело женщины пожирают языки пламени, извиваясь вокруг ее ног и образуя подобие венца вокруг вспыхивавших рыжих волос. Костер был невелик, но его можно было увидеть даже из отдаленных селений, таким ярким светом золотился огонь, таким жаром испепелял все живое вокруг, что жители разбегались, а те, кто не успевал убежать, сгорали заживо.
Тело Флоры, гордое, стройное, исполинское, сверкнуло в огне подобно молнии и погасло вместе с пламенем костра.
Папаша Уберто и Томазина выбежали из дома, и взгляды их одновременно устремились на горизонт. Буря прошла, и лишь темно-золотые искры сверкали на горизонте, перекликаясь друг с другом и поблескивая, как камни в ожерелье или беглые пальцы пианиста по костяным клавишам. «Флора!» - вскричал Уберто, в отчаянии простирая руки перед собой. «Смотри, папаша,» - прошептала Томазина, указывая в дальний уголок сада. Там, сквозь причудливые заросли сорняков, пробивался тонкий золотой росток с горящими лепестками.
Красота часто бывает слишком хрупка и непостижима для безучастных глаз толпы. Прекрасное и сильное расцветает лишь в любви, но тотчас же вспыхивает и сгорает в беспощадном пламени, если не может совладать с самим собой, не может покориться себе. Чему учит нас урок Флоры? Тому, что сила - лишь в покорении стихии, ведь самое нежное благоденствие и покой тоже были рождены из хаоса.
На юге острова никогда не было сильных ветров, но в этом году что-то явно пошло не так. Первым это заметил папаша Уберто, когда украдкой доставал портсигар из старого серванта. Он посмотрел в окно, пытаясь уловить очертания за спиной, и судорожно вздохнул. Точно так же и его покойный отец прятал папиросы от жены, а он шаловливо смеялся и прятался в садовых зарослях, когда мать поднимала крик и грозилась всеми проклятиями, от которых у Уберто, тогда еще не папаши, а вполне себе взъерошенного рыжеволосого юнца, вихры на макушке вздымались еще сильнее.
С облегчением закурив, папаша Уберто подошел к окну, и то, что еще осталось от его подростковых кудрей, зашевелилось на макушке. «Святые небеса!» - воскликнул он.
На горизонте поднималась настоящая буря: волны вздымались, образуя пенистые воронки, а сквозь разверзнувшиеся дымчатые облака, гибкая, словно угорь, скользила молния. «Уже сорок семь лет на Сан-Сальваторе Ардженто не было такого дождя», - подумал папаша Уберто, и тревожная мысль, подобно грому, заставила его встрепенуться.
А нет! То была не тревожная мысль…
«Ах ты, старый ты пень!» - послышался рев у него за спиной, и пока папаша пытался понять, настигла ли его небесная кара или это буря воплотилась в человеческом образе, перед ним мгновенно очутился знакомый силуэт.
Полная, черноволосая и черноглазая, но с аристократически бледным и уставшим лицом женщина, вытирая руки об передник, гневно и пронзительно глядела на папашу Уберто. «Прямо как преподобный отец Манфредо на проповеди», - подумал он и похолодел.
«И не стыдно тебе? У тебя двое сыновей - какой пример ты подаешь детям! Сколько раз говорила тебе не курить в доме!»
Но столь же стремительно внимание женщины переключилось на стихию, бушевавшую за окном. «Боже! Неужто…» - пробормотала она, судорожно пытаясь что-то вспомнить, но находясь в полном замешательстве от происходящего.
И тут папашу Уберто осенило - он выронил папиросу в окно и упал в кресло.
Это она - его сестра, его наваждение, его ночной кошмар, ужас и исступление.
Сестра Уберто, Флора, была женщиной дородной, размеров Гаргантюа - сильной, крепкой, с копной темно-рыжих волос и ослепительной улыбкой. Наверняка читателю будет интересно, почему папаша считал ее ночным кошмаром? Что ж, остановимся на ней подробнее.
Все дело в том, что малышка Флора родилась при весьма таинственных обстоятельствах. Когда ее мать, покойная Джузеппина, была еще беременна, в саду их дома вырос необычный цветок - если его можно, конечно, было так назвать. По виду он больше напоминал сорняк, скорчившийся, как коряга, но его изуродованный стебель венчала золотая головка с лепестками. Один раз выходя во двор, Джузеппина прикоснулась к цветку, и все ее дело обдало жаром.
Сколько раз они пытались выкорчевать этот цветок - все без толку, сорняк не подчинялся и продолжал упрямо расти прямо из земли. Джузеппина обратилась к какой-то старой колдунье, а если быть точнее, местной деревенской сумасшедшей (по крайней мере она считала). Та пришла в сад, сосредоточенным взглядом оценила цветок и сквозь зубы сказала, прищуриваясь и простирая морщинистую ладонь над волшебным ростком: «Это наваждение!»
С тех пор цветок все продолжал расти и расти, пока наконец не обвил своими зарослями весь дом и не устремился прямо к небу, превосходя размерами каждое дерево на всем острове. Его пышные золотые лепестки наполнялись жаром от ласкового южного солнца.
Но в день, когда Флора родилась, все изменилось. Джузеппина и вся ее семья проснулись от неведомого грохота: стебель цветка, обвивавшего весь дом, начал разбухать, раздуваться и лопаться, а золотые лепестки увеличивались в размерах и пухли, как тесто на дрожжах. Бам - и цветок лопнул. А лопнул он так, как обычно раскатисто чихает папаша Уберто - от этих звуков трескаются табуретки в кухне, но в доме Джузеппины треснули не только столы и стулья. Даже стены начали грохотать и покрываться трещинами, а земля вокруг стала содрогаться, издавая звуки, сравнимые лишь со стонами из преисподней.
Мрачные облака разверзлись, и на горизонте промелькнула молния - такая же, как в тот день, когда папаша Уберто по слабости духа и плоти наконец решил закурить папиросу.
Когда Флора родилась, вся деревня сторонилась семьи: местные жители думали, что она несет в себе проклятие. Солнечная, жизнерадостная малышка, которая рождена была для того, чтобы радовать всех вокруг, вызывала у окружающих ужас - ведь она впервые стала причиной разрушительных ливней и ураганов, обрушившихся на остров. А еще Флора обладала удивительными способностями: стоило ей громко чихнуть, как у соседки могли разбиться тарелки, а если девочка плакала - кроны деревьев воинственно шумели, и все птицы стаями покидали лес.
Когда Флора расцвела и стала превращаться в девушку, ее мощь и сила только росли, а вот соседи по деревне тревожились и продолжали сторониться еще больше. Понимая, что здесь ей нет места, Флора решила уехать из деревни и, повинуясь зову сердца, сбежала на другой континент. Там, в спокойной белизне горных вершин, она нашла счастье и уединение, и ее волшебный дар, который она считала проклятием, раскрылся в полной мере. Если раньше Флора внушала сородичам лишь ужас, то теперь местные жители того края, где она поселилась, смотрели на нее с благоговением и отрадой. Благодаря таланту она помогала восстанавливать старые сооружения, чинить мелкую утварь и даже лечить больных детей: одним прикосновением руки, которая раньше потворствовала лишь хаосу, она вершила благодать. До тех пор пока не случилось несчастье.
Флора полюбила, но радость ее была недолгой. Избранником волшебницы стал капитан дальнего плавания. Каждый год он отправлялся в путешествие на несколько месяцев и возвращался - казалось, что более счастливый, но с проседью в волосах и новыми морщинами. Жители встречали его с замиранием сердца, собираясь на причале, окруженном полукольцом из гор, чьи вершины золотились в солнечном свете. Но однажды корабль попал в неистовый шторм: судно будто затягивало в водоворот на горизонте, пена клокотала, захлестывая мачты и палубы, а собравшиеся на причале зеваки испуганно вглядывались в пелену солёных волн. Женщины и мужчины молились, опустившись на колени, покорно простирая руки к небу - но небо было непреклонно. Толпа расступилась при виде Флоры: она в струящихся одеяниях проскользнула через вереницу зевак, приблизилась к самому краю причала и возвела руки к небу по примеру молящих. В ее ладонях появился сверкающий шар, наполненный золотыми искрами. Флора закрыла глаза, распростерла объятия и выпустила шар, летящий по направлению к горизонту: его сияние охватило все вокруг и было настолько сильным, что конусообразные горные вершины начали растекаться в жидком золотом блеске. Но тут просветленное лицо кудесницы неожиданно исказила гримаса ужаса: она почувствовала, что теряет власть над своей силой, и тотчас же сверкающие золотые потоки сделались темно-багровыми, устрашающей тенью они нависли над морем, и стихия захлестнула их. Все вместе они объединились в водоворот, напоминающий вулканическую лаву, корабль вспыхнул на горизонте и погиб в враждебных языках пламени.
Взоры толпы обратились на Флору. Тотчас же она увидела, как в лицах людей, искренно и нежно полюбивших ее, появился страх - тот страх, что она, еще будучи ребенком, несла в своем сердце, как скорбное предвестие того, что она никогда не познает счастья, земного счастья, о котором она могла только грезить. Свои горести она утопила в нежных мечтах среди белоснежных вершин, дурманящих ароматом лугов и ласкающих причал волн. И только сейчас она поняла свою силу и то, какой ужас она внушала другим.
Толпа надвигалась, будто коршун над несчастной мышкой, тяготела и расширялась, превращаясь в темного Гаргантюа, в угрожающего исполина, в пожирающего Кроноса. «Она убила капитана! Чудовище! Колдунья!» - оглушительные крики доносились отовсюду, вводя Флору в состояние исступления. Она попыталась защититься, но волшебная сила ей не подчинялась, уставшие пальцы могли лишь создать некое подобие искр. «Сжалься надо мной, небо!» - взмолилась Флора, но вместо спасения услышала лишь свой приговор. «Сжечь ведьму!» - вскричал кто-то, и этот громогласный вопль раскатился по толпе, застывшей в предвкушении кровавого хлеба и зрелищ.
Отбросив несчастную на гору хвороста, безумную, словно затравленный зверь, толпа восхищенно глядела на то, как тело женщины пожирают языки пламени, извиваясь вокруг ее ног и образуя подобие венца вокруг вспыхивавших рыжих волос. Костер был невелик, но его можно было увидеть даже из отдаленных селений, таким ярким светом золотился огонь, таким жаром испепелял все живое вокруг, что жители разбегались, а те, кто не успевал убежать, сгорали заживо.
Тело Флоры, гордое, стройное, исполинское, сверкнуло в огне подобно молнии и погасло вместе с пламенем костра.
Папаша Уберто и Томазина выбежали из дома, и взгляды их одновременно устремились на горизонт. Буря прошла, и лишь темно-золотые искры сверкали на горизонте, перекликаясь друг с другом и поблескивая, как камни в ожерелье или беглые пальцы пианиста по костяным клавишам. «Флора!» - вскричал Уберто, в отчаянии простирая руки перед собой. «Смотри, папаша,» - прошептала Томазина, указывая в дальний уголок сада. Там, сквозь причудливые заросли сорняков, пробивался тонкий золотой росток с горящими лепестками.
Красота часто бывает слишком хрупка и непостижима для безучастных глаз толпы. Прекрасное и сильное расцветает лишь в любви, но тотчас же вспыхивает и сгорает в беспощадном пламени, если не может совладать с самим собой, не может покориться себе. Чему учит нас урок Флоры? Тому, что сила - лишь в покорении стихии, ведь самое нежное благоденствие и покой тоже были рождены из хаоса.
Емельянова Елизавета. Инспектор Саня
- Ваше инспекторское, да как ж я мог-то! Я всех так проверяю, что вы не беспокойтесь даже! Я их сто раз спросил: мол, драться-то будете? А детишек двоих своих там, понимаете, бить? Они мне сразу так и отвечали, мол, нет, не будем, смирные мы… Я из их семейства только мать порой вижу, Лидку, так вот уши у нее вытянулись чуток, да шея начала уже там кое-где обрастать…
Дурак. Ужасный дурак этот подъездный староста. Стоит под стрекочущими лампами, блестит своим лицом, как шар бильярдный, и лыбится, побрился, видать, только. Эх ты, дурак. Лицо-то не белое, а серое, сколько ты ни брейся, цвет шерсти не уберешь… Знает же, что я его насквозь вижу, и все равно лыбится.
- Семен Василич, я это все знаю. Вы мне про какую квартиру говорите?
- Так как же… Про 46.
- А я про 56 спрашиваю. Ну?
- А… Так это… Вам ключ могу дать оттудова...
- Понятно. Со мной пойдете.
Он погорбился, поморщился и даже покряхтел разок, но пополз за мной следом. Мы с ним поднимались по обколотой лестнице, я от скуки глядел на плакаты, не до конца содранные со стен проверкой. Целая летопись велась на стенах с первого на третий этаж – тут было и про первый случай превращения, про исследования, теории по Стругацким, висело оповещение для граждан и инструкция по поведению… Даже как-то хмуро и зло любимый мной шарж болтался на куске малярного скотча – огромная фигура летучей мыши, согнувшаяся над могилкой ребенка, ночь, луна и надпись: «А не надо было так громко смеяться, Коленька!»
Остановились мы у классической подъездной двери, обитой линялой кожей в неровные ромбики. Смотришь каждый день на эти двери, а они все разные: металлические, деревянные, обитые, разбитые. Бывают с двумя замками или на щеколде, в блокноте у меня даже такое отмечено. Но за ними почему-то всегда одно и то же. Староста глянул на меня, улыбка и блеск потихоньку сползали с его рожи.
- А мы… Вы сюда зачем?
Я хмыкнул, зашарил по карманам в поисках ручки. А ты и не знаешь, дурак, как же…
- Понаблюдать за скоростью развития болезни, в случае необходимости принять меры.
- Болезни… Меры… Я понял, понял…
Ручка оказалась в нагрудном кармане бордового форменного жилета. Я раскрыл блокнот, расстегнул верхнюю пуговицу и, вдохнув поглубже, постучал в дверь. Староста занервничал. За дверью – ни звука.
- Слушайте, может… Может лучше в 46, а? Я там вам покажу все, и Лидка…
- Семен Василич, мне на вас написать, как на скрывающего опасного больного?
Он затих, перебирая пальцами низ куртки и поглаживая плохо побритую шею, с опаской стал пялиться на дверь. Через секунд 10 раздались тихие, аккуратные шаги, дверь открылась. Я сразу устремился в прихожую, оббив ноги об порожек от слякоти и пыли, и щелкнул выключателем. Электрический белый свет выхватил из тьмы стоящую рядом со мной небольшую, по плечо мне женщину с короткими черными волосами и голубым взглядом. Светящаяся, я сразу понял. Она подняла на меня абсолютно чистое и гладкое лицо и настороженно спросила:
- Что такое? Что вам нужно?
- Инспекция САН-а, я хожу к больным, смотрю условия проживания и на темп развития болезни.
Староста нервно захихикал.
- Да, вот… Алиса, ты зови Гошу, инспектор его посмотрит, да и все…
Лицо женщины стало ýже, словно вся кожа прилипла к костям и обтянула их, она мертвым взглядом смотрела на меня.
- Гоша… Ему в последнее время плохо… Инспектор, я могу… Скажите, я сделаю что угодно… Оставьте его мне… Я ведь могу… Я съеду, я его спрячу, будем в деревне жить… Я все деньги отдам…
Началось. Я поправил ремень сумки, сердце отчаянно и безуспешно старалось превратиться в камень. Твердо посмотрел на нее, щелкнул ручкой и поставил её на графу возраст.
- Сколько ему лет?
Женщина издала короткий стон.
- 9…
- Он в комнате?
Она кивнула, не в силах говорить, я прошел в кухню, услышав оттуда характерное взрыкивание. За серым столом с бурыми разводами сидело существо ростом чуть пониже женщины. Его лицо обросло шерстью, шею устлали хитиновые щетинки… Он равнодушно, крепко держал за хвост и лапы судорожно вырывающуюся кошку. Та не могла и мяукнуть, он, видимо, уже загипнотизировал ее. Ребенок заметил меня и встрепенулся, моментально отпустив кошку, за его шерстистой спиной встрепенулись полупрозрачные комариные крылья. Он с трудом задержал на мне взгляд, встал, полуприсев на длинных задних лапах, и перевел взгляд на мать. Она подошла к нему, не выдавая свою тревогу, я вздохнул. Вот черт… Наверное, у него тоже отец был больным, а потом, когда обратился окончательно, мать попыталась исправить Гошу…
- Он говорить умеет?
Гоша скрипнул тоненьким, неприятно двоящимся голосом:
- Умею… А вы что за дядя? Мама, это еще что за…
- Чшш! Гоша! Это инспектор… Инспектор Саня, – мое сердце сжалось в груди, я чуть вдохнул. - Он пришел спросить у нас кое-что и помочь, если нужно…
Ребенок смотрел на меня черными глазами.
- Инспектор Саня…
- Да, здравствуй. Скажи мне одну такую вещь…
Алиса побледнела, потянулась к Гоше и мягко ткнулась лицом ему в грудь, обвив руками его плечи, но ребенок оттолкнул ее, держа на расстоянии. Я сжал зубы, посмотрел на Алису, в ее глазах дрожали слезы. Опять… Опять то же самое. Вот бы тут был какой-нибудь амбал, вызвал бы ему наряд, скрутили бы, усыпили и увезли… Что ж сейчас-то делать?.. Снова объяснять, забирать… Я с натянутой жестяной улыбкой кивнул Гоше.
- Я вижу, можешь не отвечать. На, съешь конфетку, я пока с твоей мамой поговорю о чем-то важном.
Я достал одну сонку и дал ему. Тот молниеносно выхватил ее из моих пальцев, запихнув себе в рот, и отпрыгнул в другой конец комнаты. Уголок рта Алисы чуть подергивался, она захрустела пальцами, сгибая их другой рукой под неприятными углами.
- Вы ему дали одну из этих…
- Сонку.
- Что с нами будет?..
- С вами ничего. Можете жить здесь и дальше, я не буду сообщать никуда, с вас лишь возьмут штраф. А Гошу… Будут лечить. Некоторое время он полежит в местной лечебнице, а затем его переправят в Австралию.
Алиса посмотрела на меня полными, внезапно ставшими безумно огромными глазами, умоляющими изо всех сил, я подписывал бумаги для полиции.
- Прошу… Он же ребенок… Он не виноват… Мой Макар окончательно обратился, когда Гоше было 5 лет… А мальчик уже успел стать таким, как отец… Я научу его быть добрым, я научу, я… Пожалуйста…
Выйдя из подъезда под липким и опять блестящим взглядом старосты, набрал номер бригады, сказал им адрес. Убрал все вещи в сумку, достал трубку и поспешно закурил, смотря на посеревшую от помоев и грязи улицу. Да, район, конечно, не лучший… Дураки, какие же они все дураки… Я раздраженно дернул плечами, с души опять сваливался очередной слой израненных чувств и нервов, сердце пыталось порваться и, кажется, не до конца окаменевшая его часть уже с треском лопалась. С воплем сирен подкатила к покосившейся панельке бывшая карета скорой помощи, обляпанная защитной голубой краской, а поверх нее грязью и кровью. Я инстинктивно свел лопатки и, пытаясь их развести, наблюдал, как из дома выносят спящее существо, выводят под руки плачущую мать, дают успокоительное… Староста все скакал вокруг докторов и охранников, потрепывал Алису по плечам, заглядывал в морду спящей твари… Меня затошнило от его вида, я развернулся на каблуках и пошел прочь. Ох я ему, не будь на службе, устроил бы такую инспекцию совести и аморальных наклонностей… Бригада с воем понеслась мимо меня, увозя и Алису – видно, сердечный приступ. Уже пятый на моей неделе…
Я вздохнул, вытряхнул трубку на ближайшую кучу мусора и направился к зданию САН-а, тут ходьбы было всего два квартала… На полутемнеющем небе сверкала луна, на улице попадались редкие прохожие – все бритые или подобросшие, всё еще сохраняющие человеческий облик и повадки. Я быстро и зло проходил мимо них, мозг почему-то хотел разозлиться в этот день – после сброса душевных масс это происходит часто. Я остановился, ожесточенно набивая трубку заново. Черт бы их побрал, этих… Дурацких… Я шел уже не разбирая дороги, зажег трубку, запыхтел, покашливая. Вот тебе и катастрофа, вот тебе и новый мир! Совершенный человек, ага, как же! А еще пару лет назад по телевизору так и говорили: вот, будем все сильнее-выше-быстрее, сверхлюдьми будем, строить, изобретать… Фигу с маслом, вот вам что… Походили бы с мое эти учёнишки, посмотрели бы, как детям в семьях с шерстью сейчас живется... А такие, как Алиса, их жальче всего… Пропадет же, глупая… Не исправишь уже такого Гошу, он с детства уже, да только она и слушать не станет, если начать, это уж точно… Я наткнулся на железную урну, не заметив на своем пути, и растянулся рядом с ней. Трубка издевательски пыхнула клубом искр на тротуар, отлетев к кустикам у ближайшего дома. Я поднялся, потирая переносицу и проверив, не обгорели ли усы, подошел к трубке и, выбив из нее всю прогорклую гадость, сунул в сумку. Мой взгляд остановился на доме… И следом за ним сердце пробило лишнюю дробь. Это её дом. Был.
Катёна, высокая, статная девочка лет 25, была замужем, без детей и упрека. Еще одна светящаяся, жила с мужем Гришкой и свекровью. Старуха Ляля славилась на весь район двумя вещами: огромным, похожим на кабанье рыло, дряблым лицом и такой болотной злобой, засевшей в ее жучьих глазках без белков и всей мохнатой фигуре… Катёна берегла дом, помогала абсолютно гладкому своему мужу… И один раз ночью, прямо под холодными патрульными софитами и криками синих громкоговорителей, в подвенечном своем платье и белой простыне за плечами раскинула руки, взмахнула крыльями и – вон с подоконника…
Я сел на урну, скинул сумку, обхватив голову руками. Что ж такое… Не мог я ей помочь, да и никому не могу… Отправляю, отправляю – а лечатся они? Меньше трети вылечатся… «Инспектор Саня», что ж ты, Владимир Сергеич... Плечи свело от боли, я выпрямился, сжав кулаки и сверкнув глазами, вскочил в исступлении и швырнул об землю свою фуражку цвета крови, заорал во все горло, криком выжигая душу себе и всему этому проклятому миру нелюдей и их жертв:
- Поборю! Ох, поборю ваш эгоизм и злобу несчастную! Все будете знать, как уважать детей, родных, чужих! Все знать будете… Катёна знала моя… И сохранила в себе этот свет, ваш свет, который вы топчете!.. Все знать будете… Все…
- Ваше инспекторское, да как ж я мог-то! Я всех так проверяю, что вы не беспокойтесь даже! Я их сто раз спросил: мол, драться-то будете? А детишек двоих своих там, понимаете, бить? Они мне сразу так и отвечали, мол, нет, не будем, смирные мы… Я из их семейства только мать порой вижу, Лидку, так вот уши у нее вытянулись чуток, да шея начала уже там кое-где обрастать…
Дурак. Ужасный дурак этот подъездный староста. Стоит под стрекочущими лампами, блестит своим лицом, как шар бильярдный, и лыбится, побрился, видать, только. Эх ты, дурак. Лицо-то не белое, а серое, сколько ты ни брейся, цвет шерсти не уберешь… Знает же, что я его насквозь вижу, и все равно лыбится.
- Семен Василич, я это все знаю. Вы мне про какую квартиру говорите?
- Так как же… Про 46.
- А я про 56 спрашиваю. Ну?
- А… Так это… Вам ключ могу дать оттудова...
- Понятно. Со мной пойдете.
Он погорбился, поморщился и даже покряхтел разок, но пополз за мной следом. Мы с ним поднимались по обколотой лестнице, я от скуки глядел на плакаты, не до конца содранные со стен проверкой. Целая летопись велась на стенах с первого на третий этаж – тут было и про первый случай превращения, про исследования, теории по Стругацким, висело оповещение для граждан и инструкция по поведению… Даже как-то хмуро и зло любимый мной шарж болтался на куске малярного скотча – огромная фигура летучей мыши, согнувшаяся над могилкой ребенка, ночь, луна и надпись: «А не надо было так громко смеяться, Коленька!»
Остановились мы у классической подъездной двери, обитой линялой кожей в неровные ромбики. Смотришь каждый день на эти двери, а они все разные: металлические, деревянные, обитые, разбитые. Бывают с двумя замками или на щеколде, в блокноте у меня даже такое отмечено. Но за ними почему-то всегда одно и то же. Староста глянул на меня, улыбка и блеск потихоньку сползали с его рожи.
- А мы… Вы сюда зачем?
Я хмыкнул, зашарил по карманам в поисках ручки. А ты и не знаешь, дурак, как же…
- Понаблюдать за скоростью развития болезни, в случае необходимости принять меры.
- Болезни… Меры… Я понял, понял…
Ручка оказалась в нагрудном кармане бордового форменного жилета. Я раскрыл блокнот, расстегнул верхнюю пуговицу и, вдохнув поглубже, постучал в дверь. Староста занервничал. За дверью – ни звука.
- Слушайте, может… Может лучше в 46, а? Я там вам покажу все, и Лидка…
- Семен Василич, мне на вас написать, как на скрывающего опасного больного?
Он затих, перебирая пальцами низ куртки и поглаживая плохо побритую шею, с опаской стал пялиться на дверь. Через секунд 10 раздались тихие, аккуратные шаги, дверь открылась. Я сразу устремился в прихожую, оббив ноги об порожек от слякоти и пыли, и щелкнул выключателем. Электрический белый свет выхватил из тьмы стоящую рядом со мной небольшую, по плечо мне женщину с короткими черными волосами и голубым взглядом. Светящаяся, я сразу понял. Она подняла на меня абсолютно чистое и гладкое лицо и настороженно спросила:
- Что такое? Что вам нужно?
- Инспекция САН-а, я хожу к больным, смотрю условия проживания и на темп развития болезни.
Староста нервно захихикал.
- Да, вот… Алиса, ты зови Гошу, инспектор его посмотрит, да и все…
Лицо женщины стало ýже, словно вся кожа прилипла к костям и обтянула их, она мертвым взглядом смотрела на меня.
- Гоша… Ему в последнее время плохо… Инспектор, я могу… Скажите, я сделаю что угодно… Оставьте его мне… Я ведь могу… Я съеду, я его спрячу, будем в деревне жить… Я все деньги отдам…
Началось. Я поправил ремень сумки, сердце отчаянно и безуспешно старалось превратиться в камень. Твердо посмотрел на нее, щелкнул ручкой и поставил её на графу возраст.
- Сколько ему лет?
Женщина издала короткий стон.
- 9…
- Он в комнате?
Она кивнула, не в силах говорить, я прошел в кухню, услышав оттуда характерное взрыкивание. За серым столом с бурыми разводами сидело существо ростом чуть пониже женщины. Его лицо обросло шерстью, шею устлали хитиновые щетинки… Он равнодушно, крепко держал за хвост и лапы судорожно вырывающуюся кошку. Та не могла и мяукнуть, он, видимо, уже загипнотизировал ее. Ребенок заметил меня и встрепенулся, моментально отпустив кошку, за его шерстистой спиной встрепенулись полупрозрачные комариные крылья. Он с трудом задержал на мне взгляд, встал, полуприсев на длинных задних лапах, и перевел взгляд на мать. Она подошла к нему, не выдавая свою тревогу, я вздохнул. Вот черт… Наверное, у него тоже отец был больным, а потом, когда обратился окончательно, мать попыталась исправить Гошу…
- Он говорить умеет?
Гоша скрипнул тоненьким, неприятно двоящимся голосом:
- Умею… А вы что за дядя? Мама, это еще что за…
- Чшш! Гоша! Это инспектор… Инспектор Саня, – мое сердце сжалось в груди, я чуть вдохнул. - Он пришел спросить у нас кое-что и помочь, если нужно…
Ребенок смотрел на меня черными глазами.
- Инспектор Саня…
- Да, здравствуй. Скажи мне одну такую вещь…
Алиса побледнела, потянулась к Гоше и мягко ткнулась лицом ему в грудь, обвив руками его плечи, но ребенок оттолкнул ее, держа на расстоянии. Я сжал зубы, посмотрел на Алису, в ее глазах дрожали слезы. Опять… Опять то же самое. Вот бы тут был какой-нибудь амбал, вызвал бы ему наряд, скрутили бы, усыпили и увезли… Что ж сейчас-то делать?.. Снова объяснять, забирать… Я с натянутой жестяной улыбкой кивнул Гоше.
- Я вижу, можешь не отвечать. На, съешь конфетку, я пока с твоей мамой поговорю о чем-то важном.
Я достал одну сонку и дал ему. Тот молниеносно выхватил ее из моих пальцев, запихнув себе в рот, и отпрыгнул в другой конец комнаты. Уголок рта Алисы чуть подергивался, она захрустела пальцами, сгибая их другой рукой под неприятными углами.
- Вы ему дали одну из этих…
- Сонку.
- Что с нами будет?..
- С вами ничего. Можете жить здесь и дальше, я не буду сообщать никуда, с вас лишь возьмут штраф. А Гошу… Будут лечить. Некоторое время он полежит в местной лечебнице, а затем его переправят в Австралию.
Алиса посмотрела на меня полными, внезапно ставшими безумно огромными глазами, умоляющими изо всех сил, я подписывал бумаги для полиции.
- Прошу… Он же ребенок… Он не виноват… Мой Макар окончательно обратился, когда Гоше было 5 лет… А мальчик уже успел стать таким, как отец… Я научу его быть добрым, я научу, я… Пожалуйста…
Выйдя из подъезда под липким и опять блестящим взглядом старосты, набрал номер бригады, сказал им адрес. Убрал все вещи в сумку, достал трубку и поспешно закурил, смотря на посеревшую от помоев и грязи улицу. Да, район, конечно, не лучший… Дураки, какие же они все дураки… Я раздраженно дернул плечами, с души опять сваливался очередной слой израненных чувств и нервов, сердце пыталось порваться и, кажется, не до конца окаменевшая его часть уже с треском лопалась. С воплем сирен подкатила к покосившейся панельке бывшая карета скорой помощи, обляпанная защитной голубой краской, а поверх нее грязью и кровью. Я инстинктивно свел лопатки и, пытаясь их развести, наблюдал, как из дома выносят спящее существо, выводят под руки плачущую мать, дают успокоительное… Староста все скакал вокруг докторов и охранников, потрепывал Алису по плечам, заглядывал в морду спящей твари… Меня затошнило от его вида, я развернулся на каблуках и пошел прочь. Ох я ему, не будь на службе, устроил бы такую инспекцию совести и аморальных наклонностей… Бригада с воем понеслась мимо меня, увозя и Алису – видно, сердечный приступ. Уже пятый на моей неделе…
Я вздохнул, вытряхнул трубку на ближайшую кучу мусора и направился к зданию САН-а, тут ходьбы было всего два квартала… На полутемнеющем небе сверкала луна, на улице попадались редкие прохожие – все бритые или подобросшие, всё еще сохраняющие человеческий облик и повадки. Я быстро и зло проходил мимо них, мозг почему-то хотел разозлиться в этот день – после сброса душевных масс это происходит часто. Я остановился, ожесточенно набивая трубку заново. Черт бы их побрал, этих… Дурацких… Я шел уже не разбирая дороги, зажег трубку, запыхтел, покашливая. Вот тебе и катастрофа, вот тебе и новый мир! Совершенный человек, ага, как же! А еще пару лет назад по телевизору так и говорили: вот, будем все сильнее-выше-быстрее, сверхлюдьми будем, строить, изобретать… Фигу с маслом, вот вам что… Походили бы с мое эти учёнишки, посмотрели бы, как детям в семьях с шерстью сейчас живется... А такие, как Алиса, их жальче всего… Пропадет же, глупая… Не исправишь уже такого Гошу, он с детства уже, да только она и слушать не станет, если начать, это уж точно… Я наткнулся на железную урну, не заметив на своем пути, и растянулся рядом с ней. Трубка издевательски пыхнула клубом искр на тротуар, отлетев к кустикам у ближайшего дома. Я поднялся, потирая переносицу и проверив, не обгорели ли усы, подошел к трубке и, выбив из нее всю прогорклую гадость, сунул в сумку. Мой взгляд остановился на доме… И следом за ним сердце пробило лишнюю дробь. Это её дом. Был.
Катёна, высокая, статная девочка лет 25, была замужем, без детей и упрека. Еще одна светящаяся, жила с мужем Гришкой и свекровью. Старуха Ляля славилась на весь район двумя вещами: огромным, похожим на кабанье рыло, дряблым лицом и такой болотной злобой, засевшей в ее жучьих глазках без белков и всей мохнатой фигуре… Катёна берегла дом, помогала абсолютно гладкому своему мужу… И один раз ночью, прямо под холодными патрульными софитами и криками синих громкоговорителей, в подвенечном своем платье и белой простыне за плечами раскинула руки, взмахнула крыльями и – вон с подоконника…
Я сел на урну, скинул сумку, обхватив голову руками. Что ж такое… Не мог я ей помочь, да и никому не могу… Отправляю, отправляю – а лечатся они? Меньше трети вылечатся… «Инспектор Саня», что ж ты, Владимир Сергеич... Плечи свело от боли, я выпрямился, сжав кулаки и сверкнув глазами, вскочил в исступлении и швырнул об землю свою фуражку цвета крови, заорал во все горло, криком выжигая душу себе и всему этому проклятому миру нелюдей и их жертв:
- Поборю! Ох, поборю ваш эгоизм и злобу несчастную! Все будете знать, как уважать детей, родных, чужих! Все знать будете… Катёна знала моя… И сохранила в себе этот свет, ваш свет, который вы топчете!.. Все знать будете… Все…
Матвеева Елизавета. По второму кругу
– До завтра, Юнсок! – услышал я громкий оклик позади. Странно, обычно моё имя коверкали самыми изощрёнными способами.
Я оглянулся – возле ворот школы стояли одноклассники. Румяные весёлые мальчишки махали мне руками и ждали, пока я им улыбнусь. Это уже стало своеобразной традицией: я улыбаюсь, растягиваю на прощание обветренные губы, чтобы потом пойти к автобусной остановке. Почему-то остальные не видели ничего странного в таком ритуале, даже наоборот, любили глазеть на мои бледно-розовые дёсны. Ещё обступали на переменках со всех сторон, старались потрогать мои щёки и с учёным видом осмотреть необычный разрез глаз. Конечно, в сибирской глубинке такой «экземпляр» нужно изучить самым что ни на есть тщательным образом, сфотографировать глазами и потом думать «вот оно как бывает».
Моей улыбки было достаточно, чтобы толпа светловолосых школьников, стриженных одинаковым «горшочком», дружно потекла в другую сторону. Будто и не было меня вовсе. Уголки губ поплыли вниз, я тут же спрятался в шарф и попытался натянуть его на замёрзшие уши. Правильно мама говорила: «Надевай шапку, на улице холодно – середина февраля!» Вообще в детстве мама часто заботилась о моей памяти. Когда я был маленьким, она выводила вместе со мной чернильные иероглифы, рассказывала, что каждая чёрточка имеет значение. Мама смотрела в черноту символов и постоянно приговаривала: «Первый иероглиф твоего имени означает «вера» или «потомок», а второй – «великий». Будешь у меня большим человеком, правда?»
Тёплой дорожкой воспоминаний я пришёл к пустой остановке. На мои чёрные волосы, которые я никогда не любил, опускались снежинки. Снег на кудрявых углях выглядел несуразно, сразу же таял и исчезал. Я потрогал свои бледные скулы и одёрнул руку. Все остальные мальчики в гимназии розовощёкие, белокурые и голубоглазые! Не то что я… Во время хора их вьющиеся локоны сливались в единую волну, покачивали на ней тёмное гнездо в виде моей макушки. Из-за этого наш учитель музыки, чуть кривоносый и подслеповатый инвалид, всегда слышал именно мои фальшивые ноты. От подобных мыслей я сконфузился, прижался к ледяной лавочке и стал высматривать свой автобус. Вой вьюги начал усиливаться, в такт ему недалеко гудели колокола православной гимназии. Где же автобус? Обычно всегда приходил вовремя…
Минуты на остановке тянулись в самом медленном темпе, вроде адажио, которым полны церковные песнопения. Эти заунывные, однотонные песнопения, пробирающие седовласых учителей и не доходящие, по их мнению, до наших юных, глупых умов. Звон колоколов часовенки, стоящей около гимназии, назойливо бил по ушам. Глаза заслезились от мороза, а вблизи, как назло, ни одной чёткой фигуры, ни одной живой души – лишь снег да озябшие от верхушек до корней деревья. Я зажмурился.
Вдруг перезвон колоколов прекратился. Тишина, липкая и густая, обвила меня цепким плющом. Время остановилось…
Дзынь.
Я вздрогнул, разлепил ресницы и уставился на чёрно-серый частокол леса, откуда почудился звук колокольчика. Ничего нет, только стоят и дрожат от холода, прямо как я, голые деревья со скрюченными ветками. Скорее всего, просто показалось.
Поднеся к лицу трясущиеся руки, я протёр глаза и заметил вдали два мутноватых огонька. Они тихонько ползли ко мне, всё увеличиваясь и увеличиваясь в размерах. Наконец-то!
Каким-то бесовским блеском мелькнули фары моей запоздалой «четвёрки», один вид которой обрадовал не хуже «зачёта» по сольфеджио. Перед тем как забежать в жужжащее нутро автобуса, я выдохнул и в последний раз оглядел деревья. Как и ожидалось – ничего.
– Привет, Юрочка, – услышал я осипшее уханье водителя, когда вошёл в салон, – мороз-то какой сегодня! Ни зги не видать, плетусь, как не знаю кто! А ты давай-давай, проходи…
Я с трудом улыбнулся ему и пошёл к дальним местам, чтобы приютиться у окна и согреться. Даже сердиться на несчастного «Юрочку» не было сил. Свободных сидений на удивление много – я сел возле грязного стекла, через которое еле-еле вырисовывались очертания деревьев. Потёртый портфель перекочевал со спины на колени, внутри него царил хаос: помятые листы с молитвами выглядывали из учебников, а нотные записи перемешались с крошками от булочки. Среди гадкого безумия книжечка в мягком переплёте казалась потерянным ангелочком, аккуратно лежала сбоку, рядом с наушниками. Я достал книжку, открыл её и чуть улыбнулся – страницы «Буддийских притч» были исчёрканы моими заметками вдоль и поперёк, цветастые закладки исполосовали пожелтевшую бумагу, оживили её. Следом я распутал и надел наушники, запуская на плеере случайную песню. Ноты размеренно закружились вальсом в голове, притупили шум дороги и мотора. Наконец-то тихо… Притчи остались лежать на моих коленях, пока бесформенный рой мыслей безуспешно выстраивался в фигуры. Ресницы липли друг к другу, словно обмазанные мёдом, а впереди было ещё целых восемь остановок. Восемь долгих остановок – метель истерично завывала за окном, не намереваясь успокаиваться.
Дзынь.
Снова колокольчик. Секунда, и я будто окунулся в дегтярный омут. Густой, тягучий навар реальности поплыл и растворился в пустоте. Мои глаза не хотели открываться для того, чтобы свериться с ориентирами на компасе вымысла и правды. Колокольчик монотонно цыкал фоном, когда я смог распахнуть глаза. Никакого автобуса, книги, промокшего пальто и снега. Вокруг не пахло удушливым дизелем – воздух пропитался дурманом благовоний. Этот запах совсем не похож на воскуренный ладан…
Дзынь.
Вздрогнув, я повернул голову. Справа от меня тянулся бесконечный ряд позолоченных статуй. Они, прищурившись, улыбались мне и следили за каждым шагом. От палочек благовоний поднимался длинными хвостами дым, застилавший мертвенно-живым Буддам лица.
Стойте… Буддам? Я оказался в храме?
Ржавые шестерёнки в моей голове завертелись. Галлюцинация? Сон? Даже если это и сон, то почему именно храм? Однако никто не собирался отвечать на мои вопросы. Вместо этого, словно подвластные чужой силе, ноги понесли меня в неизвестность. Зачарованный, я плыл по коридорам, залитым густой теплотой жёлтых красок. Навстречу мне изредка попадались тихие монахи, читавшие молитвы с такой же, как у Будд, улыбкой. Губы монахов не двигались, но я отчётливо слышал бормотание. Спустя время я уже сам слегка приподнимал уголки рта: чувствовал, что так надо, так правильно.
Завернув за угол, я оказался в просторной комнате. Впереди разлёгся огромный золотистый Будда, кругом него плясали и потрескивали свечи. Необычайно большие глаза статуи, скованные бровями, смотрели сквозь меня. Высокие колонны янтарём играли в рыжем пламени, они росли из пола и упирались в небосвод потолка. Я подошёл ближе к колоннам и заметил на них надписи, вдавленные в металл. Подушечками пальцев провёл по санскритским (точно, санскритским!) буквам, ощутил тепло, исходящее от них, и по спине пробежали мурашки; слова, которые я не мог разобрать, тихо отрывались от золота и наполняли комнату молитвами.
– Мне кажется, что ты немного заплутал здесь, соколик, – старческий голос, чуть шепелявый, дотронулся до моих ушей.
Обернувшись, я увидел перед собой одного из монахов – лысая голова доставала мне до плеч, иссохшие и в то же время полные жизни пальцы перебирали бусины чёток. Он смотрел в пол, на его правой руке не было мизинца, что очень смутило меня и немного встревожило. Через секунду монах, кряхтя и двигая вверх-вниз сморщенной губой, развернулся и пошёл в сторону золочёных ворот. Их внешний облик казался мне очень знакомым. Старичок что-то шептал на неизвестном языке, пока его шафрановые одеяния змеем шелестели по полу. Я последовал за ним.
– Думаю, друзья уже заждались тебя, Юнсок, – монах остановился и постучал в ворота четырьмя пальцами. – Не важно, какими окольными путями поведёт тебя судьба-хитрованка, правильно? Иди сюда.
Старик подозвал меня и закашлялся – возможно, даже такая короткая, немудрёная речь давалась ему с трудом. Я подошёл к воротам и прислушался – за ними громко разговаривали. Сквозь прорези мне удалось различить суетливые и расплывчатые фигуры. Наклонившись и прищурившись, в тусклом свете я разглядел четыре округлые рамки. Внутри них сидели известные мне с фресок соборов евангелисты. Они глядели на меня как-то чересчур угрюмо. Я поёжился. Звуки за царскими вратами, обычно ведущими в алтарь, становились всё громче. Встревоженные голоса точно принадлежали моим одноклассникам! Слышал, как они переговаривались друг с другом, то и дело спрашивая: «Ты видел Юнсока? Видел? Сегодня он не пришёл на службу, разве нет?»
Дзынь.
Я обернулся. Монаха возле меня уже не было. Свечи, со всех сторон обступавшие Будду, начали затухать одна за другой. Сквозь ароматы благовоний мне послышался запах ладана, он забивался мне в нос и скапливался в слёзных железах. По щекам потекли терпкие, пахнущие хвоей и лимоном слёзы. Единственный путь – врата напротив.
Дзынь.
Снова оглянулся. Мантры совсем утихли, и полумрак храма больше не казался уютным. Мне стало страшно и холодно, захотелось опять укутаться в шарф. Колокольчик звенел и в моей голове тоже – его не вынуть никакими клещами, не заглушить, не раздавить. Я дёрнулся, потянулся дрожащими руками к холодному металлу ворот, хотел было уже открыть их, как…
– Конечная! Выход через передние двери, передаём за проезд!
Я очнулся. Автобус застыл на месте, ожидая, пока из него выползут муравьиным строем пассажиры. Уже проехали восемь остановок?..
Книжечка с притчами лежала на соседнем сидении, явно пустовавшем во время поездки. Я нервно закинул её в портфель и наскрёб мелочь. Поднялся с места, попутно кладя плеер в карман пальто. Короткий плейлист давно закончился и пустился по второму кругу – это я понял по всё той же спокойной мелодии, игравшей в наушниках.
Водитель ждал только меня и задумчиво посасывал сигарету, перекатывал её между пальцами и выдыхал прогорклый дым в окно. Он глянул на меня, до сих пор чуть сонного, и презабавно пошевелил усами, сморщив нос. Наверняка призрачный храм не до конца покинул мою голову, и из-за этого я не досчитался у водителя мизинца правой руки. Я сморгнул остатки призраков с ресниц, расплатился и вышел из автобуса.
– До завтра, Юнсок! – услышал я громкий оклик позади. Странно, обычно моё имя коверкали самыми изощрёнными способами.
Я оглянулся – возле ворот школы стояли одноклассники. Румяные весёлые мальчишки махали мне руками и ждали, пока я им улыбнусь. Это уже стало своеобразной традицией: я улыбаюсь, растягиваю на прощание обветренные губы, чтобы потом пойти к автобусной остановке. Почему-то остальные не видели ничего странного в таком ритуале, даже наоборот, любили глазеть на мои бледно-розовые дёсны. Ещё обступали на переменках со всех сторон, старались потрогать мои щёки и с учёным видом осмотреть необычный разрез глаз. Конечно, в сибирской глубинке такой «экземпляр» нужно изучить самым что ни на есть тщательным образом, сфотографировать глазами и потом думать «вот оно как бывает».
Моей улыбки было достаточно, чтобы толпа светловолосых школьников, стриженных одинаковым «горшочком», дружно потекла в другую сторону. Будто и не было меня вовсе. Уголки губ поплыли вниз, я тут же спрятался в шарф и попытался натянуть его на замёрзшие уши. Правильно мама говорила: «Надевай шапку, на улице холодно – середина февраля!» Вообще в детстве мама часто заботилась о моей памяти. Когда я был маленьким, она выводила вместе со мной чернильные иероглифы, рассказывала, что каждая чёрточка имеет значение. Мама смотрела в черноту символов и постоянно приговаривала: «Первый иероглиф твоего имени означает «вера» или «потомок», а второй – «великий». Будешь у меня большим человеком, правда?»
Тёплой дорожкой воспоминаний я пришёл к пустой остановке. На мои чёрные волосы, которые я никогда не любил, опускались снежинки. Снег на кудрявых углях выглядел несуразно, сразу же таял и исчезал. Я потрогал свои бледные скулы и одёрнул руку. Все остальные мальчики в гимназии розовощёкие, белокурые и голубоглазые! Не то что я… Во время хора их вьющиеся локоны сливались в единую волну, покачивали на ней тёмное гнездо в виде моей макушки. Из-за этого наш учитель музыки, чуть кривоносый и подслеповатый инвалид, всегда слышал именно мои фальшивые ноты. От подобных мыслей я сконфузился, прижался к ледяной лавочке и стал высматривать свой автобус. Вой вьюги начал усиливаться, в такт ему недалеко гудели колокола православной гимназии. Где же автобус? Обычно всегда приходил вовремя…
Минуты на остановке тянулись в самом медленном темпе, вроде адажио, которым полны церковные песнопения. Эти заунывные, однотонные песнопения, пробирающие седовласых учителей и не доходящие, по их мнению, до наших юных, глупых умов. Звон колоколов часовенки, стоящей около гимназии, назойливо бил по ушам. Глаза заслезились от мороза, а вблизи, как назло, ни одной чёткой фигуры, ни одной живой души – лишь снег да озябшие от верхушек до корней деревья. Я зажмурился.
Вдруг перезвон колоколов прекратился. Тишина, липкая и густая, обвила меня цепким плющом. Время остановилось…
Дзынь.
Я вздрогнул, разлепил ресницы и уставился на чёрно-серый частокол леса, откуда почудился звук колокольчика. Ничего нет, только стоят и дрожат от холода, прямо как я, голые деревья со скрюченными ветками. Скорее всего, просто показалось.
Поднеся к лицу трясущиеся руки, я протёр глаза и заметил вдали два мутноватых огонька. Они тихонько ползли ко мне, всё увеличиваясь и увеличиваясь в размерах. Наконец-то!
Каким-то бесовским блеском мелькнули фары моей запоздалой «четвёрки», один вид которой обрадовал не хуже «зачёта» по сольфеджио. Перед тем как забежать в жужжащее нутро автобуса, я выдохнул и в последний раз оглядел деревья. Как и ожидалось – ничего.
– Привет, Юрочка, – услышал я осипшее уханье водителя, когда вошёл в салон, – мороз-то какой сегодня! Ни зги не видать, плетусь, как не знаю кто! А ты давай-давай, проходи…
Я с трудом улыбнулся ему и пошёл к дальним местам, чтобы приютиться у окна и согреться. Даже сердиться на несчастного «Юрочку» не было сил. Свободных сидений на удивление много – я сел возле грязного стекла, через которое еле-еле вырисовывались очертания деревьев. Потёртый портфель перекочевал со спины на колени, внутри него царил хаос: помятые листы с молитвами выглядывали из учебников, а нотные записи перемешались с крошками от булочки. Среди гадкого безумия книжечка в мягком переплёте казалась потерянным ангелочком, аккуратно лежала сбоку, рядом с наушниками. Я достал книжку, открыл её и чуть улыбнулся – страницы «Буддийских притч» были исчёрканы моими заметками вдоль и поперёк, цветастые закладки исполосовали пожелтевшую бумагу, оживили её. Следом я распутал и надел наушники, запуская на плеере случайную песню. Ноты размеренно закружились вальсом в голове, притупили шум дороги и мотора. Наконец-то тихо… Притчи остались лежать на моих коленях, пока бесформенный рой мыслей безуспешно выстраивался в фигуры. Ресницы липли друг к другу, словно обмазанные мёдом, а впереди было ещё целых восемь остановок. Восемь долгих остановок – метель истерично завывала за окном, не намереваясь успокаиваться.
Дзынь.
Снова колокольчик. Секунда, и я будто окунулся в дегтярный омут. Густой, тягучий навар реальности поплыл и растворился в пустоте. Мои глаза не хотели открываться для того, чтобы свериться с ориентирами на компасе вымысла и правды. Колокольчик монотонно цыкал фоном, когда я смог распахнуть глаза. Никакого автобуса, книги, промокшего пальто и снега. Вокруг не пахло удушливым дизелем – воздух пропитался дурманом благовоний. Этот запах совсем не похож на воскуренный ладан…
Дзынь.
Вздрогнув, я повернул голову. Справа от меня тянулся бесконечный ряд позолоченных статуй. Они, прищурившись, улыбались мне и следили за каждым шагом. От палочек благовоний поднимался длинными хвостами дым, застилавший мертвенно-живым Буддам лица.
Стойте… Буддам? Я оказался в храме?
Ржавые шестерёнки в моей голове завертелись. Галлюцинация? Сон? Даже если это и сон, то почему именно храм? Однако никто не собирался отвечать на мои вопросы. Вместо этого, словно подвластные чужой силе, ноги понесли меня в неизвестность. Зачарованный, я плыл по коридорам, залитым густой теплотой жёлтых красок. Навстречу мне изредка попадались тихие монахи, читавшие молитвы с такой же, как у Будд, улыбкой. Губы монахов не двигались, но я отчётливо слышал бормотание. Спустя время я уже сам слегка приподнимал уголки рта: чувствовал, что так надо, так правильно.
Завернув за угол, я оказался в просторной комнате. Впереди разлёгся огромный золотистый Будда, кругом него плясали и потрескивали свечи. Необычайно большие глаза статуи, скованные бровями, смотрели сквозь меня. Высокие колонны янтарём играли в рыжем пламени, они росли из пола и упирались в небосвод потолка. Я подошёл ближе к колоннам и заметил на них надписи, вдавленные в металл. Подушечками пальцев провёл по санскритским (точно, санскритским!) буквам, ощутил тепло, исходящее от них, и по спине пробежали мурашки; слова, которые я не мог разобрать, тихо отрывались от золота и наполняли комнату молитвами.
– Мне кажется, что ты немного заплутал здесь, соколик, – старческий голос, чуть шепелявый, дотронулся до моих ушей.
Обернувшись, я увидел перед собой одного из монахов – лысая голова доставала мне до плеч, иссохшие и в то же время полные жизни пальцы перебирали бусины чёток. Он смотрел в пол, на его правой руке не было мизинца, что очень смутило меня и немного встревожило. Через секунду монах, кряхтя и двигая вверх-вниз сморщенной губой, развернулся и пошёл в сторону золочёных ворот. Их внешний облик казался мне очень знакомым. Старичок что-то шептал на неизвестном языке, пока его шафрановые одеяния змеем шелестели по полу. Я последовал за ним.
– Думаю, друзья уже заждались тебя, Юнсок, – монах остановился и постучал в ворота четырьмя пальцами. – Не важно, какими окольными путями поведёт тебя судьба-хитрованка, правильно? Иди сюда.
Старик подозвал меня и закашлялся – возможно, даже такая короткая, немудрёная речь давалась ему с трудом. Я подошёл к воротам и прислушался – за ними громко разговаривали. Сквозь прорези мне удалось различить суетливые и расплывчатые фигуры. Наклонившись и прищурившись, в тусклом свете я разглядел четыре округлые рамки. Внутри них сидели известные мне с фресок соборов евангелисты. Они глядели на меня как-то чересчур угрюмо. Я поёжился. Звуки за царскими вратами, обычно ведущими в алтарь, становились всё громче. Встревоженные голоса точно принадлежали моим одноклассникам! Слышал, как они переговаривались друг с другом, то и дело спрашивая: «Ты видел Юнсока? Видел? Сегодня он не пришёл на службу, разве нет?»
Дзынь.
Я обернулся. Монаха возле меня уже не было. Свечи, со всех сторон обступавшие Будду, начали затухать одна за другой. Сквозь ароматы благовоний мне послышался запах ладана, он забивался мне в нос и скапливался в слёзных железах. По щекам потекли терпкие, пахнущие хвоей и лимоном слёзы. Единственный путь – врата напротив.
Дзынь.
Снова оглянулся. Мантры совсем утихли, и полумрак храма больше не казался уютным. Мне стало страшно и холодно, захотелось опять укутаться в шарф. Колокольчик звенел и в моей голове тоже – его не вынуть никакими клещами, не заглушить, не раздавить. Я дёрнулся, потянулся дрожащими руками к холодному металлу ворот, хотел было уже открыть их, как…
– Конечная! Выход через передние двери, передаём за проезд!
Я очнулся. Автобус застыл на месте, ожидая, пока из него выползут муравьиным строем пассажиры. Уже проехали восемь остановок?..
Книжечка с притчами лежала на соседнем сидении, явно пустовавшем во время поездки. Я нервно закинул её в портфель и наскрёб мелочь. Поднялся с места, попутно кладя плеер в карман пальто. Короткий плейлист давно закончился и пустился по второму кругу – это я понял по всё той же спокойной мелодии, игравшей в наушниках.
Водитель ждал только меня и задумчиво посасывал сигарету, перекатывал её между пальцами и выдыхал прогорклый дым в окно. Он глянул на меня, до сих пор чуть сонного, и презабавно пошевелил усами, сморщив нос. Наверняка призрачный храм не до конца покинул мою голову, и из-за этого я не досчитался у водителя мизинца правой руки. Я сморгнул остатки призраков с ресниц, расплатился и вышел из автобуса.
Романова Ирина. Необычный взгляд на привычное рядом
Кажется, я родился под счастливой звездой. Хотя о процессе своего появления на свет вряд ли можно что-то вспомнить. Слабо сохранились детали какого-то большого помещения, где было много таких как я созданий. Потом оно сменилось, увеличилось количество улыбающихся, поглаживающих меня людей, но своим жилищем и здесь не пахло. Далее - машина, заботливые руки взрослых, уютное местечко у окна под яркой лампой и блаженное ощущение того, что я – Дома. Вот это жизнь! Все самое красивое и вкусное несли мне. Вокруг поставили и повесили разные шкафчики, на стены прилепили милые картинки. А рядом пристроились смешные четвероногие Стульчики. Да-да, они реально вызывали моё снисходительное любопытство. Ну зачем их так много? Целых пять штук! Вечно падают, постоянно стоят у кого-то на пути. Мелкие, никчёмные существа, на которые и сахарницу-то поставить нельзя, не то что тарелку с супом. "Зато, – говорили они, – на нас с радостью садятся Люди". Да, тут нечего возразить. Человек любит подгибать свои ножки и приземляться на чужие четыре, а другие конечности, которые ручки, класть на мою широкую спину. Слабый он – Человек. Нужна ему опора. Зато у Людей есть голова со ртом, носом и глазами. Вот там-то все самое интересное и прячется! Их взгляды совсем не похожи на свет яркой лампы. Они не светят, а излучают мысли, не греют, а обдают то холодом, то жаром. Их носы улавливают все окружающие запахи и люди создают чудесные пахучие букеты, преподнося мне наборы из горячих и холодных блюд. Человеческие существа удаляют ненужные ноты аромата, орудуя веником и тряпкой, добавляют приятные созвучия, заваривая кофе с корицей, придают домашней атмосфере элементы уюта, выпекая сдобные булочки в главном Источнике Всего Сущего - газовой плите с духовым шкафом.
А как много я мог бы сказать о ротовых отверстиях человеческих существ! Ни одна чашка, тарелка или даже сахарница не может сравниться по сложности с этими резервуарами для пищи. Описывать, как люди перекладывают еду в рот, обрабатывают её языком, слюной и зубами, а затем отправляют прямо внутрь своего тела, я не буду. Даже Раковина и Посудомоечная Машина не смогли мне толково объяснить все тонкости этого процесса. Они хоть и считают себя кухонными интеллектуалами, но уж точно не понимают устройства человеческого организма. Их мысли только и заняты спором с Микроволновкой и Чайником о том что лучше: полная посудина с горячим содержанием или пустая, но чистая тарелочка на полочке.
А люди тоже имеют мысли. Они умеют выражать их не только в действиях, но и в звуках. Слова людей – это такие петельки на вязаных салфеточках. А когда их много – получается целая ажурная скатерть. У нас есть такая – предмет моей гордости. Но петельки на ней одни и те же, а узоры речей человеческих всегда разные. Бывают они плавными или угловатыми, колючими, жёсткими или мягкими с пушистым ворсом. Мы все стараемся, чтоб красивая паутинка слов, сотканная добрыми мыслями людей, надёжно укрывала и согревала каждого, кто живёт в этом Доме.
А нас здесь очень много! Вот Кот, например. Очень важный элемент этого мира. Мы ему прощаем многое, даже разбитую чашку, испачканную скатерть, следы от когтей на спинке стула. А все потому, что он – главный настройщик человеческих мыслей. Он делает их тёплыми, мягкими, а движения людей подгоняет под свою грациозность и плавность. Гипнотизируя Человека мурчанием, прижимаясь к нему тёплым тельцем, Кот каким-то образом вытаскивает из Людей желание всех нас любить и лелеять. Ладно, пусть прыгает на меня со шкафа и даже оставляет "царапки" на скатерти. Он ведь аккуратный, разрешаю.
Есть и другое существо, которое отличается от Людей и нас, живущих в Доме. Зовут его Собака или Динка. Вот так странно – зверь с двумя именами. Если набедокурит, то люди выкрикивают первое имя, а при добром расположении нежно называют второе.
Её мы тоже терпим, а она нас любит. Любит грызть уголки мебели, сидеть у меня под брюхом, прижимаясь к одной из четырёх ножек, к той, рядом с которой ещё и человеческие конечности.
Вообще, Собаке нельзя жить в нашем Доме – на кухне. Её постоянно куда-то уводят. От Двери я слышал, что Собака часто бывает на улице. Вот странное существо! Но ей, кажется, это даже нравится. Она издаёт слишком громкие и резкие звуки, скачет чересчур активно. Мы порой страдаем от её нелепых движений и острых зубов. Но все же хорошо, когда эта псина Дома. Если Собака ест – Человек радуется, а потом её гладит. Тогда Динка раскрывает свою зубастую пасть, свешивает набок язык и часто-часто дышит. А мы понимаем, что сейчас никто ни на кого не будет кричать, мягкий Кот начнёт мурчать, ножки людей подогнутся, Стулья подставят им свои спинки, Собака ляжет подо мной и прижмется к человеческим тапкам, Источник Всего Сущего подарит тёплый аромат сдобы и Дом наш накроет узорное кружево тихой беседы, уюта и покоя. Что ещё мне, Большому Кухонному Столу нужно для счастья?
Кажется, я родился под счастливой звездой!
Кажется, я родился под счастливой звездой. Хотя о процессе своего появления на свет вряд ли можно что-то вспомнить. Слабо сохранились детали какого-то большого помещения, где было много таких как я созданий. Потом оно сменилось, увеличилось количество улыбающихся, поглаживающих меня людей, но своим жилищем и здесь не пахло. Далее - машина, заботливые руки взрослых, уютное местечко у окна под яркой лампой и блаженное ощущение того, что я – Дома. Вот это жизнь! Все самое красивое и вкусное несли мне. Вокруг поставили и повесили разные шкафчики, на стены прилепили милые картинки. А рядом пристроились смешные четвероногие Стульчики. Да-да, они реально вызывали моё снисходительное любопытство. Ну зачем их так много? Целых пять штук! Вечно падают, постоянно стоят у кого-то на пути. Мелкие, никчёмные существа, на которые и сахарницу-то поставить нельзя, не то что тарелку с супом. "Зато, – говорили они, – на нас с радостью садятся Люди". Да, тут нечего возразить. Человек любит подгибать свои ножки и приземляться на чужие четыре, а другие конечности, которые ручки, класть на мою широкую спину. Слабый он – Человек. Нужна ему опора. Зато у Людей есть голова со ртом, носом и глазами. Вот там-то все самое интересное и прячется! Их взгляды совсем не похожи на свет яркой лампы. Они не светят, а излучают мысли, не греют, а обдают то холодом, то жаром. Их носы улавливают все окружающие запахи и люди создают чудесные пахучие букеты, преподнося мне наборы из горячих и холодных блюд. Человеческие существа удаляют ненужные ноты аромата, орудуя веником и тряпкой, добавляют приятные созвучия, заваривая кофе с корицей, придают домашней атмосфере элементы уюта, выпекая сдобные булочки в главном Источнике Всего Сущего - газовой плите с духовым шкафом.
А как много я мог бы сказать о ротовых отверстиях человеческих существ! Ни одна чашка, тарелка или даже сахарница не может сравниться по сложности с этими резервуарами для пищи. Описывать, как люди перекладывают еду в рот, обрабатывают её языком, слюной и зубами, а затем отправляют прямо внутрь своего тела, я не буду. Даже Раковина и Посудомоечная Машина не смогли мне толково объяснить все тонкости этого процесса. Они хоть и считают себя кухонными интеллектуалами, но уж точно не понимают устройства человеческого организма. Их мысли только и заняты спором с Микроволновкой и Чайником о том что лучше: полная посудина с горячим содержанием или пустая, но чистая тарелочка на полочке.
А люди тоже имеют мысли. Они умеют выражать их не только в действиях, но и в звуках. Слова людей – это такие петельки на вязаных салфеточках. А когда их много – получается целая ажурная скатерть. У нас есть такая – предмет моей гордости. Но петельки на ней одни и те же, а узоры речей человеческих всегда разные. Бывают они плавными или угловатыми, колючими, жёсткими или мягкими с пушистым ворсом. Мы все стараемся, чтоб красивая паутинка слов, сотканная добрыми мыслями людей, надёжно укрывала и согревала каждого, кто живёт в этом Доме.
А нас здесь очень много! Вот Кот, например. Очень важный элемент этого мира. Мы ему прощаем многое, даже разбитую чашку, испачканную скатерть, следы от когтей на спинке стула. А все потому, что он – главный настройщик человеческих мыслей. Он делает их тёплыми, мягкими, а движения людей подгоняет под свою грациозность и плавность. Гипнотизируя Человека мурчанием, прижимаясь к нему тёплым тельцем, Кот каким-то образом вытаскивает из Людей желание всех нас любить и лелеять. Ладно, пусть прыгает на меня со шкафа и даже оставляет "царапки" на скатерти. Он ведь аккуратный, разрешаю.
Есть и другое существо, которое отличается от Людей и нас, живущих в Доме. Зовут его Собака или Динка. Вот так странно – зверь с двумя именами. Если набедокурит, то люди выкрикивают первое имя, а при добром расположении нежно называют второе.
Её мы тоже терпим, а она нас любит. Любит грызть уголки мебели, сидеть у меня под брюхом, прижимаясь к одной из четырёх ножек, к той, рядом с которой ещё и человеческие конечности.
Вообще, Собаке нельзя жить в нашем Доме – на кухне. Её постоянно куда-то уводят. От Двери я слышал, что Собака часто бывает на улице. Вот странное существо! Но ей, кажется, это даже нравится. Она издаёт слишком громкие и резкие звуки, скачет чересчур активно. Мы порой страдаем от её нелепых движений и острых зубов. Но все же хорошо, когда эта псина Дома. Если Собака ест – Человек радуется, а потом её гладит. Тогда Динка раскрывает свою зубастую пасть, свешивает набок язык и часто-часто дышит. А мы понимаем, что сейчас никто ни на кого не будет кричать, мягкий Кот начнёт мурчать, ножки людей подогнутся, Стулья подставят им свои спинки, Собака ляжет подо мной и прижмется к человеческим тапкам, Источник Всего Сущего подарит тёплый аромат сдобы и Дом наш накроет узорное кружево тихой беседы, уюта и покоя. Что ещё мне, Большому Кухонному Столу нужно для счастья?
Кажется, я родился под счастливой звездой!
Волобуева Юлия. Почти веселый день
Этот день миротворец Теро Карвонен начал почти весело – вылавливая в открытом космосе среди мусора кактус. Ботаники со ЗНИКСА – Земной научно-исследовательской космической станции – утверждали, что кактус, один из первых удачных образцов скрещивания земной флоры с какой-то инопланетной дрянью, обладает геном сверживучести. Его зачем-то подарила Теро аспирантка Лана Болоцкая. Миротворец подарка не оценил (он боялся растений до дрожи), выбросил кактус за борт и забыл о нем. Но через две недели, устроившись позавтракать у иллюминатора, заметил дрейфующий неподалеку суккулент, живой-здоровый при абсолютном нуле и отсутствии атмосферы, и сумел убедить себя, что был неправ. Люди старались, скрещивали-выращивали, дарили, а с фобией надо бы бороться… Поэтому он влез в мультискафандр, включил в наушниках Генделя (безмолвие космоса пугало его чуть меньше растений) и, чувствуя себя клоуном, полетел ловить кактус.
Теро, год назад откомандированный к Земле, жил в компании болтливого искусственного интеллекта Тани в космической капсуле, нарезающей круги по орбите параллельно ЗНИКСу. Чтобы не загнуться от тоски и одиночества, слушал классическую музыку, изучал межпланетные рейтинги и спорил с Таней о судьбе Земли. Семьи и друзей у него, как и у многих миротворцев, не было – им, элитным космическим наёмникам, за подавлениями локальных звездных конфликтов часто было не до личной жизни.
Теро был приставлен к ЗНИКСу как наблюдатель, но следить за его работой предпочитал на расстоянии, через иллюминатор, и за прошедший год был на станции раз десять. Создание гибрида из остатков земных растений и непонятной инопланетной флоры, сверхживучей и стремительно размножающейся, – большего ужаса он и представить не мог. Общения с учеными старательно избегал. Наверно, у них был шанс поладить, но ботаники в первый же день показали ему фильм про свой проект «Суперфлора» (Теро, поседев на полголовы, сбежал через пять минут), потом завели разговоры о воссоздании биосферы Земли. Тогда Теро при встрече с ними перестал выключать наушники, и ботаники огорченно отстали. Только доцент Младич, руководитель «Суперфлоры», был назойлив. Сначала выспрашивал про входящие в комплектацию мультискафандра «часы Новикова» – правда ли с их помощью можно вернуть в исходное состояние любой разрушенный объект? Потом стал при встречах хватать за локоть и шепотом бредить на ходу. От единственной понятной в его речи фразы «активация гена-уничтожителя» у Теро шевелились волосы, и он, не желая слышать, прибавлял в наушниках громкость. Тогда доцент стал писать ему электронные письма. Теро хотел открыть одно, но отвлекся на рейтинг «Топ-5 цивилизаций-самоубийц», где Земля лидировала с большим отрывом, и про Младича забыл.
А сегодня, переключив наушники с Генделя на Баха, он поставил на стол спасенный кактус, глянул в иллюминатор на темную громаду ЗНИКСа, и сердце у него ухнуло не в такт, одновременно с грянувшей «Токкатой и фугой». Станция была полностью обесточена, в остеклении оранжерей чернели дыры.
- Таня, - тоскливо позвал он и подумал, что зря не стал слушать Младича. – Присмотри тут за всем, хорошо?
Он за секунду влез в мультискафандр и шагнул в открытый космос. Включил реактивный ранец и, пока летел к станции, ужас накрывал его все больше. Махина из гладкого блестящего металла и стекла на глазах превращалась в бугристое зеленоватое нечто. Подлетев к борту, покрывшемуся чем-то мягким и, кажется, травянистым, Теро ухватился за открывающую шлюз рукоятку … и выдохнул со свистом.
- Таня, - шепотом позвал Теро. - Это что, в самом деле… корни?
Гендель в наушниках затих, уступая место Тане.
- Да!- она подключилась к видеокамере на шлеме Теро,- это корни и мох! Да они тут везде! Потрясающе!
- Нет, не потрясающе!- рявкнул Теро, его трясло. - Корпус космического корабля должен быть металлическим, или это не корабль! И вообще, замолчи и не мешай!
Включив ранец на малую мощность, он полетел вдоль корпуса центрального отсека к оранжереям. Теперь от обшивки при малейшем прикосновении отлетали куски металла, оставляя за собой шлейф трухи. Станция рассыпалась на глазах.
Теро проник внутрь через купол оранжереи, нырнув в огромную дыру, пробитую корнями гигантского дерева. Включил на скафандре фонарь и выругался по-фински. Оранжерея превратилась в густой тропический лес. Все поверхности были покрыты мхом, оплетены корнями и цветущими лианами, и этому жизни не мешало отсутствие атмосферы и -270 по Цельсию. В тусклом свете фонаря плавали куски коры и металлическая крошка. Вся электроника, от генераторов искусственной гравитации до последней видеокамеры, вышла из строя.
- Люди! - Закричал в черноту Теро.- Есть кто живой?
Он медленно поплыл по одному из коридоров. «Токката и фуга» отгремела до конца, её сменил «Вальс феи Драже».
- Я тут с ума сойду. Таня, ау! Не дуйся, скажи что-нибудь.
Таня не отозвалась, в наушниках играл Чайковский. Листья и лепестки кружились под перезвон челесты.
Теро пробирался между корнями и лианами, проклиная тот день, когда его сюда откомандировали. Весь год он тешил свою фобию и избегал «Суперфлоры» как мог, и вот проект ему отомстил.
Наконец, он добрался до центрального отсека, тоже насквозь пробитого корнями, разъевшими металл, и огляделся. Опять мох, лианы, листья и цветы. И ни души! Таня молчала, сколько он ее ни звал.
В скафандре коротко пискнул датчик: кислорода осталось на двадцать минут. «Идиот! - Ругал себя Теро. – Забыл зарядить после выхода в космос! Чертов кактус, чертова Лана!». …И тут же на глаза ему попалась маленькая фигурка в старинном скафандре, опутанная корнями и лианами. Шлем плавал рядом, наверное, на спасение Лане не хватило нескольких секунд. Теро схватился за голову. Он за год говорил с ней раз пять от силы, как и со всем экипажем ЗНИКСа, почему же ему сейчас так больно? Нет, еще есть шанс. «Часы Новикова», с их помощью он отмотает время назад и все исправит. Но сначала поймет, что тут произошло.
В коридоре жилого отсека он наткнулся еще на троих биологов, не успевших надеть скафандры. Под весёлую симфонию № 40 Моцарта смотреть на них было особенно жутко. Каюту Младича Теро опознал по надписи на остатках двери. Нырнул внутрь, и тут в наушниках щелкнуло, музыка стихла.
Доцента в оплетенной лианами каюте не было. Теро провел перчаткой по заросшему травой столу, в свете фонарика, рядом с пробитым корнем голографом компьютера, мелькнуло что-то белое, прямоугольное, исписанное кривыми буквами. Допотопное письмо на настоящей бумаге, адресованное ему, Теро.
«Миротворец Карвонен! Вы меня всячески игнорируете, поэтому пишу на бумаге, чтобы вы прочитали хотя бы из любопытства! Мы успешно скрестили ген сверхживучести с образцами земной флоры, теперь наши растения выживают даже в открытом космосе. Для ускоренного восстановления биосферы Земли мы также предполагали внедрить в земные образцы ген сверхбыстрого роста. Но обнаружили, что он работает только в паре с геном-уничтожителем, наделяющим растения способностью поглощать обработанную неорганику! После внедрения оба инопланетных гена какое-то время неактивны, но потом растения переходят в фазу стремительного роста, и тем быстрее, чем выше температура. Опытные образцы, разрастаясь, разрушали все, созданное человеком! Остановить их можно было только уничтожив или охладив до предела (при абсолютном нуле оба гена полностью блокируются). Работа застопорилась, образцы законсервированы, любые неполадки в терморегуляции чреваты катастрофой. Курирующие организации игнорируют наши опасения и требуют разделить гены для скорейшего восстановления Земли. Но нам не хватает знаний, нужна помощь ученых с других планет, ранее проводивших такую работу. И руководство отказывает нам из соображений престижа! Вы – представитель надзирающей за цивилизациями структуры, свяжитесь со своим руководством и сообщите об опасности. Для этого вам придется перебороть свою фобию и ознакомиться с проектом, но это ваш долг! Карвонен, надеюсь, все изложено так примитивно, что даже вы…»
Письмо обрывалось на полуслове, Теро скомкал его и сунул в нагрудный карман. Даже он. Даже он, наконец, все понял. Снова пискнул датчик – кислорода на пять минут. Теро стало трудно дышать. Какой он идиот! Так вот что хотел от него Младич! Надо возвращаться в оранжерею, раз там все началось... В иллюминаторе мелькнула его капсула – тоже темно-зеленого цвета, обвитая длинными белыми корнями. Вот почему молчит Таня. Действительно, чертов кактус… Теро поплыл назад, из-за пульсации в висках с трудом вспоминая дорогу.
Когда задыхающийся Теро добрался до оранжереи, в глазах у него уже все двоилось. Датчик протяжно запищал: кислород закончился. Вдруг остро почувствовав свое одиночество, Теро без сил всплыл к истерзанному корнями потолку, включил часы Новикова и запустил обратную перемотку на час. Дальше сознание окончательно поплыло, кажется, он парил в темноте, а потом с размаху упал плашмя на что-то твердое, и ничего не стало.
Он пришел в себя, лежа на металлическом полу – без шлема, в расстегнутом скафандре. Вокруг кто-то топал, где-то Младич гнал техников чинить терморегулятор, «пока все не полетело к чертям». Обозримое пространство выглядело как раньше. Значит, все живы-здоровы, кроме него, носителя часов Новикова, для которого время вспять не идет.
- Теро, отзовись! – Это Таня, волнуется, хоть и не человек. Значит, и дома все в порядке.
-Не кричи, голова болит, - промычал он. Таня замолчала, и в наушниках снова стало тихо и одиноко.
Над ним склонилась Лана, радостно крикнула в сторону:
- Очнулся!
Примчался Младич, лохматый и безумный, радостно замахал измятым бумажным письмом:
- Вот, я нашел и все по…
-Доцент, - перебил его Теро, приподнявшись на локте. - Если вам опять что-то от меня понадобится, вы не шепчите. Нормально говорите, громко! Если громко и простыми словами, пойму даже я. А то вы сначала выращиваете кошмар всей моей жизни, а потом хотите, чтобы я ваш бред с полуслова понимал!.. А что вы смеетесь? Не знали, что я разговаривать умею? Смешно им!
И так вышло, что этот день миротворец Теро Карвонен закончил, как и начал, – почти весело.
Этот день миротворец Теро Карвонен начал почти весело – вылавливая в открытом космосе среди мусора кактус. Ботаники со ЗНИКСА – Земной научно-исследовательской космической станции – утверждали, что кактус, один из первых удачных образцов скрещивания земной флоры с какой-то инопланетной дрянью, обладает геном сверживучести. Его зачем-то подарила Теро аспирантка Лана Болоцкая. Миротворец подарка не оценил (он боялся растений до дрожи), выбросил кактус за борт и забыл о нем. Но через две недели, устроившись позавтракать у иллюминатора, заметил дрейфующий неподалеку суккулент, живой-здоровый при абсолютном нуле и отсутствии атмосферы, и сумел убедить себя, что был неправ. Люди старались, скрещивали-выращивали, дарили, а с фобией надо бы бороться… Поэтому он влез в мультискафандр, включил в наушниках Генделя (безмолвие космоса пугало его чуть меньше растений) и, чувствуя себя клоуном, полетел ловить кактус.
Теро, год назад откомандированный к Земле, жил в компании болтливого искусственного интеллекта Тани в космической капсуле, нарезающей круги по орбите параллельно ЗНИКСу. Чтобы не загнуться от тоски и одиночества, слушал классическую музыку, изучал межпланетные рейтинги и спорил с Таней о судьбе Земли. Семьи и друзей у него, как и у многих миротворцев, не было – им, элитным космическим наёмникам, за подавлениями локальных звездных конфликтов часто было не до личной жизни.
Теро был приставлен к ЗНИКСу как наблюдатель, но следить за его работой предпочитал на расстоянии, через иллюминатор, и за прошедший год был на станции раз десять. Создание гибрида из остатков земных растений и непонятной инопланетной флоры, сверхживучей и стремительно размножающейся, – большего ужаса он и представить не мог. Общения с учеными старательно избегал. Наверно, у них был шанс поладить, но ботаники в первый же день показали ему фильм про свой проект «Суперфлора» (Теро, поседев на полголовы, сбежал через пять минут), потом завели разговоры о воссоздании биосферы Земли. Тогда Теро при встрече с ними перестал выключать наушники, и ботаники огорченно отстали. Только доцент Младич, руководитель «Суперфлоры», был назойлив. Сначала выспрашивал про входящие в комплектацию мультискафандра «часы Новикова» – правда ли с их помощью можно вернуть в исходное состояние любой разрушенный объект? Потом стал при встречах хватать за локоть и шепотом бредить на ходу. От единственной понятной в его речи фразы «активация гена-уничтожителя» у Теро шевелились волосы, и он, не желая слышать, прибавлял в наушниках громкость. Тогда доцент стал писать ему электронные письма. Теро хотел открыть одно, но отвлекся на рейтинг «Топ-5 цивилизаций-самоубийц», где Земля лидировала с большим отрывом, и про Младича забыл.
А сегодня, переключив наушники с Генделя на Баха, он поставил на стол спасенный кактус, глянул в иллюминатор на темную громаду ЗНИКСа, и сердце у него ухнуло не в такт, одновременно с грянувшей «Токкатой и фугой». Станция была полностью обесточена, в остеклении оранжерей чернели дыры.
- Таня, - тоскливо позвал он и подумал, что зря не стал слушать Младича. – Присмотри тут за всем, хорошо?
Он за секунду влез в мультискафандр и шагнул в открытый космос. Включил реактивный ранец и, пока летел к станции, ужас накрывал его все больше. Махина из гладкого блестящего металла и стекла на глазах превращалась в бугристое зеленоватое нечто. Подлетев к борту, покрывшемуся чем-то мягким и, кажется, травянистым, Теро ухватился за открывающую шлюз рукоятку … и выдохнул со свистом.
- Таня, - шепотом позвал Теро. - Это что, в самом деле… корни?
Гендель в наушниках затих, уступая место Тане.
- Да!- она подключилась к видеокамере на шлеме Теро,- это корни и мох! Да они тут везде! Потрясающе!
- Нет, не потрясающе!- рявкнул Теро, его трясло. - Корпус космического корабля должен быть металлическим, или это не корабль! И вообще, замолчи и не мешай!
Включив ранец на малую мощность, он полетел вдоль корпуса центрального отсека к оранжереям. Теперь от обшивки при малейшем прикосновении отлетали куски металла, оставляя за собой шлейф трухи. Станция рассыпалась на глазах.
Теро проник внутрь через купол оранжереи, нырнув в огромную дыру, пробитую корнями гигантского дерева. Включил на скафандре фонарь и выругался по-фински. Оранжерея превратилась в густой тропический лес. Все поверхности были покрыты мхом, оплетены корнями и цветущими лианами, и этому жизни не мешало отсутствие атмосферы и -270 по Цельсию. В тусклом свете фонаря плавали куски коры и металлическая крошка. Вся электроника, от генераторов искусственной гравитации до последней видеокамеры, вышла из строя.
- Люди! - Закричал в черноту Теро.- Есть кто живой?
Он медленно поплыл по одному из коридоров. «Токката и фуга» отгремела до конца, её сменил «Вальс феи Драже».
- Я тут с ума сойду. Таня, ау! Не дуйся, скажи что-нибудь.
Таня не отозвалась, в наушниках играл Чайковский. Листья и лепестки кружились под перезвон челесты.
Теро пробирался между корнями и лианами, проклиная тот день, когда его сюда откомандировали. Весь год он тешил свою фобию и избегал «Суперфлоры» как мог, и вот проект ему отомстил.
Наконец, он добрался до центрального отсека, тоже насквозь пробитого корнями, разъевшими металл, и огляделся. Опять мох, лианы, листья и цветы. И ни души! Таня молчала, сколько он ее ни звал.
В скафандре коротко пискнул датчик: кислорода осталось на двадцать минут. «Идиот! - Ругал себя Теро. – Забыл зарядить после выхода в космос! Чертов кактус, чертова Лана!». …И тут же на глаза ему попалась маленькая фигурка в старинном скафандре, опутанная корнями и лианами. Шлем плавал рядом, наверное, на спасение Лане не хватило нескольких секунд. Теро схватился за голову. Он за год говорил с ней раз пять от силы, как и со всем экипажем ЗНИКСа, почему же ему сейчас так больно? Нет, еще есть шанс. «Часы Новикова», с их помощью он отмотает время назад и все исправит. Но сначала поймет, что тут произошло.
В коридоре жилого отсека он наткнулся еще на троих биологов, не успевших надеть скафандры. Под весёлую симфонию № 40 Моцарта смотреть на них было особенно жутко. Каюту Младича Теро опознал по надписи на остатках двери. Нырнул внутрь, и тут в наушниках щелкнуло, музыка стихла.
Доцента в оплетенной лианами каюте не было. Теро провел перчаткой по заросшему травой столу, в свете фонарика, рядом с пробитым корнем голографом компьютера, мелькнуло что-то белое, прямоугольное, исписанное кривыми буквами. Допотопное письмо на настоящей бумаге, адресованное ему, Теро.
«Миротворец Карвонен! Вы меня всячески игнорируете, поэтому пишу на бумаге, чтобы вы прочитали хотя бы из любопытства! Мы успешно скрестили ген сверхживучести с образцами земной флоры, теперь наши растения выживают даже в открытом космосе. Для ускоренного восстановления биосферы Земли мы также предполагали внедрить в земные образцы ген сверхбыстрого роста. Но обнаружили, что он работает только в паре с геном-уничтожителем, наделяющим растения способностью поглощать обработанную неорганику! После внедрения оба инопланетных гена какое-то время неактивны, но потом растения переходят в фазу стремительного роста, и тем быстрее, чем выше температура. Опытные образцы, разрастаясь, разрушали все, созданное человеком! Остановить их можно было только уничтожив или охладив до предела (при абсолютном нуле оба гена полностью блокируются). Работа застопорилась, образцы законсервированы, любые неполадки в терморегуляции чреваты катастрофой. Курирующие организации игнорируют наши опасения и требуют разделить гены для скорейшего восстановления Земли. Но нам не хватает знаний, нужна помощь ученых с других планет, ранее проводивших такую работу. И руководство отказывает нам из соображений престижа! Вы – представитель надзирающей за цивилизациями структуры, свяжитесь со своим руководством и сообщите об опасности. Для этого вам придется перебороть свою фобию и ознакомиться с проектом, но это ваш долг! Карвонен, надеюсь, все изложено так примитивно, что даже вы…»
Письмо обрывалось на полуслове, Теро скомкал его и сунул в нагрудный карман. Даже он. Даже он, наконец, все понял. Снова пискнул датчик – кислорода на пять минут. Теро стало трудно дышать. Какой он идиот! Так вот что хотел от него Младич! Надо возвращаться в оранжерею, раз там все началось... В иллюминаторе мелькнула его капсула – тоже темно-зеленого цвета, обвитая длинными белыми корнями. Вот почему молчит Таня. Действительно, чертов кактус… Теро поплыл назад, из-за пульсации в висках с трудом вспоминая дорогу.
Когда задыхающийся Теро добрался до оранжереи, в глазах у него уже все двоилось. Датчик протяжно запищал: кислород закончился. Вдруг остро почувствовав свое одиночество, Теро без сил всплыл к истерзанному корнями потолку, включил часы Новикова и запустил обратную перемотку на час. Дальше сознание окончательно поплыло, кажется, он парил в темноте, а потом с размаху упал плашмя на что-то твердое, и ничего не стало.
Он пришел в себя, лежа на металлическом полу – без шлема, в расстегнутом скафандре. Вокруг кто-то топал, где-то Младич гнал техников чинить терморегулятор, «пока все не полетело к чертям». Обозримое пространство выглядело как раньше. Значит, все живы-здоровы, кроме него, носителя часов Новикова, для которого время вспять не идет.
- Теро, отзовись! – Это Таня, волнуется, хоть и не человек. Значит, и дома все в порядке.
-Не кричи, голова болит, - промычал он. Таня замолчала, и в наушниках снова стало тихо и одиноко.
Над ним склонилась Лана, радостно крикнула в сторону:
- Очнулся!
Примчался Младич, лохматый и безумный, радостно замахал измятым бумажным письмом:
- Вот, я нашел и все по…
-Доцент, - перебил его Теро, приподнявшись на локте. - Если вам опять что-то от меня понадобится, вы не шепчите. Нормально говорите, громко! Если громко и простыми словами, пойму даже я. А то вы сначала выращиваете кошмар всей моей жизни, а потом хотите, чтобы я ваш бред с полуслова понимал!.. А что вы смеетесь? Не знали, что я разговаривать умею? Смешно им!
И так вышло, что этот день миротворец Теро Карвонен закончил, как и начал, – почти весело.
Сафонова Мария. Месяц с тобой
28 мая.
Этот парень выглядит жутко. Не то чтобы совсем плохо, но я видала и получше. В конце концов, сломанный нос и рука – это не так уж и страшно. Просто у меня в палате обычно всегда только худые и лысые дети. Очень редко с ампутированными ногами или там… руками. Так что этот выглядел просто ужасно.
Этот лежал на диване и спал. Честно, я не видела, как его привезли. Но Аннушка сказала, что он грохнулся со скалы и всё вроде бы не так страшно. Аннушка любит говорить, что всё не так страшно, даже когда это выглядит совсем иначе.
Он, кстати, симпатичный. Лицо у него приятное. Ну, по крайней мере, тот кусок лица, который я вижу. У этого перетяжка на носу. Ну да, я его рассматривала. В конце концов, в больнице так мало моих ровесников, что просто невозможно упустить шанс посмотреть на такого.
29 мая.
Когда я появилась в палате, Этот сидел на своей кровати и увлечённо что-то писал в ноутбуке, покачивая головой в ритм песни, которая играла в его наушниках. Писал он только одной, здоровой, рукой, поэтому получалось у него не очень ловко. И он постоянно чертыхался.
Я его позвала – он не откликнулся. Тогда я позвала громче. И ещё громче! Когда я прокричала: «ЭЙ!», он наконец-то снял наушники.
- Чего тебе? – спросил он, недружелюбно глядя на меня.
- Сними наушники - жизнь мимо проходит, - я скрестила руки на груди.
- Какая ж в больнице жизнь? – фыркнул Этот. Его взгляд смягчился, теперь он стал заинтересованным. – Еда три раза в день и полная апатия?
Я ничего не ответила.
1 июня.
Меня раздражают Ходоки. Из-за них ты просыпаешься ни свет ни заря, потому что кому-то нужно кого-то проведать и принести игрушки, фрукты или что-то там ещё. И ещё Аннушка бегает вокруг них, приносит какие-то документы и вечно суетится. В такие дни в палатах очень шумно. У Этого тоже есть свои Ходоки. Уставшая женщина и серьёзный мужчина. Они приходят уже второй раз за эти четыре дня. Настырные до ужаса.
А если честно, то я немного завидую. Я бы тоже хотела, чтобы Аннушка вокруг меня так бегала со своими бумажками, и чтобы мне тоже приносили что-то вкусное, и чтобы я сидела и довольно уминала груши, или мандарины, или что-то ещё, что всегда приносят Ходоки. Ходоки всегда разные, но почему-то приносят одно и то же.
Эх… Жалко, что я тут, а родители далеко. Я бы с удовольствием променяла крутую больницу у моря на какую-нибудь поменьше, только чтобы родители были рядом всегда, а не только в папин отпуск. Ну и ладно. Зато Этот дал мне немного мандаринов. Попросил, чтобы я не сидела с таким унылым лицом. Ну и не буду! Ну и пожалуйста!
2 июня.
Я привезла из столовки стакан с чаем. Я так гнала, что Аннушка в коридоре даже прокричала, что когда-нибудь отберет у меня коляску. Не отберёт. Это же Аннушка.
Короче говоря, я привезла Этому стакан с чаем. Он вынул наушник из уха и взял стакан.
- Я польщён, - сказал Этот. – Очень мило с твоей стороны.
- Не преувеличивай, - заявила я. – Собирайся, пошли.
Этот деловито кивнул и засунул наушники в карман, но тут я его остановила:
- Да оставь свои проводки хоть на минуту! Погнали! Сейчас такое покажу!
Парень нахмурился, но телефон всё-таки оставил в палате.
В каждой больнице есть такое место, как это. Ну ладно, может, и не в каждой, но в нашей есть. Окно, из которого открывался невероятный вид на гору и на море. Этот долго смотрел вдаль, а потом сказал:
- Эх, сейчас бы на море. Тут такой ветер классный, можно было бы виндсёрфить.
- Ты умеешь? – я косо глянула на него. Он кивнул.
- Я всегда хотела научиться. Только не успела. Жаль.
- Всё впереди, - Этот повернулся и посмотрел на меня, широко улыбаясь. Я как-то очень уныло улыбнулась в ответ.
Он ведь, правда, не понимает. Это он через неделю выйдет отсюда и забудет про свои переломы. А я, даже если когда-нибудь и выйду, то от коляски точно не оторвусь.
5 июня.
Я разрисовала Этому гипс. Пока разрисовывала, Этот что-то напевал. И я спросила:
- Слушай, а ты всегда ходишь в наушниках?
- Да.
- И что же, совсем-совсем ни с кем не разговариваешь?
- Совсем-совсем.
- Странный ты. У тебя весь мир перед глазами, разные люди, с кем угодно поговорить можешь. А ты всю жизнь в наушниках сидишь. Эх ты…
Этот немного сконфузился и замолчал. Он вообще сегодня был не очень многословен. Кажется, я его обидела. Но вообще, и я тоже такой была. Не было надобности в общении, пока весь мир не ограничился четырьмя стенами и Аннушкой, с её суетой и бумажками. Я теперь всей душой ненавижу наушники: если музыка и звучит, то пусть звучит для всего мира.
Теперь у Этого на гипсе нарисованы горы, и вроде бы он доволен.
7 июня.
Этот откуда-то достал какао. Наверное, Ходоки принесли.
- Обычно они перестают приходить, когда до выписки остаётся всего пару дней, - заметила я.
Этот только поморщился. Наверное, он подумал, что я так считаю, потому что у меня у самой нет Ходоков.
Мы добрались до окна и уселись пить какао. Этот постоянно что-то рассказывал, а я слушала. Из всего, что он говорил, я поняла только то, что у него не было близких друзей, да и далёких друзей особо не было. Поэтому он всегда путешествовал один. И в горы Этот полез только для того, чтобы снова не думать, какой он одинокий.
- А сейчас ты одинокий? – спросила я, щурясь от солнца.
- Нет, вроде, - парень снова широко улыбнулся. – А ты? Как у тебя было всё там, снаружи?
- Да примерно так же, как и у тебя, - хмыкнула я. – Только без приключений.
Мы замолчали.
Обычно я много часов проводила у этого окна и, кроме него, ничего не видела. Но почему-то в этот вечер оно показалось мне огромным, как будто это и был весь мир.
10 июня.
Этот медленно начинает паковать вещи. Гипс скоро должны снять, а нос у него стал идеально ровным. Аннушка сказала, что сросся. И синяки все почти зажили. В общем, теперь могу твёрдо сказать: Этот в своём настоящем виде просто красавчик. Единственное, что напрягает, он постоянно спрашивает, не буду ли я скучать. Ясное дело, буду. Но ему об этом не скажу. Он сам всё понимает. Иначе бы не лез в душу с такими разговорами.
Сейчас сижу, смотрю на собранные рюкзаки. Так устала улыбаться за сегодняшний день. Завтра новое обследование, а когда рядом ещё и пустая койка становится совсем грустно.
11 июня.
Этого выписали. Не знаю, как теперь буду без его дурацких прозвищ. Так привыкла за эти две недели к этому громкому «Лысая!», что становится невыносимо тоскливо.
Замечаю, что Аннушка тревожнее с каждым днём. Интересно, с чего бы это? В больнице, вроде, ничего не меняется. Всё идёт своим чередом, и только Аннушка, посматривая на меня, нервно перебирает бумажки.
13 июня.
У меня появился Ходок! Этот приволок мне апельсинов! Сказал что пока они с родителями будут жить здесь, он будет меня навещать. И будет делать это каждый день! Да я и не возражаю.
Сидим в моей палате, едим апельсины. Пахнет очень вкусно. Этот почти не носит с собой наушники. Не знаю почему, но меня это радует.
Аннушка всё ещё сама не своя. Смотрит на нас, глупо улыбается и постоянно шмыгает носом. Надо будет как-нибудь спросить, что с ней такое.
15 июня.
Произошло невероятное! Приехали родители! На месяц раньше положенного! Познакомила их с Этим. Мама была рада, кажется. Её вообще радует, когда я не одна.
Но что-то мне подсказывает, что рановато я радуюсь. И всё это: и родители, и Аннушка - это всё неспроста.
17 июня.
И я оказалась права.
Мы разговаривали с главврачом. Что-то пошло не так, и теперь мои шансы на спасение практически равны нулю. Не то чтобы я прямо-таки расстроилась, нет. Просто как-то странно осознавать, что всё… Счёт идёт на дни. Может, на недели.
Когда я всё рассказала Этому, он ничего не сказал. Просто достал из кармана свой плеер и протянул мне наушник. Мы сидели на кровати, прижавшись друг к другу, – проводок у наушников был слишком коротким. Этот был тёплым. И от него пахло летом. И горами.
Аннушка принесла торт, но я к нему даже не притронулась.
20 июня.
Сидеть в больнице становится абсолютно невыносимо. Серьёзно, меня всё начинает раздражать: чрезмерно заботливая Аннушка, главврач, который пытается подбодрить разговорами, что я ещё выберусь. Сказать, что я думаю? Если бы это была правда, то родители бы не приехали.
21 июня.
Мои Ходоки убедили главврача, что мне можно на пару часов покинуть отделение. Я сразу же схватила Этого за руку и попросила отвезти меня на море.
- Я очень хочу на море, - сказала я. – Пожалуйста, я очень хочу!
Странно, но он даже не возразил. И через час мы сидели на берегу моря. Пахло солью. Дул ветер. Волны шелестели. И Этот рассказывал, как он однажды уходил на виндсёрфе в море. Я его слушала, и очень мало говорила в тот вечер, да мне и не хотелось особо. Этот хорошо меня понимал, поэтому, наверное, и продолжал травить байки. А я нелепо смеялась, смеялась и смеялась. Мне было хорошо. Лучше, чем за всю жизнь.
26 июня.
Тяжело держать в руках ручку. Я практически не встаю с постели. Этот крутится вокруг меня целыми днями. Наверное, как пелось в одной из его песен:
«Это конец, мой прекрасный друг?..»
1 июля.
Это Этот.
Она умерла три дня назад. В последние дни мы лежали рядом и слушали мой плеер. Она держала меня за руки, аккуратно прижималась ко мне, будто не хотела отпускать. Когда Аннушка выгнала меня из палаты, она заснула. И я всю ночь спал в коридоре. Пока я спал в коридоре, её сердце остановилось. Я не так долго знал Аннушку, но мне кажется, она никогда ещё так грустно не собирала документы.
Приехали её родители, собрали вещи. Мне казалось, я не очень нравлюсь её маме. Но когда она вручила мне эту тетрадь, в её глазах блестели слёзы. "Держи, - сказала она, - мне кажется, это должно быть у тебя".
И эта тетрадь теперь у меня. И я должен закончить её. Ведь так?..
Спасибо тебе огромное. Благодаря тебе я больше не буду одиноким. Даже в наушниках.
28 мая.
Этот парень выглядит жутко. Не то чтобы совсем плохо, но я видала и получше. В конце концов, сломанный нос и рука – это не так уж и страшно. Просто у меня в палате обычно всегда только худые и лысые дети. Очень редко с ампутированными ногами или там… руками. Так что этот выглядел просто ужасно.
Этот лежал на диване и спал. Честно, я не видела, как его привезли. Но Аннушка сказала, что он грохнулся со скалы и всё вроде бы не так страшно. Аннушка любит говорить, что всё не так страшно, даже когда это выглядит совсем иначе.
Он, кстати, симпатичный. Лицо у него приятное. Ну, по крайней мере, тот кусок лица, который я вижу. У этого перетяжка на носу. Ну да, я его рассматривала. В конце концов, в больнице так мало моих ровесников, что просто невозможно упустить шанс посмотреть на такого.
29 мая.
Когда я появилась в палате, Этот сидел на своей кровати и увлечённо что-то писал в ноутбуке, покачивая головой в ритм песни, которая играла в его наушниках. Писал он только одной, здоровой, рукой, поэтому получалось у него не очень ловко. И он постоянно чертыхался.
Я его позвала – он не откликнулся. Тогда я позвала громче. И ещё громче! Когда я прокричала: «ЭЙ!», он наконец-то снял наушники.
- Чего тебе? – спросил он, недружелюбно глядя на меня.
- Сними наушники - жизнь мимо проходит, - я скрестила руки на груди.
- Какая ж в больнице жизнь? – фыркнул Этот. Его взгляд смягчился, теперь он стал заинтересованным. – Еда три раза в день и полная апатия?
Я ничего не ответила.
1 июня.
Меня раздражают Ходоки. Из-за них ты просыпаешься ни свет ни заря, потому что кому-то нужно кого-то проведать и принести игрушки, фрукты или что-то там ещё. И ещё Аннушка бегает вокруг них, приносит какие-то документы и вечно суетится. В такие дни в палатах очень шумно. У Этого тоже есть свои Ходоки. Уставшая женщина и серьёзный мужчина. Они приходят уже второй раз за эти четыре дня. Настырные до ужаса.
А если честно, то я немного завидую. Я бы тоже хотела, чтобы Аннушка вокруг меня так бегала со своими бумажками, и чтобы мне тоже приносили что-то вкусное, и чтобы я сидела и довольно уминала груши, или мандарины, или что-то ещё, что всегда приносят Ходоки. Ходоки всегда разные, но почему-то приносят одно и то же.
Эх… Жалко, что я тут, а родители далеко. Я бы с удовольствием променяла крутую больницу у моря на какую-нибудь поменьше, только чтобы родители были рядом всегда, а не только в папин отпуск. Ну и ладно. Зато Этот дал мне немного мандаринов. Попросил, чтобы я не сидела с таким унылым лицом. Ну и не буду! Ну и пожалуйста!
2 июня.
Я привезла из столовки стакан с чаем. Я так гнала, что Аннушка в коридоре даже прокричала, что когда-нибудь отберет у меня коляску. Не отберёт. Это же Аннушка.
Короче говоря, я привезла Этому стакан с чаем. Он вынул наушник из уха и взял стакан.
- Я польщён, - сказал Этот. – Очень мило с твоей стороны.
- Не преувеличивай, - заявила я. – Собирайся, пошли.
Этот деловито кивнул и засунул наушники в карман, но тут я его остановила:
- Да оставь свои проводки хоть на минуту! Погнали! Сейчас такое покажу!
Парень нахмурился, но телефон всё-таки оставил в палате.
В каждой больнице есть такое место, как это. Ну ладно, может, и не в каждой, но в нашей есть. Окно, из которого открывался невероятный вид на гору и на море. Этот долго смотрел вдаль, а потом сказал:
- Эх, сейчас бы на море. Тут такой ветер классный, можно было бы виндсёрфить.
- Ты умеешь? – я косо глянула на него. Он кивнул.
- Я всегда хотела научиться. Только не успела. Жаль.
- Всё впереди, - Этот повернулся и посмотрел на меня, широко улыбаясь. Я как-то очень уныло улыбнулась в ответ.
Он ведь, правда, не понимает. Это он через неделю выйдет отсюда и забудет про свои переломы. А я, даже если когда-нибудь и выйду, то от коляски точно не оторвусь.
5 июня.
Я разрисовала Этому гипс. Пока разрисовывала, Этот что-то напевал. И я спросила:
- Слушай, а ты всегда ходишь в наушниках?
- Да.
- И что же, совсем-совсем ни с кем не разговариваешь?
- Совсем-совсем.
- Странный ты. У тебя весь мир перед глазами, разные люди, с кем угодно поговорить можешь. А ты всю жизнь в наушниках сидишь. Эх ты…
Этот немного сконфузился и замолчал. Он вообще сегодня был не очень многословен. Кажется, я его обидела. Но вообще, и я тоже такой была. Не было надобности в общении, пока весь мир не ограничился четырьмя стенами и Аннушкой, с её суетой и бумажками. Я теперь всей душой ненавижу наушники: если музыка и звучит, то пусть звучит для всего мира.
Теперь у Этого на гипсе нарисованы горы, и вроде бы он доволен.
7 июня.
Этот откуда-то достал какао. Наверное, Ходоки принесли.
- Обычно они перестают приходить, когда до выписки остаётся всего пару дней, - заметила я.
Этот только поморщился. Наверное, он подумал, что я так считаю, потому что у меня у самой нет Ходоков.
Мы добрались до окна и уселись пить какао. Этот постоянно что-то рассказывал, а я слушала. Из всего, что он говорил, я поняла только то, что у него не было близких друзей, да и далёких друзей особо не было. Поэтому он всегда путешествовал один. И в горы Этот полез только для того, чтобы снова не думать, какой он одинокий.
- А сейчас ты одинокий? – спросила я, щурясь от солнца.
- Нет, вроде, - парень снова широко улыбнулся. – А ты? Как у тебя было всё там, снаружи?
- Да примерно так же, как и у тебя, - хмыкнула я. – Только без приключений.
Мы замолчали.
Обычно я много часов проводила у этого окна и, кроме него, ничего не видела. Но почему-то в этот вечер оно показалось мне огромным, как будто это и был весь мир.
10 июня.
Этот медленно начинает паковать вещи. Гипс скоро должны снять, а нос у него стал идеально ровным. Аннушка сказала, что сросся. И синяки все почти зажили. В общем, теперь могу твёрдо сказать: Этот в своём настоящем виде просто красавчик. Единственное, что напрягает, он постоянно спрашивает, не буду ли я скучать. Ясное дело, буду. Но ему об этом не скажу. Он сам всё понимает. Иначе бы не лез в душу с такими разговорами.
Сейчас сижу, смотрю на собранные рюкзаки. Так устала улыбаться за сегодняшний день. Завтра новое обследование, а когда рядом ещё и пустая койка становится совсем грустно.
11 июня.
Этого выписали. Не знаю, как теперь буду без его дурацких прозвищ. Так привыкла за эти две недели к этому громкому «Лысая!», что становится невыносимо тоскливо.
Замечаю, что Аннушка тревожнее с каждым днём. Интересно, с чего бы это? В больнице, вроде, ничего не меняется. Всё идёт своим чередом, и только Аннушка, посматривая на меня, нервно перебирает бумажки.
13 июня.
У меня появился Ходок! Этот приволок мне апельсинов! Сказал что пока они с родителями будут жить здесь, он будет меня навещать. И будет делать это каждый день! Да я и не возражаю.
Сидим в моей палате, едим апельсины. Пахнет очень вкусно. Этот почти не носит с собой наушники. Не знаю почему, но меня это радует.
Аннушка всё ещё сама не своя. Смотрит на нас, глупо улыбается и постоянно шмыгает носом. Надо будет как-нибудь спросить, что с ней такое.
15 июня.
Произошло невероятное! Приехали родители! На месяц раньше положенного! Познакомила их с Этим. Мама была рада, кажется. Её вообще радует, когда я не одна.
Но что-то мне подсказывает, что рановато я радуюсь. И всё это: и родители, и Аннушка - это всё неспроста.
17 июня.
И я оказалась права.
Мы разговаривали с главврачом. Что-то пошло не так, и теперь мои шансы на спасение практически равны нулю. Не то чтобы я прямо-таки расстроилась, нет. Просто как-то странно осознавать, что всё… Счёт идёт на дни. Может, на недели.
Когда я всё рассказала Этому, он ничего не сказал. Просто достал из кармана свой плеер и протянул мне наушник. Мы сидели на кровати, прижавшись друг к другу, – проводок у наушников был слишком коротким. Этот был тёплым. И от него пахло летом. И горами.
Аннушка принесла торт, но я к нему даже не притронулась.
20 июня.
Сидеть в больнице становится абсолютно невыносимо. Серьёзно, меня всё начинает раздражать: чрезмерно заботливая Аннушка, главврач, который пытается подбодрить разговорами, что я ещё выберусь. Сказать, что я думаю? Если бы это была правда, то родители бы не приехали.
21 июня.
Мои Ходоки убедили главврача, что мне можно на пару часов покинуть отделение. Я сразу же схватила Этого за руку и попросила отвезти меня на море.
- Я очень хочу на море, - сказала я. – Пожалуйста, я очень хочу!
Странно, но он даже не возразил. И через час мы сидели на берегу моря. Пахло солью. Дул ветер. Волны шелестели. И Этот рассказывал, как он однажды уходил на виндсёрфе в море. Я его слушала, и очень мало говорила в тот вечер, да мне и не хотелось особо. Этот хорошо меня понимал, поэтому, наверное, и продолжал травить байки. А я нелепо смеялась, смеялась и смеялась. Мне было хорошо. Лучше, чем за всю жизнь.
26 июня.
Тяжело держать в руках ручку. Я практически не встаю с постели. Этот крутится вокруг меня целыми днями. Наверное, как пелось в одной из его песен:
«Это конец, мой прекрасный друг?..»
1 июля.
Это Этот.
Она умерла три дня назад. В последние дни мы лежали рядом и слушали мой плеер. Она держала меня за руки, аккуратно прижималась ко мне, будто не хотела отпускать. Когда Аннушка выгнала меня из палаты, она заснула. И я всю ночь спал в коридоре. Пока я спал в коридоре, её сердце остановилось. Я не так долго знал Аннушку, но мне кажется, она никогда ещё так грустно не собирала документы.
Приехали её родители, собрали вещи. Мне казалось, я не очень нравлюсь её маме. Но когда она вручила мне эту тетрадь, в её глазах блестели слёзы. "Держи, - сказала она, - мне кажется, это должно быть у тебя".
И эта тетрадь теперь у меня. И я должен закончить её. Ведь так?..
Спасибо тебе огромное. Благодаря тебе я больше не буду одиноким. Даже в наушниках.
Макаров Александр. Страсти на улице Вознесения
— Роберт Аристархович, видит Иисус: вы гроза! Очаровательный, но опасный — и в каком галстуке! Гроза! Матери и жёны, снимайте иконы!
Так одическим голосом то ли восхвалял, то ли ругал маленького запыхавшегося мужчину Марк Трофимович Заславский, главный бухгалтер городской прачечной. Блаженным субботним вечером в доме 83 на улице Вознесения он чуть не оказался сбит с ног адвокатом по семейным делам, Робертом Аристарховичем Жигаловым. Куда так спешил юрист, было неизвестно; но слова Заславского он принял именно как хвалу, потому что засиял озорным румянцем, истекая в сладком смущении:
— Иконы? Ах, пусть не снимают, нет, нет… Спешу неистово: «Дикие джунгли Австралии» скоро начинаются… А галстук – самый обыкновенный, Марк Трофимович…
— Я человек видавший виды, — будто хвастал старший бухгалтер, — но каждый раз вздрагиваю, как дитя, когда вы молнией пронзаете подъезд! Мы бы трепетали от вас всем домом, если бы не страсти в квартире 9 — все наши душевные соки лишь ей... Ах! Там живут вампиры… И я употребляю слово «вампиры» образно! Господа Филатовы вряд ли порхают летучими мышами во мраке и иссушают бокалы с кровью при свечах! Но, подобно вампирам, они высасывают по ночам из соседей все жизненные силы своими громкими скандалами, грохотом мебели и, простите, животными завываниями и стонами!
— Стены до бесстыдства тонки, — аккуратно заметил юрист, — это архитектурный недочёт, дефект.
— Дефект… Дефект здесь не в стенах, — вздохнул Заславский, — Дефект здесь в людях, которые не способны уважать окружающих — и его вряд ли исправить... Как поживает Вера Савельевна?
— В-в-вера? — замямлил Жигалов, — Верка-то? Жива, жива… Когда уходил, была очень даже жива…
— Мне приятно это слышать. Храните её неистово, не давайте в обиду. Не буду задерживать: джунгли вас зовут! Летите же, летите!
И тот улетел.
Верочка была действительно жива. Адвокат убедился в этом, крикнув с порога:
— Верочка, ты жива?
— Что, проверяешь, подействовал ли яд?
Жигалов по-детски захихикал. Завертевшись ураганом, он освободил себя от потного костюма адвоката и неудобного галстука и очутился на диване перед телевизором.
— Ах, успел!
Вера поставила на стол перед ним тарелку горячего супа и с недовольным вздохом подняла с пола стихийно брошенные брюки. Она могла пырнуть его колким замечанием, но это было бы бесполезно: когда по телевизору идут «Дикие Джунгли», Роберт Аристархович неуязвим. Осталось лишь, качая головой, сложить в руках брюки мужа, утопив в себе недовольство, вздохнуть и обречённо провести рукой по новой причёске, которую сделала сегодня в надежде на внимание, и уйти — но взгляд оказался прикован к телевизору. Убаюкивающий голос диктора говорил:
— Эти маленькие птицы — самцы пипры из семейства манакинов. В брачный период они молниеносно двигаются в танцевальных па, сопровождая свои движения оригинальными звуками. Их постукивания и пощёлкивания должны впечатлить самку и отпугнуть от неё других самцов…
Верочку пронзил смех настолько истерический, что аж неуязвимый Роберт Аристархович обернулся, почти пропев с юношеским трепетом:
— Эти очаровашки и вправду танцуют очень забавно! На какие только чудеса не способна природа!
Жигаловы уже были в кровати. Пижама Роберта Аристарховича согревала не только тело, но душу; даже хранила сладкие секреты предстоящего насыщенного дня, но узнать их можно было лишь во сне, поэтому Жигалов тепло промурлыкал:
— Спокойной ночи, Верочка!
— Это слишком большая честь для меня, — язвительно прошипела Жигалова.
Свет лампы погас, и квартиру №7 затопило бесшумным мраком. Такая же участь ждала и квартиры №6, №4 и №12…. Стихия ночи не оставила нетронутой никого — и так оказался под властью сна, наконец, и весь трёхэтажный дом 83 на улице Вознесения.
— Ох, берегись Танька! Убивать тебя иду, сукину дочь!
Пьяный возглас раздался выстрелом ружья по благодатной умиротворённости дома 83. Недавно затопленный ночной тишиной, он начал вдруг иссушаться: в окнах вновь появлялся свет, раздавались раздражительные восклицания:
— Опять Тихон с Танькой буянят!
— Скоты бесстыдные! Горите в аду!
— Вампиры! Вампиры несчастные!
Праведный гнев соседей не мог погасить страсти Филатовых; наоборот, он как бы выступал здесь в качестве бензина, от которого пожар в вампирской обители разгорался всё пуще: угрозы убийства сменялись дребезгом падающей посуды, дребезг — грохотом мебели, грохот — страстными воплями примирения. До обещанного убийства у Тихона и Татьяны всё никак не доходило, хотя многие жильцы 83-го дома ждали его, как второе пришествие Иисуса.
Верочка с настороженностью слушала страсти в девятой квартире, а Роберт Аристархович даже заметил под её закрытыми глазами сладкую и шаловливую улыбку всезнающей женщины.
— Вер, ты чего это? — спросил её шёпотом муж.
— Тсс! — зашипела та в ответ, — Дай мне насладиться настоящею любовью.
«Какая же это любовь? — думал про себя сбитый с толку Жигалов. — Тихон, конечно, приятный мужчина — когда трезвый. Руки у него золотые, но голова — пропащая… Убьёт он Таньку однажды, взаправду убьёт... Она, правда, тоже хороша: ходит, плутовка, хвостом вертит… Ах! Сосут они друг дружку — и нас всех заодно. И правда — вампиры! Только без клыков… Но где же здесь любовь?»
Верочка вскочила с постели, надела тапочки и выбежала в подъезд.
— Осторожней там, без рукоприкладства, — заботливо послал вслед ей Роберт Аристархович
Дом 83 на улице Вознесения сбросил с себя вуаль сна и погрузился в горячее неистовство. Угрозы расправы обращались в сторону страстно примиряющихся возлюбленных; вместе с угрозами посылались и тошнотворные удары по батареям; иногда можно было услышать даже жертвенные вопли отчаяния…
Но все знали, что пожар, который горит в квартире талантливого и падкого на вино скульптора, — как камин в суровую зиму. Еженедельные скандалы в квартире №9 не уничтожали дом 83 на улице Вознесения — они его отапливали. Каждый с едва заметной улыбкой встречал знакомый хлопок двери, и знакомое «Убивать тебя иду!»; знакомый грохот мебели и знакомые «Ах!» да «Ох!». Что произошло у них сегодня? Танька, небось, выкинула любимому очередную гадость: обвернулась змеёй вокруг приятеля или пустила вопиющий слушок по всему городу — Тихон тут же приложился к бутылке и пошёл наказывать чертовку. Без галстука, в расстёгнутой рубахе и с диким лицом стоит он на пороге и крутит страшно ремнём в руках. А она, змея, знает, что не убьёт он её: любит ведь. Истину найдут они в постели; а как Тихон проснётся, так и сотворит очередной скульптурный шедевр: руки золотые. Таня властно посмотрит на его творение, и в каждом изгибе увидит себя — и будет права!
Это не вампиры-Филатовы беспокойными ночами всасывались в дремлющий дом №83 — это сам дом №83 жадно всасывался в квартиру Филатовых. В это полнолуние они, похоже, давали своё главное выступление…
Взрыв заложил уши. Кусками обкрошился потолок, и выбило стёкла в окнах. Что за чертовщина произошла в девятой квартире? Любовь вампиров оказалось взрывоопасной?
— Утечка газа. Искра — и всё на воздух! Бедолаги! Смотрите, как прижались…. Словно чувствовали… — добродушным тоном объяснял один из пожарных…
Вот и всё. Допроклинались, злодеи!
Много ходило толков по поводу обстоятельств смерти молодых возлюбленных: одни уверенно заявляли, что газ был пущен кем-то из соседей; вторые покорно верили во власть рока; третьи и вовсе считали трагедию подстроенной самим Тихоном: два обугленных скелета, застывших в вечном объятии, — это, якобы, последняя шедевральная скульптура графа Филатова…
Каковой бы ни была истина, ясно одно — без камина в виде скандалов девятой квартиры дом на улице Вознесения 83 замёрзнет насмерть.
Роберт Аристархович замечал губительные перемены в привычном течении жизни: соседи плыли по подъезду с поникшей головой; уже не хотелось так спешить домой, чтобы успеть к началу «Диких джунглей», а Верочка — потеряла живой облик. Он серьёзно беспокоился по этому поводу, но решил держать беспокойство в себе, дав жене время, чтобы отойти от трагедии. Времени прошло уже слишком много, а пробуждение всё не наступало, потому Жигалов отважился выразить тревогу:
— Вера, на тебе совсем нет лица. Нам всем очень жаль Филатовых, но не стоит же себя хоронить вместе с ними… Это уже очень похоже на болезнь…
Верочка посмотрела на мужа мёртвым взглядом и вдруг страшно заревела:
— Болезнь?! Болезнь?! Ты — моя болезнь!
Роберт Аристархович сжался в клубок.
— Знал бы ты, страшный человек, какая это пытка – не чувствовать себя женщиной рядом с мужчиной! Ах, да ты не мужчина! Адвокат по семейным делам! Ещё галстук этот дурацкий вечно напялит! Хочешь знать, почему на мне нет лица? Хорошо! Десятая квартира пустует, знаешь? Её снимет Марк Заславский! Во время Филатовских разборок я убегала туда вместе с ним! Убегала — от тебя! Ах! Больно мне быть нелюбимой… Больно не быть женщиной… Вот моя болезнь…
На застывшем лице Роберта Аристарховича остались только покрасневшие мокрые глаза, которые смотрели куда-то мимо Верочки. Вдруг он ожил, стянул с себя галстук и жалобно проскулил:
— Сама мне его подарила…
Он не доел и стремительно вышел из квартиры, забыв свой дипломат, без которого раньше не мог обойтись.
Час за часом тянулись болезненно и долго. Роберт уже должен был вернуться с работы, но его всё нет. Уже почти полночь. Не спится: колет в груди. Не надо было так резко: он же как ребёнок. Может, сейчас его бездыханное тело плывёт по реке или лежит расплющенное на холодном асфальте. Одинокое и забытое.
Вдруг хлопнула дверь. Верочка надела тапочки, вышла в прихожую и обомлела.
Роберт Аристархович обрёл дикий взгляд. В руках — ремень, нервно крутит его, пошатываясь на ногах. Волосы дыбом, рубашка — в пятнах и расстёгнута. Неожиданно завыл почти по-зверски на весь дом — так, что вздрогнуло сердце:
— Берегись, Верка! Убивать тебя иду, сукину дочь!
На щеках Верочки загорелся румянец. Льды в доме 83 на улице Вознесения вдруг стали отходить, а в каждой квартире жадно заострились клыки, готовые в любой миг впиться в жертву…
— Роберт Аристархович, видит Иисус: вы гроза! Очаровательный, но опасный — и в каком галстуке! Гроза! Матери и жёны, снимайте иконы!
Так одическим голосом то ли восхвалял, то ли ругал маленького запыхавшегося мужчину Марк Трофимович Заславский, главный бухгалтер городской прачечной. Блаженным субботним вечером в доме 83 на улице Вознесения он чуть не оказался сбит с ног адвокатом по семейным делам, Робертом Аристарховичем Жигаловым. Куда так спешил юрист, было неизвестно; но слова Заславского он принял именно как хвалу, потому что засиял озорным румянцем, истекая в сладком смущении:
— Иконы? Ах, пусть не снимают, нет, нет… Спешу неистово: «Дикие джунгли Австралии» скоро начинаются… А галстук – самый обыкновенный, Марк Трофимович…
— Я человек видавший виды, — будто хвастал старший бухгалтер, — но каждый раз вздрагиваю, как дитя, когда вы молнией пронзаете подъезд! Мы бы трепетали от вас всем домом, если бы не страсти в квартире 9 — все наши душевные соки лишь ей... Ах! Там живут вампиры… И я употребляю слово «вампиры» образно! Господа Филатовы вряд ли порхают летучими мышами во мраке и иссушают бокалы с кровью при свечах! Но, подобно вампирам, они высасывают по ночам из соседей все жизненные силы своими громкими скандалами, грохотом мебели и, простите, животными завываниями и стонами!
— Стены до бесстыдства тонки, — аккуратно заметил юрист, — это архитектурный недочёт, дефект.
— Дефект… Дефект здесь не в стенах, — вздохнул Заславский, — Дефект здесь в людях, которые не способны уважать окружающих — и его вряд ли исправить... Как поживает Вера Савельевна?
— В-в-вера? — замямлил Жигалов, — Верка-то? Жива, жива… Когда уходил, была очень даже жива…
— Мне приятно это слышать. Храните её неистово, не давайте в обиду. Не буду задерживать: джунгли вас зовут! Летите же, летите!
И тот улетел.
Верочка была действительно жива. Адвокат убедился в этом, крикнув с порога:
— Верочка, ты жива?
— Что, проверяешь, подействовал ли яд?
Жигалов по-детски захихикал. Завертевшись ураганом, он освободил себя от потного костюма адвоката и неудобного галстука и очутился на диване перед телевизором.
— Ах, успел!
Вера поставила на стол перед ним тарелку горячего супа и с недовольным вздохом подняла с пола стихийно брошенные брюки. Она могла пырнуть его колким замечанием, но это было бы бесполезно: когда по телевизору идут «Дикие Джунгли», Роберт Аристархович неуязвим. Осталось лишь, качая головой, сложить в руках брюки мужа, утопив в себе недовольство, вздохнуть и обречённо провести рукой по новой причёске, которую сделала сегодня в надежде на внимание, и уйти — но взгляд оказался прикован к телевизору. Убаюкивающий голос диктора говорил:
— Эти маленькие птицы — самцы пипры из семейства манакинов. В брачный период они молниеносно двигаются в танцевальных па, сопровождая свои движения оригинальными звуками. Их постукивания и пощёлкивания должны впечатлить самку и отпугнуть от неё других самцов…
Верочку пронзил смех настолько истерический, что аж неуязвимый Роберт Аристархович обернулся, почти пропев с юношеским трепетом:
— Эти очаровашки и вправду танцуют очень забавно! На какие только чудеса не способна природа!
Жигаловы уже были в кровати. Пижама Роберта Аристарховича согревала не только тело, но душу; даже хранила сладкие секреты предстоящего насыщенного дня, но узнать их можно было лишь во сне, поэтому Жигалов тепло промурлыкал:
— Спокойной ночи, Верочка!
— Это слишком большая честь для меня, — язвительно прошипела Жигалова.
Свет лампы погас, и квартиру №7 затопило бесшумным мраком. Такая же участь ждала и квартиры №6, №4 и №12…. Стихия ночи не оставила нетронутой никого — и так оказался под властью сна, наконец, и весь трёхэтажный дом 83 на улице Вознесения.
— Ох, берегись Танька! Убивать тебя иду, сукину дочь!
Пьяный возглас раздался выстрелом ружья по благодатной умиротворённости дома 83. Недавно затопленный ночной тишиной, он начал вдруг иссушаться: в окнах вновь появлялся свет, раздавались раздражительные восклицания:
— Опять Тихон с Танькой буянят!
— Скоты бесстыдные! Горите в аду!
— Вампиры! Вампиры несчастные!
Праведный гнев соседей не мог погасить страсти Филатовых; наоборот, он как бы выступал здесь в качестве бензина, от которого пожар в вампирской обители разгорался всё пуще: угрозы убийства сменялись дребезгом падающей посуды, дребезг — грохотом мебели, грохот — страстными воплями примирения. До обещанного убийства у Тихона и Татьяны всё никак не доходило, хотя многие жильцы 83-го дома ждали его, как второе пришествие Иисуса.
Верочка с настороженностью слушала страсти в девятой квартире, а Роберт Аристархович даже заметил под её закрытыми глазами сладкую и шаловливую улыбку всезнающей женщины.
— Вер, ты чего это? — спросил её шёпотом муж.
— Тсс! — зашипела та в ответ, — Дай мне насладиться настоящею любовью.
«Какая же это любовь? — думал про себя сбитый с толку Жигалов. — Тихон, конечно, приятный мужчина — когда трезвый. Руки у него золотые, но голова — пропащая… Убьёт он Таньку однажды, взаправду убьёт... Она, правда, тоже хороша: ходит, плутовка, хвостом вертит… Ах! Сосут они друг дружку — и нас всех заодно. И правда — вампиры! Только без клыков… Но где же здесь любовь?»
Верочка вскочила с постели, надела тапочки и выбежала в подъезд.
— Осторожней там, без рукоприкладства, — заботливо послал вслед ей Роберт Аристархович
Дом 83 на улице Вознесения сбросил с себя вуаль сна и погрузился в горячее неистовство. Угрозы расправы обращались в сторону страстно примиряющихся возлюбленных; вместе с угрозами посылались и тошнотворные удары по батареям; иногда можно было услышать даже жертвенные вопли отчаяния…
Но все знали, что пожар, который горит в квартире талантливого и падкого на вино скульптора, — как камин в суровую зиму. Еженедельные скандалы в квартире №9 не уничтожали дом 83 на улице Вознесения — они его отапливали. Каждый с едва заметной улыбкой встречал знакомый хлопок двери, и знакомое «Убивать тебя иду!»; знакомый грохот мебели и знакомые «Ах!» да «Ох!». Что произошло у них сегодня? Танька, небось, выкинула любимому очередную гадость: обвернулась змеёй вокруг приятеля или пустила вопиющий слушок по всему городу — Тихон тут же приложился к бутылке и пошёл наказывать чертовку. Без галстука, в расстёгнутой рубахе и с диким лицом стоит он на пороге и крутит страшно ремнём в руках. А она, змея, знает, что не убьёт он её: любит ведь. Истину найдут они в постели; а как Тихон проснётся, так и сотворит очередной скульптурный шедевр: руки золотые. Таня властно посмотрит на его творение, и в каждом изгибе увидит себя — и будет права!
Это не вампиры-Филатовы беспокойными ночами всасывались в дремлющий дом №83 — это сам дом №83 жадно всасывался в квартиру Филатовых. В это полнолуние они, похоже, давали своё главное выступление…
Взрыв заложил уши. Кусками обкрошился потолок, и выбило стёкла в окнах. Что за чертовщина произошла в девятой квартире? Любовь вампиров оказалось взрывоопасной?
— Утечка газа. Искра — и всё на воздух! Бедолаги! Смотрите, как прижались…. Словно чувствовали… — добродушным тоном объяснял один из пожарных…
Вот и всё. Допроклинались, злодеи!
Много ходило толков по поводу обстоятельств смерти молодых возлюбленных: одни уверенно заявляли, что газ был пущен кем-то из соседей; вторые покорно верили во власть рока; третьи и вовсе считали трагедию подстроенной самим Тихоном: два обугленных скелета, застывших в вечном объятии, — это, якобы, последняя шедевральная скульптура графа Филатова…
Каковой бы ни была истина, ясно одно — без камина в виде скандалов девятой квартиры дом на улице Вознесения 83 замёрзнет насмерть.
Роберт Аристархович замечал губительные перемены в привычном течении жизни: соседи плыли по подъезду с поникшей головой; уже не хотелось так спешить домой, чтобы успеть к началу «Диких джунглей», а Верочка — потеряла живой облик. Он серьёзно беспокоился по этому поводу, но решил держать беспокойство в себе, дав жене время, чтобы отойти от трагедии. Времени прошло уже слишком много, а пробуждение всё не наступало, потому Жигалов отважился выразить тревогу:
— Вера, на тебе совсем нет лица. Нам всем очень жаль Филатовых, но не стоит же себя хоронить вместе с ними… Это уже очень похоже на болезнь…
Верочка посмотрела на мужа мёртвым взглядом и вдруг страшно заревела:
— Болезнь?! Болезнь?! Ты — моя болезнь!
Роберт Аристархович сжался в клубок.
— Знал бы ты, страшный человек, какая это пытка – не чувствовать себя женщиной рядом с мужчиной! Ах, да ты не мужчина! Адвокат по семейным делам! Ещё галстук этот дурацкий вечно напялит! Хочешь знать, почему на мне нет лица? Хорошо! Десятая квартира пустует, знаешь? Её снимет Марк Заславский! Во время Филатовских разборок я убегала туда вместе с ним! Убегала — от тебя! Ах! Больно мне быть нелюбимой… Больно не быть женщиной… Вот моя болезнь…
На застывшем лице Роберта Аристарховича остались только покрасневшие мокрые глаза, которые смотрели куда-то мимо Верочки. Вдруг он ожил, стянул с себя галстук и жалобно проскулил:
— Сама мне его подарила…
Он не доел и стремительно вышел из квартиры, забыв свой дипломат, без которого раньше не мог обойтись.
Час за часом тянулись болезненно и долго. Роберт уже должен был вернуться с работы, но его всё нет. Уже почти полночь. Не спится: колет в груди. Не надо было так резко: он же как ребёнок. Может, сейчас его бездыханное тело плывёт по реке или лежит расплющенное на холодном асфальте. Одинокое и забытое.
Вдруг хлопнула дверь. Верочка надела тапочки, вышла в прихожую и обомлела.
Роберт Аристархович обрёл дикий взгляд. В руках — ремень, нервно крутит его, пошатываясь на ногах. Волосы дыбом, рубашка — в пятнах и расстёгнута. Неожиданно завыл почти по-зверски на весь дом — так, что вздрогнуло сердце:
— Берегись, Верка! Убивать тебя иду, сукину дочь!
На щеках Верочки загорелся румянец. Льды в доме 83 на улице Вознесения вдруг стали отходить, а в каждой квартире жадно заострились клыки, готовые в любой миг впиться в жертву…
Колчина Анастасия. Море к изголовью
Живите в доме - и не рухнет дом
А. Тарковский
1.
- Собирайся! Вечно тебя надо ждать, копуша! Так бери носки, колготки (ну эти, с ромбиками) свитер, щетку зубную не забудь. Если ты через 15 минут не будешь у двери, мы поедем без тебя!
Кто? Куда?
Судорожно, маленькими ручонками она стала складывать все, что перечислила мама. Черный пакет заполнился быстро, но зубную щетку Симе так и не удалось найти. Дело в том, что, как и все дети, девочка не любила чистить зубы пастой, от которой «рот жжет» - ну она и спрятала щетку, а куда – забыть забыла.
Сима у двери. Прошло уже и пятнадцать, и двадцать пять, и тридцать минут, но другие «копуши» в лице мамы, двух бабусь и папы продолжали возиться. Слышался папин недовольный вздох, чувствовалось, как мама нервно чешет локти, виднелся бабушкин разочарованный взгляд. Девочка в синих колготках, зеленых резиновых сапогах, в юбчонке и ветровке теребила в тех самых маленьких ручонках пакет и думала, почему кот попадается именно в мешке, а не в черном пакете.
2.
- Да что это такое! Я же кипяток несу! Прекрати кривляться, сейчас ошпарю ненароком!
Кого? Зачем?
Окно обнимало осенний пейзаж. Не тот осенний пейзаж, что у Левитана, а тот самый с желто-грязной рожью полей, коричневыми лужами в канавах и серыми коробками города вдалеке. Иногда что-то похожее на Левитана все-таки появлялось: засушенные деревенские дома в оранжевом море деревьев, опавшие кленовые лапы, кажущиеся Симе волчьими следами. Осень наконец-таки обрела то, чего ей так не хватало.
Симе было 6 лет, и ей думалось, что поезд, на котором они совершали свое путешествие в новый дом, – это огромный корабль. Что там, где у обычных поездов колеса, у этого их нет, и перемещается он не по рельсам, а по узенькой речке, потому что широк путь, ведущий в погибель.
Разговоры были очень тихими. Папа и мама шипели быстро, неразборчиво, пищали что-то не на русском. Единственное, что всегда звучало громко: «Ты хочешь в тамбур? Тебе мало?». Снова шептания, хваткое касание за локоть и тамбур. Стук колес или топот ног.
Прабабушка Вера сидела на коричневой лавке и трясла головой. Ее лицо, вечно улыбающееся от отсутствия зубов (вставные она потеряла, как Сима зубную щетку), выглядело уставшим, но умиротворенным. Руки чистили семечки и складывали на салфетку.
- На, кушай! Кто знает, когда теперь попробуешь… Все теперь смыло.
Кожа у старушки была морщинистая. Сима касалась ее руки, старалась разгладить кривые ниточки. Придерживая пальчиками морщину, она кричала: «Бабуся, еще немного!». Прабабушка кивала головой.
Она посадила Симу напротив и строгим, но добрым голосом сказала:
-Держи руки так, а я буду наматывать нитки. Вот разберемся с этими клубками, и я научу тебя вязать.
Девочка послушно держала руки, сосредоточенно глядела на белесые жгуты. Бабуся крутила нитку в шарик. А Сима вспомнила паука, который украл муху Цокотуху.
Клубок свалился, девочка уж хотела встать, но вспомнила про свою ответственную миссию. Он укатился и пропал из виду. Баба Вера пошла по его следам.
Сима застыла в своей позе, хотя белые нитки давно упали на коленки. Она так и не освоила вязальное мастерство.
3.
- Зуб болит? А ты их чистишь вообще? За черные зубная фея не подарит тебе шоколадку!
Кто она такая? Черные?
Темно, и ничего не видно. Девочка забралась на мамино-папину полку в плацкарте и ручонкой плавала по волнистому потолку. Она сложила ладошку лодочкой, вздернула мизинчик – появилась мачта, и кораблик отправился покорять потолочные хребты морей.
Было слышно, как бабушка Фая стучит пальцами о поверхность стола, папа помешивает сахар в стакане. Все это было вакуумным, очень цельным и незаметным.
Только чужая сухость локтей была ощутима Симой почти физически. Мама, сгорбившись, сидела на нижней лавке, чесала свои обветренные локти острыми ногтями. Все скрипело и гудело, лодка пошла ко дну.
- Симочка! Пойдем поиграем в карточки, а?
Девочка несколько секунд оставалась на мятой простыни, мерно дышала, перебирала пальчиками. Вдруг резко вскочила, стукнулась о морскую преграду. И спрыгнула на пол.
Мама, одетая в черно-синее вязаное платье, раскладывала на столике карты. Бабушка посмотрела на нее обиженно, отложила свое дело и легла. Суть игры – найти две одинаковые картинки. Нужно по очереди открывать перевернутые карточки и запоминать, что и где находится.
Сима знала, что дома (то есть, в том месте, где осталась зубная щетка) у них было много подобных игр: картинки с животными, птицами, русской живописью. Но мама взяла только одну коробку с достопримечательностями Петербурга.
54 сине-зеленых карточки. Очередь Симы. Ей не нравились эти картинки, она любила коробку с птицами. Девочка не старалась запоминать, где Медный всадник и Исаакий. Но мама неустанно повторяла:
-Доченька! Смотри, я тебя уже догоняю, у меня 7 карточек! У тебя все получится! Вот в этом радиусе находится Адмиралтейство!
Они закончили со счетом 17:10, разумеется, в пользу Симы. Девочка прекрасно умела считать, но решила промолчать о том, что мама одну карту считает за две…
- Чаек будешь? У нас остались сушки, а вон еще сгущенка!
Снова сухость локтей.
-Эй, чайник поставь!
-Сам себе нальешь.
-Хорошо!
Хваткое касание за локоть. Тамбур. Стук колес и топот ног.
Сима осталась сидеть за столиком, держа в руках пустой стакан и облизывая белую паутинку с ложки. Топот стал тише ровно на одну пару ног.
4.
-Надень свитер. Простудишься.
Где он? Почему?
Наступила зима. Теперь в окнах стало светло. Сима часами глядела на летящие картинки. Она шептала:
- И навестим поля пустые, леса недавно столь густые и…
Это стихотворение ей читала бабушка Фая. Зелено-коричневый томик с золотой надписью «А.С. Пушкин».
Зима. Было ощущение, что она украла у осени чуть-чуть ржавчины и багрянца. Часто на фоне мертвецко-белых сугробов возникали кирпичные домики, бурые шубы лосей. Когда семья проезжала мимо станций, виднелись лисьи одежды встречающих. Не хватало брейгелевских охотников.
В один вечер Сима заплакала. Она вдруг осознала, что наступила эта «ведьма злая», а значит, речка под поездом-кораблем замерзла. Но как объяснить, что Сима видит разные пейзажи за окном? Эта загадка заставила ее взять карандаши и альбом. Она решила нарисовать эту машину без колес и ручеек. Хлопнув себя по лбу, Сима начала черкать на дне поезда огонь. Эврика! Конечно, где-то там внизу, в печке, разгорается огненное озеро, которое помогает речке оставаться живой!
Девочка улыбалась и теребила пальчиками завитушки волос. К ней подсела бабушка и стала рассматривать альбомный лист. Она задавала вопросы по рисунку. Почему поезд такого цвета? Как внучке удалось нарисовать огонь? Между тем, бабушка спрашивала, как там папа и что Сима думает о «матери-истеричке».
Девочка сохраняла тишину. Ей казалось, что на ее полотне все и так ясно. Всем все и так ясно.
- Сима, я с тобой разговариваю! Молчать собираешься? Это тебя мать науськала.
Бабушка Фая посмотрела на внучку своим излюбленным взглядом: так смотрят, когда обиделись, но делают вид, что ничего не произошло. Она подошла к столу, принялась раскладывать тарелки.
Сима хотела было встать, червячок совести скребся и говорил, что она виновата, что бабушка перестанет с ней разговаривать и читать А.С., как это было раньше. Но девочка взглянула на рисунок и осталась на месте.
Бабуся молчала и резала хлеб. Молчала и резала. И резала. И резала.
Замелькали огни фонарей. Острым шагом кто-то сошел с поезда.
5.
- Ты что-то ела? Суп будешь?
Нет. Нет.
В вагоне холодно. Симе пришлось надеть свитер и те колготки с ромбиками. Она больше не сидела у окна. Прошлой ночью в него врезался ворон и испугал малютку. А главное, он был без листочка!
Отец, начисто выбритый, приодетый, стал собирать одежду в черный пакет: джинсы, белые варежки, которые ему вязала мама. Папа прихватил что-то со стола: кажется, пачку хлеба. Там осталась куча всего: барбариски, следы вчерашней растворимой картошки, батон колбасы. Отец не курил.
Сима стала вскарабкиваться к нему на спину, теребить уши, заглядывать в лицо-камень.
-Папуля, а мама придет?
-Слезь с меня.
Она послушно оказалась на своей полке, но к окну близко не подсаживалась. Она решила заняться поделками: складывала кораблики из альбомных страниц.
Папуля не курил, потирал коленки, смотрел на запястье.
- Сима, белый голубок в окне!
Он действительно был в окне. Без листочка.
6.
Почему никто не спрашивает?
Проснувшись, девочка слышала только рой своих мыслей. Она сидела, уставившись в простыню, и думала, сколько углей нужно подземному кочегару, чтобы согреть реку.
Она повернула голову и увидела весну. Снег лежал на земле отдельными муравейниками, деревья были голы, но маленькие зеленые бутончики уже усыпали каждую ветку.
Ну вот, теперь у кочегара отпуск.
Так, стоп. Почему картинка не меняется?
Сима закричала:
- Бабуся? Мама? Папа?
Девочка решила достать свои резиновые сапоги. Они лежали глубоко под завалами одежды, откопав их и надев на синие колготки-ромбики, Сима взяла ветровку и черный пакет.
Девочка шла, но не представляла, куда идти. Раньше она двигалась только в пределах вагона. Кое-как, машинально Сима подошла к выходу. На ручки двери сидел белый голубок с листочком в клюве.
Девочка улыбнулась. Она решила, что все ее где-то ждут, что она проспала, а голубок – это ее новый питомец. Сима маленькими ручонками нежно взяла и положила его в кармашек ветровки. Спустившись со ступенек, она увидела дом и поле.
Желтая сухая трава, обиженный взгляд неба, нервный шепот стоящих рядом берез. Черные развалины - карточки с птицами, вот и белая паутина. Деревяшки были сложены пирамидкой, вершину которой украшала зубная щетка.
Живите в доме - и не рухнет дом
А. Тарковский
1.
- Собирайся! Вечно тебя надо ждать, копуша! Так бери носки, колготки (ну эти, с ромбиками) свитер, щетку зубную не забудь. Если ты через 15 минут не будешь у двери, мы поедем без тебя!
Кто? Куда?
Судорожно, маленькими ручонками она стала складывать все, что перечислила мама. Черный пакет заполнился быстро, но зубную щетку Симе так и не удалось найти. Дело в том, что, как и все дети, девочка не любила чистить зубы пастой, от которой «рот жжет» - ну она и спрятала щетку, а куда – забыть забыла.
Сима у двери. Прошло уже и пятнадцать, и двадцать пять, и тридцать минут, но другие «копуши» в лице мамы, двух бабусь и папы продолжали возиться. Слышался папин недовольный вздох, чувствовалось, как мама нервно чешет локти, виднелся бабушкин разочарованный взгляд. Девочка в синих колготках, зеленых резиновых сапогах, в юбчонке и ветровке теребила в тех самых маленьких ручонках пакет и думала, почему кот попадается именно в мешке, а не в черном пакете.
2.
- Да что это такое! Я же кипяток несу! Прекрати кривляться, сейчас ошпарю ненароком!
Кого? Зачем?
Окно обнимало осенний пейзаж. Не тот осенний пейзаж, что у Левитана, а тот самый с желто-грязной рожью полей, коричневыми лужами в канавах и серыми коробками города вдалеке. Иногда что-то похожее на Левитана все-таки появлялось: засушенные деревенские дома в оранжевом море деревьев, опавшие кленовые лапы, кажущиеся Симе волчьими следами. Осень наконец-таки обрела то, чего ей так не хватало.
Симе было 6 лет, и ей думалось, что поезд, на котором они совершали свое путешествие в новый дом, – это огромный корабль. Что там, где у обычных поездов колеса, у этого их нет, и перемещается он не по рельсам, а по узенькой речке, потому что широк путь, ведущий в погибель.
Разговоры были очень тихими. Папа и мама шипели быстро, неразборчиво, пищали что-то не на русском. Единственное, что всегда звучало громко: «Ты хочешь в тамбур? Тебе мало?». Снова шептания, хваткое касание за локоть и тамбур. Стук колес или топот ног.
Прабабушка Вера сидела на коричневой лавке и трясла головой. Ее лицо, вечно улыбающееся от отсутствия зубов (вставные она потеряла, как Сима зубную щетку), выглядело уставшим, но умиротворенным. Руки чистили семечки и складывали на салфетку.
- На, кушай! Кто знает, когда теперь попробуешь… Все теперь смыло.
Кожа у старушки была морщинистая. Сима касалась ее руки, старалась разгладить кривые ниточки. Придерживая пальчиками морщину, она кричала: «Бабуся, еще немного!». Прабабушка кивала головой.
Она посадила Симу напротив и строгим, но добрым голосом сказала:
-Держи руки так, а я буду наматывать нитки. Вот разберемся с этими клубками, и я научу тебя вязать.
Девочка послушно держала руки, сосредоточенно глядела на белесые жгуты. Бабуся крутила нитку в шарик. А Сима вспомнила паука, который украл муху Цокотуху.
Клубок свалился, девочка уж хотела встать, но вспомнила про свою ответственную миссию. Он укатился и пропал из виду. Баба Вера пошла по его следам.
Сима застыла в своей позе, хотя белые нитки давно упали на коленки. Она так и не освоила вязальное мастерство.
3.
- Зуб болит? А ты их чистишь вообще? За черные зубная фея не подарит тебе шоколадку!
Кто она такая? Черные?
Темно, и ничего не видно. Девочка забралась на мамино-папину полку в плацкарте и ручонкой плавала по волнистому потолку. Она сложила ладошку лодочкой, вздернула мизинчик – появилась мачта, и кораблик отправился покорять потолочные хребты морей.
Было слышно, как бабушка Фая стучит пальцами о поверхность стола, папа помешивает сахар в стакане. Все это было вакуумным, очень цельным и незаметным.
Только чужая сухость локтей была ощутима Симой почти физически. Мама, сгорбившись, сидела на нижней лавке, чесала свои обветренные локти острыми ногтями. Все скрипело и гудело, лодка пошла ко дну.
- Симочка! Пойдем поиграем в карточки, а?
Девочка несколько секунд оставалась на мятой простыни, мерно дышала, перебирала пальчиками. Вдруг резко вскочила, стукнулась о морскую преграду. И спрыгнула на пол.
Мама, одетая в черно-синее вязаное платье, раскладывала на столике карты. Бабушка посмотрела на нее обиженно, отложила свое дело и легла. Суть игры – найти две одинаковые картинки. Нужно по очереди открывать перевернутые карточки и запоминать, что и где находится.
Сима знала, что дома (то есть, в том месте, где осталась зубная щетка) у них было много подобных игр: картинки с животными, птицами, русской живописью. Но мама взяла только одну коробку с достопримечательностями Петербурга.
54 сине-зеленых карточки. Очередь Симы. Ей не нравились эти картинки, она любила коробку с птицами. Девочка не старалась запоминать, где Медный всадник и Исаакий. Но мама неустанно повторяла:
-Доченька! Смотри, я тебя уже догоняю, у меня 7 карточек! У тебя все получится! Вот в этом радиусе находится Адмиралтейство!
Они закончили со счетом 17:10, разумеется, в пользу Симы. Девочка прекрасно умела считать, но решила промолчать о том, что мама одну карту считает за две…
- Чаек будешь? У нас остались сушки, а вон еще сгущенка!
Снова сухость локтей.
-Эй, чайник поставь!
-Сам себе нальешь.
-Хорошо!
Хваткое касание за локоть. Тамбур. Стук колес и топот ног.
Сима осталась сидеть за столиком, держа в руках пустой стакан и облизывая белую паутинку с ложки. Топот стал тише ровно на одну пару ног.
4.
-Надень свитер. Простудишься.
Где он? Почему?
Наступила зима. Теперь в окнах стало светло. Сима часами глядела на летящие картинки. Она шептала:
- И навестим поля пустые, леса недавно столь густые и…
Это стихотворение ей читала бабушка Фая. Зелено-коричневый томик с золотой надписью «А.С. Пушкин».
Зима. Было ощущение, что она украла у осени чуть-чуть ржавчины и багрянца. Часто на фоне мертвецко-белых сугробов возникали кирпичные домики, бурые шубы лосей. Когда семья проезжала мимо станций, виднелись лисьи одежды встречающих. Не хватало брейгелевских охотников.
В один вечер Сима заплакала. Она вдруг осознала, что наступила эта «ведьма злая», а значит, речка под поездом-кораблем замерзла. Но как объяснить, что Сима видит разные пейзажи за окном? Эта загадка заставила ее взять карандаши и альбом. Она решила нарисовать эту машину без колес и ручеек. Хлопнув себя по лбу, Сима начала черкать на дне поезда огонь. Эврика! Конечно, где-то там внизу, в печке, разгорается огненное озеро, которое помогает речке оставаться живой!
Девочка улыбалась и теребила пальчиками завитушки волос. К ней подсела бабушка и стала рассматривать альбомный лист. Она задавала вопросы по рисунку. Почему поезд такого цвета? Как внучке удалось нарисовать огонь? Между тем, бабушка спрашивала, как там папа и что Сима думает о «матери-истеричке».
Девочка сохраняла тишину. Ей казалось, что на ее полотне все и так ясно. Всем все и так ясно.
- Сима, я с тобой разговариваю! Молчать собираешься? Это тебя мать науськала.
Бабушка Фая посмотрела на внучку своим излюбленным взглядом: так смотрят, когда обиделись, но делают вид, что ничего не произошло. Она подошла к столу, принялась раскладывать тарелки.
Сима хотела было встать, червячок совести скребся и говорил, что она виновата, что бабушка перестанет с ней разговаривать и читать А.С., как это было раньше. Но девочка взглянула на рисунок и осталась на месте.
Бабуся молчала и резала хлеб. Молчала и резала. И резала. И резала.
Замелькали огни фонарей. Острым шагом кто-то сошел с поезда.
5.
- Ты что-то ела? Суп будешь?
Нет. Нет.
В вагоне холодно. Симе пришлось надеть свитер и те колготки с ромбиками. Она больше не сидела у окна. Прошлой ночью в него врезался ворон и испугал малютку. А главное, он был без листочка!
Отец, начисто выбритый, приодетый, стал собирать одежду в черный пакет: джинсы, белые варежки, которые ему вязала мама. Папа прихватил что-то со стола: кажется, пачку хлеба. Там осталась куча всего: барбариски, следы вчерашней растворимой картошки, батон колбасы. Отец не курил.
Сима стала вскарабкиваться к нему на спину, теребить уши, заглядывать в лицо-камень.
-Папуля, а мама придет?
-Слезь с меня.
Она послушно оказалась на своей полке, но к окну близко не подсаживалась. Она решила заняться поделками: складывала кораблики из альбомных страниц.
Папуля не курил, потирал коленки, смотрел на запястье.
- Сима, белый голубок в окне!
Он действительно был в окне. Без листочка.
6.
Почему никто не спрашивает?
Проснувшись, девочка слышала только рой своих мыслей. Она сидела, уставившись в простыню, и думала, сколько углей нужно подземному кочегару, чтобы согреть реку.
Она повернула голову и увидела весну. Снег лежал на земле отдельными муравейниками, деревья были голы, но маленькие зеленые бутончики уже усыпали каждую ветку.
Ну вот, теперь у кочегара отпуск.
Так, стоп. Почему картинка не меняется?
Сима закричала:
- Бабуся? Мама? Папа?
Девочка решила достать свои резиновые сапоги. Они лежали глубоко под завалами одежды, откопав их и надев на синие колготки-ромбики, Сима взяла ветровку и черный пакет.
Девочка шла, но не представляла, куда идти. Раньше она двигалась только в пределах вагона. Кое-как, машинально Сима подошла к выходу. На ручки двери сидел белый голубок с листочком в клюве.
Девочка улыбнулась. Она решила, что все ее где-то ждут, что она проспала, а голубок – это ее новый питомец. Сима маленькими ручонками нежно взяла и положила его в кармашек ветровки. Спустившись со ступенек, она увидела дом и поле.
Желтая сухая трава, обиженный взгляд неба, нервный шепот стоящих рядом берез. Черные развалины - карточки с птицами, вот и белая паутина. Деревяшки были сложены пирамидкой, вершину которой украшала зубная щетка.
Корнева Мария. Как важно понимать, что у тебя есть семья
«…Собирать гостей — большая наука. Одного радушия порой
маловато… Требуется выдумка и недюжинная смелость!»
мультсериал «Смешарики»
В день рождения Софьи Андреевны Фурман лил дождь, и кучевые облака окутали её родной город Плюшкин. Сегодня, седьмого октября, ей исполнялось 63 года. Приличный возраст для учительницы – могла и не дожить.
Поздравления от знакомых были приняты ещё с самого утра.
Дочь виновато сообщила, что семья приехать не сможет, много дел – никак не вырваться. Софья Андреевна успокоила Наташу, мол – не переживайте, всё в порядке. Внуки хором сказали в трубку, что скоро приедут на каникулы. Зять пожелал крепкого здоровья. Наташа перехватила трубку и затараторила:
- Мама, Вы не расстраивайтесь. В город приезжает наша знакомая, она передаст подарок.
- Доча, да не надо ничего…
- Никаких возражений. Бронислава Игоревна прелестная старушка, у неё ещё пудель есть. Ну, созвонимся.
Софья Андреевна вздохнула, и пошла на кухню – поставить чайник. Взгляд упал на чёрно-белый снимок: Софа и Валя, её дорогой муж, Царство ему Небесное. Валя Фурман, уроженец Одессы, работал физруком в школе, где и познакомился с будущей женой. С улыбкой вспоминалась их свадьба – евреи любой праздник сделают незабываемым.
Родилась дочка, они жили дружной маленькой семьёй. Потом дочь поступила в университет, у Вали нашли опухоль лёгкого (странно, вроде и не курил никогда), и Софа осталась одна. Всё её время теперь занимали ученики, тетради, и рыжий кот Арнольд.
С выходом на пенсию Софе временами становилось одиноко; она очень любила своих внучат, Леночку и Серёженьку. Внучка ходила в детский сад, а внучок во второй класс. Приезжали они очень редко. К их приезду Софья стряпала пироги, покупала мороженое и поливала его клубничным вареньем, которое покупала у бабушек на рынке, за неимением дачи.
На рынке она познакомилась с женщиной, Елизаветой Петровной, которая на пенсии вместе с мужем Изей ударилась в садоводство и огородничество. Они солили огурцы, мариновали помидоры и варили варенье. Изя Фишман, земляк покойного мужа Софы, очень интеллигентный мужчина, продавал рядом с женой семечки и рассаду. Пенсионеры очень сдружились. По вечерам они втроём пили чай и рассказывали истории из жизни, делились советами по хозяйству.
Улыбнувшись своим мыслям и воспоминаниям, Софья Андреевна вздрогнула, когда раздался звонок в дверь. Женщина подошла к двери и заглянула в глазок. Поняла, что это от дочери, и открыла дверь. На пороге стоял весьма интересный экспонат – очевидно, та самая Бронислава Игоревна. Заходя в квартиру, мадам, вальяжно волоча за собой чемодан, с кем-то сюсюкала, приговаривая: «Мой хороший, устал с дороги, сейчас погреешься, пупсик мой дорогой».
«У неё пудель есть», – вспомнила слова Наташи Софа.
- Я от вашей дочери, вы должны быть предупреждены, - высоким голосом проговорила гостья.
- Да, Наташенька предупреждала, проходите. – Софа забегала по прихожей, забирая у гостьи чемодан и переноску с собакой.
- Ах, такой ливень, грязь, холод, ужас! Еле добралась. Будьте добры, высушите мой зонтик и непременно включите газ, милый Рудик может простыть. Кошмар, в такси душно, так ещё и газета на полу вместо коврика. Так трясёт, что мой пёсик чуть не описался от волнения. Сервиса ни-ка-ко-го! Таксист – хам! Вы не стойте, примите одежду.
Софья Андреевна была женщина с хорошей выдержкой, но её как-то подкосила эта дама с собачкой – столько слов в минуту, ещё и одежду суши и следи, чтобы собаке хорошо было! Софа провела гостью в гостиную.
- Вам Наташенька передала подарок – путёвка в санаторий в Крыму и вот блендер. Санаторий чудный, я сама там отдыхала. Природа – неописуемо красива! А какое лечение! Я как будто заново родилась!
Софья взяла конверт. Гостья понеслась к чемодану – за блендером. По пути она выпустила своего пуделька – донельзя тщедушное создание.
- Может быть, чаю? Как раз чайник вскипел.
Разливая чай по чашкам, Софья Андреевна не знала, радоваться или огорчаться этой путёвке. Вроде и хорошо на старости лет побывать в Крыму, у моря, а так… Всё же дальше от детей, от внучат…
На кухне уютно гудел холодильник, а на нём гудел огромный рыжий кот Арнольд.
Нарезая медовик, Софа снова слушала рассказы гостьи.
- Я впервые выезжаю из Москвы, знаете, в провинцию...Буду гостить у родственников. Обычно я провожу зимнее время за границей. А вы, собственно, где бывали?
Софья Андреевна рассматривала гостью – высокая, грузная женщина в чёрном платье, с перстнями и браслетами на мощных руках. Волосы у неё были взбиты в высокую башню.
- Так вы же ездите куда-нибудь?
Хозяйка мотнула головой, прогоняя мысли.
- С мужем ездили на Украину к родственникам и один раз в Ялту по путёвке от завода. А так…да наверное всё.
- А на день рождения никого не ждёте?
- Друзья должны прийти вечером, но ещё рано. А кто ваши родственники?
- Милая супружеская пара Федоровы. Они живут на улице Гоголя.
- Вы к ним надолго?
Гостья ответила:
- До конца месяца. Потом еду на неделю в Ессентуки, на воды. Очень почки, знаете, беспокоят.
- А у меня давление. Замучило совсем. Пью таблетки, да не помогают.
- Да…давление это напасть...
Повисло молчание. И тут в дверь снова позвонили. Софа Андреевна поднялась с дивана и, шаркая тапочками, пошла открывать дверь.
На пороге, с пакетами, переругиваясь между собой, стояли Изя и Лизавета Фишманы.
- Ой, дорогие мои, проходите.…Промокли все!
Изя, высокий и худой дедушка, шурша пакетами, вошёл в квартиру.
- Не переживай, дорохая. Лизавета, та проходи, весь пол в подъезде измочишь.
- Изя, не начинай! Софа, у тебя гости?
- Да, гости.
Перед парой предстала пышная женщина с пуделем на руках.
- Какая дама! Как поживаете? – дружелюбно поинтересовался Изя.
- Не хочу вас расстраивать, но у меня все хорошо. Меня зовут Бронислава Игоревна. А вы…
- Измаил Лукич Фишман, жена моя…
- Елизавета Петровна. Очень приятно.
Слушая разговоры Брониславы и Измаила, Софа и Лиза накрыли нехитрый стол: соленья, селёдка под шубой. Чёрный хлеб, колбаска, домашняя аджика и солёные огурцы с помидорами. И шампанское, потому как на весь другой алкоголь у Изи была аллергия.
- Садитесь, девочки, я сейчас буду хаворить тост! Дорохие дамы, дорохая Софочка. Хочу поздравить тебя с днём рождения, пожелать здоровья, здоровья и еще раз денег; отличной походы за окном, хорошего настроения и крепких нервов! С праздником!
Зазвенели бокалы.
- Я очень рада, что провожу свой день рождения с вами. Жалко, конечно, что Наташа с ребятишками не приехали… Вы кушайте, кушайте.
Весело потёк вечер. Как-то сам собой зашёл разговор о воспитании детей.
Софья Андреевна улыбнулась, и спросила свою новую знакомую:
- А у вас есть дети, внуки?
Бронислава вздохнула:
- Нет, Бог не дал. Всю жизнь гналась за карьерой.…Сейчас так жалею…
Изя погладил собаку и сказал:
- Знаете, Бронислава Ихоревна, Софочка. Мы ведь с Лизаветой не всегда бездетными были. Был у нас сыночек, Толенька. Умный рос парнишка, в школе оценки были хорошие, и в институт поступил. А потом – война в Чечне. Лизавета так убивалась, когда ехо провожали. У меня у самохо сердце на части рвалось, ведь единственнохо сына на войну отправляем. Боялся я, что не убережём. Так и вышло. Похоронка пришла. Шо с нами было – враху не пожелаешь. Похоронили. На пенсии стали приусадебным хозяйством заниматься. Для нас наши яблоньки как дети стали. И вот шо я скажу – цени детей своих, Софа. Они ведь продолжение тебя, память о тебе. А шо не приезжают – так ведь век сейчас сложный.
- Измаил Лукич, а как же родители? Мать с отцом им жизнь дали, а они даже времени позвонить не найдут. Это тоже неправильно. Софа Андреевна – замечательная женщина, меня, незнакомого человека, приняла как родную.
Софья улыбнулась.
Раздался звонок в дверь. И не просто спокойные «трень-трень», а короткие звонки.
- Господи, кого там принесло? В такую погоду, ещё и вечером.
- Софа, давай я открою. - Изя вышел в прихожую.
Донёсся женский голос:
- Вы кто, мужчина? Где мама? Что с ней? В какую больницу увезли?
- Дорохая, шо вы разнервничались? Хто ваша мать?
- Ой, это же Наташа! – Софья Андреевна побежала к двери. Дочь, вся растрёпанная, бросилась матери на шею.
- Мама, ты как?! Что за дурацкие шутки!!! Ты почему трубку не берёшь? О Господи, я чуть с ума не сошла!
- Наташенька! Что случилось? Ты чего плачешь?
Дочь ещё крепче прижалась к матери.
- Мне какая-то женщина с твоего номера позвонила, сказала, что у тебя гипертонический кризис, что тебя в больницу увезли. Я вскочила, всех в машину, старалась тебе дозвониться, а ты не берёшь трубку!
- Ничего не понимаю. Я и телефон где-то бросила, не слышу.
- Кха-кха-кха, – все обернулись на покашливание Брониславы.
- Это я позвонила. У вас, Софья Андреевна, были такие грустные глаза, и мне стало вас так жалко, что я, правда, не совсем обычным способом, решила вам помочь.
Изя опомнился первым:
- Софа, шо ты стоишь!!! У тебя ведь внуки приехали!
- Ой, Наташа, что же мы стоим!!! Пошли, скорее!
***
После объятий, знакомств и радости от долгожданной встречи, Софа Андреевна отправилась провожать супругов Фишманов и Брониславу Игоревну.
- Знаете, я так рада, что мы с вами посидели, и дети приехали…Спасибо, Бронислава Игоревна, теперь, наконец-то, все дома.
- Да вы извините меня. Просто я чувствую одиночество, как никто другой.
- Хлавное, Софочка, шо все дома. А вас, Бронислава Ихоревна, мы сейчас проводим.
***
Дома уже было тихо. Софья Андреевна поцеловала спящих внуков и прошла на кухню. Дочка сидела за столом и плакала. Мама села напротив дочери и взяла её за руку.
- Наташенька, не плачь. Извини, что дураки старые, вас от дел оторвали.
- Мама, да ты что… Я просто так испугалась! У меня роднее тебя никого нет. Я как представила, что тебя больше не увижу, так даже сердце остановилось. Прости, что мы к тебе так редко приезжаем. Я только сейчас поняла, как это важно – что у тебя есть семья!
- Я так рада, что вы приехали. Сегодня я тоже поняла, что такое, когда ты не один. Как это важно, когда есть, кому позвонить вечером и кого ждать в гости. Да, как важно любить кого-то и понимать, что они рядом, что все дома.
«…Собирать гостей — большая наука. Одного радушия порой
маловато… Требуется выдумка и недюжинная смелость!»
мультсериал «Смешарики»
В день рождения Софьи Андреевны Фурман лил дождь, и кучевые облака окутали её родной город Плюшкин. Сегодня, седьмого октября, ей исполнялось 63 года. Приличный возраст для учительницы – могла и не дожить.
Поздравления от знакомых были приняты ещё с самого утра.
Дочь виновато сообщила, что семья приехать не сможет, много дел – никак не вырваться. Софья Андреевна успокоила Наташу, мол – не переживайте, всё в порядке. Внуки хором сказали в трубку, что скоро приедут на каникулы. Зять пожелал крепкого здоровья. Наташа перехватила трубку и затараторила:
- Мама, Вы не расстраивайтесь. В город приезжает наша знакомая, она передаст подарок.
- Доча, да не надо ничего…
- Никаких возражений. Бронислава Игоревна прелестная старушка, у неё ещё пудель есть. Ну, созвонимся.
Софья Андреевна вздохнула, и пошла на кухню – поставить чайник. Взгляд упал на чёрно-белый снимок: Софа и Валя, её дорогой муж, Царство ему Небесное. Валя Фурман, уроженец Одессы, работал физруком в школе, где и познакомился с будущей женой. С улыбкой вспоминалась их свадьба – евреи любой праздник сделают незабываемым.
Родилась дочка, они жили дружной маленькой семьёй. Потом дочь поступила в университет, у Вали нашли опухоль лёгкого (странно, вроде и не курил никогда), и Софа осталась одна. Всё её время теперь занимали ученики, тетради, и рыжий кот Арнольд.
С выходом на пенсию Софе временами становилось одиноко; она очень любила своих внучат, Леночку и Серёженьку. Внучка ходила в детский сад, а внучок во второй класс. Приезжали они очень редко. К их приезду Софья стряпала пироги, покупала мороженое и поливала его клубничным вареньем, которое покупала у бабушек на рынке, за неимением дачи.
На рынке она познакомилась с женщиной, Елизаветой Петровной, которая на пенсии вместе с мужем Изей ударилась в садоводство и огородничество. Они солили огурцы, мариновали помидоры и варили варенье. Изя Фишман, земляк покойного мужа Софы, очень интеллигентный мужчина, продавал рядом с женой семечки и рассаду. Пенсионеры очень сдружились. По вечерам они втроём пили чай и рассказывали истории из жизни, делились советами по хозяйству.
Улыбнувшись своим мыслям и воспоминаниям, Софья Андреевна вздрогнула, когда раздался звонок в дверь. Женщина подошла к двери и заглянула в глазок. Поняла, что это от дочери, и открыла дверь. На пороге стоял весьма интересный экспонат – очевидно, та самая Бронислава Игоревна. Заходя в квартиру, мадам, вальяжно волоча за собой чемодан, с кем-то сюсюкала, приговаривая: «Мой хороший, устал с дороги, сейчас погреешься, пупсик мой дорогой».
«У неё пудель есть», – вспомнила слова Наташи Софа.
- Я от вашей дочери, вы должны быть предупреждены, - высоким голосом проговорила гостья.
- Да, Наташенька предупреждала, проходите. – Софа забегала по прихожей, забирая у гостьи чемодан и переноску с собакой.
- Ах, такой ливень, грязь, холод, ужас! Еле добралась. Будьте добры, высушите мой зонтик и непременно включите газ, милый Рудик может простыть. Кошмар, в такси душно, так ещё и газета на полу вместо коврика. Так трясёт, что мой пёсик чуть не описался от волнения. Сервиса ни-ка-ко-го! Таксист – хам! Вы не стойте, примите одежду.
Софья Андреевна была женщина с хорошей выдержкой, но её как-то подкосила эта дама с собачкой – столько слов в минуту, ещё и одежду суши и следи, чтобы собаке хорошо было! Софа провела гостью в гостиную.
- Вам Наташенька передала подарок – путёвка в санаторий в Крыму и вот блендер. Санаторий чудный, я сама там отдыхала. Природа – неописуемо красива! А какое лечение! Я как будто заново родилась!
Софья взяла конверт. Гостья понеслась к чемодану – за блендером. По пути она выпустила своего пуделька – донельзя тщедушное создание.
- Может быть, чаю? Как раз чайник вскипел.
Разливая чай по чашкам, Софья Андреевна не знала, радоваться или огорчаться этой путёвке. Вроде и хорошо на старости лет побывать в Крыму, у моря, а так… Всё же дальше от детей, от внучат…
На кухне уютно гудел холодильник, а на нём гудел огромный рыжий кот Арнольд.
Нарезая медовик, Софа снова слушала рассказы гостьи.
- Я впервые выезжаю из Москвы, знаете, в провинцию...Буду гостить у родственников. Обычно я провожу зимнее время за границей. А вы, собственно, где бывали?
Софья Андреевна рассматривала гостью – высокая, грузная женщина в чёрном платье, с перстнями и браслетами на мощных руках. Волосы у неё были взбиты в высокую башню.
- Так вы же ездите куда-нибудь?
Хозяйка мотнула головой, прогоняя мысли.
- С мужем ездили на Украину к родственникам и один раз в Ялту по путёвке от завода. А так…да наверное всё.
- А на день рождения никого не ждёте?
- Друзья должны прийти вечером, но ещё рано. А кто ваши родственники?
- Милая супружеская пара Федоровы. Они живут на улице Гоголя.
- Вы к ним надолго?
Гостья ответила:
- До конца месяца. Потом еду на неделю в Ессентуки, на воды. Очень почки, знаете, беспокоят.
- А у меня давление. Замучило совсем. Пью таблетки, да не помогают.
- Да…давление это напасть...
Повисло молчание. И тут в дверь снова позвонили. Софа Андреевна поднялась с дивана и, шаркая тапочками, пошла открывать дверь.
На пороге, с пакетами, переругиваясь между собой, стояли Изя и Лизавета Фишманы.
- Ой, дорогие мои, проходите.…Промокли все!
Изя, высокий и худой дедушка, шурша пакетами, вошёл в квартиру.
- Не переживай, дорохая. Лизавета, та проходи, весь пол в подъезде измочишь.
- Изя, не начинай! Софа, у тебя гости?
- Да, гости.
Перед парой предстала пышная женщина с пуделем на руках.
- Какая дама! Как поживаете? – дружелюбно поинтересовался Изя.
- Не хочу вас расстраивать, но у меня все хорошо. Меня зовут Бронислава Игоревна. А вы…
- Измаил Лукич Фишман, жена моя…
- Елизавета Петровна. Очень приятно.
Слушая разговоры Брониславы и Измаила, Софа и Лиза накрыли нехитрый стол: соленья, селёдка под шубой. Чёрный хлеб, колбаска, домашняя аджика и солёные огурцы с помидорами. И шампанское, потому как на весь другой алкоголь у Изи была аллергия.
- Садитесь, девочки, я сейчас буду хаворить тост! Дорохие дамы, дорохая Софочка. Хочу поздравить тебя с днём рождения, пожелать здоровья, здоровья и еще раз денег; отличной походы за окном, хорошего настроения и крепких нервов! С праздником!
Зазвенели бокалы.
- Я очень рада, что провожу свой день рождения с вами. Жалко, конечно, что Наташа с ребятишками не приехали… Вы кушайте, кушайте.
Весело потёк вечер. Как-то сам собой зашёл разговор о воспитании детей.
Софья Андреевна улыбнулась, и спросила свою новую знакомую:
- А у вас есть дети, внуки?
Бронислава вздохнула:
- Нет, Бог не дал. Всю жизнь гналась за карьерой.…Сейчас так жалею…
Изя погладил собаку и сказал:
- Знаете, Бронислава Ихоревна, Софочка. Мы ведь с Лизаветой не всегда бездетными были. Был у нас сыночек, Толенька. Умный рос парнишка, в школе оценки были хорошие, и в институт поступил. А потом – война в Чечне. Лизавета так убивалась, когда ехо провожали. У меня у самохо сердце на части рвалось, ведь единственнохо сына на войну отправляем. Боялся я, что не убережём. Так и вышло. Похоронка пришла. Шо с нами было – враху не пожелаешь. Похоронили. На пенсии стали приусадебным хозяйством заниматься. Для нас наши яблоньки как дети стали. И вот шо я скажу – цени детей своих, Софа. Они ведь продолжение тебя, память о тебе. А шо не приезжают – так ведь век сейчас сложный.
- Измаил Лукич, а как же родители? Мать с отцом им жизнь дали, а они даже времени позвонить не найдут. Это тоже неправильно. Софа Андреевна – замечательная женщина, меня, незнакомого человека, приняла как родную.
Софья улыбнулась.
Раздался звонок в дверь. И не просто спокойные «трень-трень», а короткие звонки.
- Господи, кого там принесло? В такую погоду, ещё и вечером.
- Софа, давай я открою. - Изя вышел в прихожую.
Донёсся женский голос:
- Вы кто, мужчина? Где мама? Что с ней? В какую больницу увезли?
- Дорохая, шо вы разнервничались? Хто ваша мать?
- Ой, это же Наташа! – Софья Андреевна побежала к двери. Дочь, вся растрёпанная, бросилась матери на шею.
- Мама, ты как?! Что за дурацкие шутки!!! Ты почему трубку не берёшь? О Господи, я чуть с ума не сошла!
- Наташенька! Что случилось? Ты чего плачешь?
Дочь ещё крепче прижалась к матери.
- Мне какая-то женщина с твоего номера позвонила, сказала, что у тебя гипертонический кризис, что тебя в больницу увезли. Я вскочила, всех в машину, старалась тебе дозвониться, а ты не берёшь трубку!
- Ничего не понимаю. Я и телефон где-то бросила, не слышу.
- Кха-кха-кха, – все обернулись на покашливание Брониславы.
- Это я позвонила. У вас, Софья Андреевна, были такие грустные глаза, и мне стало вас так жалко, что я, правда, не совсем обычным способом, решила вам помочь.
Изя опомнился первым:
- Софа, шо ты стоишь!!! У тебя ведь внуки приехали!
- Ой, Наташа, что же мы стоим!!! Пошли, скорее!
***
После объятий, знакомств и радости от долгожданной встречи, Софа Андреевна отправилась провожать супругов Фишманов и Брониславу Игоревну.
- Знаете, я так рада, что мы с вами посидели, и дети приехали…Спасибо, Бронислава Игоревна, теперь, наконец-то, все дома.
- Да вы извините меня. Просто я чувствую одиночество, как никто другой.
- Хлавное, Софочка, шо все дома. А вас, Бронислава Ихоревна, мы сейчас проводим.
***
Дома уже было тихо. Софья Андреевна поцеловала спящих внуков и прошла на кухню. Дочка сидела за столом и плакала. Мама села напротив дочери и взяла её за руку.
- Наташенька, не плачь. Извини, что дураки старые, вас от дел оторвали.
- Мама, да ты что… Я просто так испугалась! У меня роднее тебя никого нет. Я как представила, что тебя больше не увижу, так даже сердце остановилось. Прости, что мы к тебе так редко приезжаем. Я только сейчас поняла, как это важно – что у тебя есть семья!
- Я так рада, что вы приехали. Сегодня я тоже поняла, что такое, когда ты не один. Как это важно, когда есть, кому позвонить вечером и кого ждать в гости. Да, как важно любить кого-то и понимать, что они рядом, что все дома.
Васин Евгений. Надежда на счастье
Кот был толст и неповоротлив. За месяц я уже порядком изучил алгоритм его поведения. Сначала, взращенное на «KITEKAT» тельце, примериваясь к размерам форточки, просчитывает возможную траекторию, в доли секунды преодолевает расстояние и мягко спрыгивает на водоотлив. После чего морда снова принимает отсутствующее выражение. Сегодня питомец неизвестного дома меланхолично греется в прощальных лучах осеннего солнца, сонно наблюдая за испуганно пролетающими стайками воробьев. Последние дни сентября.
«Почему человек не кошка и не может приземлиться на четыре лапы везде, куда его ни бросят?» – также лениво перекатываю мысль.
– Сокол, ты опять уши занавесил? – выводит из расслабленного созерцания кошачьего бытия звонкий голос. – Хрен найдешь.
Вова, опять что-то жуя, вяло топчется возле скамейки. (Мамаша его в пьяном угаре до сих пор, кажется, не заметила отсутствия нескольких единиц ее многочисленного семейства. Мелких усыновили, на Вовчика желающих не нашлось. Подумаешь, головой немного трясет, не пустая же она у него). Несмотря на то, что я «отказник», а он – «лишенец», нас связывает крепкая дружба.
– Там опять у Александры пряники какие-то нарисовались. По твою душу, –Вовка внимательно рассматривает последний кусок ватрушки, отправляет его в рот, вытирая пальцы о видавшие виды штаны.
– Продавцы или покупатели? – нехотя убавляю микшер наушников. И песня «Do I Wanna Know?»[1] затихает.
– Да не-е-е, на продавцов не тянут, – друг ненадолго задумывается, – морды больно простые.
«Продавцами» на нашем детдомовском сленге наречены спонсоры, частенько старающиеся спихнуть залежавшийся неликвид в обмен на государственные преференции. «Покупателями» мы зовем потенциальных опекунов, с усердием ярмарочных скоморохов зазывающих в лучшие «дома семейного типа». В искренность их намерений я как-то тоже не очень верю, особенно пообщавшись с теми, кому посчастливилось там побывать.
– Шагай уже, – опять трясет головой Вовка. – Потаповну лучше не злить, потом хрен успокоится.
– Это точно, – соглашаюсь я и выдвигаюсь на встречу со взрослыми представителями человечества.
Из кабинета директрисы слышится негромкий разговор. Шансов избежать аудиенции у меня нет, поэтому, на секунду изобразив колебание, вламываюсь в комнату, умудрившись одновременно постучаться, поздороваться и зацепиться кроссовкой за порог.
Мое экстравагантное появление отвлекает посетителей от рассматривания тощей папки. Дородное тело дамы, упакованное в стеганую курточку ядовито-розового цвета и похожее на гигантский надувной матрас, так угрожающе наклонилось над нашим главным педагогом, что я невольно съеживаюсь.
– Ах, Олег. Хорошо, что ты пришел, – Александра Потаповна выражает вселенскую радость. – Он у нас бессменный победитель олимпиад, будущий писатель, надежда литературы. Ее палец скользит по папке, будто читает шрифт Брайля.
Женщина-матрас радуется моим успехам: «Наверное, вы будете современным Львом Толстым». Делаю вид, что стесняюсь, тоже напялив на лицо лучшую из коллекции улыбок. После операции я могу делать это довольно профессионально.
– Иван Анатольевич и Мария Ивановна хотели бы пригласить тебя к себе в гости, – завораживающе журчит директриса. – У них домик тут недалеко в экологически чистом месте. Курочки, коровки…
– А платить сколько будут? – невежливо перебиваю, подкручивая колесико микшера. «Делать деньги вот так, пальцем щелк и деньги в банк», – врывается пещерный вой Моргенштерна, разбивая робкую надежду просителей новых рабочих рук.
Иван да Марья спешно ретируются, Потаповна, укоризненно покачав головой, отправляется их провожать. На столе остается раскрытая папка с небрежно написанной фамилией «Соколенко Олег Владимирович».
Любопытство словно толкает меня в спину. Чувствуя себя героем шпионского боевика, мгновенно щелкаю страницы и к возвращению хозяйки, безмятежно нацепив наушники, скромно сижу в уголке на стульчике.
– Ну зачем ты так, Олег? Хорошие люди. – Потаповна спешно прячет папку в сейф. – Ведь главное для человека что?
– Дом и семья, – с готовностью заканчиваю предложение и, стараясь не топать, покидаю административное помещение.
– И наушники сними наконец, клоун, – слышится вслед пожелание руководства, что я, конечно, делать не собираюсь.
Остаток дня пролетает и смешивается с вечерними сумерками. Вспоминаю об информационном улове только после отбоя. Телефон с готовностью открывает галерею.
Сорок недель, вес, рост. «Богатырь, однако», – радуюсь за себя. Листаю странички. Бумажечка, скромно притулившаяся за «сквозным расщеплением неба». Женским старательным почерком заявление от Соколенко Н. И. на имя главного врача, начинающееся со слов: «Прошу оставить моего ребенка в родильном отделении…» Ну не новость, конечно. Иначе что бы я тут делал. Взгляд цепляется за адрес, выкручиваю зум до максимума. Сердце предательски заходится в лихорадочном танце: Я! Знаю! Этот! Дом!
Он в трех шагах от меня. Между университетом железнодорожников и облезлым магазинчиком с оставшейся от социализма надписью «Продукты». Интересно, помнит ли там кто-то непутевую Соколенко Н. И., одной закорючкой обрекшую свой слегка некачественный плод на взросление в государственных пеленках с рисунком «минздрав»?
Ночь встречаю в беспокойстве и твердом намерении наведаться по указанному адресу…
Статное здание, гулкая лестница, четвертый этаж, тяжелая дверь с огромным, как у Циклопа, глазком. Звоню, решив сориентироваться по ситуации.
– Вы волонтер? – старушенция в выцветшем халате с порога не дает мне даже открыть рот, – что же вы так долго добирались? Я вот здесь все написала, что купить, и не забудьте про аптеку.
Скатываюсь по лестнице, сжимая в руках список и сине-зеленую купюру.
«Вашей бабушке, – провизорша вглядывается в рецепт, – какая дозировка нужна?» Помогаю разобраться, попутно узнаю, что божий одуванчик натурально носит фамилию Соколенко. К бьющемуся сердцу добавляется канкан в голове: «Неужели нашел?» Если так пойдет, скоро стану человеком-оркестром.
– Мария Владимировна, – представляется бабуленция, сменившая хлопчатобумажный халат на блузку с пышным бантом.
– Олег, – по-гусарски щелкаю несуществующими каблуками кроссовок. – Ваш заказ и сдача.
В приступе галантности ловлю себя на мысли, что готов даже приложиться к высохшей лапке хозяйки, и с готовностью принимаю приглашение испить чая. Последующий час обрушивается на меня информационным потоком, что Гулька-домработница, уехавшая в свой Бишкек, осталась за закрытой пандемией границей, что неработающая филармония действует отрицательно на тонкую музыкальную организацию человека, навсегда связавшего себя с музыкой.
Узнаю, что единственный сын с семьей живет в Венеции и навещать часто не может. Просчитав расстояние между Сибирью и Италией, соглашаюсь, демонстрируя готовность иногда забегать, чтобы скрасить «одиночество вздорной старухи» и даже диктую номер телефона.
Следующие три месяца пролетают практически незаметно. Несколько раз в неделю посещаю Марию Владимировну, став равноценной заменой заложницы пандемии Гульки. После решения злободневных хозяйственных проблем обязательно принимаю участие в традиционной чайной церемонии. Бабуля рассказывает о музыке, вспоминая о рукоплескавшей ей публике, о покойном муже-профессоре, объехавшем со своими лекциями полмира. Оказывается, что в анамнезе (в этом я почти уверен) имеются две сестры с исконно русскими именами: Вера и Любовь. Забавно. Видимо, я не подошел им под имя Надежда?
…Неумолимо подкатывает Новый Год. Пестрят письмами для деда Мороза окна детского дома. Актовый зал обзаводится красавицей-елкой. Увильнув с утренника, покупаю в овощном ларьке самый большой и красивый ананас. Нюхая его шершавую поверхность, решаю, что именно сегодня расскажу все бабе Маше. О том, что усилиями врачей я превратился в нормального парня и меня не нужно стыдиться, о том, что в душе я всегда хотел иметь семью и дом, в котором меня ждут. И о том, что я очень счастлив, что нашел эту «вздорную старуху».
На звонок дверь распахивается как-то неожиданно быстро. На пороге высоченная девица в футболке с ярким принтом. Взгляд упирается в капот Мерседеса.
– А вы, наверное, волонтер? – равномерно работая челюстями, спрашивает обладательница коня от немецкого автопрома и устремляется в глубину квартиры. Плетусь за ней, гадая: Вера это или Любовь.
В комнате многолюдно. За накрытым столом восседает потенциальное семейство: бабуля, мужчина и женщина.
– Волонтер, – немногословно сообщает девушка-машина.
– Как интересно, – выдавливает приветливую гримасу женщина-мать. – Мария Владимировна нам уже все уши прожужжала о своем новом помощнике.
Киваю и, чтобы не молчать, спрашиваю: «Вы уже вернулись из Венеции?»
Не понимаю, почему образуется веселье.
– Венеция – это жилой комплекс. Минут десять, если без пробок. У нас там рай, но это не Италия. Мама опять фантазирует, – папаша снисходительно смотрит на меня моими глазами.
– Надеюсь, она вам уже успела рассказать о крутой карьере? – Вера-Люба прекращает жевать и подключается к диалогу. – Не верь, понты это. Она всю жизнь в детском саду на пианино бренчала.
Родственнички заходятся в одобрительном смехе, бабка молчит, мимикрируя под цветочный орнамент.
Понимая, что мое присутствие напрягает, начинаю прощаться, ссылаясь на неотложные дела.
– Сколько мы вам должны за услуги? – маман тянет руку к изящной сумочке.
Ответив, что все оплачено фондом помощи любителям музыки, устремляюсь к дверям. С сожалением мне вслед смотрит только ананас.
… Детдом гремит праздником. Везде музыка, смех.
На скамейке хмурый Вовчик доедает сладкий подарок: «Сходил?»
– Сходил, – сажусь рядом, разворачивая предложенную конфету. Кота из неизвестного дома не видать. Видимо, под елкой загадывает желания.
– И че?
– Не они это. Ошибка.
– Бывает, – Вовка по-философски краток. – Найдешь еще.
Киваю. Надеваю наушники. Слушаю тишину.
Одиночество – это же ведь не всегда плохо?..
[1] Песня «Do I Wanna Know?» («Хочу ли я знать?») группы Arctic Monkeys
Кот был толст и неповоротлив. За месяц я уже порядком изучил алгоритм его поведения. Сначала, взращенное на «KITEKAT» тельце, примериваясь к размерам форточки, просчитывает возможную траекторию, в доли секунды преодолевает расстояние и мягко спрыгивает на водоотлив. После чего морда снова принимает отсутствующее выражение. Сегодня питомец неизвестного дома меланхолично греется в прощальных лучах осеннего солнца, сонно наблюдая за испуганно пролетающими стайками воробьев. Последние дни сентября.
«Почему человек не кошка и не может приземлиться на четыре лапы везде, куда его ни бросят?» – также лениво перекатываю мысль.
– Сокол, ты опять уши занавесил? – выводит из расслабленного созерцания кошачьего бытия звонкий голос. – Хрен найдешь.
Вова, опять что-то жуя, вяло топчется возле скамейки. (Мамаша его в пьяном угаре до сих пор, кажется, не заметила отсутствия нескольких единиц ее многочисленного семейства. Мелких усыновили, на Вовчика желающих не нашлось. Подумаешь, головой немного трясет, не пустая же она у него). Несмотря на то, что я «отказник», а он – «лишенец», нас связывает крепкая дружба.
– Там опять у Александры пряники какие-то нарисовались. По твою душу, –Вовка внимательно рассматривает последний кусок ватрушки, отправляет его в рот, вытирая пальцы о видавшие виды штаны.
– Продавцы или покупатели? – нехотя убавляю микшер наушников. И песня «Do I Wanna Know?»[1] затихает.
– Да не-е-е, на продавцов не тянут, – друг ненадолго задумывается, – морды больно простые.
«Продавцами» на нашем детдомовском сленге наречены спонсоры, частенько старающиеся спихнуть залежавшийся неликвид в обмен на государственные преференции. «Покупателями» мы зовем потенциальных опекунов, с усердием ярмарочных скоморохов зазывающих в лучшие «дома семейного типа». В искренность их намерений я как-то тоже не очень верю, особенно пообщавшись с теми, кому посчастливилось там побывать.
– Шагай уже, – опять трясет головой Вовка. – Потаповну лучше не злить, потом хрен успокоится.
– Это точно, – соглашаюсь я и выдвигаюсь на встречу со взрослыми представителями человечества.
Из кабинета директрисы слышится негромкий разговор. Шансов избежать аудиенции у меня нет, поэтому, на секунду изобразив колебание, вламываюсь в комнату, умудрившись одновременно постучаться, поздороваться и зацепиться кроссовкой за порог.
Мое экстравагантное появление отвлекает посетителей от рассматривания тощей папки. Дородное тело дамы, упакованное в стеганую курточку ядовито-розового цвета и похожее на гигантский надувной матрас, так угрожающе наклонилось над нашим главным педагогом, что я невольно съеживаюсь.
– Ах, Олег. Хорошо, что ты пришел, – Александра Потаповна выражает вселенскую радость. – Он у нас бессменный победитель олимпиад, будущий писатель, надежда литературы. Ее палец скользит по папке, будто читает шрифт Брайля.
Женщина-матрас радуется моим успехам: «Наверное, вы будете современным Львом Толстым». Делаю вид, что стесняюсь, тоже напялив на лицо лучшую из коллекции улыбок. После операции я могу делать это довольно профессионально.
– Иван Анатольевич и Мария Ивановна хотели бы пригласить тебя к себе в гости, – завораживающе журчит директриса. – У них домик тут недалеко в экологически чистом месте. Курочки, коровки…
– А платить сколько будут? – невежливо перебиваю, подкручивая колесико микшера. «Делать деньги вот так, пальцем щелк и деньги в банк», – врывается пещерный вой Моргенштерна, разбивая робкую надежду просителей новых рабочих рук.
Иван да Марья спешно ретируются, Потаповна, укоризненно покачав головой, отправляется их провожать. На столе остается раскрытая папка с небрежно написанной фамилией «Соколенко Олег Владимирович».
Любопытство словно толкает меня в спину. Чувствуя себя героем шпионского боевика, мгновенно щелкаю страницы и к возвращению хозяйки, безмятежно нацепив наушники, скромно сижу в уголке на стульчике.
– Ну зачем ты так, Олег? Хорошие люди. – Потаповна спешно прячет папку в сейф. – Ведь главное для человека что?
– Дом и семья, – с готовностью заканчиваю предложение и, стараясь не топать, покидаю административное помещение.
– И наушники сними наконец, клоун, – слышится вслед пожелание руководства, что я, конечно, делать не собираюсь.
Остаток дня пролетает и смешивается с вечерними сумерками. Вспоминаю об информационном улове только после отбоя. Телефон с готовностью открывает галерею.
Сорок недель, вес, рост. «Богатырь, однако», – радуюсь за себя. Листаю странички. Бумажечка, скромно притулившаяся за «сквозным расщеплением неба». Женским старательным почерком заявление от Соколенко Н. И. на имя главного врача, начинающееся со слов: «Прошу оставить моего ребенка в родильном отделении…» Ну не новость, конечно. Иначе что бы я тут делал. Взгляд цепляется за адрес, выкручиваю зум до максимума. Сердце предательски заходится в лихорадочном танце: Я! Знаю! Этот! Дом!
Он в трех шагах от меня. Между университетом железнодорожников и облезлым магазинчиком с оставшейся от социализма надписью «Продукты». Интересно, помнит ли там кто-то непутевую Соколенко Н. И., одной закорючкой обрекшую свой слегка некачественный плод на взросление в государственных пеленках с рисунком «минздрав»?
Ночь встречаю в беспокойстве и твердом намерении наведаться по указанному адресу…
Статное здание, гулкая лестница, четвертый этаж, тяжелая дверь с огромным, как у Циклопа, глазком. Звоню, решив сориентироваться по ситуации.
– Вы волонтер? – старушенция в выцветшем халате с порога не дает мне даже открыть рот, – что же вы так долго добирались? Я вот здесь все написала, что купить, и не забудьте про аптеку.
Скатываюсь по лестнице, сжимая в руках список и сине-зеленую купюру.
«Вашей бабушке, – провизорша вглядывается в рецепт, – какая дозировка нужна?» Помогаю разобраться, попутно узнаю, что божий одуванчик натурально носит фамилию Соколенко. К бьющемуся сердцу добавляется канкан в голове: «Неужели нашел?» Если так пойдет, скоро стану человеком-оркестром.
– Мария Владимировна, – представляется бабуленция, сменившая хлопчатобумажный халат на блузку с пышным бантом.
– Олег, – по-гусарски щелкаю несуществующими каблуками кроссовок. – Ваш заказ и сдача.
В приступе галантности ловлю себя на мысли, что готов даже приложиться к высохшей лапке хозяйки, и с готовностью принимаю приглашение испить чая. Последующий час обрушивается на меня информационным потоком, что Гулька-домработница, уехавшая в свой Бишкек, осталась за закрытой пандемией границей, что неработающая филармония действует отрицательно на тонкую музыкальную организацию человека, навсегда связавшего себя с музыкой.
Узнаю, что единственный сын с семьей живет в Венеции и навещать часто не может. Просчитав расстояние между Сибирью и Италией, соглашаюсь, демонстрируя готовность иногда забегать, чтобы скрасить «одиночество вздорной старухи» и даже диктую номер телефона.
Следующие три месяца пролетают практически незаметно. Несколько раз в неделю посещаю Марию Владимировну, став равноценной заменой заложницы пандемии Гульки. После решения злободневных хозяйственных проблем обязательно принимаю участие в традиционной чайной церемонии. Бабуля рассказывает о музыке, вспоминая о рукоплескавшей ей публике, о покойном муже-профессоре, объехавшем со своими лекциями полмира. Оказывается, что в анамнезе (в этом я почти уверен) имеются две сестры с исконно русскими именами: Вера и Любовь. Забавно. Видимо, я не подошел им под имя Надежда?
…Неумолимо подкатывает Новый Год. Пестрят письмами для деда Мороза окна детского дома. Актовый зал обзаводится красавицей-елкой. Увильнув с утренника, покупаю в овощном ларьке самый большой и красивый ананас. Нюхая его шершавую поверхность, решаю, что именно сегодня расскажу все бабе Маше. О том, что усилиями врачей я превратился в нормального парня и меня не нужно стыдиться, о том, что в душе я всегда хотел иметь семью и дом, в котором меня ждут. И о том, что я очень счастлив, что нашел эту «вздорную старуху».
На звонок дверь распахивается как-то неожиданно быстро. На пороге высоченная девица в футболке с ярким принтом. Взгляд упирается в капот Мерседеса.
– А вы, наверное, волонтер? – равномерно работая челюстями, спрашивает обладательница коня от немецкого автопрома и устремляется в глубину квартиры. Плетусь за ней, гадая: Вера это или Любовь.
В комнате многолюдно. За накрытым столом восседает потенциальное семейство: бабуля, мужчина и женщина.
– Волонтер, – немногословно сообщает девушка-машина.
– Как интересно, – выдавливает приветливую гримасу женщина-мать. – Мария Владимировна нам уже все уши прожужжала о своем новом помощнике.
Киваю и, чтобы не молчать, спрашиваю: «Вы уже вернулись из Венеции?»
Не понимаю, почему образуется веселье.
– Венеция – это жилой комплекс. Минут десять, если без пробок. У нас там рай, но это не Италия. Мама опять фантазирует, – папаша снисходительно смотрит на меня моими глазами.
– Надеюсь, она вам уже успела рассказать о крутой карьере? – Вера-Люба прекращает жевать и подключается к диалогу. – Не верь, понты это. Она всю жизнь в детском саду на пианино бренчала.
Родственнички заходятся в одобрительном смехе, бабка молчит, мимикрируя под цветочный орнамент.
Понимая, что мое присутствие напрягает, начинаю прощаться, ссылаясь на неотложные дела.
– Сколько мы вам должны за услуги? – маман тянет руку к изящной сумочке.
Ответив, что все оплачено фондом помощи любителям музыки, устремляюсь к дверям. С сожалением мне вслед смотрит только ананас.
… Детдом гремит праздником. Везде музыка, смех.
На скамейке хмурый Вовчик доедает сладкий подарок: «Сходил?»
– Сходил, – сажусь рядом, разворачивая предложенную конфету. Кота из неизвестного дома не видать. Видимо, под елкой загадывает желания.
– И че?
– Не они это. Ошибка.
– Бывает, – Вовка по-философски краток. – Найдешь еще.
Киваю. Надеваю наушники. Слушаю тишину.
Одиночество – это же ведь не всегда плохо?..
[1] Песня «Do I Wanna Know?» («Хочу ли я знать?») группы Arctic Monkeys
Лимонова Мария. Странные соседи
Соседка моя, Нина Николаевна, бабушка лет семидесяти пяти, всегда была ужасно любопытным и суеверным человеком. Заглянешь к ней, чтобы хлеба попросить или сахара, а она заставит тебя в квартиру зайти: «Через порог не дают – плохая примета».
Однажды разбила я зеркало в прихожей. Дома веника не было, пришлось идти за ним к Нине Николаевне. Но старушка, узнав о моей неприятности, просто так меня не отпустила:
– Дашенька, вы ведь, молодежь, ничего в таких делах не смыслите! Вот посмотришься в разбитое зеркало – семь лет невезения схлопочешь…
Пришлось собирать осколки под ее пристальным наблюдением.
При всем при этом Нина Николаевна была очень милой и доброй женщиной, удивляющей окружающих своей активностью. Иду я на работу рано утром, а она уже выгуливает во дворе своего абрикосового пуделя Жулика. Звали его на самом-то деле Жюль, в честь любимого писателя бабушки, Жюля Верна, но хозяйка за привычку таскать вкусности со стола обозвала своего питомца Жуликом.
Больше Жулика Нина Николаевна любила, наверное, только свою двенадцатилетнюю внучку Анечку. Когда я первый раз повстречала ее, она гостила у бабушки и, говоря словами самой Нины Николаевны, «приобщала пожилую женщину к современной культуре». Проще говоря, показывала ей множество фильмов, которые смотрела сама. В списке были и «Гарри Поттер», и «Властелин колец», и «Сумерки».
Как-то Нина Николаевна позвала меня в гости. Я сразу догадалась, что ей не с кем обсудить шедевры кинематографа, с которыми она недавно познакомилась. Внучка уехала домой, а значит, единственным кандидатом на роль собеседника была я. Кстати, старушке мелодрама про вампиров тоже не понравилась:
– Вурдалаки какие-то… Жуткие, с глазищами красными, ночами не спят. Ну разве можно таких любить? – возмущалась старушка за чашкой чая.
– Может, у них богатый внутренний мир? – хихикнула я в ответ.
В общем, кроме внешности и поведения главных героев, ее ничего в фильме не смутило. Поделившись впечатлениями, соседка проводила меня до дверей квартиры, и вскоре я забыла про эту беседу. Но как оказалось ненадолго…
В один прекрасный день подруга Нины Николаевны, живущая этажом выше, решила переехать к дочери. Недолго думая, она выставила в газете объявление о том, что сдает квартиру. Не прошло и недели, как нашлись студенты, желающие в ней поселиться.
Очень скоро я поняла, что наши новые жильцы – идеальные соседи! Из их квартиры не доносилось ни звука, никто к ним не приходил. Сами парни, обычные ребята, высокие, немного худощавые, тоже нечасто выходили в свет.
Но вот поведение Нины Николаевны с появлением новых жильцов изменилось. Из веселой бабушки она превратилась в настоящую старую каргу: сделалась ворчливой, всем недовольной. Ну настоящая Баба-Яга! Она даже ничего не сказала, когда увидела, как я возвращалась домой за забытыми ключами. А ведь возвращаться – плохая примета!
Я не знала, что и думать, когда вдруг одним ранним утром Нина Николаевна заявилась ко мне. Она была очень бледной и напуганной.
– Дашенька, слава богу, что ты дома! – запричитала бабушка, увидев меня. Она буквально влетела в квартиру.
– Нина Николаевна, что случилось? – растерянно спросила я, и соседка прямо-таки ввергла меня в шок своими словами:
– Вампиры, Дашенька! Вампиры – соседи-то наши новые!
Я застыла на месте, не веря в сказанное старушкой. Может быть, это все дурной сон? Бабушка, конечно, верила в приметы, но подобное выдавала впервые.
– Да что вы такое говорите, Нина Николаевна? – недоуменно спросила я, борясь с желанием рассмеяться. И чего только не взбредет в голову таким людям!
– Правду говорю, Даша. Ты их вблизи не видела. Глазища красные, впалые, сами бледнее мела, худые, по ночам не спят! – шептала бабушка.
– А вы-то откуда знаете, что они по ночам не спят?
– Годы-то мои какие? Бессонница мучает. И слышу я, как они надо мной по ночам все ходят. А днем на свет не выползают, нечисть такая, солнца боятся. Мы фильм с Анечкой видели, там все точно так же было!
Тут я не выдержала и все же рассмеялась, чем только распалила гнев воительницы с черной магией.
– Даша, не смейся! Плакать надо. Выберутся ночью и всех нас: и меня, и тебя - поубивают, припомнишь тогда. Выпьют кровушку. Это ты самого высокого не видела, тогда не смеялась бы над старухой. Волосы черные как смоль, а в ухе – серьга!
Просмеявшись, я постаралась вновь принять серьезный вид. Сделать это было нелегко:
– Нина Николаевна, ну выдумки же все это!
Бабушка не успокаивалась. Тогда я взяла себя в руки и предложила:
– Раз так, давайте я схожу к ним. Если вы правы, они и вправду дверь не откроют: у нас на лестничной клетке солнца многовато для вампиров.
Это подействовало. Старушка притихла, подумала над моим предложением и кивнула. Я отправилась приводить себя в порядок. Вампиры, не вампиры, а утром я и сама чем-то напоминала домового.
– Ой, аккуратнее будь. Они ведь еще и магией черной промышляют. Лепечут все на языке каком-то непонятном. А ночью оттуда такой вой страшный слышался…
Я улыбнулась и вышла за дверь, Нина Николаевна осталась дожидаться меня в квартире.
Логово вурдалаков находилось над жильем моей соседки. Быстро преодолев лестничный пролет, я уткнулась носом в обитую темной кожей дверь. Звонок не работал, пришлось стучать.
– Кто там? – через минуту ожидания раздался из-за двери голос, довольно бодрый для человека, которого побеспокоили ранним утром.
– Соседи, – отозвалась я, и дверь почти тут же распахнулась.
На пороге стоял молодой человек, тот самый, которого описывала старушка, – высокий, худой, с черными волосами, собранными сзади в короткий хвостик, и серьгой в ухе. Я невольно поймала себя на мысли, что предположения бабушки могут быть не такими уж абсурдными. Такой человек действительно выглядел жутковато: черная одежда, болезненно-бледная кожа, впалые глаза. Пока я растерянно осматривала парня, тот протянул руку и спокойно представился:
– Антон. Чем обязан?
Отбросив нелепые мысли, я неловко улыбнулась:
– Даша. Соседка снизу. На вас старики жалуются, мол, по ночам не спите, шумите.
Парень нахмурился и посмотрел на меня с недоумением:
– Да мы тихо вроде… – пробормотал он неуверенно.
– Тихо? А говорят, воет у вас кто-то по ночам. Вы же вроде без собаки заезжали, так откуда такие звуки?
Молодой человек тяжело вздохнул:
– Вы понимаете, это все Леша. У него ночью… – Антон зашептал, будто боялся быть услышанным. – У него ночью новые баги перед дедлайном обнаружились. Неделя работы пошла насмарку!
Парень говорил об этом с такой тоской, что проникнуться сочувствием можно было, даже не понимая сути. Что, собственно, я и сделала.
– Ах, вот оно что… – протянула я, сделав вид, будто поняла все до последнего слова, а сама подумала: странные ребята, жуков, что ли разводят… Но юноша меня раскусил и улыбнулся:
– Программисты мы, поэтому по ночам не спим, работаем не по местному времени. Вы уж простите, что так вышло. В следующий раз мы Лешку обязательно заткнем вовремя, обещаю.
В коридоре, позади моего собеседника, возникла кудрявая макушка. Приятель Антона буквально въехал в мое поле зрения прямо на компьютерном кресле.
– Себя заткни! Посмотрю я на тебя, когда две недели в «питоне» провозишься, а потом кучу багов откопаешь! – возмущенно откликнулся программист и, заметив меня, неловко буркнул:
– Здрасьте.
– Знакомьтесь, Леша. Леша, это Даша – наша соседка снизу, – кивнул в мою сторону Антон.
Алексей оттолкнулся ногами от пола и вновь исчез в комнате. Тут же в коридоре появилось еще одно незнакомое лицо.
– Ребята, у нас митап с тимлидом через пять минут, а вы тут болтаете, – с осуждением произнес светловолосый юноша, поправляя круглые очки на носу.
– Ой, точно! Ты прав, Миша. Простите, нам правда пора, работа ждет, – тут же спохватился Антон и, пригласив меня вечерком в гости, скрылся в квартире.
Я, тихо хихикая, направилась к Нине Николаевне.
Долго ей пришлось объяснять, что бедные парни просто работают по ночам, а «заклятия», которые слышала старушка, были лишь терминами, используемыми в работе с компьютерами. В конце концов бабушка успокоилась и, извинившись за доставленное беспокойство, ушла к себе.
С этого дня все вернулось на круги своя. Точнее будет сказать, почти все. Через неделю после описанных выше событий я возвращалась с работы домой, когда увидела на лестничной клетке свою соседку с ароматными пирожками. Направлялась старушка точно наверх, на последний этаж, где, кроме наших «вампиров», никто не проживал.
– Добрый вечер. Куда это вы на ночь глядя? – полюбопытствовала я.
– Добрый, Дашенька. Да вот несу вурдалакам нашим поесть. А то худющие, смотреть страшно, – невозмутимо ответила старушка.
Удивительно, но Нина Николаевна очень быстро нашла общий язык с соседями. Она часто угощала их своей стряпней, а те в благодарность помогали старушке подружиться с интернетом. Правда, программисты так и не смогли понять, почему бабушка иногда ласково называла их «вампиренышами»…
Соседка моя, Нина Николаевна, бабушка лет семидесяти пяти, всегда была ужасно любопытным и суеверным человеком. Заглянешь к ней, чтобы хлеба попросить или сахара, а она заставит тебя в квартиру зайти: «Через порог не дают – плохая примета».
Однажды разбила я зеркало в прихожей. Дома веника не было, пришлось идти за ним к Нине Николаевне. Но старушка, узнав о моей неприятности, просто так меня не отпустила:
– Дашенька, вы ведь, молодежь, ничего в таких делах не смыслите! Вот посмотришься в разбитое зеркало – семь лет невезения схлопочешь…
Пришлось собирать осколки под ее пристальным наблюдением.
При всем при этом Нина Николаевна была очень милой и доброй женщиной, удивляющей окружающих своей активностью. Иду я на работу рано утром, а она уже выгуливает во дворе своего абрикосового пуделя Жулика. Звали его на самом-то деле Жюль, в честь любимого писателя бабушки, Жюля Верна, но хозяйка за привычку таскать вкусности со стола обозвала своего питомца Жуликом.
Больше Жулика Нина Николаевна любила, наверное, только свою двенадцатилетнюю внучку Анечку. Когда я первый раз повстречала ее, она гостила у бабушки и, говоря словами самой Нины Николаевны, «приобщала пожилую женщину к современной культуре». Проще говоря, показывала ей множество фильмов, которые смотрела сама. В списке были и «Гарри Поттер», и «Властелин колец», и «Сумерки».
Как-то Нина Николаевна позвала меня в гости. Я сразу догадалась, что ей не с кем обсудить шедевры кинематографа, с которыми она недавно познакомилась. Внучка уехала домой, а значит, единственным кандидатом на роль собеседника была я. Кстати, старушке мелодрама про вампиров тоже не понравилась:
– Вурдалаки какие-то… Жуткие, с глазищами красными, ночами не спят. Ну разве можно таких любить? – возмущалась старушка за чашкой чая.
– Может, у них богатый внутренний мир? – хихикнула я в ответ.
В общем, кроме внешности и поведения главных героев, ее ничего в фильме не смутило. Поделившись впечатлениями, соседка проводила меня до дверей квартиры, и вскоре я забыла про эту беседу. Но как оказалось ненадолго…
В один прекрасный день подруга Нины Николаевны, живущая этажом выше, решила переехать к дочери. Недолго думая, она выставила в газете объявление о том, что сдает квартиру. Не прошло и недели, как нашлись студенты, желающие в ней поселиться.
Очень скоро я поняла, что наши новые жильцы – идеальные соседи! Из их квартиры не доносилось ни звука, никто к ним не приходил. Сами парни, обычные ребята, высокие, немного худощавые, тоже нечасто выходили в свет.
Но вот поведение Нины Николаевны с появлением новых жильцов изменилось. Из веселой бабушки она превратилась в настоящую старую каргу: сделалась ворчливой, всем недовольной. Ну настоящая Баба-Яга! Она даже ничего не сказала, когда увидела, как я возвращалась домой за забытыми ключами. А ведь возвращаться – плохая примета!
Я не знала, что и думать, когда вдруг одним ранним утром Нина Николаевна заявилась ко мне. Она была очень бледной и напуганной.
– Дашенька, слава богу, что ты дома! – запричитала бабушка, увидев меня. Она буквально влетела в квартиру.
– Нина Николаевна, что случилось? – растерянно спросила я, и соседка прямо-таки ввергла меня в шок своими словами:
– Вампиры, Дашенька! Вампиры – соседи-то наши новые!
Я застыла на месте, не веря в сказанное старушкой. Может быть, это все дурной сон? Бабушка, конечно, верила в приметы, но подобное выдавала впервые.
– Да что вы такое говорите, Нина Николаевна? – недоуменно спросила я, борясь с желанием рассмеяться. И чего только не взбредет в голову таким людям!
– Правду говорю, Даша. Ты их вблизи не видела. Глазища красные, впалые, сами бледнее мела, худые, по ночам не спят! – шептала бабушка.
– А вы-то откуда знаете, что они по ночам не спят?
– Годы-то мои какие? Бессонница мучает. И слышу я, как они надо мной по ночам все ходят. А днем на свет не выползают, нечисть такая, солнца боятся. Мы фильм с Анечкой видели, там все точно так же было!
Тут я не выдержала и все же рассмеялась, чем только распалила гнев воительницы с черной магией.
– Даша, не смейся! Плакать надо. Выберутся ночью и всех нас: и меня, и тебя - поубивают, припомнишь тогда. Выпьют кровушку. Это ты самого высокого не видела, тогда не смеялась бы над старухой. Волосы черные как смоль, а в ухе – серьга!
Просмеявшись, я постаралась вновь принять серьезный вид. Сделать это было нелегко:
– Нина Николаевна, ну выдумки же все это!
Бабушка не успокаивалась. Тогда я взяла себя в руки и предложила:
– Раз так, давайте я схожу к ним. Если вы правы, они и вправду дверь не откроют: у нас на лестничной клетке солнца многовато для вампиров.
Это подействовало. Старушка притихла, подумала над моим предложением и кивнула. Я отправилась приводить себя в порядок. Вампиры, не вампиры, а утром я и сама чем-то напоминала домового.
– Ой, аккуратнее будь. Они ведь еще и магией черной промышляют. Лепечут все на языке каком-то непонятном. А ночью оттуда такой вой страшный слышался…
Я улыбнулась и вышла за дверь, Нина Николаевна осталась дожидаться меня в квартире.
Логово вурдалаков находилось над жильем моей соседки. Быстро преодолев лестничный пролет, я уткнулась носом в обитую темной кожей дверь. Звонок не работал, пришлось стучать.
– Кто там? – через минуту ожидания раздался из-за двери голос, довольно бодрый для человека, которого побеспокоили ранним утром.
– Соседи, – отозвалась я, и дверь почти тут же распахнулась.
На пороге стоял молодой человек, тот самый, которого описывала старушка, – высокий, худой, с черными волосами, собранными сзади в короткий хвостик, и серьгой в ухе. Я невольно поймала себя на мысли, что предположения бабушки могут быть не такими уж абсурдными. Такой человек действительно выглядел жутковато: черная одежда, болезненно-бледная кожа, впалые глаза. Пока я растерянно осматривала парня, тот протянул руку и спокойно представился:
– Антон. Чем обязан?
Отбросив нелепые мысли, я неловко улыбнулась:
– Даша. Соседка снизу. На вас старики жалуются, мол, по ночам не спите, шумите.
Парень нахмурился и посмотрел на меня с недоумением:
– Да мы тихо вроде… – пробормотал он неуверенно.
– Тихо? А говорят, воет у вас кто-то по ночам. Вы же вроде без собаки заезжали, так откуда такие звуки?
Молодой человек тяжело вздохнул:
– Вы понимаете, это все Леша. У него ночью… – Антон зашептал, будто боялся быть услышанным. – У него ночью новые баги перед дедлайном обнаружились. Неделя работы пошла насмарку!
Парень говорил об этом с такой тоской, что проникнуться сочувствием можно было, даже не понимая сути. Что, собственно, я и сделала.
– Ах, вот оно что… – протянула я, сделав вид, будто поняла все до последнего слова, а сама подумала: странные ребята, жуков, что ли разводят… Но юноша меня раскусил и улыбнулся:
– Программисты мы, поэтому по ночам не спим, работаем не по местному времени. Вы уж простите, что так вышло. В следующий раз мы Лешку обязательно заткнем вовремя, обещаю.
В коридоре, позади моего собеседника, возникла кудрявая макушка. Приятель Антона буквально въехал в мое поле зрения прямо на компьютерном кресле.
– Себя заткни! Посмотрю я на тебя, когда две недели в «питоне» провозишься, а потом кучу багов откопаешь! – возмущенно откликнулся программист и, заметив меня, неловко буркнул:
– Здрасьте.
– Знакомьтесь, Леша. Леша, это Даша – наша соседка снизу, – кивнул в мою сторону Антон.
Алексей оттолкнулся ногами от пола и вновь исчез в комнате. Тут же в коридоре появилось еще одно незнакомое лицо.
– Ребята, у нас митап с тимлидом через пять минут, а вы тут болтаете, – с осуждением произнес светловолосый юноша, поправляя круглые очки на носу.
– Ой, точно! Ты прав, Миша. Простите, нам правда пора, работа ждет, – тут же спохватился Антон и, пригласив меня вечерком в гости, скрылся в квартире.
Я, тихо хихикая, направилась к Нине Николаевне.
Долго ей пришлось объяснять, что бедные парни просто работают по ночам, а «заклятия», которые слышала старушка, были лишь терминами, используемыми в работе с компьютерами. В конце концов бабушка успокоилась и, извинившись за доставленное беспокойство, ушла к себе.
С этого дня все вернулось на круги своя. Точнее будет сказать, почти все. Через неделю после описанных выше событий я возвращалась с работы домой, когда увидела на лестничной клетке свою соседку с ароматными пирожками. Направлялась старушка точно наверх, на последний этаж, где, кроме наших «вампиров», никто не проживал.
– Добрый вечер. Куда это вы на ночь глядя? – полюбопытствовала я.
– Добрый, Дашенька. Да вот несу вурдалакам нашим поесть. А то худющие, смотреть страшно, – невозмутимо ответила старушка.
Удивительно, но Нина Николаевна очень быстро нашла общий язык с соседями. Она часто угощала их своей стряпней, а те в благодарность помогали старушке подружиться с интернетом. Правда, программисты так и не смогли понять, почему бабушка иногда ласково называла их «вампиренышами»…
Белобородов Дмитрий. Аквариум в океане
Знойное лето, полдень. Вокзал, короткая платформа, вымощенная плитками серого цвета. Привычные человеческому взгляду квадратные однотипные постройки, которые можно встретить почти на каждой железнодорожной станции. На путях стоят грузовые вагоны. Когда смотришь на них и хочешь увидеть конец состава, невольно начинаешь думать, что они никогда не заканчиваются. Они – стена, которая отделяет тебя от внешнего мира с его суетой и проблемами.
В это время дня на перроне не очень людно: бабушки с сумками, возвращающиеся с рынка обратно в деревню, да молодежь, желающая скоротать свои летние каникулы за городом. Один юноша особо привлекал к себе внимание. Вроде бы парень как парень: лет шестнадцати, длинные волосы по плечи, но если приглядеться, то можно увидеть, что на невыразительном лице выделялись ярко-зеленые глаза. Одет он был во все черное. На черном, как уголь в грузовом поезде, наряде виднелся лишь белый провод от наушников. Звучать в наушниках молодого человека могло все что угодно, лишь бы звучало. Наверное, так удобно погрузиться в свои мысли и не обращать внимания на ворчливых старушек.
С минуты на минуту подъедет поезд. Парень не услышит объявления о прибытии, он просто увидит, как пассажиры подхватят свои сумки, и вслед за всеми сядет в электричку. Двери закроются, и он отправится в путь…
***
Это была самая обычная летняя электричка, с большими запыленными окнами, с деревянными потертыми сидениями. Словоохотливые бабушки и степенные старики громко обсуждали новости, пенсию, огородные дела, кое-кто вспоминал свою молодость. Время от времени разговоры разбавлялись анекдотом или какой-нибудь шуткой.
А молодой человек в черном молчал, смотрел в окно на пробегающие мимо поля, рощицы, огороды, в которых кое-где копошились «деревенские» люди. Деревенские не потому, что живут в деревне, а потому, что они другие. Деревенские люди открытые, готовые поговорить с незнакомым человеком и помочь каждому, кто попросит о помощи. В городе же не так: многие считают себя выше других, говорят красиво и много, но без души, без сердца.
Молодой человек и сам был когда-то деревенским, но позабыл об этом. Город ему память стер. Юноша научился жить по-другому: молчать в толпе, закрываться от внешнего мира. Он в наушниках один, наедине с собой, как аквариум в океане. Вряд ли он хотел открыться этому океану: смотрел в окно и … ничего не видел. Все, происходящее по ту сторону, было ему не интересно...
***
Электричка приехала на станцию «Дубровино», пассажиры, улыбаясь, выходили на перрон. Когда человек ступает на землю после долгой дороги, перрон кажется родным и уютным. Одних людей, вышедших из электрички, встречают, забирают у них пакеты, обнимают, спрашивают, как они доехали. Другие остаются никем не встреченными…
Молодого человека встречали. Это был дедушка среднего роста во фланелевой клетчатой рубашке и в старом трико. От лучей солнца деда спасала кепка с якорем над козырьком. Он стоял на дороге, облокотившись на старую оранжевую «Ниву», которая отражала лучи солнца. Дед увидел внука, заулыбался и крикнул:
–Даня, Данька!
Парень был в наушниках и никак не отреагировал на голос. Деду пришлось догонять его. Когда он добежал до внука, аккуратно положил свою руку ему на плечо так, чтобы тот не испугался. Данила снял наушники, впервые за весь день улыбнулся и обнял деда.
– Здравствуй, внук, наконец-то ты приехал, – сказал запыхавшийся дедушка. И они вместе направились к машине. Сев в свою старенькую «Ниву», дед хотел было закурить, но понял, что при Даньке лучше этого не делать: надышится – еще плохо станет.
– Ну, Данька, как доехал?
– Нормально.
– Как мама, папа?
– Да тоже нормально.
–Что-то ты невеселый. Что в наушниках-то слушаешь?
Внук не ответил, тогда дедушка предложил ему послушать старые кассеты, которые он хранил еще с восьмидесятых годов. Даниле понравилась эта идея. Он полностью свернул наушники, убрал их в рюкзак, откинулся на спинку сидения и стал вдруг с неожиданным интересом слушать песни советских рок-групп, которые включал дед, одновременно подпевая им и ударяя руками в ритм по рулю. Так незаметно и прошла вся их поездка по деревенским дорогам, никогда не знавшим асфальта.
… Вот и старый дом с деревянными ставнями, выкрашенными в синий цвет. Палисадник, в котором росли рябина, посаженная когда-то бабушкой «от сглаза», развесистая черемуха и молодая сосенка, привезенная когда-то из тайги. Дед отворил деревянную калитку, и они прошли в дом, разувшись в сенях.
На столе стояла трехлитровая банка с парным молоком, купленным у соседей. Дед разогрел отварное мясо, молодую картошку, порезал помидоры и огурцы, покрошил укроп. Данила начал есть, а дед, сев рядом, стал смотреть на него и рассказывать о своих недавних походах на рыбалку. Дедушка был очень рад приезду внука и сиял от счастья ярче, чем его оранжевая «Нива» на солнце: он очень соскучился по родному человеку. Бабушка Данилы умерла несколько лет тому назад, и дед жил один.
После обеда Данила вышел из дома, сел на крыльцо и, распутав наушники, начал слушать музыку. Дед, проходивший мимо с ведром воды, не выдержав, спросил:
– Чего ты, как паук в паутине, весь в этих проводах? Ты сними их, послушай хоть, как птицы поют.
– Да что мне эти птицы, поют себе и пусть поют.
– Да нет, милый, они не просто поют, они, когда поют, только тогда по-настоящему живут, потому что солнцу радуются, как бабушка твоя радовалась, когда жива была; а ты и не живешь вовсе, когда уши затыкаешь.
– Да это-то тут причем? Птицы эти и наушники?
– Да, не понять тебе, пока ты в эти провода укутан. Вот пойдем завтра на рыбалку, я тебе покажу, какую музыку нужно слушать.
– Ну, хорошо, – согласился Данила, чтобы не огорчать деда.
Утром дед поднял Данилу рано, дал внуку свой рыболовный камуфляжный костюм, и они пошли к реке.
– Надевай наушники, – сказал дедушка.
Данила надел.
Дед немного подождал, а потом снял с внука наушники и сказал:
– А теперь слушай настоящую музыку.
– Так ничего же не слышно, – возразил Данила.
– Как это ничего? – возмутился дед. – А кузнечики в траве, а шмели? А тишина какая кругом! Замри. Ты послушай, внук, тишина какая…
Что произошло дальше трудно описать словами. Будто чьи-то руки бережно убрали стеклянные стенки аквариума. Вместо прозрачного потолка открылось бездонное небо с акварельно размытыми в нем облачками и с потоком яркого света, заполнившего открывшиеся глаза человека. Вместо искусно подобранных стекляшек аквариумного дна – мягко колышущееся разнотравье поля. Вместо ограничивающих взгляд и защищающих от мира стенок аквариума впереди и сзади, вокруг, близко и далеко зашумел, заволновался, пахнул ветром и звуками, радостными ощущениями будущих открытий целый мир. Аквариум стал частью океана.
Данила наконец-то услышал слова деда и постарался идти тише, чтобы шаги и шелест травы под ногами не нарушали тишины, царящей в природе.
Вот они подошли к реке.
Дед примирительно сказал:
– Ну, хочешь, надень свои наушники.
– Нет, я и без них музыку послушаю.
– И что слышишь? – спросил тихо дед.
– Я слышу, как листва шепчет, как река бежит, как лягушки поют.
– Ну, вот, а ты не верил мне, – улыбнулся дед и закинул удочку.
***
Погостив у деда два дня, Данила стал собираться в город. Он достал свой рюкзак, проверил, все ли взял, надел футболку с забавным смайликом на груди. Дед тоже принарядился в новую рубашку, пригладил волосы, наодеколонился «Шипром». Потом завел «Ниву» и стал ждать у штурвала своего оранжевого корабля внука, который решил вдруг немного посидеть на лавочке, под черемухой, «на дорожку». Пока дед ждал у машины, Данила вдруг увидел треснувшую штакетину в заборчике палисадника. Немного подумав, он достал скрученные наушники, размотал их и перевязал ими «раненую» штакетину.
Затем он сел в машину и весело попросил деда рассказать какую-нибудь историю из его молодости, и яркая «Нива», отражая лучи летнего солнца, тронулась в путь.
Знойное лето, полдень. Вокзал, короткая платформа, вымощенная плитками серого цвета. Привычные человеческому взгляду квадратные однотипные постройки, которые можно встретить почти на каждой железнодорожной станции. На путях стоят грузовые вагоны. Когда смотришь на них и хочешь увидеть конец состава, невольно начинаешь думать, что они никогда не заканчиваются. Они – стена, которая отделяет тебя от внешнего мира с его суетой и проблемами.
В это время дня на перроне не очень людно: бабушки с сумками, возвращающиеся с рынка обратно в деревню, да молодежь, желающая скоротать свои летние каникулы за городом. Один юноша особо привлекал к себе внимание. Вроде бы парень как парень: лет шестнадцати, длинные волосы по плечи, но если приглядеться, то можно увидеть, что на невыразительном лице выделялись ярко-зеленые глаза. Одет он был во все черное. На черном, как уголь в грузовом поезде, наряде виднелся лишь белый провод от наушников. Звучать в наушниках молодого человека могло все что угодно, лишь бы звучало. Наверное, так удобно погрузиться в свои мысли и не обращать внимания на ворчливых старушек.
С минуты на минуту подъедет поезд. Парень не услышит объявления о прибытии, он просто увидит, как пассажиры подхватят свои сумки, и вслед за всеми сядет в электричку. Двери закроются, и он отправится в путь…
***
Это была самая обычная летняя электричка, с большими запыленными окнами, с деревянными потертыми сидениями. Словоохотливые бабушки и степенные старики громко обсуждали новости, пенсию, огородные дела, кое-кто вспоминал свою молодость. Время от времени разговоры разбавлялись анекдотом или какой-нибудь шуткой.
А молодой человек в черном молчал, смотрел в окно на пробегающие мимо поля, рощицы, огороды, в которых кое-где копошились «деревенские» люди. Деревенские не потому, что живут в деревне, а потому, что они другие. Деревенские люди открытые, готовые поговорить с незнакомым человеком и помочь каждому, кто попросит о помощи. В городе же не так: многие считают себя выше других, говорят красиво и много, но без души, без сердца.
Молодой человек и сам был когда-то деревенским, но позабыл об этом. Город ему память стер. Юноша научился жить по-другому: молчать в толпе, закрываться от внешнего мира. Он в наушниках один, наедине с собой, как аквариум в океане. Вряд ли он хотел открыться этому океану: смотрел в окно и … ничего не видел. Все, происходящее по ту сторону, было ему не интересно...
***
Электричка приехала на станцию «Дубровино», пассажиры, улыбаясь, выходили на перрон. Когда человек ступает на землю после долгой дороги, перрон кажется родным и уютным. Одних людей, вышедших из электрички, встречают, забирают у них пакеты, обнимают, спрашивают, как они доехали. Другие остаются никем не встреченными…
Молодого человека встречали. Это был дедушка среднего роста во фланелевой клетчатой рубашке и в старом трико. От лучей солнца деда спасала кепка с якорем над козырьком. Он стоял на дороге, облокотившись на старую оранжевую «Ниву», которая отражала лучи солнца. Дед увидел внука, заулыбался и крикнул:
–Даня, Данька!
Парень был в наушниках и никак не отреагировал на голос. Деду пришлось догонять его. Когда он добежал до внука, аккуратно положил свою руку ему на плечо так, чтобы тот не испугался. Данила снял наушники, впервые за весь день улыбнулся и обнял деда.
– Здравствуй, внук, наконец-то ты приехал, – сказал запыхавшийся дедушка. И они вместе направились к машине. Сев в свою старенькую «Ниву», дед хотел было закурить, но понял, что при Даньке лучше этого не делать: надышится – еще плохо станет.
– Ну, Данька, как доехал?
– Нормально.
– Как мама, папа?
– Да тоже нормально.
–Что-то ты невеселый. Что в наушниках-то слушаешь?
Внук не ответил, тогда дедушка предложил ему послушать старые кассеты, которые он хранил еще с восьмидесятых годов. Даниле понравилась эта идея. Он полностью свернул наушники, убрал их в рюкзак, откинулся на спинку сидения и стал вдруг с неожиданным интересом слушать песни советских рок-групп, которые включал дед, одновременно подпевая им и ударяя руками в ритм по рулю. Так незаметно и прошла вся их поездка по деревенским дорогам, никогда не знавшим асфальта.
… Вот и старый дом с деревянными ставнями, выкрашенными в синий цвет. Палисадник, в котором росли рябина, посаженная когда-то бабушкой «от сглаза», развесистая черемуха и молодая сосенка, привезенная когда-то из тайги. Дед отворил деревянную калитку, и они прошли в дом, разувшись в сенях.
На столе стояла трехлитровая банка с парным молоком, купленным у соседей. Дед разогрел отварное мясо, молодую картошку, порезал помидоры и огурцы, покрошил укроп. Данила начал есть, а дед, сев рядом, стал смотреть на него и рассказывать о своих недавних походах на рыбалку. Дедушка был очень рад приезду внука и сиял от счастья ярче, чем его оранжевая «Нива» на солнце: он очень соскучился по родному человеку. Бабушка Данилы умерла несколько лет тому назад, и дед жил один.
После обеда Данила вышел из дома, сел на крыльцо и, распутав наушники, начал слушать музыку. Дед, проходивший мимо с ведром воды, не выдержав, спросил:
– Чего ты, как паук в паутине, весь в этих проводах? Ты сними их, послушай хоть, как птицы поют.
– Да что мне эти птицы, поют себе и пусть поют.
– Да нет, милый, они не просто поют, они, когда поют, только тогда по-настоящему живут, потому что солнцу радуются, как бабушка твоя радовалась, когда жива была; а ты и не живешь вовсе, когда уши затыкаешь.
– Да это-то тут причем? Птицы эти и наушники?
– Да, не понять тебе, пока ты в эти провода укутан. Вот пойдем завтра на рыбалку, я тебе покажу, какую музыку нужно слушать.
– Ну, хорошо, – согласился Данила, чтобы не огорчать деда.
Утром дед поднял Данилу рано, дал внуку свой рыболовный камуфляжный костюм, и они пошли к реке.
– Надевай наушники, – сказал дедушка.
Данила надел.
Дед немного подождал, а потом снял с внука наушники и сказал:
– А теперь слушай настоящую музыку.
– Так ничего же не слышно, – возразил Данила.
– Как это ничего? – возмутился дед. – А кузнечики в траве, а шмели? А тишина какая кругом! Замри. Ты послушай, внук, тишина какая…
Что произошло дальше трудно описать словами. Будто чьи-то руки бережно убрали стеклянные стенки аквариума. Вместо прозрачного потолка открылось бездонное небо с акварельно размытыми в нем облачками и с потоком яркого света, заполнившего открывшиеся глаза человека. Вместо искусно подобранных стекляшек аквариумного дна – мягко колышущееся разнотравье поля. Вместо ограничивающих взгляд и защищающих от мира стенок аквариума впереди и сзади, вокруг, близко и далеко зашумел, заволновался, пахнул ветром и звуками, радостными ощущениями будущих открытий целый мир. Аквариум стал частью океана.
Данила наконец-то услышал слова деда и постарался идти тише, чтобы шаги и шелест травы под ногами не нарушали тишины, царящей в природе.
Вот они подошли к реке.
Дед примирительно сказал:
– Ну, хочешь, надень свои наушники.
– Нет, я и без них музыку послушаю.
– И что слышишь? – спросил тихо дед.
– Я слышу, как листва шепчет, как река бежит, как лягушки поют.
– Ну, вот, а ты не верил мне, – улыбнулся дед и закинул удочку.
***
Погостив у деда два дня, Данила стал собираться в город. Он достал свой рюкзак, проверил, все ли взял, надел футболку с забавным смайликом на груди. Дед тоже принарядился в новую рубашку, пригладил волосы, наодеколонился «Шипром». Потом завел «Ниву» и стал ждать у штурвала своего оранжевого корабля внука, который решил вдруг немного посидеть на лавочке, под черемухой, «на дорожку». Пока дед ждал у машины, Данила вдруг увидел треснувшую штакетину в заборчике палисадника. Немного подумав, он достал скрученные наушники, размотал их и перевязал ими «раненую» штакетину.
Затем он сел в машину и весело попросил деда рассказать какую-нибудь историю из его молодости, и яркая «Нива», отражая лучи летнего солнца, тронулась в путь.
Муницына Анна. Жизнь offline
Саша успела перекопать все вещи в комнате и теперь была точно уверена – телефон она потеряла. Нашелся старый брелок на ключи с розовым сердцем, мелочь, забытая в карманах, даже открытка на десятый День Рождения, хотя ей, Саше, уже исполнилось шестнадцать. И магнит из дельфинария, из Евпатории. Они туда с мамой в детстве ездили. И еще значок с соревнований. А вот телефона не было.
Крутились в её голове две назойливые мысли: прежде всего, предвосхищение маминой реакции. Прямо сейчас она, Саша, обязательно вымоет посуду, сотрет пыль с книг на самой верхней полке и даже, хотя делать это совсем не любит, погладит всю одежду, мама придет с работы, сразу заподозрит неладное, а потом придется признаться: да, телефон она где-то потеряла. После этой мысли ей становилось очень горько, в душе просыпалась досадная злость – зачем эта Катя вообще потащила её на концерт младшей сестры? Саша в танцах ничего не поняла и лишь оглядывалась по сторонам, то надеясь найти знакомые лица, то вглядываясь в ажурную лепнину на стенах. Тут же появлялась вторая мысль: она пообещала маме Кати снять всё выступление. И сняла. А потом, отвлекаясь на овации юным артистам, суматоху с костюмами и толпу восхищенных зрителей, потеряла телефон. Теперь ей одной придется объясняться перед двумя расстроенными мамами. И начать надо уже сейчас.
Мартовский ветер на улице сегодня был особенно живым и, играя свежими листочками на деревьях, заставлял кружиться в замысловатом танце всю природу вокруг. В привычном ритме неслись куда-то машины, суетливо сновали люди, выдыхая лишь на секунду, да и то в ожидании светофора. Обычно до дома подруги Саша добиралась в считанные минуты, брала наушники, включала какую-нибудь песню и параллельно общалась в социальных сетях, да так увлекалась, что иногда даже расстраивалась, оказываясь на месте так быстро. Сегодня же ей пришлось убрать руки в карманы и рассматривать дома вокруг. Какими удивительными они были! Вот тот, четырехэтажный, сильно выбивался в хороводе своих соседей-многоэтажек, в другом в вечерних сумерках было заметно очень симпатичное окошко с розовым светом, а еще один, оказывается, успели покрасить. Как странно, что Саша не замечала всего этого раньше!
Катина мама совсем не злилась. Только начала сетовать на работу, что не смогла отпроситься и увидеть первое выступление дочери, пожалела Сашу, отрезала ей в знак поддержки самый большой кусок праздничного шоколадного торта с марципановой фигуркой балерины сверху и напоила чаем. Да и мама самой Саши ругалась недолго, а рационально поручила завтра же после школы поехать во Дворец культуры. «Видимо дело в чистой посуде», - подумала про себя девочка, ожидавшая худшего.
Утром, допивая чай, Саше, обычно листающей ленту в «Вконтакте», пришлось смотреть в окно. Едва просыпающийся город наполнялся десятками ярких в этой предрассветной тьме огоньков из окон и показался ей удивительно живым. А еще очень забавным был дворовый щенок, встретившийся по пути в школу, который всё гонялся за пушистым хвостом. Саша даже успела поболтать перед уроками с Матвеем, соседом по парте, хотя обычно они лишь на секунду отводят взгляд от своих телефонов, едва заметно кивают друг другу и возвращаются в свой маленький мир, спрятанный в этом крошечном устройстве. Девочка даже отметила его стильные часы. «Спасибо, - воодушевился Матвей, радостно показывая их со всех сторон. – Я их уже несколько дней ношу, но заметила только ты. Зато про новый телефон после праздников спросили все». На переменах Саша чувствовала себя особенно неуютно. И даже не потому, что ей пришлось себе искать какое-то занятие – без телефона эти десять минут на удивление казались вечностью – но из-за картины вокруг. Едва звонок начал играть свою мелодию, карандаши и ручки неряшливо откидывались на край парты, а на их место будто из неоткуда возникали телефоны. Кто-то, подперев голову рукой, бесцельно смотрел в экран, другой улыбался непонятно от чего, а иногда слышались короткие возгласы, вроде «Ну куда ты нажал, мы проиграем!» или «Давай, давай его!». Единственными людьми среди этих «роботов» оказалась группа ребят за последними партами. Обычно Саша раздраженно просила их говорить тише, шикала или просто закатывала глаза, но сегодня поняла, что они вовсе не кричали, напротив, общались вполголоса. Просто в этой тишине телефонных фанатов любая живая речь казалась настоящим криком. Еще интереснее был факультатив по истории: оценок за него не ставили, а вот приходить надо было обязательно. Впервые для себя Саша отметила, что рассказы о правителях были не набором пустых слов, а дверцей в загадочный мир прошлого, куда, вслушиваясь в речь учителя и забывая об окружающих, можно было попасть каждому. Сегодня девочка перенеслась в век ярких ассамблей Петра I, мысленно примерила пышное платье и закружилась в танце… вот слушала, кажется, только она. Ребята на первых партах прикрывали телефон учебниками или тетрадями, а на последних вообще не скрывали свою скуку. Даже Катя, с которой они учились в классах параллельных, но встречались на факультативе, сначала было проявила сочувствие и попыталась убрать телефон в рюкзак, но к концу, покачав головой, все же уткнулась в какую-то игру.
«Девушка в красной куртке, вы дали 20 рублей, а надо 25!» - кричал кондуктор, выискивая в набитом троллейбусе незнакомку. Саша нашла себе местечко возле окна и с интересом настоящего туриста любовалась архитектурой центральной улицы. Особенно её поразило здание центральной библиотеки с переливающимися в лучах солнца витражами, иллюстрирующими эпизоды из детских сказок, и высоченным шпилем с флюгером в виде золотой рыбки, который особенно привлекал внимание в такой ветреный день. Девочка уже перестала удивляться чудесам, которые ожидали её в родном городе. В эту библиотеку она ходила все детство, иногда, получая особенно трудное задание, заглядывает и сейчас, а вот флюгер не замечала ни разу. «Девушка!» - послышалось прямо возле Саши. И верно – перед ней, вероятно, и стояла та самая девушка, безучастно листающая ленту в наушниках. Даже сейчас она не услышала кондуктора и лишь потом, когда Саша постучала по её плечу, начала искать в сумочке несчастные пять рублей. «Она, наверное, вообще никогда этот флюгер не увидит», - подумалось с досадой девочке. И одноклассники не увидят. И еще с десяток людей в этом забитом троллейбусе, которые с трудом видят хоть что-то дальше своего телефона.
- Розовый такой, - объясняла Саша приятной женщине во Дворце культуры.
- Да, видели такой. Куда же я его положила, - повторяла она себе под нос. – Ах, вот же. Не теряйте. Погода сегодня такая хорошая…
- И правда хорошая! – с энтузиазмом ответила Саша, обычно просто кидая в ответ «Спасибо».
Выйдя на улицу, Саша машинально обновила свои социальные сети, но в один момент нерешительно остановилась. Она смотрела на экран, где друг друга сменяли однотипные сообщения: «Ау, ты где?» Даже открыла первую запись в ленте со смешной картинкой, но все казалось ей каким-то приторным и типичным. Ей хотелось идти вдоль все той же центральной улицы с красивой библиотекой, представляя себя героиней какого-нибудь счастливого фильма, оказаться в той группе ребят, которые на переменах обсуждают новости, замечать тысячу мелочей, вроде покрашенного дома, ведь все это делает мир удивительно прекрасным. Саше очень захотелось жить реальной жизнью. Не отказываться, конечно, от телефона, но видеть мир своими глазами, а не фотографиями друзей. Она бы не отказалась даже потерять телефон еще раз. Только для мамы, наверное, в этот раз просто помыть посуду будет недостаточно.
Саша успела перекопать все вещи в комнате и теперь была точно уверена – телефон она потеряла. Нашелся старый брелок на ключи с розовым сердцем, мелочь, забытая в карманах, даже открытка на десятый День Рождения, хотя ей, Саше, уже исполнилось шестнадцать. И магнит из дельфинария, из Евпатории. Они туда с мамой в детстве ездили. И еще значок с соревнований. А вот телефона не было.
Крутились в её голове две назойливые мысли: прежде всего, предвосхищение маминой реакции. Прямо сейчас она, Саша, обязательно вымоет посуду, сотрет пыль с книг на самой верхней полке и даже, хотя делать это совсем не любит, погладит всю одежду, мама придет с работы, сразу заподозрит неладное, а потом придется признаться: да, телефон она где-то потеряла. После этой мысли ей становилось очень горько, в душе просыпалась досадная злость – зачем эта Катя вообще потащила её на концерт младшей сестры? Саша в танцах ничего не поняла и лишь оглядывалась по сторонам, то надеясь найти знакомые лица, то вглядываясь в ажурную лепнину на стенах. Тут же появлялась вторая мысль: она пообещала маме Кати снять всё выступление. И сняла. А потом, отвлекаясь на овации юным артистам, суматоху с костюмами и толпу восхищенных зрителей, потеряла телефон. Теперь ей одной придется объясняться перед двумя расстроенными мамами. И начать надо уже сейчас.
Мартовский ветер на улице сегодня был особенно живым и, играя свежими листочками на деревьях, заставлял кружиться в замысловатом танце всю природу вокруг. В привычном ритме неслись куда-то машины, суетливо сновали люди, выдыхая лишь на секунду, да и то в ожидании светофора. Обычно до дома подруги Саша добиралась в считанные минуты, брала наушники, включала какую-нибудь песню и параллельно общалась в социальных сетях, да так увлекалась, что иногда даже расстраивалась, оказываясь на месте так быстро. Сегодня же ей пришлось убрать руки в карманы и рассматривать дома вокруг. Какими удивительными они были! Вот тот, четырехэтажный, сильно выбивался в хороводе своих соседей-многоэтажек, в другом в вечерних сумерках было заметно очень симпатичное окошко с розовым светом, а еще один, оказывается, успели покрасить. Как странно, что Саша не замечала всего этого раньше!
Катина мама совсем не злилась. Только начала сетовать на работу, что не смогла отпроситься и увидеть первое выступление дочери, пожалела Сашу, отрезала ей в знак поддержки самый большой кусок праздничного шоколадного торта с марципановой фигуркой балерины сверху и напоила чаем. Да и мама самой Саши ругалась недолго, а рационально поручила завтра же после школы поехать во Дворец культуры. «Видимо дело в чистой посуде», - подумала про себя девочка, ожидавшая худшего.
Утром, допивая чай, Саше, обычно листающей ленту в «Вконтакте», пришлось смотреть в окно. Едва просыпающийся город наполнялся десятками ярких в этой предрассветной тьме огоньков из окон и показался ей удивительно живым. А еще очень забавным был дворовый щенок, встретившийся по пути в школу, который всё гонялся за пушистым хвостом. Саша даже успела поболтать перед уроками с Матвеем, соседом по парте, хотя обычно они лишь на секунду отводят взгляд от своих телефонов, едва заметно кивают друг другу и возвращаются в свой маленький мир, спрятанный в этом крошечном устройстве. Девочка даже отметила его стильные часы. «Спасибо, - воодушевился Матвей, радостно показывая их со всех сторон. – Я их уже несколько дней ношу, но заметила только ты. Зато про новый телефон после праздников спросили все». На переменах Саша чувствовала себя особенно неуютно. И даже не потому, что ей пришлось себе искать какое-то занятие – без телефона эти десять минут на удивление казались вечностью – но из-за картины вокруг. Едва звонок начал играть свою мелодию, карандаши и ручки неряшливо откидывались на край парты, а на их место будто из неоткуда возникали телефоны. Кто-то, подперев голову рукой, бесцельно смотрел в экран, другой улыбался непонятно от чего, а иногда слышались короткие возгласы, вроде «Ну куда ты нажал, мы проиграем!» или «Давай, давай его!». Единственными людьми среди этих «роботов» оказалась группа ребят за последними партами. Обычно Саша раздраженно просила их говорить тише, шикала или просто закатывала глаза, но сегодня поняла, что они вовсе не кричали, напротив, общались вполголоса. Просто в этой тишине телефонных фанатов любая живая речь казалась настоящим криком. Еще интереснее был факультатив по истории: оценок за него не ставили, а вот приходить надо было обязательно. Впервые для себя Саша отметила, что рассказы о правителях были не набором пустых слов, а дверцей в загадочный мир прошлого, куда, вслушиваясь в речь учителя и забывая об окружающих, можно было попасть каждому. Сегодня девочка перенеслась в век ярких ассамблей Петра I, мысленно примерила пышное платье и закружилась в танце… вот слушала, кажется, только она. Ребята на первых партах прикрывали телефон учебниками или тетрадями, а на последних вообще не скрывали свою скуку. Даже Катя, с которой они учились в классах параллельных, но встречались на факультативе, сначала было проявила сочувствие и попыталась убрать телефон в рюкзак, но к концу, покачав головой, все же уткнулась в какую-то игру.
«Девушка в красной куртке, вы дали 20 рублей, а надо 25!» - кричал кондуктор, выискивая в набитом троллейбусе незнакомку. Саша нашла себе местечко возле окна и с интересом настоящего туриста любовалась архитектурой центральной улицы. Особенно её поразило здание центральной библиотеки с переливающимися в лучах солнца витражами, иллюстрирующими эпизоды из детских сказок, и высоченным шпилем с флюгером в виде золотой рыбки, который особенно привлекал внимание в такой ветреный день. Девочка уже перестала удивляться чудесам, которые ожидали её в родном городе. В эту библиотеку она ходила все детство, иногда, получая особенно трудное задание, заглядывает и сейчас, а вот флюгер не замечала ни разу. «Девушка!» - послышалось прямо возле Саши. И верно – перед ней, вероятно, и стояла та самая девушка, безучастно листающая ленту в наушниках. Даже сейчас она не услышала кондуктора и лишь потом, когда Саша постучала по её плечу, начала искать в сумочке несчастные пять рублей. «Она, наверное, вообще никогда этот флюгер не увидит», - подумалось с досадой девочке. И одноклассники не увидят. И еще с десяток людей в этом забитом троллейбусе, которые с трудом видят хоть что-то дальше своего телефона.
- Розовый такой, - объясняла Саша приятной женщине во Дворце культуры.
- Да, видели такой. Куда же я его положила, - повторяла она себе под нос. – Ах, вот же. Не теряйте. Погода сегодня такая хорошая…
- И правда хорошая! – с энтузиазмом ответила Саша, обычно просто кидая в ответ «Спасибо».
Выйдя на улицу, Саша машинально обновила свои социальные сети, но в один момент нерешительно остановилась. Она смотрела на экран, где друг друга сменяли однотипные сообщения: «Ау, ты где?» Даже открыла первую запись в ленте со смешной картинкой, но все казалось ей каким-то приторным и типичным. Ей хотелось идти вдоль все той же центральной улицы с красивой библиотекой, представляя себя героиней какого-нибудь счастливого фильма, оказаться в той группе ребят, которые на переменах обсуждают новости, замечать тысячу мелочей, вроде покрашенного дома, ведь все это делает мир удивительно прекрасным. Саше очень захотелось жить реальной жизнью. Не отказываться, конечно, от телефона, но видеть мир своими глазами, а не фотографиями друзей. Она бы не отказалась даже потерять телефон еще раз. Только для мамы, наверное, в этот раз просто помыть посуду будет недостаточно.
Сафонова Валерия. Меня зовут…
Меня зовут Иди Прочь, а ещё иногда Пошёл Вон или Отстань, Блохастый. Последнее - крайне неприятно. Я весьма чистоплотный пёс, каждую ночь сплю на новой, честно украденной у мясной лавки коробке. Помнёшь-помнёшь её замёрзшими лапами – вот тебе и чистая постель, и зарядка от артрита. Нет. Я вовсе не старый. Просто как-то слышал от знакомого брошенного бультерьера, что лапы надо беречь смолоду, вот и берегу, разминаю, диету соблюдаю, чтобы не поправиться ненароком. Хотя кого я обманываю? Диета у уличного пса? Ууууууукх….Уууууукх… Смех один, да и только. Мне если школьники столовские котлеты принесут, то счастлив до безумия. Или если прохожий вдруг сосиску кинет, я её и с целлофаном готов, да желудок не позволяет уже, приходится изворачиваться, исхитряться, развёртывать. Лапой её родимую придавишь, когтем краешек подцепишь и потихоньку тянешь-тянешь. Вот уже и готово. Вкуснота. А прохожий радуется, смеётся: «Ишь ты какой, чертяга плешивый!» Да рад я, кем угодно обзови, только ещё одну кинь, я уж тебя повеселю. Кидает, и на том спасибо. Ем, а сам ухмыляюсь: это я-то плешивый? Сам на себя посмотри, лысина уже на голове размером с болонку. А я ещё ничего, бока мохнатые, даже блохи иногда нет-нет, да и захаживают. А ты мне: плешивый! Я ещё о-го-го какой пёс! Меня даже на брошюрах печатали, и по всему городу портреты мои висели. Надпись ещё под ними была смешная какого-то Экзюпери: «Мы в ответе за тех, кого приручили». Это всё школьники местные. Бегали, бегали вокруг меня, котлетами угощали, тефтели иногда мне столовские перепадали, кричали всё: «Ты наш Маленький принц! Наш Маленький принц!» Я тогда ещё совсем щенок был, радовался. Мне одна девочка нравилась, Маша Красавкина, с двумя косичками, и глаза добрые, а руки нежные, чуткие. Я ей всё позволял: и за бока трепать, и за ушами чесать. Да что там! Она хвост мой трогала! А я даже не скалился. Так она мне приглянулась. Всё ходила ко мне, расчёсывала, банты смешные завязывала, а я, как дурак, радовался, ластился к ней. Но что поделать! Щенок неопытный! Мне она: «Маленький принц! Маленький принц! Заберу тебя к себе, у меня там розы красивые, без шипов. Барашек добрый». А я уже представлял: лежанка тёплая, еда, какая только захочешь, светло, чисто, кругом доброта, домашнее счастье, роза ароматная и …барашек! Такой светлый, мягкий. Уткнуться в его бархатную шёрстку и спать, спать, а Маша меня гладит, за ушами чешет, убаюкивает. Так и жил мечтами месяца два-три. Меня школьники пофотографировали, брошюры с моей физиономией счастливой распечатали, по городу развесили и отправились на летние каникулы. Маша мне так и пролепетала: «Маленький принц, не печалься, к себе взять не могу, ты розу сгрызёшь, барашка покусаешь, так мне родители сказали». И уехала Маша с родителями в далёкий Крым, на каникулы. А я? А что я? В саду, напротив мясной лавки, розовый куст увидел, разогнался и со всей дури бах в него, ещё год колючки из спины вычёсывал. Потом на окраине города баранов увидел. Главное: я такой радостный бегу к ним, лаю: «Барашек! Барашек!», а они с рогами на меня. Ух, еле лапы унёс. Вот тебе и Маленький принц, и розы, и барашек. Повзрослел. Уже трогать себя никому не позволю, руки прочь, сам разберусь. А брошюра с моей радостной мордой до сих пор у школы висит, и надпись там есть всё та же: «Мы в ответе за тех, кого приручили». Странная фраза. До сих пор не пойму. Нет ни ответов, ни рук, ни приручения. Ой, кричит кто-то!
- Иди Прочь, Блохастый!
Это меня зовут. Ухожу, ухожу…
Меня зовут Иди Прочь, а ещё иногда Пошёл Вон или Отстань, Блохастый. Последнее - крайне неприятно. Я весьма чистоплотный пёс, каждую ночь сплю на новой, честно украденной у мясной лавки коробке. Помнёшь-помнёшь её замёрзшими лапами – вот тебе и чистая постель, и зарядка от артрита. Нет. Я вовсе не старый. Просто как-то слышал от знакомого брошенного бультерьера, что лапы надо беречь смолоду, вот и берегу, разминаю, диету соблюдаю, чтобы не поправиться ненароком. Хотя кого я обманываю? Диета у уличного пса? Ууууууукх….Уууууукх… Смех один, да и только. Мне если школьники столовские котлеты принесут, то счастлив до безумия. Или если прохожий вдруг сосиску кинет, я её и с целлофаном готов, да желудок не позволяет уже, приходится изворачиваться, исхитряться, развёртывать. Лапой её родимую придавишь, когтем краешек подцепишь и потихоньку тянешь-тянешь. Вот уже и готово. Вкуснота. А прохожий радуется, смеётся: «Ишь ты какой, чертяга плешивый!» Да рад я, кем угодно обзови, только ещё одну кинь, я уж тебя повеселю. Кидает, и на том спасибо. Ем, а сам ухмыляюсь: это я-то плешивый? Сам на себя посмотри, лысина уже на голове размером с болонку. А я ещё ничего, бока мохнатые, даже блохи иногда нет-нет, да и захаживают. А ты мне: плешивый! Я ещё о-го-го какой пёс! Меня даже на брошюрах печатали, и по всему городу портреты мои висели. Надпись ещё под ними была смешная какого-то Экзюпери: «Мы в ответе за тех, кого приручили». Это всё школьники местные. Бегали, бегали вокруг меня, котлетами угощали, тефтели иногда мне столовские перепадали, кричали всё: «Ты наш Маленький принц! Наш Маленький принц!» Я тогда ещё совсем щенок был, радовался. Мне одна девочка нравилась, Маша Красавкина, с двумя косичками, и глаза добрые, а руки нежные, чуткие. Я ей всё позволял: и за бока трепать, и за ушами чесать. Да что там! Она хвост мой трогала! А я даже не скалился. Так она мне приглянулась. Всё ходила ко мне, расчёсывала, банты смешные завязывала, а я, как дурак, радовался, ластился к ней. Но что поделать! Щенок неопытный! Мне она: «Маленький принц! Маленький принц! Заберу тебя к себе, у меня там розы красивые, без шипов. Барашек добрый». А я уже представлял: лежанка тёплая, еда, какая только захочешь, светло, чисто, кругом доброта, домашнее счастье, роза ароматная и …барашек! Такой светлый, мягкий. Уткнуться в его бархатную шёрстку и спать, спать, а Маша меня гладит, за ушами чешет, убаюкивает. Так и жил мечтами месяца два-три. Меня школьники пофотографировали, брошюры с моей физиономией счастливой распечатали, по городу развесили и отправились на летние каникулы. Маша мне так и пролепетала: «Маленький принц, не печалься, к себе взять не могу, ты розу сгрызёшь, барашка покусаешь, так мне родители сказали». И уехала Маша с родителями в далёкий Крым, на каникулы. А я? А что я? В саду, напротив мясной лавки, розовый куст увидел, разогнался и со всей дури бах в него, ещё год колючки из спины вычёсывал. Потом на окраине города баранов увидел. Главное: я такой радостный бегу к ним, лаю: «Барашек! Барашек!», а они с рогами на меня. Ух, еле лапы унёс. Вот тебе и Маленький принц, и розы, и барашек. Повзрослел. Уже трогать себя никому не позволю, руки прочь, сам разберусь. А брошюра с моей радостной мордой до сих пор у школы висит, и надпись там есть всё та же: «Мы в ответе за тех, кого приручили». Странная фраза. До сих пор не пойму. Нет ни ответов, ни рук, ни приручения. Ой, кричит кто-то!
- Иди Прочь, Блохастый!
Это меня зовут. Ухожу, ухожу…
Трошкин Максим. С такими соседями…
— Д' точно, упыри! — доказывала Таисия Алексеевна своей соседке Анастасии Андреевне. — Ну сама посуди: ходят в чёрном, почти рта не открывают, сами бледны, аки смерть… А с собой коробки привезли, одна чуть приоткрыта была, я заглянула, а там — натуральный гроб!
— А я тебе повторяю: один в один пришельцы енто! — ничуть не смущаясь, парировала Анастасия Андреевна. –- Ток вчера по... как его, запамятовала… НерТВ-то, конечно! Дык вот, репортаж там был про нибирийцев ентих, мол, они к нам прилетают, шоб землян, вишь, изучить, шоб потом захватывать нас проще! И там, знач'ца, говорят, что так, мол, и так, на нас похожи, да токмо кожа бела да ведут себя не по-людски!
— Да тьфу на тебя… — махнула рукой Таисия Алексеевна, и целых секунд семь, а то и восемь, продолжалась обиженная тишина.
Дом 19, что по улице Замятинской, уж пару дней гудел подобно улью: в 84 квартиру, где дружно жили, сдавая комнату, всеми уважаемая Таисия Алексеевна Стругацкая со всеми любимой Марией Алексеевной, своей сестрой, въехали два бледных парня, выходивших из дома не иначе как после заката и в чёрных плащах; притом один носил всклокоченную тёмную шевелюру, а вокруг глаз его постоянно были чёрные круги — ни дать ни взять нечистая сила!
Конечно, многие жильцы, особенно самые набожные, к такому явлению отнеслись с опаской — в доброй половине квартир стоял запах чесночных пампушек. К тому же значительную часть дня эти двое проводили в пределах своей комнаты, покидая оную лишь к ночи, после чего уходили почти до рассвета, чем раздражали остальных жильцов, которые всегда с гордостью заявляли, что они, слава Богу, абсолютно нормальные люди, а значит, в тёмное время суток с чистой совестью покоятся… нет-нет, лучше "спят"; так вот, спят, а не шастают где попало!
Бедным сёстрам Стругацким приходилось терпеть и присутствие этих упырей, и целую кучу советов и наставлений разной степени нелепости: от добавления чеснока во все блюда и расстановки икон по углам квартиры до поливания фикусов на подоконнике святой водой, дабы их запах стал отпугивать нечисть… Хотя, кажется, обе дамы были только рады: бредовейшие предписания заботливых соседей ревностно исполнялись, а разговоры с интересующимися затягивались на часы –- благо, энергии на всё это старушкам хватало: в отличие от всех остальных жильцов, вечно ходивших несколько понурыми от постоянной лёгкой усталости, они, казалось, были до суетливости деятельными в любое время дня, ночи и иных частей суток. Жаль, что тратили эту энергию они под стать возрасту — сидя у подъезда и крайне уважительно общаясь с проходящими:
— Что-то ты сегодня выглядишь хуже обычного, не заболела ли?
— Понарисуют на себе всякого… Ты хоть думал, как это в старости выглядеть будет?
— Ты слышала хоть? Сынок твой, бишь, вчера за гаражами курил!
— Неужто сейчас такое носят?!
— А не твою вчера с каким-то мужиком видели?
— Это вот это-то собака? Да не смеши! — и многое-многое-многое другое.
Эта пятница обещала быть обычным днём, несмотря на мчащихся в квартиры и общежития работяг и студентов, не у одного из которых под одеждой ясно очерчивалось нечто продолговатое объёмом до 0,7 литра; пусть творят что хотят, главное, в доме 19 таких гудящих по шкале от трудолюбивого шмеля до не менее трудолюбивого трансформатора личностей не было уж последние лет 7; да даже если такой индивидуум материализовывался, то в течение дня-двух резко дезинтегрировался обратно, чего жильцы объяснить не могли, ведь за эти несколько суток никто не успевал с возмутителями спокойствия хотя бы побеседовать — те просто неожиданно понимали, что в доме, по заявлению одного из таких, "плохая энергетика", и торопливо переезжали.
Итак, ни в одного жителя этого маленького сообщества столь обычный вечер столь обычной пятницы не вселял ни страхов, ни надежд; но отец Всеволод, в миру Фёдор Анатольевич, поднимаясь к себе в квартиру после службы в местной церкви, вдруг заметил, что рыжая кошка Муся, которую батюшка уж месяц как в шутку торжественно окрестил Марией и которая жила в подъезде с десяток лет, не ждёт его, надеясь на очередную подачку, хотя, с тех пор как привыкла к священнику, ни разу не нарушала этого своего правила. Более того, возле её миски, стоявшей на лестничной клетке, поблёскивало несколько алых клякс… А вскоре ночной сторож Пётр Андреевич поведал, что видел, как животное куда-то забрали с собой те вампиры из 84 квартиры. Какое горе изобразилось на лице батюшки!.. Но, проявив истинно христианское смирение, он поднялся обратно в квартиру, где, тихо помолившись чуть дольше, чем обычно, отошёл ко сну; но через час тревогу подняла Тамара Игнатьевна Семецкая: муж её, Михаил Юрьевич, всегда приходивший вовремя, не только ещё не вернулся с работы, но и не отвечал на звонки обеспокоенной жены. Все пребывавшие к этому моменту в здравом уме или твёрдой памяти жильцы организовали небольшой поисковой отряд, стали прочёсывать район — и весьма быстро обнаружили бессознательного Семецкого среди гаражей; на затылке его красовалась порядочная гематома, а на руке — две колотые раны.
Пострадавший был увезён в больницу подъехавшей скорой, а оставшиеся стали обсуждать происшествие: чай, не каждый день тут на людей нападают. Стоило только въехать упырям…
Конечно, после такого о пропавшей кошке не думал никто, кроме отца Всеволода и как всегда активных до невозможности Стругацких, а от доброй души пенсионерок о судьбе кисоньки узнали многие соседи, но никто бы так и не придал этому значения, если бы не стали исчезать и другие животные-бродяги; но сделать ничего было нельзя — ну вот как докажешь, что именно эти двое что-то творят с бедными собаками и кошками?! Никакой управы на этих упырей… И жильцам приходилось терпеть.
Однако, придя однажды домой, Стругацкие с удивлением узрели пирамиду из заклеенных скотчем коробок: неужто неприятные жильцы внезапно решили их покинуть?! Что за хорошая новость! Из внутренней комнаты показались оба упыря; один из них, повыше, кивнул вошедшим хозяйкам.
— Здравствуйте.
— А вы что ж, уезжать внезапно решили?
— Да вот так вышло, сами не ожидали, уж извините. Сегодня тут переночуем, а с утра — всё. Деньги на тумбочке уже лежат, вы там проверьте, вдруг обсчитались.
— Ладно, конечно, счастливого пути… — пожелала Таисия, хотя, кажется, на языке её вертелось скорее "скатертью дорожка".
Следующим утром, всего часом позже того, как наши (и не только наши) благообразные старушки непонятно зачем отправились ни свет ни заря в поликлинику, подле которой стоял магазин, где гречу продавали на 50 копеек дешевле, чем в магазине у дома, два возмутителя спокойствия — гота с совершенно не готичными именами Семён и Фёдор, — перенеся все коробки (а также "гроб" — дорогущий, но до смерти понравившийся обоим чехол под синтезатор) в заказанное грузовое такси, рядом с которым уже собрались их друзья, которые пару дней назад предложили им организовать группу (хотя никак не могли определиться с названием), вернулись на этаж, закрыли дверь, положили ключ под коврик и уехали.
— Интересно всё ж вышло… — сказал в потолок Фёдор.
— Не спорю, — ответил Семён. — Всего за месяц так сдружиться с ребятами из ночного клуба…
— Да отлично! Заодно, может, и режим восстановим. А то при луне работать, а днём спать — не лучший-то вариант для организма.
— Не спорю, — усмехнувшись, повторил Семён и, прикрыв глаза, погрузился в полудрёму, проснувшись лишь на подъезде к пункту назначения: уже наступила ночь, и тусклый бессмысленный свет фонаря освещал фасад аптеки.
А тем временем в квартире, чьё население уменьшилось вдвое, сидели, попивая остывающий чай, две пожилые дамы и вели разговор:
— Даже жаль, что они уехали — отличное было прикрытие.
— Сколько лет справлялись сами, и сейчас тоже обойдёмся.
— И то верно. Ну, Маня, со 190-летием тебя! Сколько мы за это время видели разного… Столько паспортов сменили, столько правителей пережили!
— И тебя, Тася, с юбилеем! Да, как нас только не называли… Вурдалаки, упыри… Бруксы, в конце концов; сейчас вот к "энергетическим вампирам" вроде пришли! Названия разные — а ни мы, ни люди и не меняемся вовсе: ими всё так же легко управлять, они всё так же боятся всего неизвестного, а их сила всё так же в незнании!
— А эти глупые суеверия… С чего бы нам бояться солнца? Как бы мы тогда стояли под лунным светом? А опасный для нас чеснок — это же вообще вздор!
— Как хорошо, что это всё фантазии; иначе, пожалуй, жить было бы весьма сложно...
— Наша жизнь прекрасна, сестра.
— Великолепна!
— Вот бы она никогда не менялась...
— И никогда не меняла нас! — и старушки стукнули чашкой о чашку.
Тикали фоном напольные часы; на тумбочке, где была оставлена плата за проживание, стоял в пыльной рамке дагерротип: две девочки, улыбаясь, смотрят в камеру, сидя на траве. На оборотной стороне, скрытая подложкой, красовалась надпись: "Тася и Маша, 1837 г."
На следующее утро сестрички как всегда мило улыбались прохожим, сидя у подъезда, и раздавали ненужные, но бесплатные советы, умело давя на болевые точки: кто одет не по фасону, чьи друзья что-то недоговаривают и у кого в семье намечаются проблемы — ощущая, как улыбки сходят с лиц прохожих, и, словно вбирая утерянную радость в себя, расцветали, распускались, как венерины мухоловки, переваривающие очередную глупую муху.
Единственный, кому они из жалости ничего не сказали — вернувшийся из больницы Семецкий; следствие к тому времени уже поймало шпану, что ударила его по голове в проходе меж гаражей, желая поживиться деньгами, словно какие-то валютные вампиры. Голова не болела, да и шрамы на руке от граблей, которые эти "бандиты" взяли на дело, почти не были видны.
А ещё днём позже Анастасия Андреевна рассказывала Таисии Алексеевне, как у её соседа на днях забрали кота.
— Ты представляешь? За жестокое обращение с животными!
— И куда ж забрали-то?
— Соседа в места не столь отдалённые, кота — в приют.
— А у нас приют есть?
— Да вот, бишь, открыли пару месяцев назад; там, оказывается, и Муся сидела, сказали, её с перебитой лапой принесли, на собаку, что ль, нарвалась... Да и остальные животные пропавшие все там же... Я вот сегодня Фёдора Анатольевича обрадовала…
— Д' точно, упыри! — доказывала Таисия Алексеевна своей соседке Анастасии Андреевне. — Ну сама посуди: ходят в чёрном, почти рта не открывают, сами бледны, аки смерть… А с собой коробки привезли, одна чуть приоткрыта была, я заглянула, а там — натуральный гроб!
— А я тебе повторяю: один в один пришельцы енто! — ничуть не смущаясь, парировала Анастасия Андреевна. –- Ток вчера по... как его, запамятовала… НерТВ-то, конечно! Дык вот, репортаж там был про нибирийцев ентих, мол, они к нам прилетают, шоб землян, вишь, изучить, шоб потом захватывать нас проще! И там, знач'ца, говорят, что так, мол, и так, на нас похожи, да токмо кожа бела да ведут себя не по-людски!
— Да тьфу на тебя… — махнула рукой Таисия Алексеевна, и целых секунд семь, а то и восемь, продолжалась обиженная тишина.
Дом 19, что по улице Замятинской, уж пару дней гудел подобно улью: в 84 квартиру, где дружно жили, сдавая комнату, всеми уважаемая Таисия Алексеевна Стругацкая со всеми любимой Марией Алексеевной, своей сестрой, въехали два бледных парня, выходивших из дома не иначе как после заката и в чёрных плащах; притом один носил всклокоченную тёмную шевелюру, а вокруг глаз его постоянно были чёрные круги — ни дать ни взять нечистая сила!
Конечно, многие жильцы, особенно самые набожные, к такому явлению отнеслись с опаской — в доброй половине квартир стоял запах чесночных пампушек. К тому же значительную часть дня эти двое проводили в пределах своей комнаты, покидая оную лишь к ночи, после чего уходили почти до рассвета, чем раздражали остальных жильцов, которые всегда с гордостью заявляли, что они, слава Богу, абсолютно нормальные люди, а значит, в тёмное время суток с чистой совестью покоятся… нет-нет, лучше "спят"; так вот, спят, а не шастают где попало!
Бедным сёстрам Стругацким приходилось терпеть и присутствие этих упырей, и целую кучу советов и наставлений разной степени нелепости: от добавления чеснока во все блюда и расстановки икон по углам квартиры до поливания фикусов на подоконнике святой водой, дабы их запах стал отпугивать нечисть… Хотя, кажется, обе дамы были только рады: бредовейшие предписания заботливых соседей ревностно исполнялись, а разговоры с интересующимися затягивались на часы –- благо, энергии на всё это старушкам хватало: в отличие от всех остальных жильцов, вечно ходивших несколько понурыми от постоянной лёгкой усталости, они, казалось, были до суетливости деятельными в любое время дня, ночи и иных частей суток. Жаль, что тратили эту энергию они под стать возрасту — сидя у подъезда и крайне уважительно общаясь с проходящими:
— Что-то ты сегодня выглядишь хуже обычного, не заболела ли?
— Понарисуют на себе всякого… Ты хоть думал, как это в старости выглядеть будет?
— Ты слышала хоть? Сынок твой, бишь, вчера за гаражами курил!
— Неужто сейчас такое носят?!
— А не твою вчера с каким-то мужиком видели?
— Это вот это-то собака? Да не смеши! — и многое-многое-многое другое.
Эта пятница обещала быть обычным днём, несмотря на мчащихся в квартиры и общежития работяг и студентов, не у одного из которых под одеждой ясно очерчивалось нечто продолговатое объёмом до 0,7 литра; пусть творят что хотят, главное, в доме 19 таких гудящих по шкале от трудолюбивого шмеля до не менее трудолюбивого трансформатора личностей не было уж последние лет 7; да даже если такой индивидуум материализовывался, то в течение дня-двух резко дезинтегрировался обратно, чего жильцы объяснить не могли, ведь за эти несколько суток никто не успевал с возмутителями спокойствия хотя бы побеседовать — те просто неожиданно понимали, что в доме, по заявлению одного из таких, "плохая энергетика", и торопливо переезжали.
Итак, ни в одного жителя этого маленького сообщества столь обычный вечер столь обычной пятницы не вселял ни страхов, ни надежд; но отец Всеволод, в миру Фёдор Анатольевич, поднимаясь к себе в квартиру после службы в местной церкви, вдруг заметил, что рыжая кошка Муся, которую батюшка уж месяц как в шутку торжественно окрестил Марией и которая жила в подъезде с десяток лет, не ждёт его, надеясь на очередную подачку, хотя, с тех пор как привыкла к священнику, ни разу не нарушала этого своего правила. Более того, возле её миски, стоявшей на лестничной клетке, поблёскивало несколько алых клякс… А вскоре ночной сторож Пётр Андреевич поведал, что видел, как животное куда-то забрали с собой те вампиры из 84 квартиры. Какое горе изобразилось на лице батюшки!.. Но, проявив истинно христианское смирение, он поднялся обратно в квартиру, где, тихо помолившись чуть дольше, чем обычно, отошёл ко сну; но через час тревогу подняла Тамара Игнатьевна Семецкая: муж её, Михаил Юрьевич, всегда приходивший вовремя, не только ещё не вернулся с работы, но и не отвечал на звонки обеспокоенной жены. Все пребывавшие к этому моменту в здравом уме или твёрдой памяти жильцы организовали небольшой поисковой отряд, стали прочёсывать район — и весьма быстро обнаружили бессознательного Семецкого среди гаражей; на затылке его красовалась порядочная гематома, а на руке — две колотые раны.
Пострадавший был увезён в больницу подъехавшей скорой, а оставшиеся стали обсуждать происшествие: чай, не каждый день тут на людей нападают. Стоило только въехать упырям…
Конечно, после такого о пропавшей кошке не думал никто, кроме отца Всеволода и как всегда активных до невозможности Стругацких, а от доброй души пенсионерок о судьбе кисоньки узнали многие соседи, но никто бы так и не придал этому значения, если бы не стали исчезать и другие животные-бродяги; но сделать ничего было нельзя — ну вот как докажешь, что именно эти двое что-то творят с бедными собаками и кошками?! Никакой управы на этих упырей… И жильцам приходилось терпеть.
Однако, придя однажды домой, Стругацкие с удивлением узрели пирамиду из заклеенных скотчем коробок: неужто неприятные жильцы внезапно решили их покинуть?! Что за хорошая новость! Из внутренней комнаты показались оба упыря; один из них, повыше, кивнул вошедшим хозяйкам.
— Здравствуйте.
— А вы что ж, уезжать внезапно решили?
— Да вот так вышло, сами не ожидали, уж извините. Сегодня тут переночуем, а с утра — всё. Деньги на тумбочке уже лежат, вы там проверьте, вдруг обсчитались.
— Ладно, конечно, счастливого пути… — пожелала Таисия, хотя, кажется, на языке её вертелось скорее "скатертью дорожка".
Следующим утром, всего часом позже того, как наши (и не только наши) благообразные старушки непонятно зачем отправились ни свет ни заря в поликлинику, подле которой стоял магазин, где гречу продавали на 50 копеек дешевле, чем в магазине у дома, два возмутителя спокойствия — гота с совершенно не готичными именами Семён и Фёдор, — перенеся все коробки (а также "гроб" — дорогущий, но до смерти понравившийся обоим чехол под синтезатор) в заказанное грузовое такси, рядом с которым уже собрались их друзья, которые пару дней назад предложили им организовать группу (хотя никак не могли определиться с названием), вернулись на этаж, закрыли дверь, положили ключ под коврик и уехали.
— Интересно всё ж вышло… — сказал в потолок Фёдор.
— Не спорю, — ответил Семён. — Всего за месяц так сдружиться с ребятами из ночного клуба…
— Да отлично! Заодно, может, и режим восстановим. А то при луне работать, а днём спать — не лучший-то вариант для организма.
— Не спорю, — усмехнувшись, повторил Семён и, прикрыв глаза, погрузился в полудрёму, проснувшись лишь на подъезде к пункту назначения: уже наступила ночь, и тусклый бессмысленный свет фонаря освещал фасад аптеки.
А тем временем в квартире, чьё население уменьшилось вдвое, сидели, попивая остывающий чай, две пожилые дамы и вели разговор:
— Даже жаль, что они уехали — отличное было прикрытие.
— Сколько лет справлялись сами, и сейчас тоже обойдёмся.
— И то верно. Ну, Маня, со 190-летием тебя! Сколько мы за это время видели разного… Столько паспортов сменили, столько правителей пережили!
— И тебя, Тася, с юбилеем! Да, как нас только не называли… Вурдалаки, упыри… Бруксы, в конце концов; сейчас вот к "энергетическим вампирам" вроде пришли! Названия разные — а ни мы, ни люди и не меняемся вовсе: ими всё так же легко управлять, они всё так же боятся всего неизвестного, а их сила всё так же в незнании!
— А эти глупые суеверия… С чего бы нам бояться солнца? Как бы мы тогда стояли под лунным светом? А опасный для нас чеснок — это же вообще вздор!
— Как хорошо, что это всё фантазии; иначе, пожалуй, жить было бы весьма сложно...
— Наша жизнь прекрасна, сестра.
— Великолепна!
— Вот бы она никогда не менялась...
— И никогда не меняла нас! — и старушки стукнули чашкой о чашку.
Тикали фоном напольные часы; на тумбочке, где была оставлена плата за проживание, стоял в пыльной рамке дагерротип: две девочки, улыбаясь, смотрят в камеру, сидя на траве. На оборотной стороне, скрытая подложкой, красовалась надпись: "Тася и Маша, 1837 г."
На следующее утро сестрички как всегда мило улыбались прохожим, сидя у подъезда, и раздавали ненужные, но бесплатные советы, умело давя на болевые точки: кто одет не по фасону, чьи друзья что-то недоговаривают и у кого в семье намечаются проблемы — ощущая, как улыбки сходят с лиц прохожих, и, словно вбирая утерянную радость в себя, расцветали, распускались, как венерины мухоловки, переваривающие очередную глупую муху.
Единственный, кому они из жалости ничего не сказали — вернувшийся из больницы Семецкий; следствие к тому времени уже поймало шпану, что ударила его по голове в проходе меж гаражей, желая поживиться деньгами, словно какие-то валютные вампиры. Голова не болела, да и шрамы на руке от граблей, которые эти "бандиты" взяли на дело, почти не были видны.
А ещё днём позже Анастасия Андреевна рассказывала Таисии Алексеевне, как у её соседа на днях забрали кота.
— Ты представляешь? За жестокое обращение с животными!
— И куда ж забрали-то?
— Соседа в места не столь отдалённые, кота — в приют.
— А у нас приют есть?
— Да вот, бишь, открыли пару месяцев назад; там, оказывается, и Муся сидела, сказали, её с перебитой лапой принесли, на собаку, что ль, нарвалась... Да и остальные животные пропавшие все там же... Я вот сегодня Фёдора Анатольевича обрадовала…
Куликова Анастасия. Тишина в библиотеке
« — Тишина в библиотеке! — проворчала старушка-библиотекарша на ребят, сидящих за столом в середине читального зала.
Выглядят, как мои сверстники. Может, это они и есть? А может даже это мои новые одноклассники? Интересно, воспримут ли они меня?
— Что-то интересует, дорогой? — обратилась королева книжек уже ко мне. «Роуз» — аккуратным почерком выведено на её стареньком, потрепанном бейджике.
— Здравствуйте, Роуз, — я сделал акцент на имени. В моей прежней школе так звали учительницу математики, что постоянно задавала кучу домашки, — я бы хотел завести читательский формуляр.
— Славно, — женщина протянула мне анкету.
Черкнув пару слов, я вернул её обратно. Роуз напялила на себя смешные очки, замотанные скотчем у оправы, сощурилась и вернула лист.
— Тебе 11? Прости, малыш, я думала, ты старше. К сожалению, сюда должна прийти твоя мама, чтобы написать заявление.
— Я умен не по годам, а у родителей нет времени зайти сюда. Можно я сделаю все сам?
— Прости, нет, — проворчала старуха и снова шикнула на детей, которые бурно обсуждали какого-то персонажа из комиксов. Не читаю их.
Я почувствовал нотку раздражения.
— Ладно… Могу я хотя бы сидеть и читать тут, под вашим присмотром? — делаю щенячье-детские глазки.
— Хорошо, — она сжалилась, — только соблюдай тишину.
Послушно кивнул.
Не медля, я отправился к стеллажу с нужной мне буквой. Потянувшись за произведением, я случайно задел целый ряд книг, что лежали не пойми как. Они с грохотом рухнули на пол. Думаю, Роуз уже пожалела, что разрешила мне тут находиться. Я быстро собрал их, аккуратно составил.
После того, как все было убрано, я заметил листочек, которого не было до погрома. Я поднял его, заподозрив, что это вкладыш, на котором написано, кому и когда выдавалась книга, но, заметив кучу блесток на нем, засомневался.
«Тевирп, — начал читать, подумал, что за глупость писать «привет» задом наперед, — прекрасная погода, не так ли? Знаешь, за лето я прочитала столько книг, что не знаю, за что взяться дальше. Может, посоветуешь? Буду ждать. Софи».
«Бред какой-то», — подумал я, но все же начеркал пару слов, конечно же, поздоровавшись с этой самой загадочной Софи.
Я нашел самую усыпанную блестками книгу и вложил послание туда. Сел читать.
Спустя пару дней начался мой учебный год в новой школе в новом городе. Мы переехали из-за работы мамы. И так как обязанностей у нее стало больше, я все свободные минутки будничных дней нянчился с младшей сестренкой. Времени на чтение оставалось мало, и я всё-таки предпочёл проводить его в библиотеке. С Роуз мы уже подружились. Правда, чувствую, что не особо-то я ей и нравлюсь. Но это не важно, я прихожу к книгам, а не к ней.
Кстати, новую записку от некой Софи я нашел в той же книге, как и тогда. Опять вся в блестках. Тоже посоветовала мне пару книжек, но, по-моему, это какие-то слюняво-плаксивые романы для маленьких девочек, хотя, может, Софи такая и есть? А, ну да, как я не понял по количеству блесток. Интересно, что скажет библиотекарша, когда увидит, что книга про бабочек стала такой же блестящей, как и их крылья.
«Боюсь, твои книги мне не подойдут. А также добавляй поменьше блесток, бабочек уже почти не видно. Лука». Я решил не многословить, думаю, Софи и такой строчке будет рада.
Через неделю, когда опять вернулся в библиотеку, получил ответ:
«Привет, Лука. Опасаюсь, что блестки – часть меня, без них никак! Да и как же всем известное выражение про то, что книгу не судят по названию? Как вообще у тебя проходят дни? Чем ты увлекаешься? Жду ответа. Софи».
Блестки – часть ее жизни? Она что, принцесса из детских сказок? Наверняка думает, что жизнь – штука легкая, а единороги существуют.
«Не по названию, а по обложке, дурная. Только не говори, что ты еще и в эльфов с драконами веришь. Я люблю читать. Делаю это, когда не сижу с сестрой. А ты? Лука».
Последовал ответ:
«Лука, привет! Прочла последнюю книгу из твоего списка! Не ожидала, что всё так обернётся! Но, честно, Леон поступил очень глупо, когда оставил Марка одного!»
Что за вздор! Наоборот, если бы Леон остался с ним, то тот бы не вырос морально и не поверил в себя! Не дочитывая записку, я принялся объяснять этой глупой девчонке, что и как должно быть. Листа не хватило, черт. Пришлось вырвать из тетради по математике. Закончив писать то, что хотел донести до Софи, решил прочесть что-то из ее списка, чтобы тоже раскритиковать её любимых персонажей.
«Что за дьявол, почему так интересно?!» — 50 страниц было пройдено.
В следующие выходные я бежал в библиотеку со скорость гепарда, боялся, что ответ моей подруги будет прочитан кем-то другим.
«Привет, Лука! Тебя не так-то сложно разговорить». Что?! Она специально завела тему, чтобы разговорить меня? Она не так дурна, как кажется. Дочитываю записку. Сажусь писать следующую.
Опять прошла неделя, и вот мы уже обсуждаем персонажей её любимых книг, которые действительно оказались неплохи. Ещё неделя. Помогаю решать ей упражнения по математике. Объяснить лично получилось бы проще. Лично? Я уже больше полугода общаюсь через записки с какой-то девчонкой, но так и не видел её лично. Интересно, какая она? Кто она вообще? В какое время ходит сюда? Поинтересовался у Роуз про читательницу Софи. Говорит, что такая в библиотеку не ходит. Просит соблюдать тишину. Пишу записку.
«Привет, Софи! Мне стало интересно, в какое время и когда ты приходишь в эту библиотеку?, — начеркал я, задав еще пару вопросов. — Буду ждать ответа. Лука».
«Привет, Лука! Спасибо за помощь! Неделя прошла действительно хорошо, правда вот...», — тактично проигнорировала мои вопросы. В стиле девчонок!
Думаю, ладно, когда захочет, сама расскажет. Может, у неё есть на это свои причины.
Спустя пару недель меня потряс ужас, когда не обнаружил нужной книги с письмом для меня на полке. Метался по всей библиотеке.
Уфф… Нашёл…
Она оказалась на другом стеллаже. Я так переволновался!
Все последующие недели наш «почтовый ящик» постоянно оказывался в разных местах. До того момента, как я не нашел последнюю записку от Софи.
«Прощай, Лука. Когда-нибудь мы точно встретимся. Твоя Софи».
Это все? Да я знаком с этой девчонкой уже больше трёх лет, я действительно привязался к ней. Мы болтали через записки уже абсолютно обо всем, включая книги, родителей, питомцев, мой первый поцелуй, мальчика, который постоянно к ней клеился, наши дальнейшие планы на жизнь, мечты…
Я появлялся в библиотеке каждые выходные на протяжении следующих двух лет, искал записки, но так и не нашел. А потом и вовсе переехал. И вот мне 16 лет, а я так и не получил с того момента ни единого письма от моей подруги детства», — подытожил я свой рассказ. Мы собирались компанией моих новых одноклассников и рассказывали истории. Я видел только их удивленные и полные сожаления лица.
— Потому что надо было записывать буквы стеллажей, на которых ты находил этот блокнот, дурак. Они бы привели тебя в нужное место, - мягко проговорила девочка, сидящая в кресле библиотеки. Она напоминала куклу Барби: розовые тени, белокурые вьющиеся волосы и голубые глаза, которые напоминают небо, если присмотреться. Увидев мой недоумевающий взгляд, она добавила:
— Я, кстати, София, Соня, но для друзей просто Софи…
— Тишина в библиотеке! — возмущенно прохрипел библиотекарь. Но мне было не до него.
« — Тишина в библиотеке! — проворчала старушка-библиотекарша на ребят, сидящих за столом в середине читального зала.
Выглядят, как мои сверстники. Может, это они и есть? А может даже это мои новые одноклассники? Интересно, воспримут ли они меня?
— Что-то интересует, дорогой? — обратилась королева книжек уже ко мне. «Роуз» — аккуратным почерком выведено на её стареньком, потрепанном бейджике.
— Здравствуйте, Роуз, — я сделал акцент на имени. В моей прежней школе так звали учительницу математики, что постоянно задавала кучу домашки, — я бы хотел завести читательский формуляр.
— Славно, — женщина протянула мне анкету.
Черкнув пару слов, я вернул её обратно. Роуз напялила на себя смешные очки, замотанные скотчем у оправы, сощурилась и вернула лист.
— Тебе 11? Прости, малыш, я думала, ты старше. К сожалению, сюда должна прийти твоя мама, чтобы написать заявление.
— Я умен не по годам, а у родителей нет времени зайти сюда. Можно я сделаю все сам?
— Прости, нет, — проворчала старуха и снова шикнула на детей, которые бурно обсуждали какого-то персонажа из комиксов. Не читаю их.
Я почувствовал нотку раздражения.
— Ладно… Могу я хотя бы сидеть и читать тут, под вашим присмотром? — делаю щенячье-детские глазки.
— Хорошо, — она сжалилась, — только соблюдай тишину.
Послушно кивнул.
Не медля, я отправился к стеллажу с нужной мне буквой. Потянувшись за произведением, я случайно задел целый ряд книг, что лежали не пойми как. Они с грохотом рухнули на пол. Думаю, Роуз уже пожалела, что разрешила мне тут находиться. Я быстро собрал их, аккуратно составил.
После того, как все было убрано, я заметил листочек, которого не было до погрома. Я поднял его, заподозрив, что это вкладыш, на котором написано, кому и когда выдавалась книга, но, заметив кучу блесток на нем, засомневался.
«Тевирп, — начал читать, подумал, что за глупость писать «привет» задом наперед, — прекрасная погода, не так ли? Знаешь, за лето я прочитала столько книг, что не знаю, за что взяться дальше. Может, посоветуешь? Буду ждать. Софи».
«Бред какой-то», — подумал я, но все же начеркал пару слов, конечно же, поздоровавшись с этой самой загадочной Софи.
Я нашел самую усыпанную блестками книгу и вложил послание туда. Сел читать.
Спустя пару дней начался мой учебный год в новой школе в новом городе. Мы переехали из-за работы мамы. И так как обязанностей у нее стало больше, я все свободные минутки будничных дней нянчился с младшей сестренкой. Времени на чтение оставалось мало, и я всё-таки предпочёл проводить его в библиотеке. С Роуз мы уже подружились. Правда, чувствую, что не особо-то я ей и нравлюсь. Но это не важно, я прихожу к книгам, а не к ней.
Кстати, новую записку от некой Софи я нашел в той же книге, как и тогда. Опять вся в блестках. Тоже посоветовала мне пару книжек, но, по-моему, это какие-то слюняво-плаксивые романы для маленьких девочек, хотя, может, Софи такая и есть? А, ну да, как я не понял по количеству блесток. Интересно, что скажет библиотекарша, когда увидит, что книга про бабочек стала такой же блестящей, как и их крылья.
«Боюсь, твои книги мне не подойдут. А также добавляй поменьше блесток, бабочек уже почти не видно. Лука». Я решил не многословить, думаю, Софи и такой строчке будет рада.
Через неделю, когда опять вернулся в библиотеку, получил ответ:
«Привет, Лука. Опасаюсь, что блестки – часть меня, без них никак! Да и как же всем известное выражение про то, что книгу не судят по названию? Как вообще у тебя проходят дни? Чем ты увлекаешься? Жду ответа. Софи».
Блестки – часть ее жизни? Она что, принцесса из детских сказок? Наверняка думает, что жизнь – штука легкая, а единороги существуют.
«Не по названию, а по обложке, дурная. Только не говори, что ты еще и в эльфов с драконами веришь. Я люблю читать. Делаю это, когда не сижу с сестрой. А ты? Лука».
Последовал ответ:
«Лука, привет! Прочла последнюю книгу из твоего списка! Не ожидала, что всё так обернётся! Но, честно, Леон поступил очень глупо, когда оставил Марка одного!»
Что за вздор! Наоборот, если бы Леон остался с ним, то тот бы не вырос морально и не поверил в себя! Не дочитывая записку, я принялся объяснять этой глупой девчонке, что и как должно быть. Листа не хватило, черт. Пришлось вырвать из тетради по математике. Закончив писать то, что хотел донести до Софи, решил прочесть что-то из ее списка, чтобы тоже раскритиковать её любимых персонажей.
«Что за дьявол, почему так интересно?!» — 50 страниц было пройдено.
В следующие выходные я бежал в библиотеку со скорость гепарда, боялся, что ответ моей подруги будет прочитан кем-то другим.
«Привет, Лука! Тебя не так-то сложно разговорить». Что?! Она специально завела тему, чтобы разговорить меня? Она не так дурна, как кажется. Дочитываю записку. Сажусь писать следующую.
Опять прошла неделя, и вот мы уже обсуждаем персонажей её любимых книг, которые действительно оказались неплохи. Ещё неделя. Помогаю решать ей упражнения по математике. Объяснить лично получилось бы проще. Лично? Я уже больше полугода общаюсь через записки с какой-то девчонкой, но так и не видел её лично. Интересно, какая она? Кто она вообще? В какое время ходит сюда? Поинтересовался у Роуз про читательницу Софи. Говорит, что такая в библиотеку не ходит. Просит соблюдать тишину. Пишу записку.
«Привет, Софи! Мне стало интересно, в какое время и когда ты приходишь в эту библиотеку?, — начеркал я, задав еще пару вопросов. — Буду ждать ответа. Лука».
«Привет, Лука! Спасибо за помощь! Неделя прошла действительно хорошо, правда вот...», — тактично проигнорировала мои вопросы. В стиле девчонок!
Думаю, ладно, когда захочет, сама расскажет. Может, у неё есть на это свои причины.
Спустя пару недель меня потряс ужас, когда не обнаружил нужной книги с письмом для меня на полке. Метался по всей библиотеке.
Уфф… Нашёл…
Она оказалась на другом стеллаже. Я так переволновался!
Все последующие недели наш «почтовый ящик» постоянно оказывался в разных местах. До того момента, как я не нашел последнюю записку от Софи.
«Прощай, Лука. Когда-нибудь мы точно встретимся. Твоя Софи».
Это все? Да я знаком с этой девчонкой уже больше трёх лет, я действительно привязался к ней. Мы болтали через записки уже абсолютно обо всем, включая книги, родителей, питомцев, мой первый поцелуй, мальчика, который постоянно к ней клеился, наши дальнейшие планы на жизнь, мечты…
Я появлялся в библиотеке каждые выходные на протяжении следующих двух лет, искал записки, но так и не нашел. А потом и вовсе переехал. И вот мне 16 лет, а я так и не получил с того момента ни единого письма от моей подруги детства», — подытожил я свой рассказ. Мы собирались компанией моих новых одноклассников и рассказывали истории. Я видел только их удивленные и полные сожаления лица.
— Потому что надо было записывать буквы стеллажей, на которых ты находил этот блокнот, дурак. Они бы привели тебя в нужное место, - мягко проговорила девочка, сидящая в кресле библиотеки. Она напоминала куклу Барби: розовые тени, белокурые вьющиеся волосы и голубые глаза, которые напоминают небо, если присмотреться. Увидев мой недоумевающий взгляд, она добавила:
— Я, кстати, София, Соня, но для друзей просто Софи…
— Тишина в библиотеке! — возмущенно прохрипел библиотекарь. Но мне было не до него.
Конькова Елизавета. Обида
Иду по городу. Трамваи
Звенят, и огоньки в глаза…
Зима. И грусть не отпуская,
Застыть торопится слеза.
Не видеть, не слышать, не чувствовать. НЕ ДУМАТЬ. Музыку погромче, свою любимую… Тороплюсь на тренировку, как будто пытаюсь убежать. Куда бегу?? От мыслей не убежишь.
Опять поругалась с мамой, или она со мной? До сих пор обидно. Ну зачем?!! Опять раздает свои советы там, где ничего не понимает.
А так день хорошо начинался…
Новый год скоро…
Ходили в магазин, болтали обо всем. Наконец-то вместе, без сестры. И брат остался дома.
Хотели встретиться с папой, и потом поехать домой. Так хорошо и спокойно было. И тут… мама начала говорить про мою сутулость. Даже нет, не так! Про опущенные плечи. Причем как будто я всегда сутулюсь…. Ну ладно бы это!.. она перешла на игры! Видите ли, мы проигрываем из-за этого! Расслабляемся!.. От гнева и возмущения я просто накричала на нее. И сказала, что пусть не говорит, если ничего в баскетболе не понимает. Все настроение испортила…
Сначала расплакалась… У всех мамы как мамы. На игры готовы на все ходить и ездить, в баскетболе разбираются. А моя? Нет, чтобы поддержать, осуждает только.
А потом… потом разозлилась! Ну и ладно! Не буду с ней разговаривать, и рассказывать тоже ничего не буду.
Весь день насмарку. Потом подлизываться будет, задабривать…ну, доченька, я же тебя так люблю…Фу, противно.
Вот бегу. Слезы злые застывают, я их варежкой вытираю, щеки аж горят. В наушниках – Билли Айлиш и «Ocean Eyes». Маленько отпускает…
Собака, вся в снегу - Ой, дрожит вся! - Комбинезончик какой-то плохонький… вязаный. Маленькая… жалко ее. Где же хозяин? Никого как будто нет…
Только какой-то старикан играет рядом на аккордеоне.
Приседаю на корточки, глажу собаку. Бедняга, жмется к моим коленкам. Обнимаю ее. Плохо тебе?..
И тут…время словно остановилось, стало тягучим. А мир вокруг – нереальным. Помните, игрушка такая есть: в стеклянном куполе домик стоит, и все там такое маленькое и игрушечное: деревья, санки, дети… Ее если потрясти, то внутри снег идет. Я такую видела, когда совсем маленькая была, еще у мамы просила купить. Но она почему-то не купила. И сейчас я как будто под куполом, и снег падает также, а мысли текут, тихонько переваливаются с боку на бок…
Старик одинокий, плохо ему, не от счастья же он играет здесь за десять монет… Я представила, сколько он здесь сидит и мерзнет – брр! – даже самой холодно стало… и поет «одинокая бродит гармонь»…
Собака тоже одинокая…ей еще хуже, чем мне…
И я…
А мама?...
Прости…
Все вдруг расплылось перед глазами… и я поняла, что плачу.
Билли Айлиш уже давно перестала петь. И мир завертелся с привычной быстротой: зазвенели трамваи, загудели автобусы, и голоса проникли в сознание. Вдруг осознала, что сижу на рюкзаке, а рядом старик и пригревшаяся собака на коленях. Она вдруг завозилась, заскулила. И я услышала грустный и дребезжащий, как старый трамвай, голос:
- Липа… Липа… ты где, маленькая?
Я покрутила головой и увидела старушку. В это время моя собачка выскочила ей навстречу! Старушка протянула руки, и та запрыгнула на них с радостным визгом.
- Спасибо. Спасибо тебе… - пробормотала бабушка. Я вскочила и схватила рюкзак.
- Не за что.
Вот бегу. Тренировка же.
Иду по городу. Трамваи
Звенят, и огоньки в глаза…
Зима. И грусть не отпуская,
Застыть торопится слеза.
Не видеть, не слышать, не чувствовать. НЕ ДУМАТЬ. Музыку погромче, свою любимую… Тороплюсь на тренировку, как будто пытаюсь убежать. Куда бегу?? От мыслей не убежишь.
Опять поругалась с мамой, или она со мной? До сих пор обидно. Ну зачем?!! Опять раздает свои советы там, где ничего не понимает.
А так день хорошо начинался…
Новый год скоро…
Ходили в магазин, болтали обо всем. Наконец-то вместе, без сестры. И брат остался дома.
Хотели встретиться с папой, и потом поехать домой. Так хорошо и спокойно было. И тут… мама начала говорить про мою сутулость. Даже нет, не так! Про опущенные плечи. Причем как будто я всегда сутулюсь…. Ну ладно бы это!.. она перешла на игры! Видите ли, мы проигрываем из-за этого! Расслабляемся!.. От гнева и возмущения я просто накричала на нее. И сказала, что пусть не говорит, если ничего в баскетболе не понимает. Все настроение испортила…
Сначала расплакалась… У всех мамы как мамы. На игры готовы на все ходить и ездить, в баскетболе разбираются. А моя? Нет, чтобы поддержать, осуждает только.
А потом… потом разозлилась! Ну и ладно! Не буду с ней разговаривать, и рассказывать тоже ничего не буду.
Весь день насмарку. Потом подлизываться будет, задабривать…ну, доченька, я же тебя так люблю…Фу, противно.
Вот бегу. Слезы злые застывают, я их варежкой вытираю, щеки аж горят. В наушниках – Билли Айлиш и «Ocean Eyes». Маленько отпускает…
Собака, вся в снегу - Ой, дрожит вся! - Комбинезончик какой-то плохонький… вязаный. Маленькая… жалко ее. Где же хозяин? Никого как будто нет…
Только какой-то старикан играет рядом на аккордеоне.
Приседаю на корточки, глажу собаку. Бедняга, жмется к моим коленкам. Обнимаю ее. Плохо тебе?..
И тут…время словно остановилось, стало тягучим. А мир вокруг – нереальным. Помните, игрушка такая есть: в стеклянном куполе домик стоит, и все там такое маленькое и игрушечное: деревья, санки, дети… Ее если потрясти, то внутри снег идет. Я такую видела, когда совсем маленькая была, еще у мамы просила купить. Но она почему-то не купила. И сейчас я как будто под куполом, и снег падает также, а мысли текут, тихонько переваливаются с боку на бок…
Старик одинокий, плохо ему, не от счастья же он играет здесь за десять монет… Я представила, сколько он здесь сидит и мерзнет – брр! – даже самой холодно стало… и поет «одинокая бродит гармонь»…
Собака тоже одинокая…ей еще хуже, чем мне…
И я…
А мама?...
Прости…
Все вдруг расплылось перед глазами… и я поняла, что плачу.
Билли Айлиш уже давно перестала петь. И мир завертелся с привычной быстротой: зазвенели трамваи, загудели автобусы, и голоса проникли в сознание. Вдруг осознала, что сижу на рюкзаке, а рядом старик и пригревшаяся собака на коленях. Она вдруг завозилась, заскулила. И я услышала грустный и дребезжащий, как старый трамвай, голос:
- Липа… Липа… ты где, маленькая?
Я покрутила головой и увидела старушку. В это время моя собачка выскочила ей навстречу! Старушка протянула руки, и та запрыгнула на них с радостным визгом.
- Спасибо. Спасибо тебе… - пробормотала бабушка. Я вскочила и схватила рюкзак.
- Не за что.
Вот бегу. Тренировка же.
Плюснина Наталья. Я вернусь, и все будут дома
На что вы готовы ради тех, кого любите? Жить для любимого? Лишиться всего, чтобы быть рядом? Это всего лишь слова. Признайтесь, далеко не каждый из вас готов это сделать прямо сейчас. Признаюсь, я тоже не была готова. Но, когда передо мной встал выбор, на раздумья времени не было.
Все началось с моего канала на ютубе, где я выкладывала музыкальные видео. Я стала набирать популярность, точнее мой голос и исполнение. Встречи, проекты, коллаборации сильно выматывали, но у меня было место, куда я могла вернуться и где мне были всегда рады. Там никого не интересовала моя популярность. Меня любили просто за то, что я такая, как есть. Собственной семьи у меня не было, а с родителями я давно поссорилась. С самого детства родители готовили меня к карьере юриста, а я любила петь, ну и сбежала, когда поняла, что не смогу их переубедить.
Было трудно одной в большом городе. Конечно, перед "побегом" я накопила немного денег, но для самостоятельной жизни их было очень мало. Я поступила в музыкальное училище, поселилась в общежитии. Жизнь постепенно стала налаживаться. Много работала: то официанткой, то доставщиком еды, то продавщицей. Лишь бы на жизнь хватало. Потом решила, что перебиваться от зарплаты до зарплаты не лучший вариант, и взяла в кредит микрофон с кое-каким доисторическим оборудованием. Завела канал на ютубе и начала выкладывать туда каверы песен. Голос у меня был что надо, хороший диапазон, да ещё и манеру исполнения копировать могла, так что потихоньку, но канал начал расти.
К концу обучения в училище у меня уже было достаточно зрителей, чтобы я смогла жить и не ограничивать себя в чем-то. Мне начали поступать предложения о совместных проектах, потом стали приглашать выступать на настоящей сцене. В принципе жизнь складывалась как надо, но чего-то мне не хватало.
Кроме музыки, у меня было еще одно увлечение. Я всегда любила ходить в походы или путешествовать с друзьями. Учеба была закончена. Поэтому, забрав вещи из общежития, я решила поработать в сфере туризма, просто так, для удовольствия.
Удивительно, но у меня все получилось. Меня взяли на испытательный срок в компанию, которая организовывала туристические походы по живописным местам нашего края. Благо, со спортивным ориентированием у меня все было хорошо, а фирме как раз нужны были новые сотрудники.
Наша команда состояла из восьми человек: заботливый и надежный Вик, хохотушка Лена, вспыльчивый Митька, любопытная Василиса, всегда спокойный Рэй и, как будто для баланса, вездесущий Миша, который совал свой нос всюду, где мог.
Мне разрешили жить в доме, который принадлежал компании, только, конечно, оплачивать комнату. Моя команда фактически заменила мне семью. С этими людьми мне было спокойно. Я стала частью их жизни, а они моей. Все они были просто невероятными людьми!
Так продолжалось больше восьми лет. Мы жили в большом доме и были одной семьей. Знаю, мне сказочно повезло, и я никогда об этом не забывала. Очередной день начинался как обычно. Лена готовила завтрак внизу, Митька загибался над математикой, а я ему помогала. Он был мне как младший брат, мы многое делали вместе, а ещё я подтягивала его в учебе. Рэй и Миша куда-то уехали, а все остальные просто отдыхали в своих комнатах. От скуки Митя включил телевизор. Там шла музыкальная передача. Вдруг песня сменилась выпуском новостей. Лена с интересом посмотрела на экран, где телеведущий взволнованным голосом объявил о… начале военных действий у северной границы страны. Митя отодвинул учебники в сторону, Лена села рядом с нами, а через минуту подтянулись и все остальные. По всем телевизионным каналам передали, что в ближайшее время будет мобилизирована бо́льшая часть мужского населения страны. Виктор до побелевших костяшек сжал спинку дивана, Лена закрыла лицо руками, шепча: "Господи, за что такая напасть?" Я едва сдержалась, чтобы не повторить эти слова за ней.
Наших парней мобилизуют в первую очередь! Военные действия велись на самой границе, а мы жили почти в двух тысячах километров от нее, но было очевидно, что Виктора и Мишу заберут на войну, а Рэй уйдет, как только ему исполнится восемнадцать. До его дня рождения оставалось всего два дня.
Вик ушел наверх, Лена вернулась на кухню: оттуда уже пахло чем-то подгоревшим. Митька вернулся к учебникам. Казалось, что жизнь продолжалась, но это был лишь мираж для того, чтобы отвлечь внимание от напасти. Мне двадцать восемь лет, а я не понимала, что делать и как я могу повлиять на ситуацию. Через неделю к нам пришла повестка, обязывающая наших троих мужчин в ближайшее время прибыть в военкомат. Все до последнего надеялись, что до этого не дойдет, что военный конфликт не настолько масштабный, но это было глупо. Поезд отправлялся завтра утром. Надо было готовиться.
Рэй, Вик и Миша разошлись по комнатам собирать вещи согласно списку, указанному в повестке , а я забрала письмо – повестку в комнату, несколько раз перечитала его, а потом закрыла лицо руками и тихо, чтобы никто не услышал, зарыдала. Слезы скатывались по щекам и падали на ковер. Я понимала, что если сейчас они уедут, я могла больше их никогда не увидеть. Конечно, нужно надеяться на хороший исход, но будьте реалистами: война - это страшно. Безумно страшно. Она уносит миллионы жизней, разрушает города и страны, оставляет без родных.
Порыв ветра распахнул окно, и прохладный воздух залетел в душную комнату. По телу пробежались мурашки, и мне в голову вдруг пришла идея, как вспышка, которая не угасла и продолжила гореть внутри. Я не знала, возможно ли это, но решила, если не попробую - буду жалеть всю жизнь. Я быстро набрала номер менеджера и, как только он поднял трубку, без прелюдий спросила:
- Сколько нужно заплатить за троих человек, чтобы их не забрали на войну? Менеджер, мягко говоря, был в шоке. Сказал, что это не в его компетенции, но я спросила его ещё раз, потом ещё, и ещё. В итоге он пообещал узнать. Перезвонив через пару часов, которые я провела, наматывая круги по комнате, он назвал огромную сумму. Я проверила все свои счета, и видели бы вы, как я чуть не завизжала, когда поняла, что мне хватает. Да, счета почти полностью обнулятся, но зато останутся те, кого я успела так сильно полюбить. Я сказала, чтобы он связал меня с органами, куда нужно перевести деньги (сейчас я понимаю, что и правда не могла просить его об этом), но тот сказал ещё кое-что. - Одному человеку все равно придется пойти, это одно из условий.
В тот момент я не задумывалась. Даже если так, они будут здесь, в безопасности. Я договорилась об оплате, а когда у меня спросили, кто пойдет вместо них, я ответила коротко и твердо, чтобы они поняли, что я не шучу.
- Пойду я.
Да, я пойду вместо них. Менеджеру я об этом тоже сказала. Цензуры не хватит, чтобы описать его ответ, но меня это не беспокоило. Я собирала вещи, благо список был у меня. Нужна была лишь военная форма, все остальное у меня было. Я съездила в специальные магазины, но там не было моего размера. Тогда я купила обычную форму и села за швейную машинку. Надо было подшить штаны, укоротить рукава и куртку, и тогда все будет как раз. Когда Митька спросил, что я делаю, я быстро накинула поверх отрезок нежно-розовой ткани и, улыбнувшись, сказала, что хочу сделать скатерть. Отговорка глупая, но тот лишь пожал плечами.
- Мы собираемся ужинать, все только тебя ждут. Пойдем.
- Сейчас.
На ужине все вели себя тихо, они понимали, что дальнейшую жизнь невозможно предсказать. Но потом Вик улыбнулся и сказал то, чего мы все хотели в тот момент.
- Мы вернёмся, если кто сомневается. Будем писать каждый день, а за мелкими я пригляжу, поняли? - все покивали головами и тускло улыбнулись в ответ, но беседа все же завязалась. Если не знать, то и не скажешь, что Вику в тот момент было страшно. Очень страшно. Даже не за себя, а за Мишу с Рэем, а ещё за нас, ведь мы останемся тут без них. После ужина все разболелись по своим комнатам, а я дошила форму. Сидела приемлемо.
Перед сном ко мне зашли парни и пожелали спокойной ночи. Я крепко-крепко их обняла, потому что знала, что не увижу ещё долго. Но, надеюсь, не так долго, как думаю. Ночью, когда все спали, я написала в блокноте одну единственную фразу: "Я вернусь". А, ну ещё оставила объяснение, что им идти не надо и что мои счета, точнее то, что там осталось, в их распоряжении. С работой и карьерой, конечно, будут проблемы, но, черт возьми, я буду на войне. Никто меня не достанет.
Закинула на плечи лямки рюкзака, зашнуровала ботинки, которые одолжила у Рэя, и молилась, чтобы он не сильно разозлился, когда проснется. Выключила все будильники на телефонах, которые заряжались в холле, и оставила напоминание, что ключи от машины, которые я забросила подальше, в шкафу в гараже. Напоминание придет на телефон, когда поезд уже уйдет.
И вот на часах семь утра, все ещё спят, а уже на вокзале в толпе бледных парней. Все оглядываются и шепотом переговариваются, а я стою в углу и поглядываю на часы. Ровно в восемь должны были прозвенеть будильники. В девять поднимается Вик, смотрит на часы и не понимает, почему не проснулся раньше. Поднимает всех, они быстро собираются и бегут к машине. И не находят ключей. Все мечутся в поисках пропажи, а Митька забегает ко мне в комнату, потому что я не спустилась. И не находит там никого, только разбросанные вещи и записку. Ничего не понимает и бежит к остальным, что-то неразборчиво крича про побег. Звонит будильник, но они уже не слышат этого, только вчитываются в строки и не верят в происходящее. Вик начинает что-то кричать про дуру, Рэй понимает, почему не смог найти ботинки, Лена оседает на землю и хватается да сердце, а Василиса успокаивает Митьку, который явно боролся с истерикой. Ему мне не хотелось покидать больше всего. А я в это время трясусь в поезде.
Мне страшно. Очень страшно, и я этого не скрываю. Но я не жалею ни о чем, и я знаю, что смогу. Я, черт возьми, выживу и вернусь к тем, кого люблю всем сердцем. Когда-нибудь я открою дверь дома и услышу шаги… Меня здесь ждут...все. Все, ради кого я здесь, и от этой мысли губы растянулись в нежную улыбку. Да, дома будут все.
На что вы готовы ради тех, кого любите? Жить для любимого? Лишиться всего, чтобы быть рядом? Это всего лишь слова. Признайтесь, далеко не каждый из вас готов это сделать прямо сейчас. Признаюсь, я тоже не была готова. Но, когда передо мной встал выбор, на раздумья времени не было.
Все началось с моего канала на ютубе, где я выкладывала музыкальные видео. Я стала набирать популярность, точнее мой голос и исполнение. Встречи, проекты, коллаборации сильно выматывали, но у меня было место, куда я могла вернуться и где мне были всегда рады. Там никого не интересовала моя популярность. Меня любили просто за то, что я такая, как есть. Собственной семьи у меня не было, а с родителями я давно поссорилась. С самого детства родители готовили меня к карьере юриста, а я любила петь, ну и сбежала, когда поняла, что не смогу их переубедить.
Было трудно одной в большом городе. Конечно, перед "побегом" я накопила немного денег, но для самостоятельной жизни их было очень мало. Я поступила в музыкальное училище, поселилась в общежитии. Жизнь постепенно стала налаживаться. Много работала: то официанткой, то доставщиком еды, то продавщицей. Лишь бы на жизнь хватало. Потом решила, что перебиваться от зарплаты до зарплаты не лучший вариант, и взяла в кредит микрофон с кое-каким доисторическим оборудованием. Завела канал на ютубе и начала выкладывать туда каверы песен. Голос у меня был что надо, хороший диапазон, да ещё и манеру исполнения копировать могла, так что потихоньку, но канал начал расти.
К концу обучения в училище у меня уже было достаточно зрителей, чтобы я смогла жить и не ограничивать себя в чем-то. Мне начали поступать предложения о совместных проектах, потом стали приглашать выступать на настоящей сцене. В принципе жизнь складывалась как надо, но чего-то мне не хватало.
Кроме музыки, у меня было еще одно увлечение. Я всегда любила ходить в походы или путешествовать с друзьями. Учеба была закончена. Поэтому, забрав вещи из общежития, я решила поработать в сфере туризма, просто так, для удовольствия.
Удивительно, но у меня все получилось. Меня взяли на испытательный срок в компанию, которая организовывала туристические походы по живописным местам нашего края. Благо, со спортивным ориентированием у меня все было хорошо, а фирме как раз нужны были новые сотрудники.
Наша команда состояла из восьми человек: заботливый и надежный Вик, хохотушка Лена, вспыльчивый Митька, любопытная Василиса, всегда спокойный Рэй и, как будто для баланса, вездесущий Миша, который совал свой нос всюду, где мог.
Мне разрешили жить в доме, который принадлежал компании, только, конечно, оплачивать комнату. Моя команда фактически заменила мне семью. С этими людьми мне было спокойно. Я стала частью их жизни, а они моей. Все они были просто невероятными людьми!
Так продолжалось больше восьми лет. Мы жили в большом доме и были одной семьей. Знаю, мне сказочно повезло, и я никогда об этом не забывала. Очередной день начинался как обычно. Лена готовила завтрак внизу, Митька загибался над математикой, а я ему помогала. Он был мне как младший брат, мы многое делали вместе, а ещё я подтягивала его в учебе. Рэй и Миша куда-то уехали, а все остальные просто отдыхали в своих комнатах. От скуки Митя включил телевизор. Там шла музыкальная передача. Вдруг песня сменилась выпуском новостей. Лена с интересом посмотрела на экран, где телеведущий взволнованным голосом объявил о… начале военных действий у северной границы страны. Митя отодвинул учебники в сторону, Лена села рядом с нами, а через минуту подтянулись и все остальные. По всем телевизионным каналам передали, что в ближайшее время будет мобилизирована бо́льшая часть мужского населения страны. Виктор до побелевших костяшек сжал спинку дивана, Лена закрыла лицо руками, шепча: "Господи, за что такая напасть?" Я едва сдержалась, чтобы не повторить эти слова за ней.
Наших парней мобилизуют в первую очередь! Военные действия велись на самой границе, а мы жили почти в двух тысячах километров от нее, но было очевидно, что Виктора и Мишу заберут на войну, а Рэй уйдет, как только ему исполнится восемнадцать. До его дня рождения оставалось всего два дня.
Вик ушел наверх, Лена вернулась на кухню: оттуда уже пахло чем-то подгоревшим. Митька вернулся к учебникам. Казалось, что жизнь продолжалась, но это был лишь мираж для того, чтобы отвлечь внимание от напасти. Мне двадцать восемь лет, а я не понимала, что делать и как я могу повлиять на ситуацию. Через неделю к нам пришла повестка, обязывающая наших троих мужчин в ближайшее время прибыть в военкомат. Все до последнего надеялись, что до этого не дойдет, что военный конфликт не настолько масштабный, но это было глупо. Поезд отправлялся завтра утром. Надо было готовиться.
Рэй, Вик и Миша разошлись по комнатам собирать вещи согласно списку, указанному в повестке , а я забрала письмо – повестку в комнату, несколько раз перечитала его, а потом закрыла лицо руками и тихо, чтобы никто не услышал, зарыдала. Слезы скатывались по щекам и падали на ковер. Я понимала, что если сейчас они уедут, я могла больше их никогда не увидеть. Конечно, нужно надеяться на хороший исход, но будьте реалистами: война - это страшно. Безумно страшно. Она уносит миллионы жизней, разрушает города и страны, оставляет без родных.
Порыв ветра распахнул окно, и прохладный воздух залетел в душную комнату. По телу пробежались мурашки, и мне в голову вдруг пришла идея, как вспышка, которая не угасла и продолжила гореть внутри. Я не знала, возможно ли это, но решила, если не попробую - буду жалеть всю жизнь. Я быстро набрала номер менеджера и, как только он поднял трубку, без прелюдий спросила:
- Сколько нужно заплатить за троих человек, чтобы их не забрали на войну? Менеджер, мягко говоря, был в шоке. Сказал, что это не в его компетенции, но я спросила его ещё раз, потом ещё, и ещё. В итоге он пообещал узнать. Перезвонив через пару часов, которые я провела, наматывая круги по комнате, он назвал огромную сумму. Я проверила все свои счета, и видели бы вы, как я чуть не завизжала, когда поняла, что мне хватает. Да, счета почти полностью обнулятся, но зато останутся те, кого я успела так сильно полюбить. Я сказала, чтобы он связал меня с органами, куда нужно перевести деньги (сейчас я понимаю, что и правда не могла просить его об этом), но тот сказал ещё кое-что. - Одному человеку все равно придется пойти, это одно из условий.
В тот момент я не задумывалась. Даже если так, они будут здесь, в безопасности. Я договорилась об оплате, а когда у меня спросили, кто пойдет вместо них, я ответила коротко и твердо, чтобы они поняли, что я не шучу.
- Пойду я.
Да, я пойду вместо них. Менеджеру я об этом тоже сказала. Цензуры не хватит, чтобы описать его ответ, но меня это не беспокоило. Я собирала вещи, благо список был у меня. Нужна была лишь военная форма, все остальное у меня было. Я съездила в специальные магазины, но там не было моего размера. Тогда я купила обычную форму и села за швейную машинку. Надо было подшить штаны, укоротить рукава и куртку, и тогда все будет как раз. Когда Митька спросил, что я делаю, я быстро накинула поверх отрезок нежно-розовой ткани и, улыбнувшись, сказала, что хочу сделать скатерть. Отговорка глупая, но тот лишь пожал плечами.
- Мы собираемся ужинать, все только тебя ждут. Пойдем.
- Сейчас.
На ужине все вели себя тихо, они понимали, что дальнейшую жизнь невозможно предсказать. Но потом Вик улыбнулся и сказал то, чего мы все хотели в тот момент.
- Мы вернёмся, если кто сомневается. Будем писать каждый день, а за мелкими я пригляжу, поняли? - все покивали головами и тускло улыбнулись в ответ, но беседа все же завязалась. Если не знать, то и не скажешь, что Вику в тот момент было страшно. Очень страшно. Даже не за себя, а за Мишу с Рэем, а ещё за нас, ведь мы останемся тут без них. После ужина все разболелись по своим комнатам, а я дошила форму. Сидела приемлемо.
Перед сном ко мне зашли парни и пожелали спокойной ночи. Я крепко-крепко их обняла, потому что знала, что не увижу ещё долго. Но, надеюсь, не так долго, как думаю. Ночью, когда все спали, я написала в блокноте одну единственную фразу: "Я вернусь". А, ну ещё оставила объяснение, что им идти не надо и что мои счета, точнее то, что там осталось, в их распоряжении. С работой и карьерой, конечно, будут проблемы, но, черт возьми, я буду на войне. Никто меня не достанет.
Закинула на плечи лямки рюкзака, зашнуровала ботинки, которые одолжила у Рэя, и молилась, чтобы он не сильно разозлился, когда проснется. Выключила все будильники на телефонах, которые заряжались в холле, и оставила напоминание, что ключи от машины, которые я забросила подальше, в шкафу в гараже. Напоминание придет на телефон, когда поезд уже уйдет.
И вот на часах семь утра, все ещё спят, а уже на вокзале в толпе бледных парней. Все оглядываются и шепотом переговариваются, а я стою в углу и поглядываю на часы. Ровно в восемь должны были прозвенеть будильники. В девять поднимается Вик, смотрит на часы и не понимает, почему не проснулся раньше. Поднимает всех, они быстро собираются и бегут к машине. И не находят ключей. Все мечутся в поисках пропажи, а Митька забегает ко мне в комнату, потому что я не спустилась. И не находит там никого, только разбросанные вещи и записку. Ничего не понимает и бежит к остальным, что-то неразборчиво крича про побег. Звонит будильник, но они уже не слышат этого, только вчитываются в строки и не верят в происходящее. Вик начинает что-то кричать про дуру, Рэй понимает, почему не смог найти ботинки, Лена оседает на землю и хватается да сердце, а Василиса успокаивает Митьку, который явно боролся с истерикой. Ему мне не хотелось покидать больше всего. А я в это время трясусь в поезде.
Мне страшно. Очень страшно, и я этого не скрываю. Но я не жалею ни о чем, и я знаю, что смогу. Я, черт возьми, выживу и вернусь к тем, кого люблю всем сердцем. Когда-нибудь я открою дверь дома и услышу шаги… Меня здесь ждут...все. Все, ради кого я здесь, и от этой мысли губы растянулись в нежную улыбку. Да, дома будут все.
Тахмазян Марина. Неожиданная встреча
«В мои 15 еще рано делать выводы о смысле жизни,
но сравнить отношения в разных семьях и отличить
хорошее от плохого я уже могу».
"Меня зовут Марина, я живу в обычной семье, папа, мама и младшая сестричка Милена. Разница с ней всего четыре года, но иногда кажется, что между нами целая пропасть и большие отличия в оценке ценностей, ей всегда, что-то нужно, но это только мое мнение. Как и во всех семьях бывают проблемы и трудности, ведь без этого никуда…
2020 год был одновременно очень сложным и в некоторых случаях требующим максимальной самоотдачи и собранности. Я видела, как тяжело маме с папой; то и дело возникали трудности на работе- то удаленка, то необоснованный отпуск, болезни родственников... череда событий сменялась очень стремительно.
Был уже конец июня, и однажды за обедом папа вдруг сказал:
– Наверное, море уже прогрелось? – и отвлёкся на новости по телевизору. Мы с сестрой медленно перевели взгляды друг на друга, покорчили рожи, поморгали глазами, безмолвно общаясь, и я подумала:
«Эта фраза может сыграть с тобой злую шутку и заставить долго порулить».
Так и случилось...
Через несколько часов сумки с вещами, надувными кругами, матрасами, а в случае с мамой с тремя разными купальниками, уже были собраны и уложены в багажник. Упрашивать маму даже не пришлось, а уж когда она сама загорается какой-то идеей, то идёт к ней как бульдозер. Последние действия и контроль всегда за ней, она проверила все бытовые приборы, замкнула дом и приземлилась на переднее сиденье.
Приключение начинается!
От нашего дома до моря ехать примерно три часа. В машине играла громкая музыка, мама в дороге стала ди-джеем, солнце сквозь автомобильные стёкла слепило глаза, а в воздухе уже ощущался морской воздух. Здорово! Мы были уже почти на полпути к городу Туапсе.
За эту дорогу мне несколько раз становилось плохо. Из-за неразвитого вестибулярного аппарата меня то и дело укачивало, тут уж ничего не поделаешь. Папе приходилось совершать маленькие остановки, чтобы я походила и подышала свежим воздухом. И во время одной из таких остановок нашей семье повстречались два мальчика.
На часах была половина восьмого вечера, машина подъезжала к посёлку Станционному, как на дороге показались ребята с двумя велосипедами. Со стороны это выглядели странно, но издалека ещё нельзя было разобрать, почему.
– Остановите машину, я сойду! – я устало свесила голову, выскочила и вдохнула полной грудью, стараясь отогнать неприятные ощущения, когда автомобиль съехал с трассы на обочину, ближе к лесу. Между тем, моя мама, неспешно выплыла из-за двери, щёлкая семечки, и прищурилась:
– Это там дети на велосипедах?
Зычный голос моей младшей сестры подтвердил:
– Определённо!
Мама начала переживать:
– Кто ж их выпустил так поздно, уже скоро начнет смеркаться! Уже почти восемь часов, ну что это! – она запричитала и вдруг заметила еще одну странность, – Они идут? Ну-ка, Милена, посмотри почему они катят велосипеды, у них, наверное, что-то сломалось?
– Да, похоже, что цепь слетела?..
Две фигурки медленно продвигались по обочине дороги, с силой толкая велосипед. Мама с Милкой зашептались.
– Папа! Подойди к ним, там что-то случилось.
Папа, сидевший в машине, оторвался от электронной книги, открыл дверь и направился к мальчикам. Они о чём-то переговорили и перешли на другую сторону дороги. Папа сел за руль авто, а старшего из парней посадил на переднее сиденье. Мама воскликнула:
– Вы куда?
– В аптеку, – он улыбнулся и нажал на газ. Белая иномарка скрылась на горизонте. Мы не растерялись, найдя компанию в лице второго мальчика. На вид ему было лет четырнадцать или около того, мой ровесник. Он нажимал что-то в телефоне, поддерживая два велосипеда. Папа до этого осмотрел тот из них, который был поломан, но, во-первых, с собой не было инструментов, а во-вторых, деталь была поломана, так что ничего починить не удалось.
Мама начала разговор, и в этот момент я обратила внимание на внешний вид мальчика. Его лицо было смуглым и пыльным от дороги, одежда кое-где сильно потёрта, местами разорвана. Велосипеды оказались стары и в нескольких местах покрылись ржавчиной, сиденья и ручки на руле были порваны.
От мыслей меня отвлекло мамино щёлканье семечек.
– ... а куда вы ехали, на ночь глядя? – сердито и с материнским переживанием спросила она.
– В город, – мальчик отвлёкся от разбитого экрана телефона.
– Что же вы так поздно? Родители не поругают?
– Нет, они нас оправили в аптеку.
– Зачем? Кто-то дома болеет?
– Мама. Она очень тяжело болеет, онкология.
Повисла долгая пауза, даже щёлканье прекратилось, это никто из нас не был готов услышать.
– Осложнения? – неуверенно спросила мама.
– Ага, – мальчик посмотрел в сторону.
– И поэтому вы сейчас поехали за лекарствами?
– Да. Ведь человек не выбирает, когда ему болеть, – он сказал это простым голосом, не стараясь усилить никакую из частей фразы, но такие слова что-то задели во мне.
- У нас в поселке нет аптеки, приходится ехать 10 километров в ближайший город, а папа на работе, поздно приходит.
– Понятно, – мама вся раскраснелась и с огорчением взглянула на нас, – так папа еще работает?
– Да, и мы тоже сразу с работы поехали.
Она заинтересовалась:
– А что вы делаете?
– Когда как... Недавно кололи дрова, копали огороды и заработали на старые велосипеды, – он перевёл на них взгляд, - да и лекарства дорогие.
Наша мама уже больше не могла сдерживать эмоции, покатились слезы:
– А в школу Вы ходите? – наверное, для каждой мамы это важно.
– Конечно.
– Во время карантина занятия тоже были?
– Да, по видеосвязи.
Она удивилась:
– У вас в посёлке ловит интернет?
– Да, нормально ловит.
Вопросы на этом иссякли, и мы стояли в тишине. Милена подошла ко мне, и мы, вместе присев на корточки, стали изучать маленькие придорожные цветочки. Вскоре на дороге показалась знакомая машина. Она остановилась, выпуская папу и взрослого парня, который нёс в руках пакет с таблетками.
– Ну что? Было открыто? – тут же спросила мама.
– Да, успели, все купили.
Оба мальчика поблагодарили нас за помощь и направились вниз по трассе. Мы смотрели им вслед. И никто ещё не успел сесть в машину, как мама молнией кинулась к багажнику, будто спохватившись, достала несколько пакетов конфет и печенья, которые были куплены на дорогу, догнала ребят и впихнула им в руки. Они не отказались и радостно поблагодарили её. Мама отошла в сторону с повлажневшими глазами. На одном из велосипедов еще можно было ехать, обратная дорога была с горы, младший из братьев взял пакет с лекарствами, сел на велосипед и закрутил педали изо всех сил. Старший пошел пешком по обочине, катя велосипед рядом.
Через пару минут наша машина и мальчики разъехались в разные стороны.
Следующие полчаса мы ехали молча, каждый в своих мыслях.
«После этой случайной встречи я многое в своей жизни переосмыслила. Детьми и мы всегда хотим большего, требуем от родителей покупку новой одежды и всевозможных гаджетов, не осознавая, что родители не могут позволить такого, или зачастую плохо обращаемся с тем, что имеем и просто не ценим свои вещи. А ведь многим и мечтать о таком не приходится! Это суровая реальность! Почему вокруг столько несправедливости?... А ещё я вот о чём подумала: два этих мальчика: они – братья. У них есть отец и мать. Выходит, семья полная. Но в ней большое горе, мама тяжело болеет и, наверное, уже не поправится.. где же их счастье? И почему им не от кого ждать помощи? Разве они это заслужили? Дети в столь юном возрасте уже работают наравне со взрослыми.
Хочется верить, что люди в их посёлке чем-то могут помочь ребятам, накормить, отдать старую одежду! У кого-то с детства есть все, а кто-то еле-еле находит средства на пропитание. Многое, конечно, в жизни зависит от нас самих, но бывают и такие обстоятельства, когда своих сил и умений не хватает.
В моей семье «Все дома», хочется, чтобы во всех семьях было также".
«В мои 15 еще рано делать выводы о смысле жизни,
но сравнить отношения в разных семьях и отличить
хорошее от плохого я уже могу».
"Меня зовут Марина, я живу в обычной семье, папа, мама и младшая сестричка Милена. Разница с ней всего четыре года, но иногда кажется, что между нами целая пропасть и большие отличия в оценке ценностей, ей всегда, что-то нужно, но это только мое мнение. Как и во всех семьях бывают проблемы и трудности, ведь без этого никуда…
2020 год был одновременно очень сложным и в некоторых случаях требующим максимальной самоотдачи и собранности. Я видела, как тяжело маме с папой; то и дело возникали трудности на работе- то удаленка, то необоснованный отпуск, болезни родственников... череда событий сменялась очень стремительно.
Был уже конец июня, и однажды за обедом папа вдруг сказал:
– Наверное, море уже прогрелось? – и отвлёкся на новости по телевизору. Мы с сестрой медленно перевели взгляды друг на друга, покорчили рожи, поморгали глазами, безмолвно общаясь, и я подумала:
«Эта фраза может сыграть с тобой злую шутку и заставить долго порулить».
Так и случилось...
Через несколько часов сумки с вещами, надувными кругами, матрасами, а в случае с мамой с тремя разными купальниками, уже были собраны и уложены в багажник. Упрашивать маму даже не пришлось, а уж когда она сама загорается какой-то идеей, то идёт к ней как бульдозер. Последние действия и контроль всегда за ней, она проверила все бытовые приборы, замкнула дом и приземлилась на переднее сиденье.
Приключение начинается!
От нашего дома до моря ехать примерно три часа. В машине играла громкая музыка, мама в дороге стала ди-джеем, солнце сквозь автомобильные стёкла слепило глаза, а в воздухе уже ощущался морской воздух. Здорово! Мы были уже почти на полпути к городу Туапсе.
За эту дорогу мне несколько раз становилось плохо. Из-за неразвитого вестибулярного аппарата меня то и дело укачивало, тут уж ничего не поделаешь. Папе приходилось совершать маленькие остановки, чтобы я походила и подышала свежим воздухом. И во время одной из таких остановок нашей семье повстречались два мальчика.
На часах была половина восьмого вечера, машина подъезжала к посёлку Станционному, как на дороге показались ребята с двумя велосипедами. Со стороны это выглядели странно, но издалека ещё нельзя было разобрать, почему.
– Остановите машину, я сойду! – я устало свесила голову, выскочила и вдохнула полной грудью, стараясь отогнать неприятные ощущения, когда автомобиль съехал с трассы на обочину, ближе к лесу. Между тем, моя мама, неспешно выплыла из-за двери, щёлкая семечки, и прищурилась:
– Это там дети на велосипедах?
Зычный голос моей младшей сестры подтвердил:
– Определённо!
Мама начала переживать:
– Кто ж их выпустил так поздно, уже скоро начнет смеркаться! Уже почти восемь часов, ну что это! – она запричитала и вдруг заметила еще одну странность, – Они идут? Ну-ка, Милена, посмотри почему они катят велосипеды, у них, наверное, что-то сломалось?
– Да, похоже, что цепь слетела?..
Две фигурки медленно продвигались по обочине дороги, с силой толкая велосипед. Мама с Милкой зашептались.
– Папа! Подойди к ним, там что-то случилось.
Папа, сидевший в машине, оторвался от электронной книги, открыл дверь и направился к мальчикам. Они о чём-то переговорили и перешли на другую сторону дороги. Папа сел за руль авто, а старшего из парней посадил на переднее сиденье. Мама воскликнула:
– Вы куда?
– В аптеку, – он улыбнулся и нажал на газ. Белая иномарка скрылась на горизонте. Мы не растерялись, найдя компанию в лице второго мальчика. На вид ему было лет четырнадцать или около того, мой ровесник. Он нажимал что-то в телефоне, поддерживая два велосипеда. Папа до этого осмотрел тот из них, который был поломан, но, во-первых, с собой не было инструментов, а во-вторых, деталь была поломана, так что ничего починить не удалось.
Мама начала разговор, и в этот момент я обратила внимание на внешний вид мальчика. Его лицо было смуглым и пыльным от дороги, одежда кое-где сильно потёрта, местами разорвана. Велосипеды оказались стары и в нескольких местах покрылись ржавчиной, сиденья и ручки на руле были порваны.
От мыслей меня отвлекло мамино щёлканье семечек.
– ... а куда вы ехали, на ночь глядя? – сердито и с материнским переживанием спросила она.
– В город, – мальчик отвлёкся от разбитого экрана телефона.
– Что же вы так поздно? Родители не поругают?
– Нет, они нас оправили в аптеку.
– Зачем? Кто-то дома болеет?
– Мама. Она очень тяжело болеет, онкология.
Повисла долгая пауза, даже щёлканье прекратилось, это никто из нас не был готов услышать.
– Осложнения? – неуверенно спросила мама.
– Ага, – мальчик посмотрел в сторону.
– И поэтому вы сейчас поехали за лекарствами?
– Да. Ведь человек не выбирает, когда ему болеть, – он сказал это простым голосом, не стараясь усилить никакую из частей фразы, но такие слова что-то задели во мне.
- У нас в поселке нет аптеки, приходится ехать 10 километров в ближайший город, а папа на работе, поздно приходит.
– Понятно, – мама вся раскраснелась и с огорчением взглянула на нас, – так папа еще работает?
– Да, и мы тоже сразу с работы поехали.
Она заинтересовалась:
– А что вы делаете?
– Когда как... Недавно кололи дрова, копали огороды и заработали на старые велосипеды, – он перевёл на них взгляд, - да и лекарства дорогие.
Наша мама уже больше не могла сдерживать эмоции, покатились слезы:
– А в школу Вы ходите? – наверное, для каждой мамы это важно.
– Конечно.
– Во время карантина занятия тоже были?
– Да, по видеосвязи.
Она удивилась:
– У вас в посёлке ловит интернет?
– Да, нормально ловит.
Вопросы на этом иссякли, и мы стояли в тишине. Милена подошла ко мне, и мы, вместе присев на корточки, стали изучать маленькие придорожные цветочки. Вскоре на дороге показалась знакомая машина. Она остановилась, выпуская папу и взрослого парня, который нёс в руках пакет с таблетками.
– Ну что? Было открыто? – тут же спросила мама.
– Да, успели, все купили.
Оба мальчика поблагодарили нас за помощь и направились вниз по трассе. Мы смотрели им вслед. И никто ещё не успел сесть в машину, как мама молнией кинулась к багажнику, будто спохватившись, достала несколько пакетов конфет и печенья, которые были куплены на дорогу, догнала ребят и впихнула им в руки. Они не отказались и радостно поблагодарили её. Мама отошла в сторону с повлажневшими глазами. На одном из велосипедов еще можно было ехать, обратная дорога была с горы, младший из братьев взял пакет с лекарствами, сел на велосипед и закрутил педали изо всех сил. Старший пошел пешком по обочине, катя велосипед рядом.
Через пару минут наша машина и мальчики разъехались в разные стороны.
Следующие полчаса мы ехали молча, каждый в своих мыслях.
«После этой случайной встречи я многое в своей жизни переосмыслила. Детьми и мы всегда хотим большего, требуем от родителей покупку новой одежды и всевозможных гаджетов, не осознавая, что родители не могут позволить такого, или зачастую плохо обращаемся с тем, что имеем и просто не ценим свои вещи. А ведь многим и мечтать о таком не приходится! Это суровая реальность! Почему вокруг столько несправедливости?... А ещё я вот о чём подумала: два этих мальчика: они – братья. У них есть отец и мать. Выходит, семья полная. Но в ней большое горе, мама тяжело болеет и, наверное, уже не поправится.. где же их счастье? И почему им не от кого ждать помощи? Разве они это заслужили? Дети в столь юном возрасте уже работают наравне со взрослыми.
Хочется верить, что люди в их посёлке чем-то могут помочь ребятам, накормить, отдать старую одежду! У кого-то с детства есть все, а кто-то еле-еле находит средства на пропитание. Многое, конечно, в жизни зависит от нас самих, но бывают и такие обстоятельства, когда своих сил и умений не хватает.
В моей семье «Все дома», хочется, чтобы во всех семьях было также".
Скиба Заур. Гений
(фантастический рассказ).
_ Да что это такое!, Другие дети хоть футбол гоняют , а наш как закроется у себя так и не вытянешь даже за уши-, сердито кричала мать. – Что тебя не устраивает? Учусь, не курю, не дерусь. Вон родителей Вити уже два раза за неделю в школу вызывали.-, огрызнулся Саша.. Он от греха подальше спрятал разобранный свой Айфон, чтоб мать не увидела и не подняла крик.. Саша сильно увлекался техникой, много статей изучил по их созданию. В школе его называли физиком-ботаником. Однако все поломанные телефоны несли ему. Он уже знал все марки , все их системы. Саша в душе думал , что может собрать даже сам их.
Однако кроме пристрастия к электронной технике в 11 классе у него появилось еще одно увлечение- красавица Алина. Белокурая блондинка с голубыми глазами все время витала в его мыслях. Саша боролся с этим пристрастием , тем более , что она совсем не отвечала его ранним представлениям об идеале своей мечты. Капризная зазнайка вертела всеми мальчиками как хотела, и даже такой ботан как Саша , не миновал этой участи. Утром он зашел в класс, где заливалась слезами ее «звезда». На его немой вопрос одноклассники молча развели руками : «Мол потерял телефон». А там вся жизнь Алинки, все ее селфи, фото- выставки ее модельных проб в мелких модельных агентствах, короче говоря- Алинкина душа там.
Быстро схватив портфель, Саша кинулся домой. У него еще до этой пропажи витала мысль собрать айфон –ищейку или айфон-самонаходку. То есть телефон , который мог определить местоположение другого телефона по ее номеру телефона или коду на экране блокировки. После ночной смены дома спал отец. Саша достал все свои чертежи, записи, все над чем он работал много месяцев. А ведь у него практически было готово все. Беда в одном: он должен был поставить в свой айфон еще одну карту памяти , но с более усовершенствованной модели. У Саши был айфон 10 модели , у отца-11-й. Только до сих пор он никак не решался сказать об этом отцу, впрочем прекрасно понимал о бессмысленности такой просьбы. Разве отец позволит разобрать свой новый телефон, который ему на день рождения подарила старшая дочь. Саша недолго метался по комнате. Воспоминания о рыданиях красавицы Алины толкнули ее на решительный шаг. Саша взял телефон отца, вынул оттуда карту памяти и положил на место.
Закипела работа, молодой гений собрал все по заранее продуманной схеме, часа три он возился с установлением программы находки, перезагружал данные и в конце концов программа выдала долгожданную запись :загрузите данные пропавшего айфона или код блокировки экрана. Недавно Саша подсмотрел как Алина набрала пять пятерок и вошла в свой телефон. Он задал эти данные. Телефон начал поиски. Минут через пятнадцать , к великой радости Саши, программа выдала схему школьного двора возле скамеечек, где девочки под тенью деревьев шушукались часто. Он схватил свое изобретение и помчался в школу. Как раз закончились уроки ,и одноклассники выходили в школьный двор. Алина шла расстроенная. Саша позвал ее. «Чего тебе? У меня нет настроения разговаривать !»- отмахнулась она. Саша в двух словах объяснил ей про свое изобретение. «Да ну!. Не может быть»- удивилась Алинка. Они вместе пошли по направлению, которая была указана на экране. Саша слышал стук собственного сердца, если он допустил ошибку, его сейчас засмеют, а к Алине и не подходи. Тем более все ребята ринулись за ними. Возле двух плотно стоящих скамеечек айфон Саши начал подавать сигналы. Алинка нагнулась и между двумя дощечками вытянула свой телефон. Ребята ахнули от удивления. Сашу подняли на руки ,восторженно подкинули вверх. Но главный приз- это радость Алинки и ее восхищенный взгляд. Он впервые проводил ее домой, шел и думал, что ведь правда-ради любимой человечество всегда творило чудеса. И Саша напрочь забыл о том, что будет, когда отец обнаружит это происшествие.
Ближе к вечеру молодой гений вернулся домой в прекрасном настроении. Они с Алиной несколько раз проверили работу системы поиска, изобретенного Сашей. Спрятав телефон в разных местах , находили его по поисковику. «Сашка, ты гений ! –твердила восхищенно Алина. Саша рассказал ей об очередной задумке вживить в айфон еще один чип , отвечающий за самонохождение аппарата. То есть при покупке в телефон ввести данные своей электронной почты или другого номера телефона, при пропаже телефона он должен даже в выключенном состоянии передавать свое местоположение на вбитую в память почту или телефон. Саша , опираясь на законы физики объяснял ей , как все это будет работать. В глазах Алины он выглядел на несколько голов выше остальных. То есть мир казался ярким и интересным, Саша был счастлив. Потому , вернувшись домой под вечер, не сразу осознал эффект прошедшего по его спине отцовского ремня.
-Ты что паршивец с моим телефоном сделал? Куда карту памяти дел? Я как дурак стою перед мастером и доказываю, что телефон прекрасно работал час назад,- кричал отец.
Саша был взамешательстве. Если отец заставит отдать карту памяти, его изобретение придется заново создавать, а в таком состоянии вряд ли он его поймет.
Саша вырвался из рук отца и выбежал из комнаты. Ошарашенные поведением родители винили друг друга в том, что они допустили чрезмерную увлеченность сына телефонами. Они уже с ужасом представляли , как их вызывают в полицейский участок , где сидит Саша с ворованным телефоном… и всякую такую дрянь.
Саша постучался в дверь учителя физики Владимира Андреевича. Он открыл дверь и удивленно посмотрел на ученика, пришедшего к нему в 9 вечера. Саша зашел в квартиру и подробно рассказал учителю о своем изобретении , жаль только схемы, чертежи остались дома. Учитель физики слушал его с неподельным интересом, он и так видел незаурядные способности своего ученика, но сейчас был поражен его изобретением. Саша продемонстрировал учителю свое изобретение. Владимир Андреевич взял телефон и набрал номер своего знакомого в столице, тот занимался научными разработками в области компьютерных технологий. После разговора с ним учитель физики повел Сашу домой. Родители были в шоке , увидев учителя и сына. Они решили, что их самые плохие предчувствия начались оправдываться. Владимир Андреевич попросился войти и поговорить. Рассказ учителя об их сыне вызвал у родителей изумление и чувство вины. «Прости , сынок, мы круглосуточно заняты на работе и кроме хлеба насущного уже ничего не видим. Как же мы могли не заметить твои способности, да еще усомниться в тебе»,- прошептал отец. «Да ладно вам, я же понимаю, что на зарплату простых рабочих вы умудрились сестре два высших образования дать , да и я вон с крутым айфоном хожу. Где же вам успеть еще моими делами интересоваться.»-ответил Саша.
Через неделю Саша вместе с Владимиром Андреевичом полетел в Москву. Он участвовал в научной конференции «Молодые дарования.» Знаменитые ученые с непридельным интересом слушали его выступление. Руководитель общества ученых , курирующий молодые дарования пожал учителю физики руку и сказал :Спасибо, что вы не упустили это молодое дарование и развили его талант». Именно в школьном возрасте важно , чтоб их поддержали.
А в интервью после конференции Саше задали вопрос : «Многие гении в своих изобретениях считают толчком случай: на кого-то упало яблоко, кто –то видел сон. А у тебя случай и изобретение связаны?»
- Саша ответил: Конечно! Пропал телефон у девушки.
Журналист заулыбался и сказал : «Законы жизни не меняются…»
(фантастический рассказ).
_ Да что это такое!, Другие дети хоть футбол гоняют , а наш как закроется у себя так и не вытянешь даже за уши-, сердито кричала мать. – Что тебя не устраивает? Учусь, не курю, не дерусь. Вон родителей Вити уже два раза за неделю в школу вызывали.-, огрызнулся Саша.. Он от греха подальше спрятал разобранный свой Айфон, чтоб мать не увидела и не подняла крик.. Саша сильно увлекался техникой, много статей изучил по их созданию. В школе его называли физиком-ботаником. Однако все поломанные телефоны несли ему. Он уже знал все марки , все их системы. Саша в душе думал , что может собрать даже сам их.
Однако кроме пристрастия к электронной технике в 11 классе у него появилось еще одно увлечение- красавица Алина. Белокурая блондинка с голубыми глазами все время витала в его мыслях. Саша боролся с этим пристрастием , тем более , что она совсем не отвечала его ранним представлениям об идеале своей мечты. Капризная зазнайка вертела всеми мальчиками как хотела, и даже такой ботан как Саша , не миновал этой участи. Утром он зашел в класс, где заливалась слезами ее «звезда». На его немой вопрос одноклассники молча развели руками : «Мол потерял телефон». А там вся жизнь Алинки, все ее селфи, фото- выставки ее модельных проб в мелких модельных агентствах, короче говоря- Алинкина душа там.
Быстро схватив портфель, Саша кинулся домой. У него еще до этой пропажи витала мысль собрать айфон –ищейку или айфон-самонаходку. То есть телефон , который мог определить местоположение другого телефона по ее номеру телефона или коду на экране блокировки. После ночной смены дома спал отец. Саша достал все свои чертежи, записи, все над чем он работал много месяцев. А ведь у него практически было готово все. Беда в одном: он должен был поставить в свой айфон еще одну карту памяти , но с более усовершенствованной модели. У Саши был айфон 10 модели , у отца-11-й. Только до сих пор он никак не решался сказать об этом отцу, впрочем прекрасно понимал о бессмысленности такой просьбы. Разве отец позволит разобрать свой новый телефон, который ему на день рождения подарила старшая дочь. Саша недолго метался по комнате. Воспоминания о рыданиях красавицы Алины толкнули ее на решительный шаг. Саша взял телефон отца, вынул оттуда карту памяти и положил на место.
Закипела работа, молодой гений собрал все по заранее продуманной схеме, часа три он возился с установлением программы находки, перезагружал данные и в конце концов программа выдала долгожданную запись :загрузите данные пропавшего айфона или код блокировки экрана. Недавно Саша подсмотрел как Алина набрала пять пятерок и вошла в свой телефон. Он задал эти данные. Телефон начал поиски. Минут через пятнадцать , к великой радости Саши, программа выдала схему школьного двора возле скамеечек, где девочки под тенью деревьев шушукались часто. Он схватил свое изобретение и помчался в школу. Как раз закончились уроки ,и одноклассники выходили в школьный двор. Алина шла расстроенная. Саша позвал ее. «Чего тебе? У меня нет настроения разговаривать !»- отмахнулась она. Саша в двух словах объяснил ей про свое изобретение. «Да ну!. Не может быть»- удивилась Алинка. Они вместе пошли по направлению, которая была указана на экране. Саша слышал стук собственного сердца, если он допустил ошибку, его сейчас засмеют, а к Алине и не подходи. Тем более все ребята ринулись за ними. Возле двух плотно стоящих скамеечек айфон Саши начал подавать сигналы. Алинка нагнулась и между двумя дощечками вытянула свой телефон. Ребята ахнули от удивления. Сашу подняли на руки ,восторженно подкинули вверх. Но главный приз- это радость Алинки и ее восхищенный взгляд. Он впервые проводил ее домой, шел и думал, что ведь правда-ради любимой человечество всегда творило чудеса. И Саша напрочь забыл о том, что будет, когда отец обнаружит это происшествие.
Ближе к вечеру молодой гений вернулся домой в прекрасном настроении. Они с Алиной несколько раз проверили работу системы поиска, изобретенного Сашей. Спрятав телефон в разных местах , находили его по поисковику. «Сашка, ты гений ! –твердила восхищенно Алина. Саша рассказал ей об очередной задумке вживить в айфон еще один чип , отвечающий за самонохождение аппарата. То есть при покупке в телефон ввести данные своей электронной почты или другого номера телефона, при пропаже телефона он должен даже в выключенном состоянии передавать свое местоположение на вбитую в память почту или телефон. Саша , опираясь на законы физики объяснял ей , как все это будет работать. В глазах Алины он выглядел на несколько голов выше остальных. То есть мир казался ярким и интересным, Саша был счастлив. Потому , вернувшись домой под вечер, не сразу осознал эффект прошедшего по его спине отцовского ремня.
-Ты что паршивец с моим телефоном сделал? Куда карту памяти дел? Я как дурак стою перед мастером и доказываю, что телефон прекрасно работал час назад,- кричал отец.
Саша был взамешательстве. Если отец заставит отдать карту памяти, его изобретение придется заново создавать, а в таком состоянии вряд ли он его поймет.
Саша вырвался из рук отца и выбежал из комнаты. Ошарашенные поведением родители винили друг друга в том, что они допустили чрезмерную увлеченность сына телефонами. Они уже с ужасом представляли , как их вызывают в полицейский участок , где сидит Саша с ворованным телефоном… и всякую такую дрянь.
Саша постучался в дверь учителя физики Владимира Андреевича. Он открыл дверь и удивленно посмотрел на ученика, пришедшего к нему в 9 вечера. Саша зашел в квартиру и подробно рассказал учителю о своем изобретении , жаль только схемы, чертежи остались дома. Учитель физики слушал его с неподельным интересом, он и так видел незаурядные способности своего ученика, но сейчас был поражен его изобретением. Саша продемонстрировал учителю свое изобретение. Владимир Андреевич взял телефон и набрал номер своего знакомого в столице, тот занимался научными разработками в области компьютерных технологий. После разговора с ним учитель физики повел Сашу домой. Родители были в шоке , увидев учителя и сына. Они решили, что их самые плохие предчувствия начались оправдываться. Владимир Андреевич попросился войти и поговорить. Рассказ учителя об их сыне вызвал у родителей изумление и чувство вины. «Прости , сынок, мы круглосуточно заняты на работе и кроме хлеба насущного уже ничего не видим. Как же мы могли не заметить твои способности, да еще усомниться в тебе»,- прошептал отец. «Да ладно вам, я же понимаю, что на зарплату простых рабочих вы умудрились сестре два высших образования дать , да и я вон с крутым айфоном хожу. Где же вам успеть еще моими делами интересоваться.»-ответил Саша.
Через неделю Саша вместе с Владимиром Андреевичом полетел в Москву. Он участвовал в научной конференции «Молодые дарования.» Знаменитые ученые с непридельным интересом слушали его выступление. Руководитель общества ученых , курирующий молодые дарования пожал учителю физики руку и сказал :Спасибо, что вы не упустили это молодое дарование и развили его талант». Именно в школьном возрасте важно , чтоб их поддержали.
А в интервью после конференции Саше задали вопрос : «Многие гении в своих изобретениях считают толчком случай: на кого-то упало яблоко, кто –то видел сон. А у тебя случай и изобретение связаны?»
- Саша ответил: Конечно! Пропал телефон у девушки.
Журналист заулыбался и сказал : «Законы жизни не меняются…»
Колосова Елизавета. Тетя Ксюша
Саша степенным шагом возвращался с прогулки домой, щурясь от бьющего в глаза холодного ветра, но, тем не менее, не желая особо торопиться. Прижимая в поисках тепла руки ближе к телу, мальчик все вспоминал о вчерашних спешных сборах родителей в командировку. Они уже не впервые оставляли его, тринадцатилетнего мальчика, с наказом хорошо позаботиться о своей младшей шестилетней сестре в их отсутствие, но на этот раз Саша даже одного хорошего пожелания для себя не услышал…
Так повелось, что после рождения долгожданной в семье девочки, самого мальчика отодвинули на задний план. Родители, конечно, все еще не забывали про важные для него дни, но даже его дни рождения стали проходить как-то уныло, не принося ярких воспоминаний или хотя бы интересных подарков. И, честно признаться, Саша уже почти привык к пренебрежению со стороны, казалось бы, родных людей, но все еще находил это достаточно разочаровывающим, чтобы специально оттягивать возвращение домой и не видеть такую раздражающую Катю. Мальчик шел медленно, пиная всякие камушки под ногами, заглядываясь на летящие по ветру ярко-рыжие листья.
Входя наконец-то в подъезд дома и больше не встречая докучающего на улицах ветра, Саша прекратил появившуюся некоторое время назад дрожь, однако, все еще не спеша, предпочел лифту лестницу. Девятый этаж встретил его на удивление быстро, но ключ, весь исцарапанный от неаккуратного обращения, без лишних колебаний был вставлен в дверной замок. Один поворот ключа встретил мальчика осознанием - дверь на самом деле не закрыта, и он разочарованно покачал головой на свою забывчивость. Это было не впервые.
Саша быстро шагнул за порог, закрыл за собой дверь и, удостоверившись, что на этот раз все верно сделано, позвал: «Катя!». Маленькая белокурая девочка с зелеными глазами была полной противоположностью темноволосого сероглазого мальчика, который не слишком ее любил, но на что она никогда не отвечала взаимностью и всегда встречала по возвращении. Это же произошло и на этот раз, а потому Саша только фыркнул, когда после односторонних объятий она потянула его на кухню. Он честно не понимал, зачем Катя постоянно цеплялась к нему. Мало того, что родители любили ее больше, так она еще и мельтешит постоянно перед глазами!.. Хотя Саша, конечно, все же старался не сердиться на девочку. «Она не виновата, виноваты родители!», - сказал ему как-то раз его взрослый друг, встреченный на одной из прогулок, и мальчик был склонен согласиться с этим. Но любить Катю Саша все равно больше не стал. Ну а что? Не любит он, зато у нее есть для этого и мама, и папа!..
Мысли мальчика резко оборвались, когда он увидел на кухне незнакомую ему женщину средних лет. Напрягшись, он спросил у крутящейся около плиты незваной гостьи:
- Кто вы?
Незнакомка резко обернулась, глядя на него с удивлением и замешательством. Позднее в ее глазах появилось любопытство и, как показалось Саше, некоторая надежда, когда она ответила:
- Я ваша тетя со стороны отца. А ты Саша, верно? Катя мне рассказывала о теб…
- И что вы здесь делаете, тетя? – Мальчик резко перебил говорящую
- Как это что, дорогой? – Ласково сказала она Саше, откладывая поварешку и выключая плиту. - Ваши родители попросили присмотреть за вами в их отсутствие!
Мальчик горячо возразил:
- Но они ничего мне не говорили! – Саша повернулся к молчащей позади него девочке и резко спросил. – Катя, родители звонили тебе?
- Д-да! – Она чуть заикнулась, словно в испуге. – Мама недавно з-звонила.
Саша несколько расслабился, но вскоре осознал потребность извиниться и замер. От нахлынувшего волнения в груди стало несколько тревожно. Мальчик редко просил прощения, даже неправый настаивая на своем, но сейчас… Кто знает, что скажет эта так называемая тетя родителям, если Саша не извинится? Поэтому, спустя пару секунд, он глубоко вздохнул и неловко произнес:
- Простите… что нагрубил. Просто обычно родители оставляли нас одних… вот я и… Вот я и нагрубил. – Саша случайно повторился, от чего ему стало окончательно неловко, и он опустил глаза в пол.
Но тут, неожиданно, его аккуратно взяли за руку, из-за чего он резко поднял глаза на пригнувшуюся тетю, которая второй рукой так же потянулась к его сестре. Подтянув их к себе поближе, она присела перед ними и внезапно улыбнулась.
- Давайте начнем заново! – Весело сказала тетя и продолжила. – Здравствуйте, я ваша тетя! А вы?
Саша впал в ступор, когда Катя наконец оживилась.
- Привет, тетя! А мы твои племянники, Катя и Саша! – Девочка отзеркалила улыбку женщины и ткнула локтем своего брата. – Саша, ну!
Мальчик вздрогнул и наконец сказал:
- Здравствуйте, тетя… А как вас зовут?
- Ксюша, дорогой! Зови меня тетя Ксюша… - Она улыбнулась еще шире.
Саша смутился и выдернул руку из чужой хватки. Такие улыбки для него - редкость…
Последующие несколько дней были одними из самых потрясающих в жизни Саши. Родители старались брать совместные командировки во время каникул мальчика, так что все дни их отъезда он обычно гулял, иногда беря с собой Катю, но с тетей Ксюшей все было иначе. Впервые за долгое время Саша почувствовал себя любимым, когда эта невозможно яркая женщина говорила с ним, спрашивала о школе, гуляла и в целом не обделяла его вниманием; относилась к нему так же, как родители к его младшей сестре – с заботой и некоторой любовью.
Саша буквально оттаял за неделю жизни с тетей. Он даже начал относиться к Кате куда лучше, чем за последние несколько лет. Сказывались как появившееся хорошее настроение, так и желание мальчика не опозорить себя небрежным поведением. И Катя, словно понимая это, с еще большей силой начала цепляться к Саше - впервые за долгое время они вместе даже поиграли в ее любимые куклы. Мальчик словно вернулся в то его детство, когда все вокруг для него было радостью.
И, хотя все было хорошо, у Саши все же появился один смущающий его вопрос.
- Тетя Ксюша-а-а! – Сидя на кухне, он решился спросить. – Тетя Ксюша, а почему папа раньше вас не приглашал?
- Ох, дорогой… - Вздохнула она, продолжая нарезать морковь. – Понимаешь, в последнее время у нас с ним были не лучшие отношения… Поссорились мы, из-за чего общались редко. Только недавно помирились!
- Правда? – Саша оживился. – То есть, вы еще приедете к нам?
- Ну конечно, дорогой! – Ответила тетя племяннику, который, охваченный радостью, не заметил ее подозрительно дрожащего голоса. – Конечно…
Однако чудесные дни Саши рано или поздно должны были закончиться – родители приезжали, и тетя засобиралась домой. Не желая ее отъезда, мальчик нехарактерно для себя заныл:
- Тетя Ксюша, ну почему вы не можете побыть с нами еще чуть-чуть? Хотя бы до приезда родителей?..
- Дела, дорогой. Очень важные. – Уточнила женщина и чуть потрепала его по голове. – Но не волнуйся, мы скоро увидимся.
- Обещаете? – Спросила тоже несколько грустная Катя.
- Обещаю. Но сначала - подойдите сюда!
Саша и Катя быстро подбежали, когда их на удивление крепко для женских рук обняли. Мальчик с непривычки напрягся, но быстро расслабился и почти заплакал от какой-то странной несправедливости – практически незнакомая ему тетя относится к нему куда лучше его же родителей.
- Пока, дорогие мои…
- Пока, тетя! – Хором ответили брат и сестра.
Дверь закрылась, а у Саши словно отняли частичку души. Он все-таки расплакался…
Но, буквально через час после ухода тети, приехали родители, и вскрылось нечто невероятное – никакой тети Ксюши у них нет!
Катя даже почти была наказана за вранье брату, но он впервые вступился за нее и сказал, что это его вина, ведь он ее напугал. Родители, к его одновременному счастью и сожалению, быстро приняли это, и Саша получил наказание вместо сестры. Мальчик оказался под домашним арестом до конца каникул, то есть на целых пять дней…
Но, тем не менее, Саша все никак не мог понять одной вещи. Если родители никого не отправляли к ним, то кем же была эта женщина, представившаяся их тетей? Мальчик не имел никаких сомнений, что она знает его отца – она часто говорила о нем довольно правдивые вещи. Что-то вроде того, что ему давно пора избавиться от привычки регулярно терять ключи от дома и начать пить меньше дешевого кофе, а также другие мелкие и не всем запоминающиеся мелочи.
И самое главное, что сбивало с толку Сашу – это намерения «тети». Насколько он понял, она не сделала ничего плохого и противозаконного, кроме проникновения обманом в чужой дом. Родители не обнаружили пропажи каких-либо вещей, а Саша и Катя были даже счастливы провести время с этой незнакомкой. Абсолютно бессмысленное проникновение на взгляд мальчика. И прояснить все могла только встреча с самой тетей…
Удивительно, но такой случай предоставился весьма быстро.
Прошла неделя, началась школа, и Саша уже возвращался домой с уроков. Пасмурные осенние дни сменило долгожданное солнце, так что на этот раз мальчик с удовольствием растягивал прогулку домой, когда позади него внезапно раздался знакомый голос:
- Привет, дорогой.
- Тетя Ксюша! – Обрадовался Саша, обернувшись, но тут же присмирел, оглядывая новый облик женщины. Черные длинные волосы сменились русым каре. – Здравствуйте…
- Что-то случилось?
- Вы не можете не знать, тетя. – С нажимом на последнее слово произнес мальчик.
Женщина вздохнула.
- Конечно, я знаю. Но у меня есть свои причины, дорогой.
- Странные у вас причины должны быть, чтобы пробраться в чужой дом, но ничего не сделать! – Удивился Саша.
- Почему же ничего? – Тетя Ксюша взглянула на него своими неизменившимися серыми глазами и продолжила. – На самом деле я узнала кое-что очень интересное.
- Да неужели… - И что такого интересного можно узнать, пробравшись в их квартиру?
- Не веришь? Неудивительно… А хочешь, расскажу?
Саша заинтересовался. Неужто, правда, расскажет?
- Правду скажу, честно! – Сказала тетя Ксюша, будто прочитав его мысли, и улыбнулась.
Наконец мальчик кивнул и приготовился к откровению, словно оно могло изменить его жизнь. Мало ли он знал…
Как и пару недель назад, женщина присела перед ним, только теперь взяв его за обе руки, и, глубоко вздохнув, серьезно произнесла без тени улыбки совершенно головокружительные слова:
- Привет, Саша! Я твоя мама.
Саша степенным шагом возвращался с прогулки домой, щурясь от бьющего в глаза холодного ветра, но, тем не менее, не желая особо торопиться. Прижимая в поисках тепла руки ближе к телу, мальчик все вспоминал о вчерашних спешных сборах родителей в командировку. Они уже не впервые оставляли его, тринадцатилетнего мальчика, с наказом хорошо позаботиться о своей младшей шестилетней сестре в их отсутствие, но на этот раз Саша даже одного хорошего пожелания для себя не услышал…
Так повелось, что после рождения долгожданной в семье девочки, самого мальчика отодвинули на задний план. Родители, конечно, все еще не забывали про важные для него дни, но даже его дни рождения стали проходить как-то уныло, не принося ярких воспоминаний или хотя бы интересных подарков. И, честно признаться, Саша уже почти привык к пренебрежению со стороны, казалось бы, родных людей, но все еще находил это достаточно разочаровывающим, чтобы специально оттягивать возвращение домой и не видеть такую раздражающую Катю. Мальчик шел медленно, пиная всякие камушки под ногами, заглядываясь на летящие по ветру ярко-рыжие листья.
Входя наконец-то в подъезд дома и больше не встречая докучающего на улицах ветра, Саша прекратил появившуюся некоторое время назад дрожь, однако, все еще не спеша, предпочел лифту лестницу. Девятый этаж встретил его на удивление быстро, но ключ, весь исцарапанный от неаккуратного обращения, без лишних колебаний был вставлен в дверной замок. Один поворот ключа встретил мальчика осознанием - дверь на самом деле не закрыта, и он разочарованно покачал головой на свою забывчивость. Это было не впервые.
Саша быстро шагнул за порог, закрыл за собой дверь и, удостоверившись, что на этот раз все верно сделано, позвал: «Катя!». Маленькая белокурая девочка с зелеными глазами была полной противоположностью темноволосого сероглазого мальчика, который не слишком ее любил, но на что она никогда не отвечала взаимностью и всегда встречала по возвращении. Это же произошло и на этот раз, а потому Саша только фыркнул, когда после односторонних объятий она потянула его на кухню. Он честно не понимал, зачем Катя постоянно цеплялась к нему. Мало того, что родители любили ее больше, так она еще и мельтешит постоянно перед глазами!.. Хотя Саша, конечно, все же старался не сердиться на девочку. «Она не виновата, виноваты родители!», - сказал ему как-то раз его взрослый друг, встреченный на одной из прогулок, и мальчик был склонен согласиться с этим. Но любить Катю Саша все равно больше не стал. Ну а что? Не любит он, зато у нее есть для этого и мама, и папа!..
Мысли мальчика резко оборвались, когда он увидел на кухне незнакомую ему женщину средних лет. Напрягшись, он спросил у крутящейся около плиты незваной гостьи:
- Кто вы?
Незнакомка резко обернулась, глядя на него с удивлением и замешательством. Позднее в ее глазах появилось любопытство и, как показалось Саше, некоторая надежда, когда она ответила:
- Я ваша тетя со стороны отца. А ты Саша, верно? Катя мне рассказывала о теб…
- И что вы здесь делаете, тетя? – Мальчик резко перебил говорящую
- Как это что, дорогой? – Ласково сказала она Саше, откладывая поварешку и выключая плиту. - Ваши родители попросили присмотреть за вами в их отсутствие!
Мальчик горячо возразил:
- Но они ничего мне не говорили! – Саша повернулся к молчащей позади него девочке и резко спросил. – Катя, родители звонили тебе?
- Д-да! – Она чуть заикнулась, словно в испуге. – Мама недавно з-звонила.
Саша несколько расслабился, но вскоре осознал потребность извиниться и замер. От нахлынувшего волнения в груди стало несколько тревожно. Мальчик редко просил прощения, даже неправый настаивая на своем, но сейчас… Кто знает, что скажет эта так называемая тетя родителям, если Саша не извинится? Поэтому, спустя пару секунд, он глубоко вздохнул и неловко произнес:
- Простите… что нагрубил. Просто обычно родители оставляли нас одних… вот я и… Вот я и нагрубил. – Саша случайно повторился, от чего ему стало окончательно неловко, и он опустил глаза в пол.
Но тут, неожиданно, его аккуратно взяли за руку, из-за чего он резко поднял глаза на пригнувшуюся тетю, которая второй рукой так же потянулась к его сестре. Подтянув их к себе поближе, она присела перед ними и внезапно улыбнулась.
- Давайте начнем заново! – Весело сказала тетя и продолжила. – Здравствуйте, я ваша тетя! А вы?
Саша впал в ступор, когда Катя наконец оживилась.
- Привет, тетя! А мы твои племянники, Катя и Саша! – Девочка отзеркалила улыбку женщины и ткнула локтем своего брата. – Саша, ну!
Мальчик вздрогнул и наконец сказал:
- Здравствуйте, тетя… А как вас зовут?
- Ксюша, дорогой! Зови меня тетя Ксюша… - Она улыбнулась еще шире.
Саша смутился и выдернул руку из чужой хватки. Такие улыбки для него - редкость…
Последующие несколько дней были одними из самых потрясающих в жизни Саши. Родители старались брать совместные командировки во время каникул мальчика, так что все дни их отъезда он обычно гулял, иногда беря с собой Катю, но с тетей Ксюшей все было иначе. Впервые за долгое время Саша почувствовал себя любимым, когда эта невозможно яркая женщина говорила с ним, спрашивала о школе, гуляла и в целом не обделяла его вниманием; относилась к нему так же, как родители к его младшей сестре – с заботой и некоторой любовью.
Саша буквально оттаял за неделю жизни с тетей. Он даже начал относиться к Кате куда лучше, чем за последние несколько лет. Сказывались как появившееся хорошее настроение, так и желание мальчика не опозорить себя небрежным поведением. И Катя, словно понимая это, с еще большей силой начала цепляться к Саше - впервые за долгое время они вместе даже поиграли в ее любимые куклы. Мальчик словно вернулся в то его детство, когда все вокруг для него было радостью.
И, хотя все было хорошо, у Саши все же появился один смущающий его вопрос.
- Тетя Ксюша-а-а! – Сидя на кухне, он решился спросить. – Тетя Ксюша, а почему папа раньше вас не приглашал?
- Ох, дорогой… - Вздохнула она, продолжая нарезать морковь. – Понимаешь, в последнее время у нас с ним были не лучшие отношения… Поссорились мы, из-за чего общались редко. Только недавно помирились!
- Правда? – Саша оживился. – То есть, вы еще приедете к нам?
- Ну конечно, дорогой! – Ответила тетя племяннику, который, охваченный радостью, не заметил ее подозрительно дрожащего голоса. – Конечно…
Однако чудесные дни Саши рано или поздно должны были закончиться – родители приезжали, и тетя засобиралась домой. Не желая ее отъезда, мальчик нехарактерно для себя заныл:
- Тетя Ксюша, ну почему вы не можете побыть с нами еще чуть-чуть? Хотя бы до приезда родителей?..
- Дела, дорогой. Очень важные. – Уточнила женщина и чуть потрепала его по голове. – Но не волнуйся, мы скоро увидимся.
- Обещаете? – Спросила тоже несколько грустная Катя.
- Обещаю. Но сначала - подойдите сюда!
Саша и Катя быстро подбежали, когда их на удивление крепко для женских рук обняли. Мальчик с непривычки напрягся, но быстро расслабился и почти заплакал от какой-то странной несправедливости – практически незнакомая ему тетя относится к нему куда лучше его же родителей.
- Пока, дорогие мои…
- Пока, тетя! – Хором ответили брат и сестра.
Дверь закрылась, а у Саши словно отняли частичку души. Он все-таки расплакался…
Но, буквально через час после ухода тети, приехали родители, и вскрылось нечто невероятное – никакой тети Ксюши у них нет!
Катя даже почти была наказана за вранье брату, но он впервые вступился за нее и сказал, что это его вина, ведь он ее напугал. Родители, к его одновременному счастью и сожалению, быстро приняли это, и Саша получил наказание вместо сестры. Мальчик оказался под домашним арестом до конца каникул, то есть на целых пять дней…
Но, тем не менее, Саша все никак не мог понять одной вещи. Если родители никого не отправляли к ним, то кем же была эта женщина, представившаяся их тетей? Мальчик не имел никаких сомнений, что она знает его отца – она часто говорила о нем довольно правдивые вещи. Что-то вроде того, что ему давно пора избавиться от привычки регулярно терять ключи от дома и начать пить меньше дешевого кофе, а также другие мелкие и не всем запоминающиеся мелочи.
И самое главное, что сбивало с толку Сашу – это намерения «тети». Насколько он понял, она не сделала ничего плохого и противозаконного, кроме проникновения обманом в чужой дом. Родители не обнаружили пропажи каких-либо вещей, а Саша и Катя были даже счастливы провести время с этой незнакомкой. Абсолютно бессмысленное проникновение на взгляд мальчика. И прояснить все могла только встреча с самой тетей…
Удивительно, но такой случай предоставился весьма быстро.
Прошла неделя, началась школа, и Саша уже возвращался домой с уроков. Пасмурные осенние дни сменило долгожданное солнце, так что на этот раз мальчик с удовольствием растягивал прогулку домой, когда позади него внезапно раздался знакомый голос:
- Привет, дорогой.
- Тетя Ксюша! – Обрадовался Саша, обернувшись, но тут же присмирел, оглядывая новый облик женщины. Черные длинные волосы сменились русым каре. – Здравствуйте…
- Что-то случилось?
- Вы не можете не знать, тетя. – С нажимом на последнее слово произнес мальчик.
Женщина вздохнула.
- Конечно, я знаю. Но у меня есть свои причины, дорогой.
- Странные у вас причины должны быть, чтобы пробраться в чужой дом, но ничего не сделать! – Удивился Саша.
- Почему же ничего? – Тетя Ксюша взглянула на него своими неизменившимися серыми глазами и продолжила. – На самом деле я узнала кое-что очень интересное.
- Да неужели… - И что такого интересного можно узнать, пробравшись в их квартиру?
- Не веришь? Неудивительно… А хочешь, расскажу?
Саша заинтересовался. Неужто, правда, расскажет?
- Правду скажу, честно! – Сказала тетя Ксюша, будто прочитав его мысли, и улыбнулась.
Наконец мальчик кивнул и приготовился к откровению, словно оно могло изменить его жизнь. Мало ли он знал…
Как и пару недель назад, женщина присела перед ним, только теперь взяв его за обе руки, и, глубоко вздохнув, серьезно произнесла без тени улыбки совершенно головокружительные слова:
- Привет, Саша! Я твоя мама.
Новопашин Алексей. Как меня зовут
- Здравствуйте, меня зовут: Маша, Машка, Марья Петровна, иногда Манюня, а некоторые кличут «просто Марией». Видите, как много у меня имен? А живу я в небольшом селе, затерянном в тайге на севере России.
Так вот, о чем это я?
Ах да! Чуть подробнее о тех, кто меня зовет.
Машкой меня завет – Петр Степаныч. От него удивительно пахнет свежим сеном, дымным теплом и свежестью. Это самый теплый человек, руки которого шершавые и мягкие одновременно. А еще он любит поговорить со мной, что называется «за жизнь». Именно от него я узнаю о всех новостях в нашем селе: о том, где пробегал волк, где кто-нибудь заболел, что нового произошло у соседей.
А самое главное, Петр Степаныч – отец Кольки! Но об этом позже, а сейчас…
Манюня... Как вы думаете, кто может придумать такое смешное имя? Конечно, человек с богатой фантазией и добрым сердцем. Этот человек – Анна Федоровна. Очень добрая и ласковая, она знает столько пословиц, песен. И говорит она как-то мягко, певуче, не всегда понимаешь, когда заканчивается одно слово и начинается другое.
Очень люблю, когда она берет меня с собой в лес по грибы-ягоды, Анна Петровна тогда так много рассказывает, хоть записывай. Жаль, что писать я не умею! А еще я чувствую себя в эти моменты такой любимой и полезной: Анна Федоровна говорит, что я приношу удачу и привожу к самым плодородным полянкам! А еще гладит меня по головке и угощает вкусняшкой!
«Просто Марией» зовет меня баба Валя. Говорит, что так звали героиню какого-то сериала, на которую я очень похожа. Ну не знаю - не знаю… не смотрела… Хотя, может, я, действительно, звезда? А почему бы и нет.
Еще баба Валя всегда приносит с собой что-нибудь вкусненькое, возможно, та актриса была полненькой? Но поесть я очень люблю, и всегда с радостью встречаю ее.
Маша… Фу! Даже не интересно рассказывать. Так меня называют в нашем селе все: Петька – неугомонный соседский мальчишка, Мариша – девушка, в которую когда-то был влюблен «мой Колька», крутой бизнесмен Михалыч и деревенский дурачок Ванька. Это такое обыкновенное имя, никакой романтики.
Марья Петровна… Так зовет меня, пожалуй, самый близкий для меня человек – Колька. Не поверите, но за него я готова отдать все на свете. Именно он - мой самый близкий друг и брат.
Мы с ним вместе росли, часто делили последнюю печеньку.
Мне рассказывали, что именно он нашел меня в старой коробке из-под обуви и принес домой. Он уговорил маму – Анну Федоровну и папу - Петра Степаныча оставить меня. Он выкармливал меня из бутылочки, гулял со мной.
Однажды соседские собаки напали на меня, но отважный Колька не испугался огромных псов и отогнал их. Вот какой он храбрый- «мой Колька»!
Я провожала его в школу и встречала у порога. Всю дорогу домой мы играли, бегали и болтали на никому не понятном языке. Это было здорово!
Однажды мы с Колькой ходили на зимнюю рыбалку, был уже апрель месяц, и лед стал тонким. Конечно, я пыталась предупредить Кольку, но он меня не слушал, вы ведь знаете этих мальчишек: они ужасно гордые и безрассудные!
Мой друг сделал лунку и вдруг лед под ногами затрещал, разъехался и мальчик оказался в воде. Как же все быстро произошло!
Не поверите, я не растерялась, ухватила палку, сумела подползти и вытянула Кольку!
Как же было страшно! Хотя нет, страшно в тот момент не было, страх пришел позже, когда я поняла, что могла ведь и не справиться.
После этого случая на макушке у меня появилась седая прядь… Но именно с этих пор Колька стал уважительно называть меня Марьей Петровной, тем самым закрепив наше родство (Колька – Николай Петрович, а я как бы его сестра).
Колька рассказал о случившемся всем – всем – всем, и все-все все приходили и гладили меня. Потом приехали репортеры и обо мне написали где-то и фотографию поместили с подписью: «Собака спасла мальчика». Это уже был перебор, ничего особенного я не сделала. Защищать друзей –это нормально, так и должно быть! Но меня никто не слушал, или не понимал?
Прошло несколько лет, и Колька уехал от нас. Меня он с собой не взял, хотя я очень просила. Сейчас Колька живет где-то далеко и лишь очень редко приезжает в родное село.
«У него там своя жизнь…,» - говорит Петр Степаныч, и вздыхает. Я вздыхаю тоже. Постоим мы, посмотрим друг на друга и снова вздохнем.
А недавно я узнала, что «мой Колька» приедет домой на целую неделю! Что со мной стало? Как умалишенная я стала носится по двору, думая, чем удивить гостя.
Нашла закопанную когда-то на огороде любимую Колькину машинку, но навряд ли взрослый Колька оценит столь ценный подарок? А если принести красный мяч? Или лучше принести большую палку? А может, кость? Нет, нет! Все не то, все не так!!! Ну помогите же мне!
Вдруг к воротам дома подъехала машина. Оттуда вышел … Колька! Я сразу бросилась к нему на шею!
Но как так? А подарок? Он обидится, уедет…
Нет только не это, я не переживу! Куда я побежала? Колька!!! «Мой Колька»!!!
Ой, он упал! Я не хотела, честно!
Он плачет?
Смеется!!! Боже, сколько счастья!!!
* * *
Николай Петрович - уже давно никто не называл его Колька - смотрел на вышедших его встречать родителей, бабушку, соседей, на носившуюся туда-сюда и, казалось, сошедшую с ума любимую собаку – Машку, Манюню, его любимую - Марию Петровну и улыбался. Какой-то невидимый груз будто бы свалился с его плеч и впервые за долгое время он почувствовал себя дома. И даже больше, мальчишкой!
В довершение всего Мария Петровна с такой силой запрыгнула ему на плечи, что от неожиданности он упал. Мария Петровна, будто извиняясь, завиляла пушистым коричневым хвостам.
Николай Петрович засмеялся, как смеются лишь в детстве. Он все смеялся и смеялся, и никак не мог остановиться.
Как все это отличалось от «взрослой» жизни в городе! Он уже отвык от искреннего проявления радости. Забыл, как это, когда тебя любят просто потому, что ты есть.
Как же здорово, когда все дома: мама, папа, бабушка, любимая собака! Как он мог это забыть? Дома даже дышится легче!!!
Колька, а вернее Николай Петрович, обнял родных, а потом взял удочку, Марию Петровну и пошел рыбачить. Сегодня на ужин у них будет свежая уха и много - много разговоров. Ведь накопилось так много новостей!
- Здравствуйте, меня зовут: Маша, Машка, Марья Петровна, иногда Манюня, а некоторые кличут «просто Марией». Видите, как много у меня имен? А живу я в небольшом селе, затерянном в тайге на севере России.
Так вот, о чем это я?
Ах да! Чуть подробнее о тех, кто меня зовет.
Машкой меня завет – Петр Степаныч. От него удивительно пахнет свежим сеном, дымным теплом и свежестью. Это самый теплый человек, руки которого шершавые и мягкие одновременно. А еще он любит поговорить со мной, что называется «за жизнь». Именно от него я узнаю о всех новостях в нашем селе: о том, где пробегал волк, где кто-нибудь заболел, что нового произошло у соседей.
А самое главное, Петр Степаныч – отец Кольки! Но об этом позже, а сейчас…
Манюня... Как вы думаете, кто может придумать такое смешное имя? Конечно, человек с богатой фантазией и добрым сердцем. Этот человек – Анна Федоровна. Очень добрая и ласковая, она знает столько пословиц, песен. И говорит она как-то мягко, певуче, не всегда понимаешь, когда заканчивается одно слово и начинается другое.
Очень люблю, когда она берет меня с собой в лес по грибы-ягоды, Анна Петровна тогда так много рассказывает, хоть записывай. Жаль, что писать я не умею! А еще я чувствую себя в эти моменты такой любимой и полезной: Анна Федоровна говорит, что я приношу удачу и привожу к самым плодородным полянкам! А еще гладит меня по головке и угощает вкусняшкой!
«Просто Марией» зовет меня баба Валя. Говорит, что так звали героиню какого-то сериала, на которую я очень похожа. Ну не знаю - не знаю… не смотрела… Хотя, может, я, действительно, звезда? А почему бы и нет.
Еще баба Валя всегда приносит с собой что-нибудь вкусненькое, возможно, та актриса была полненькой? Но поесть я очень люблю, и всегда с радостью встречаю ее.
Маша… Фу! Даже не интересно рассказывать. Так меня называют в нашем селе все: Петька – неугомонный соседский мальчишка, Мариша – девушка, в которую когда-то был влюблен «мой Колька», крутой бизнесмен Михалыч и деревенский дурачок Ванька. Это такое обыкновенное имя, никакой романтики.
Марья Петровна… Так зовет меня, пожалуй, самый близкий для меня человек – Колька. Не поверите, но за него я готова отдать все на свете. Именно он - мой самый близкий друг и брат.
Мы с ним вместе росли, часто делили последнюю печеньку.
Мне рассказывали, что именно он нашел меня в старой коробке из-под обуви и принес домой. Он уговорил маму – Анну Федоровну и папу - Петра Степаныча оставить меня. Он выкармливал меня из бутылочки, гулял со мной.
Однажды соседские собаки напали на меня, но отважный Колька не испугался огромных псов и отогнал их. Вот какой он храбрый- «мой Колька»!
Я провожала его в школу и встречала у порога. Всю дорогу домой мы играли, бегали и болтали на никому не понятном языке. Это было здорово!
Однажды мы с Колькой ходили на зимнюю рыбалку, был уже апрель месяц, и лед стал тонким. Конечно, я пыталась предупредить Кольку, но он меня не слушал, вы ведь знаете этих мальчишек: они ужасно гордые и безрассудные!
Мой друг сделал лунку и вдруг лед под ногами затрещал, разъехался и мальчик оказался в воде. Как же все быстро произошло!
Не поверите, я не растерялась, ухватила палку, сумела подползти и вытянула Кольку!
Как же было страшно! Хотя нет, страшно в тот момент не было, страх пришел позже, когда я поняла, что могла ведь и не справиться.
После этого случая на макушке у меня появилась седая прядь… Но именно с этих пор Колька стал уважительно называть меня Марьей Петровной, тем самым закрепив наше родство (Колька – Николай Петрович, а я как бы его сестра).
Колька рассказал о случившемся всем – всем – всем, и все-все все приходили и гладили меня. Потом приехали репортеры и обо мне написали где-то и фотографию поместили с подписью: «Собака спасла мальчика». Это уже был перебор, ничего особенного я не сделала. Защищать друзей –это нормально, так и должно быть! Но меня никто не слушал, или не понимал?
Прошло несколько лет, и Колька уехал от нас. Меня он с собой не взял, хотя я очень просила. Сейчас Колька живет где-то далеко и лишь очень редко приезжает в родное село.
«У него там своя жизнь…,» - говорит Петр Степаныч, и вздыхает. Я вздыхаю тоже. Постоим мы, посмотрим друг на друга и снова вздохнем.
А недавно я узнала, что «мой Колька» приедет домой на целую неделю! Что со мной стало? Как умалишенная я стала носится по двору, думая, чем удивить гостя.
Нашла закопанную когда-то на огороде любимую Колькину машинку, но навряд ли взрослый Колька оценит столь ценный подарок? А если принести красный мяч? Или лучше принести большую палку? А может, кость? Нет, нет! Все не то, все не так!!! Ну помогите же мне!
Вдруг к воротам дома подъехала машина. Оттуда вышел … Колька! Я сразу бросилась к нему на шею!
Но как так? А подарок? Он обидится, уедет…
Нет только не это, я не переживу! Куда я побежала? Колька!!! «Мой Колька»!!!
Ой, он упал! Я не хотела, честно!
Он плачет?
Смеется!!! Боже, сколько счастья!!!
* * *
Николай Петрович - уже давно никто не называл его Колька - смотрел на вышедших его встречать родителей, бабушку, соседей, на носившуюся туда-сюда и, казалось, сошедшую с ума любимую собаку – Машку, Манюню, его любимую - Марию Петровну и улыбался. Какой-то невидимый груз будто бы свалился с его плеч и впервые за долгое время он почувствовал себя дома. И даже больше, мальчишкой!
В довершение всего Мария Петровна с такой силой запрыгнула ему на плечи, что от неожиданности он упал. Мария Петровна, будто извиняясь, завиляла пушистым коричневым хвостам.
Николай Петрович засмеялся, как смеются лишь в детстве. Он все смеялся и смеялся, и никак не мог остановиться.
Как все это отличалось от «взрослой» жизни в городе! Он уже отвык от искреннего проявления радости. Забыл, как это, когда тебя любят просто потому, что ты есть.
Как же здорово, когда все дома: мама, папа, бабушка, любимая собака! Как он мог это забыть? Дома даже дышится легче!!!
Колька, а вернее Николай Петрович, обнял родных, а потом взял удочку, Марию Петровну и пошел рыбачить. Сегодня на ужин у них будет свежая уха и много - много разговоров. Ведь накопилось так много новостей!
Серова Дарья. Модильяни
Ежа звали Модильяни. Он лежал в бидоне из-под молока, толстый, сытый, икал и переваливался то на один бок, то на другой. Снаружи шёл бесшумный снег.
За полчаса до того Модильяни очнулся в бидоне. Остывающее молоко касалось его живота холодной лапой. Модильяни опустил мордочку и вылакал всё до дна. Молоко отдавало кислятиной.
Полковник нашёл Модильяни, когда выбрался из дома выносить мусор. Он вышел на крыльцо ранним утром понедельника, в то время, когда предрассветные сумерки прячут вдалеке, внизу холма, низкий город, сверкающий мелкими оконными глазками. Бидоны из-под молока ещё с вечера стояли у крыльца – дожидались приезда из города тётки-молочницы. Она появлялась по понедельникам за рулём здоровенного грузовика. В кузове грузовика гремела железная посуда. Молочница забирала пустые бидоны и выставляла новые, тяжёлые, как гири.
Пока полковник стоял на крыльце, пытаясь разделить замолчавший мир на свой забор и дворик, город у холма и дорогу, в одном из пустых бидонов завозилось и зашумело. Полковник тряхнул бидон вверх дном. Модильяни покатился по крылечным доскам, как снежок. Подобрав ежа, полковник отнёс его в дом и уложил на печку. Модильяни скоро оттаял, зашевелил лапками. На его иголках повис творожный налёт.
За печкой стоял большой глиняный горшок, где кисло с прошлой недели молоко. Полковник достал горшок, налил ежу остатки простокваши и отрезал кусочек круглого сыра, всего в дырках, как луна.
К полудню метель улеглась. Снег пошёл напрямую в землю, будто дождь. Полковник посадил Модильяни на плечо и вышел на крыльцо. Вдвоём они стояли и смотрели вверх.
- Смотри, - сказал полковник. – Это снежинки. Понимаешь?
Модильяни морщился – снежинки кололи ему мордочку.
На холм вскарабкался, громыхая, белый грузовик. Полковник понёс бидоны к калитке. Круглая молочница в фуфайке выпрыгнула из машины и побежала навстречу. На её руках висели четыре бидона, как дамские сумочки на вешалке.
- А это кто такой? – спросила она, обменявшись взглядом с Модильяни.
- Это ёж, - сказал полковник. – В бидон забрался. Не хочет зимой спать. Морозоустойчивый.
Молочница захохотала. Её длинные цыганские серьги ударились друг о друга и зазвенели звоном оркестровых тарелок.
- Тебе бы в люди выйти, - сказала она. – Даму сердца завести, что ли. А то уже с ежами возишься.
- Ничего, - сказал полковник. - Ёжик тоже человек. Да ещё какой. Божий.
- Ну, тебе оно, конечно, виднее, - согласилась молочница, залезая в грузовик и захлопывая за собой дверцу. Машина заворчала и скрылась за поворотом, спускаясь обратно к городу, едва видному за снежной занавесой и тучами.
Дома полковник вылил два бидона в глиняный горшок, включил радио и уселся греться рядом с печкой. Радио с помехами загудело старый романс про деревенскую глушь. Модильяни шлёпнулся на подоконник и чёрными глазами провожал колючие снежинки.
Полковник с ежом зажили душа в душу. За печкой зрела в пузатом горшке простокваша и бидоны стояли рядком, как матрёшки, а на самой печке Модильяни устроили лежанку. На столике в изголовье деревянной кровати полковника стоял нарисованный портрет – маленькая вытянутая женщина, похожая на скалку.
Через три недели ёж впервые подал голос.
- Деда, - сказал он. – Смотри. Это ежинки. Понимаешь?
Полковник посмотрел на ежа, затем в окно, почесал затылок, хмыкнул и пробормотал:
- Ну, впрочем, да… Не поспоришь. Точно – ежинки.
Модильяни очень полюбилась полковникова простокваша. Он съедал из своего блюдечка больше самого полковника, а потом, сыто урча, как кастрюля с кипятком, валялся на печке – грел бока. От простокваши же у него стали отрастать уши. Они сделались размером с медали, которые висели у полковника над столом.
Модильяни с каждым днём всё менее и менее походил на ежа. То наестся до отвала, раскруглится и прыгает, пружиня, как резиновый мячик. То отпустит короткий поросячий хвостик и ловит им мух и в рот себе складывает. То иголки втянет и ходит, колет себя изнутри.
Полковник, будучи молодым, служил как-то в тайге и там видел ежиную семейку. Они перебежали дорогу прямо перед его носом, а потом взлетели на дерево и запрыгали с ветки на ветку, пока он лежал в канаве, поджидая чужих людей, идущих с востока. Полковнику на всю жизнь хватило этих двух минут, чтобы считать себя в меру осведомлённым о свойствах ежей.
- Деда, пересолена простокваша, - сказал Модильяни опять одним февральским утром, зевая. – Хорошая, но пересолена. Ты в молочницу влюбился?
- Да ты что, хороший мой, - растерялся полковник. – Ну, хочешь, я тебе каши сварю? А простокваша другая уже в горшке подходит, вот, гляди. Разве ты не знаешь, что простоквашу не солят?
- Не знаю, - сказал Модильяни.
Однажды полковник задремал после сытного ужина, а, проснувшись, не нашёл Модильяни, обычно самоваром сопевшего на своём месте на печке. В окна смотрели веснушчатые звёздочки. Полковник, как был, в одной рубахе, выбежал на крыльцо.
Примораживало. Небо отливало внутренней стороной колодезного ведра, и посреди него сияла белёсая луна, вся в дырках, через которые просвечивала чернота. Одно облако, крошечное, в форме молочного бидона, плыло у горизонта, касаясь дном города, усевшегося у подножия холма. А над городом, будто нарочно не в ногу, шагали на фоне тёмного высокого неба огромные белые ежи. Их ноги, длинные, как шеи у жирафов, ступали между панельными зданиями, неся маленькие тела, похожие на пирожки. Ежи тысячами плыли вокруг холма, вокруг полковника и его дома, вырастая с одного конца города и растворяясь на другом его конце. Бесшумное шествие сопровождалось лишь гулким урчанием их голодных животов.
- Деда, - услышал полковник и обернулся. Модильяни сидел на крыше дома. Его покрытое иголками тело изогнулось, как кошачье – он сложил лапки перед носом и уткнул в них мордочку. Длинные уши болтались на ветру. Полковник попробовал схватить Модильяни за них – за единственное, до чего он мог дотянуться. Но старые руки полковника тряслись и проходили будто сквозь уши.
- Деда, ты не грусти, - сказал Модильяни. – Я скоро уеду, но, знаешь, ты всё равно не грусти. А я постараюсь прислать тебе южных ежинок, как только их найду.
Он встал на цыпочки, вытянулся и мостом перекинулся с крыши домика в город, прямо под ноги планирующим на ходулях по безоблачному пространству ежам. Над головой полковника пролёг необъятный ежиный живот. Передними лапами Модильяни опёрся о крышу панельного здания и откусил ломтик лунного сырного диска.
Полковник закричал:
- Милый, но на юге не бывает ни снега, ни ежинок!
Модильяни поглядел на него, жуя мясистый кусочек луны. Тут откуда ни возьмись поднялась метель, заслонила город и степенно ступающих ежей. Порыв ветра закружил полковника, сквозняком вдул его в дом, уложил за печку. Полковник щекой прилёг на горшок с простоквашей и в мгновение заснул.
Наутро продолжало мести. Окна привычно застлало белым, и полковник, очнувшись от тяжкой вечерней дрёмы, вслушивался в вой ветра за порогом.
Позавтракав, полковник вышел за калитку. По холму вниз пролегли по белой пустыне двумя графитовыми линиями следы шин. У забора в ряд уже стояли бидоны, полные молока.
Он вернулся в дом и сел у окна. Радио шумело, бубня песенку о далёких краях.
Полковник протиснулся за печку, выставил горшок на стол, а из-за печки вынул старый чемодан. Сложив туда пару-другую кальсон, зубную щётку и радио, он укутался в пальто, вышел из дому и скрылся за стеной пурги.
Ежа звали Модильяни. Он лежал в бидоне из-под молока, толстый, сытый, икал и переваливался то на один бок, то на другой. Снаружи шёл бесшумный снег.
За полчаса до того Модильяни очнулся в бидоне. Остывающее молоко касалось его живота холодной лапой. Модильяни опустил мордочку и вылакал всё до дна. Молоко отдавало кислятиной.
Полковник нашёл Модильяни, когда выбрался из дома выносить мусор. Он вышел на крыльцо ранним утром понедельника, в то время, когда предрассветные сумерки прячут вдалеке, внизу холма, низкий город, сверкающий мелкими оконными глазками. Бидоны из-под молока ещё с вечера стояли у крыльца – дожидались приезда из города тётки-молочницы. Она появлялась по понедельникам за рулём здоровенного грузовика. В кузове грузовика гремела железная посуда. Молочница забирала пустые бидоны и выставляла новые, тяжёлые, как гири.
Пока полковник стоял на крыльце, пытаясь разделить замолчавший мир на свой забор и дворик, город у холма и дорогу, в одном из пустых бидонов завозилось и зашумело. Полковник тряхнул бидон вверх дном. Модильяни покатился по крылечным доскам, как снежок. Подобрав ежа, полковник отнёс его в дом и уложил на печку. Модильяни скоро оттаял, зашевелил лапками. На его иголках повис творожный налёт.
За печкой стоял большой глиняный горшок, где кисло с прошлой недели молоко. Полковник достал горшок, налил ежу остатки простокваши и отрезал кусочек круглого сыра, всего в дырках, как луна.
К полудню метель улеглась. Снег пошёл напрямую в землю, будто дождь. Полковник посадил Модильяни на плечо и вышел на крыльцо. Вдвоём они стояли и смотрели вверх.
- Смотри, - сказал полковник. – Это снежинки. Понимаешь?
Модильяни морщился – снежинки кололи ему мордочку.
На холм вскарабкался, громыхая, белый грузовик. Полковник понёс бидоны к калитке. Круглая молочница в фуфайке выпрыгнула из машины и побежала навстречу. На её руках висели четыре бидона, как дамские сумочки на вешалке.
- А это кто такой? – спросила она, обменявшись взглядом с Модильяни.
- Это ёж, - сказал полковник. – В бидон забрался. Не хочет зимой спать. Морозоустойчивый.
Молочница захохотала. Её длинные цыганские серьги ударились друг о друга и зазвенели звоном оркестровых тарелок.
- Тебе бы в люди выйти, - сказала она. – Даму сердца завести, что ли. А то уже с ежами возишься.
- Ничего, - сказал полковник. - Ёжик тоже человек. Да ещё какой. Божий.
- Ну, тебе оно, конечно, виднее, - согласилась молочница, залезая в грузовик и захлопывая за собой дверцу. Машина заворчала и скрылась за поворотом, спускаясь обратно к городу, едва видному за снежной занавесой и тучами.
Дома полковник вылил два бидона в глиняный горшок, включил радио и уселся греться рядом с печкой. Радио с помехами загудело старый романс про деревенскую глушь. Модильяни шлёпнулся на подоконник и чёрными глазами провожал колючие снежинки.
Полковник с ежом зажили душа в душу. За печкой зрела в пузатом горшке простокваша и бидоны стояли рядком, как матрёшки, а на самой печке Модильяни устроили лежанку. На столике в изголовье деревянной кровати полковника стоял нарисованный портрет – маленькая вытянутая женщина, похожая на скалку.
Через три недели ёж впервые подал голос.
- Деда, - сказал он. – Смотри. Это ежинки. Понимаешь?
Полковник посмотрел на ежа, затем в окно, почесал затылок, хмыкнул и пробормотал:
- Ну, впрочем, да… Не поспоришь. Точно – ежинки.
Модильяни очень полюбилась полковникова простокваша. Он съедал из своего блюдечка больше самого полковника, а потом, сыто урча, как кастрюля с кипятком, валялся на печке – грел бока. От простокваши же у него стали отрастать уши. Они сделались размером с медали, которые висели у полковника над столом.
Модильяни с каждым днём всё менее и менее походил на ежа. То наестся до отвала, раскруглится и прыгает, пружиня, как резиновый мячик. То отпустит короткий поросячий хвостик и ловит им мух и в рот себе складывает. То иголки втянет и ходит, колет себя изнутри.
Полковник, будучи молодым, служил как-то в тайге и там видел ежиную семейку. Они перебежали дорогу прямо перед его носом, а потом взлетели на дерево и запрыгали с ветки на ветку, пока он лежал в канаве, поджидая чужих людей, идущих с востока. Полковнику на всю жизнь хватило этих двух минут, чтобы считать себя в меру осведомлённым о свойствах ежей.
- Деда, пересолена простокваша, - сказал Модильяни опять одним февральским утром, зевая. – Хорошая, но пересолена. Ты в молочницу влюбился?
- Да ты что, хороший мой, - растерялся полковник. – Ну, хочешь, я тебе каши сварю? А простокваша другая уже в горшке подходит, вот, гляди. Разве ты не знаешь, что простоквашу не солят?
- Не знаю, - сказал Модильяни.
Однажды полковник задремал после сытного ужина, а, проснувшись, не нашёл Модильяни, обычно самоваром сопевшего на своём месте на печке. В окна смотрели веснушчатые звёздочки. Полковник, как был, в одной рубахе, выбежал на крыльцо.
Примораживало. Небо отливало внутренней стороной колодезного ведра, и посреди него сияла белёсая луна, вся в дырках, через которые просвечивала чернота. Одно облако, крошечное, в форме молочного бидона, плыло у горизонта, касаясь дном города, усевшегося у подножия холма. А над городом, будто нарочно не в ногу, шагали на фоне тёмного высокого неба огромные белые ежи. Их ноги, длинные, как шеи у жирафов, ступали между панельными зданиями, неся маленькие тела, похожие на пирожки. Ежи тысячами плыли вокруг холма, вокруг полковника и его дома, вырастая с одного конца города и растворяясь на другом его конце. Бесшумное шествие сопровождалось лишь гулким урчанием их голодных животов.
- Деда, - услышал полковник и обернулся. Модильяни сидел на крыше дома. Его покрытое иголками тело изогнулось, как кошачье – он сложил лапки перед носом и уткнул в них мордочку. Длинные уши болтались на ветру. Полковник попробовал схватить Модильяни за них – за единственное, до чего он мог дотянуться. Но старые руки полковника тряслись и проходили будто сквозь уши.
- Деда, ты не грусти, - сказал Модильяни. – Я скоро уеду, но, знаешь, ты всё равно не грусти. А я постараюсь прислать тебе южных ежинок, как только их найду.
Он встал на цыпочки, вытянулся и мостом перекинулся с крыши домика в город, прямо под ноги планирующим на ходулях по безоблачному пространству ежам. Над головой полковника пролёг необъятный ежиный живот. Передними лапами Модильяни опёрся о крышу панельного здания и откусил ломтик лунного сырного диска.
Полковник закричал:
- Милый, но на юге не бывает ни снега, ни ежинок!
Модильяни поглядел на него, жуя мясистый кусочек луны. Тут откуда ни возьмись поднялась метель, заслонила город и степенно ступающих ежей. Порыв ветра закружил полковника, сквозняком вдул его в дом, уложил за печку. Полковник щекой прилёг на горшок с простоквашей и в мгновение заснул.
Наутро продолжало мести. Окна привычно застлало белым, и полковник, очнувшись от тяжкой вечерней дрёмы, вслушивался в вой ветра за порогом.
Позавтракав, полковник вышел за калитку. По холму вниз пролегли по белой пустыне двумя графитовыми линиями следы шин. У забора в ряд уже стояли бидоны, полные молока.
Он вернулся в дом и сел у окна. Радио шумело, бубня песенку о далёких краях.
Полковник протиснулся за печку, выставил горшок на стол, а из-за печки вынул старый чемодан. Сложив туда пару-другую кальсон, зубную щётку и радио, он укутался в пальто, вышел из дому и скрылся за стеной пурги.
Троханович Мария. Все дома
Чтобы я мог жить в мире с людьми,
я прежде всего должен жить в мире с самим собой.
Харпер Ли, «Убить пересмешника»
- Но как? Как ты можешь постоянно сидеть дома? А социализация? А школа? Да ты же мир не видела!
- Оль, ну какая социализация? Что я, маленький ребенок?
- Да ведь у тебя нет друзей!
- У меня есть друзья. Самые лучшие друзья.
- И все-таки я не понимаю, как так жить! Мир вокруг кипит, посмотри!
- Не-ет, ты ошибаешься. Мир не вокруг, он внутри…
Я вышла из неприветливого подъезда и вновь пожалела, что пошла в гости к Оле. Вновь это закончилось тем, что меня начали учить жизни. Почему-то люди всегда думают, что их видение мира самое верное… Бесполезно на это отвечать. Бесполезно не в том смысле, что не убедишь, а потому что не нужно. Зачем сотрясать воздух? Пусть будет так. Зачем мне вообще чье-то мнение, я же так счастлива! Да, я очень счастлива!
На улице моросит, а в голове мелодия из «Служебного романа» … «У природы нет плохой погоды…каждая…благодать…отзвуки душевной непогоды, в сердце одиночества печать…». Тьфу ты, опять одиночество. Было бы странно считать себя одинокой, когда у меня сотня друзей со всего мира. Один Егор чего стоит! Да, еще нужно придумать аргументы для спора про переселение немцев Поволжья во время второй мировой войны. А завтра… Ой, завтра же пятница – Максим Олегович ведет вебинар по пределам функции. И опять Егор будет шутить…Представляете, люди, вспоминаю про алгебру - и сразу улыбка на лице… А по улице все идут такие угрюмые. Так и хочется им сказать: «Улыбайтесь, господа, улыбайтесь». Вы же идете домой, у вас же все близкие дома! Чего они такие хмурые? Наверное, так влияет социализация…
Все дома…
Да, у меня все дома. Все мои друзья. Я ведь действительно счастливый человек. Егор, Соня, Антон, Яна…Яночка. Только компьютер включить - и все, все уже у меня в гостях. Как же я благодарна судьбе, что я теперь «онлайн». У меня в жизни никогда не было столько общения, как сейчас, онлайн. И учительница истории опять назвала меня Машенькой…
Люди, ну что вы такие грустные? Хоть бы одного веселого встретить на проспекте. «Гулять иди!». А что гулять? На эти хмурые лица глядеть? Правильно Мюнхгаузен говорил: «Ну не меняться же мне из-за каждого идиота!».
О, сегодня же «Обыкновенное чудо» показывают. Да это праздник! А по другому каналу «Двенадцать стульев» с Мироновым. Действительно, все мои друзья сегодня дома: Янковский, Миронов, Абдулов… Надо Олю пригласить в гости. Так обычно из вежливости поступают. Как же я ее жду. «Господин барон вас давно ожидает. Он с утра в кабинете работает, заперся, спрашивает: «Томас, - говорит, - не приехал еще господин пастор?» Я говорю: «Нет еще» Он говорит: «Ну и слава Богу!». Очень вас ждет». Примерно так я ее жду…
Все дома. Да, все: Андрей Болконский, Родион Романович, Шерлок, Равик, Риварес – Артур; чудесный, хрустальный, легкий мир Паустовского… все они дома, на полке. Хотя нет, почему на полке, они здесь, со мной, внутри меня. «Жизнь кипит вокруг». Да она кипит внутри! Там, внутри, там мой дом. И все они там, у меня дома.
Все дома.
Боже, как мне вас, люди, всех жалко! Вы же не знаете этого чувства, когда берешь в руки «Войну и мир» и понимаешь, что там сейчас все: любовь, дружба, там люди, высокие чувства, и все это в моих руках. Весь мир в моих руках, во мне.
«Почему ты должна быть не как все? Зачем тебе онлайн школа, фильмы, книги, будь как все!» А я не могу держать эти чувства на замке.
«-Не усложняй, барон… Втайне, ты можешь верить. – Я не могу втайне. Я могу только открыто». Ведь это все во мне, это все часть меня.
У меня все дома.
Сейчас приду, кино посмотрю. Как это прекрасно, я готова пересматривать эти фильмы бесконечно, и они не надоедают. Ну как может надоесть лучший друг? Как может надоесть Мюнхгаузен, волшебник из «Обыкновенного чуда»? И для меня это не просто кино. Это невозможно объяснить, когда встречаю в телепрограмме знакомое название - сердце начинает биться чаще. И я знаю, что услышу фразы, которые выучены наизусть, они будто выгравированы в моем сердце. И все хочется услышать вновь. И сердце также болит, когда смотрю «Жестокий романс», и все реплики знаю, а слышу словно впервые. И Атос в «Трех мушкетерах» все также прекрасен, сколько раз не смотри. И все это рядом. Стоит лишь лампу включить. И все это дома.
А еще история, Грозный, Годунов. Сколько времени у меня есть на это? На историю и литературу. И это тоже мир, и он тоже кипит.
У меня все дома.
Дома мама. И одного человека, который меня понимает, с которым даже не нужно говорить, чтобы меня поняли – этого достаточно.
Нет, мир не плох. Я люблю путешествовать. Но чтобы жить, не обязательно бросаться из стороны в сторону, суетиться… Достаточно книгу в руки взять. А какая жизнь кипит во мне, когда я что-то пишу? Словно сотни лучших помощников подсказывают мысли. Изложив что-то на бумаге, я прохожу со своими героями через всю их сложную, яркую жизнь. И вот у меня уже не одна, а много жизней. Эх, как все успеть. Хочется все посмотреть, все послушать, все прочитать. Еще и Егору успеть написать…
Да, такая жизнь лучше. Если у человека дома много людей, много друзей, он постоянно куда-то бежит… что стоит за этим всем? Пустота! Жизнь робота. Гости по воскресеньям… И постоянно строить что-то из себя, подстраиваться под других людей. Слушать их, отвечать, вести светские беседы. А потом все включают телефоны и смотрят в них. И это, наверное, единственный момент, когда я чувствую себя одинокой... Думаю, что нужно жить так, чтобы, когда ложишься ночью спать, мысли не унимались в голове. Чтобы жалеть о том, что нужно спать, потому что столько сделать можно. Как это прекрасно, быть естественной, говорить о том, о чем я хочу, и чтобы меня понимали. Не стараться разговаривать специально, когда возникла неловкая пауза, и не замолкать потому, что сказала уже слишком много, и потому, что мои гости обращают внимание на телефон больше, чем на меня.
Что лучше: пустая, но с виду полноценная жизнь у всех на виду, или жизнь на полную мощность, но дома? Для меня ответ очевиден. Засыпать на рассвете, читать ночью книги с фонариком. Просыпаться к 12, к первому уроку, и радоваться жизни. Зачем мне готовить себя для какой-то сложной жизни, которая будет потом? «Как ты будешь ходить в институт, работать…» Но я живу сейчас! И я не хочу страдать заранее! Жизнь так коротка, и она дается нам явно не для того, чтобы думать о том, что жизнь сложна. Все мы постоянно куда-то бежим. Вроде и есть друзья, но мы даже не смотрим друг на друга. А жизнь пролетает в этой суете. «Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придет конец! Слава безумцам, которые живут себе, как будто бы они бессмертны!»
А что нужно человеку? Чтобы все были дома. Да, для кого-то это шумная компания друзей, много родных, а для кого-то дом – это внутренний мир. Там созревают все его мысли, мечты. А еще пару человек, с которыми готов провести всю свою жизнь. И не буду я меняться. И буду также смотреть «Иронию судьбы» в Новый Год, и читать стихи с героями в унисон. И также с Шекспиром переписываться.
Ну вот я и пришла, прощайте, хмурые лица! У меня все дома! Хотите, чтобы я пригласила вас в гости? Хотите увидеть моих друзей? Нет, не приглашу. Как писал Сэлинджер, «и вы тоже ничего никому не рассказывайте... а то расскажете про всех – и вам без них станет скучно».
Чтобы я мог жить в мире с людьми,
я прежде всего должен жить в мире с самим собой.
Харпер Ли, «Убить пересмешника»
- Но как? Как ты можешь постоянно сидеть дома? А социализация? А школа? Да ты же мир не видела!
- Оль, ну какая социализация? Что я, маленький ребенок?
- Да ведь у тебя нет друзей!
- У меня есть друзья. Самые лучшие друзья.
- И все-таки я не понимаю, как так жить! Мир вокруг кипит, посмотри!
- Не-ет, ты ошибаешься. Мир не вокруг, он внутри…
Я вышла из неприветливого подъезда и вновь пожалела, что пошла в гости к Оле. Вновь это закончилось тем, что меня начали учить жизни. Почему-то люди всегда думают, что их видение мира самое верное… Бесполезно на это отвечать. Бесполезно не в том смысле, что не убедишь, а потому что не нужно. Зачем сотрясать воздух? Пусть будет так. Зачем мне вообще чье-то мнение, я же так счастлива! Да, я очень счастлива!
На улице моросит, а в голове мелодия из «Служебного романа» … «У природы нет плохой погоды…каждая…благодать…отзвуки душевной непогоды, в сердце одиночества печать…». Тьфу ты, опять одиночество. Было бы странно считать себя одинокой, когда у меня сотня друзей со всего мира. Один Егор чего стоит! Да, еще нужно придумать аргументы для спора про переселение немцев Поволжья во время второй мировой войны. А завтра… Ой, завтра же пятница – Максим Олегович ведет вебинар по пределам функции. И опять Егор будет шутить…Представляете, люди, вспоминаю про алгебру - и сразу улыбка на лице… А по улице все идут такие угрюмые. Так и хочется им сказать: «Улыбайтесь, господа, улыбайтесь». Вы же идете домой, у вас же все близкие дома! Чего они такие хмурые? Наверное, так влияет социализация…
Все дома…
Да, у меня все дома. Все мои друзья. Я ведь действительно счастливый человек. Егор, Соня, Антон, Яна…Яночка. Только компьютер включить - и все, все уже у меня в гостях. Как же я благодарна судьбе, что я теперь «онлайн». У меня в жизни никогда не было столько общения, как сейчас, онлайн. И учительница истории опять назвала меня Машенькой…
Люди, ну что вы такие грустные? Хоть бы одного веселого встретить на проспекте. «Гулять иди!». А что гулять? На эти хмурые лица глядеть? Правильно Мюнхгаузен говорил: «Ну не меняться же мне из-за каждого идиота!».
О, сегодня же «Обыкновенное чудо» показывают. Да это праздник! А по другому каналу «Двенадцать стульев» с Мироновым. Действительно, все мои друзья сегодня дома: Янковский, Миронов, Абдулов… Надо Олю пригласить в гости. Так обычно из вежливости поступают. Как же я ее жду. «Господин барон вас давно ожидает. Он с утра в кабинете работает, заперся, спрашивает: «Томас, - говорит, - не приехал еще господин пастор?» Я говорю: «Нет еще» Он говорит: «Ну и слава Богу!». Очень вас ждет». Примерно так я ее жду…
Все дома. Да, все: Андрей Болконский, Родион Романович, Шерлок, Равик, Риварес – Артур; чудесный, хрустальный, легкий мир Паустовского… все они дома, на полке. Хотя нет, почему на полке, они здесь, со мной, внутри меня. «Жизнь кипит вокруг». Да она кипит внутри! Там, внутри, там мой дом. И все они там, у меня дома.
Все дома.
Боже, как мне вас, люди, всех жалко! Вы же не знаете этого чувства, когда берешь в руки «Войну и мир» и понимаешь, что там сейчас все: любовь, дружба, там люди, высокие чувства, и все это в моих руках. Весь мир в моих руках, во мне.
«Почему ты должна быть не как все? Зачем тебе онлайн школа, фильмы, книги, будь как все!» А я не могу держать эти чувства на замке.
«-Не усложняй, барон… Втайне, ты можешь верить. – Я не могу втайне. Я могу только открыто». Ведь это все во мне, это все часть меня.
У меня все дома.
Сейчас приду, кино посмотрю. Как это прекрасно, я готова пересматривать эти фильмы бесконечно, и они не надоедают. Ну как может надоесть лучший друг? Как может надоесть Мюнхгаузен, волшебник из «Обыкновенного чуда»? И для меня это не просто кино. Это невозможно объяснить, когда встречаю в телепрограмме знакомое название - сердце начинает биться чаще. И я знаю, что услышу фразы, которые выучены наизусть, они будто выгравированы в моем сердце. И все хочется услышать вновь. И сердце также болит, когда смотрю «Жестокий романс», и все реплики знаю, а слышу словно впервые. И Атос в «Трех мушкетерах» все также прекрасен, сколько раз не смотри. И все это рядом. Стоит лишь лампу включить. И все это дома.
А еще история, Грозный, Годунов. Сколько времени у меня есть на это? На историю и литературу. И это тоже мир, и он тоже кипит.
У меня все дома.
Дома мама. И одного человека, который меня понимает, с которым даже не нужно говорить, чтобы меня поняли – этого достаточно.
Нет, мир не плох. Я люблю путешествовать. Но чтобы жить, не обязательно бросаться из стороны в сторону, суетиться… Достаточно книгу в руки взять. А какая жизнь кипит во мне, когда я что-то пишу? Словно сотни лучших помощников подсказывают мысли. Изложив что-то на бумаге, я прохожу со своими героями через всю их сложную, яркую жизнь. И вот у меня уже не одна, а много жизней. Эх, как все успеть. Хочется все посмотреть, все послушать, все прочитать. Еще и Егору успеть написать…
Да, такая жизнь лучше. Если у человека дома много людей, много друзей, он постоянно куда-то бежит… что стоит за этим всем? Пустота! Жизнь робота. Гости по воскресеньям… И постоянно строить что-то из себя, подстраиваться под других людей. Слушать их, отвечать, вести светские беседы. А потом все включают телефоны и смотрят в них. И это, наверное, единственный момент, когда я чувствую себя одинокой... Думаю, что нужно жить так, чтобы, когда ложишься ночью спать, мысли не унимались в голове. Чтобы жалеть о том, что нужно спать, потому что столько сделать можно. Как это прекрасно, быть естественной, говорить о том, о чем я хочу, и чтобы меня понимали. Не стараться разговаривать специально, когда возникла неловкая пауза, и не замолкать потому, что сказала уже слишком много, и потому, что мои гости обращают внимание на телефон больше, чем на меня.
Что лучше: пустая, но с виду полноценная жизнь у всех на виду, или жизнь на полную мощность, но дома? Для меня ответ очевиден. Засыпать на рассвете, читать ночью книги с фонариком. Просыпаться к 12, к первому уроку, и радоваться жизни. Зачем мне готовить себя для какой-то сложной жизни, которая будет потом? «Как ты будешь ходить в институт, работать…» Но я живу сейчас! И я не хочу страдать заранее! Жизнь так коротка, и она дается нам явно не для того, чтобы думать о том, что жизнь сложна. Все мы постоянно куда-то бежим. Вроде и есть друзья, но мы даже не смотрим друг на друга. А жизнь пролетает в этой суете. «Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придет конец! Слава безумцам, которые живут себе, как будто бы они бессмертны!»
А что нужно человеку? Чтобы все были дома. Да, для кого-то это шумная компания друзей, много родных, а для кого-то дом – это внутренний мир. Там созревают все его мысли, мечты. А еще пару человек, с которыми готов провести всю свою жизнь. И не буду я меняться. И буду также смотреть «Иронию судьбы» в Новый Год, и читать стихи с героями в унисон. И также с Шекспиром переписываться.
Ну вот я и пришла, прощайте, хмурые лица! У меня все дома! Хотите, чтобы я пригласила вас в гости? Хотите увидеть моих друзей? Нет, не приглашу. Как писал Сэлинджер, «и вы тоже ничего никому не рассказывайте... а то расскажете про всех – и вам без них станет скучно».
Минхатыпова Алина. Тернистый путь к счастью
Телятница Минзифа всегда была одинока. То ли была слишком долговязая, то ли была не особо приветлива, желающих подружиться с ней не оказалось. Все свое время она проводила среди телят на колхозной ферме.
Дом был полон детей: девочки с распущенными волосами, мальчишки в обносках – восемь детей в надежде что-нибудь поесть посмотрели на сестру Минзифу. В этом доме никогда не было тишины и покоя: кричали, плакали дети, ругался пьяный отец.
Она подошла к бабушке, сидевшей в углу на нарах. Увидев внучку, бабушка обрадовалась и ласково сказала:
- Вернулась, доченька, наверное, устала.
- Как дела, бабушка? - сказала Минзифа, гладя сухую костлявую руку своей бабушки.
- Ай, доча, милая моя, голова моя кипит от этих детских голосов. Не дают мне даже прилечь, то бегают по всей избе, то кричат и плачут.
Действительно, в доме кричали маленькие, а взрослые кричали еще громче, стараясь их остановить. В телятнике у Минзифы было намного спокойнее.
Когда эта бедность исчезнет? Люди работали в колхозе от рассвета до глубокой ночи, работа за одну «палочку», которая стоила килограмм муки. Как живут, как терпят люди - знает только Бог.
Минзифа не смогла уснуть, вышла на улицу и задышала зимним воздухом. Она вспомнила телятник, прибитые к стене нары, на которых она спала вчера. Они были накрыты мягким сеном. Девушка не хотела возвращаться домой и направилась к телятнику.
Деревня спала: ни в одном доме не видно было огня. Она до сих пор не поняла, зачем она в эту темную ночь, не боясь, спешит в телятник? Как будто ее там кто-то ждет. Минзифа внезапно остановилась. Где-то раздался писк, она оглянулась, но ничего не увидела и испугалась.
С наступлением зимы в этих краях волков становится больше, они по ночам прибегают в деревню. Голос, похожий на писк, послышался очень близко, девушка стала тихо свистеть, подзывая собаку. Вдруг откуда-то взялось что-то белое, не белое, а небесное. После того, как маленький клубок шерсти коснулся ног, махая хвостом, Минзифа узнала в нем щенка.
Она взяла его на руки, обласкала и улыбнулась, глядя на Луну, плывущую по небу. Бабушка всегда говорила ей: «В полнолуние загадай желание и оно исполнится, доченька». Девушка загадала: «Вот пусть этот щенок подрастет и станет мне товарищем, другом, хранителем». Подняв щенка над головой, показала на Луну и обняла его.
Когда зашли в тепло, живой комочек затих. Минзифа обрадовалась неожиданно найденному новому спутнику. Щенок вел себя так, как будто вернулся к себе домой. Когда Минзифа напоила его молоком, щенок облизал ее. На нарах на благоухающем сене было мягко, и они, согревая друг друга, заснули.
Встав на рассвете, она взялась за дневную работу. Вслед за ней на улицу вышел и Комочек. Минзифа, посмотрев на ночную находку, удивилась: «Ай-яй-яй, посмотри на него, ведь он белый!» Щенок все время путался у ног Минзифы. Долго радоваться ей не пришлось. Подошел бригадир Салих ага, увидев щенка, закричал:
- Откуда это, выбрось немедленно, - кричал он, глядя на сидевшего на нарах щенка.
- Кажется, Салих агай, бог послал мне друга, вчера ночью шла по улице, и я не знаю, откуда он взялся.
- Это должен быть щенок охотника Габдрахмана, его собака, уходя в лес, скрещивается с волками. Нужно застрелить его. Сколько волка не корми, он все равно в лес смотрит.
- Салих агай, ведь он еще маленький, когда подрастет, сам уйдет, — умоляла она. - Не бывает же белого волка, это просто собачка.
- Бывает и белым, бывает и черным. Видишь, волки не лают. Он у тебя не лает, значит, это точно волчонок. Он схватил щенка за шиворот и, открыв дверь, бросил на улицу, но щенок отделался лишь царапиной. Минзифа бросилась за ним. «Комочек, пушистенький, иди ко мне, иди», - позвала она и стала искать. Щенок сидел во дворе, дрожа под санями запряженных лошадей. Она быстро схватила щенка и, не зная куда спрятаться, оглянулась по сторонам; быстро поднялась по лестнице, бросила щенка под крышу на сеновал. Минзифа вернулась обратно к своим телятам и быстро-быстро взялась за дело.
Раздался звук открывшейся двери, Минзифа обернулась. При свете, падающем из окна, посреди телятника показалась большая тень, это был большой, широкоплечий мужчина - охотник Габдрахман. Мужчина искал глазами щенка. Девушка почувствовала, что у нее трясутся колени. Телята кричали, просили есть, дергали за фуфайку.
- Минзифа, - сказал он. - Минзифа, где щенок? Салих ага велел застрелить, он все равно не домашний, скрещенный с волком, и кличка у него «Акбуре», то есть «Белый волк», с ним опасно жить под одной крышей.
Вечером снова был слышен голос Салих ага.
- Минзифа, что я тебе велел, почему щенок сидит на крыше телятника, я повешу его сейчас на березу. Салих ага повернулся к двери, и Минзифу как будто облили холодной водой:
- Салих ага, не трогай, ради бога, - бросилась она к двери, - он же ребенок, не трогай, пожалуйста.
- Где лестница? Волчонок это, не теленок, а волк, - сказал Салих ага. Минзифа рыдала очень громко, на крик собрались люди.
Салих ага нашел лестницу и начал подниматься вверх. В этот момент лестница не выдержала, и Салих ага полетел на землю и сильно ударился всем телом. С тех пор он не привязывался ни к щенку, ни к Минзифе.
Когда Минзифа работала на улице, Акбуре не отставал от нее и, как ребенок, постоянно следовал за ней. Минзифа не жалела молока, делилась с ним своим куском хлеба. Как и сама Минзифа, щенок пил молоко три раза в день.
Наступила весна, сугробы потекли, кое-где появлялись подснежники. Не только звери, но и люди радовались приходу весны: теперь земля-мать не даст им умереть с голоду, уже появилась крапива - людям, вышедшим из зимней спячки, крапива очень вкусна и полезна. И Минзифа, как только прогрелись дни, пошла по склону горы, взяв с собой друга, чтобы посмотреть на те места, где можно было бы пасти телят. Акбуре уже вырос, чтобы защищать свою хозяйку. Он не подпускал незнакомцев слишком близко. Теперь и Салих ага вел себя осторожно с ним. Волки никогда не забывают о том, кто их обидел.
Летом того года к Минзифе посватался Якуп. Якуп не вступал в колхоз, бродяжничал и разбойничал. Он долгое время скрывался в лесах, и за ним были замечены темные дела. Бродяга то исчезал, то появлялся, и никто не знал, где он проводит время. Говорили и о том, что в лесу есть очень опасный пустырь, где он обитает.
Естественно, Минзифа отвергла его предложение. Якуп был разъярен. Когда Якуп появлялся в деревне, люди обходили его, переходили на другую сторону улицы, чтобы не столкнуться с ним лицом к лицу. Он напоминал страшное существо, когда шел по улице. В его душе вспыхивала обида и гнев.
Минзифа не хотела связывать свою жизнь с таким человеком. Салих ага решил пойти и поговорить с Якупом, чтобы он отстал от Минзифы. Якуп был зол на весь мир и, стиснув зубы, смотрел исподлобья, угрожая всему миру.
Утром Минзифа, не торопясь, вновь отправилась к своему телятнику. Акбуре был на цепи снаружи телятника. Но, сделав два шага, она почувствовала, как что-то будто обожгло спину, и закричала от боли. Она не успела даже оглянуться, раздался оглушительный свист в ушах, и опять что-то обожгло спину. В тишине раздался звук разорванного платья, резкая боль в этот раз обожгла ноги Минзифы. Девушка, как подкошенная, опустилась на колени и, падая, оглянулась назад. У ворот стоял Якуп с кнутом в руке. Кнут, сплетенный из конских волос, снова обжег ноги Минзифы. Акбуре прижал уши и обнажил зубы.
Якуп хорошо знал «больное место» Минзифы, и на этот раз он направился к Акбуре. Минзифа взвыла:
- Не трогай Акбуре!
Но Якуп решил сломать Минзифу и поставить ее на колени. Кнутом он бил зверя, тот подпрыгивал на месте и визжал от боли. Кнут разорвал бедро щенка, сначала оно побелело, потом пошла кровь. Когда Якуп начал хлестать Минзифу по спине, Акбуре изо всех сил пытался броситься на него. Наконец, цепь разорвалась посередине, и, не моргнув глазом, щенок вонзил свои острые зубы Якупу в плечо. Минзифа старалась оторвать щенка от Якупа. Не так-то просто было удерживать зверя, почувствовавшего запах крови. С помощью прибежавших на помощь людей удалось освободить Якупа от цепких зубов щенка.
Минзифа посмотрела на друга: уши у него были разорваны, а на боках была содрана кожа, и он сам был весь в крови. Минзифа привела его к реке и промыла ему раны.
Неподалеку она заметила охотника Габдрахмана, следовавшего за ними. Поняв его замысел, девушка закричала:
-Уходи, уходи, друг мой, беги, тебе опасно оставаться здесь, беги!
Габдрахман выстрелил, но Акбуре подпрыгнул в воздухе и скрылся в гуще деревьев. Минзифа смотрела вслед и плакала. Ее сердце сжималось от отчаяния и боли из-за потери близкого существа. Она рыдала, обращая свой взор к богу: «Господи, зачем ты это позволил, я лишилась единственного друга. Я была в ответе за него, я же его приручила».
Скоро Минзифа вышла замуж за Галима, у них родился сын Махмут. Махмут родился глухонемым. Все понимал, но не мог внятно говорить. Когда Махмуту исполнилось 7 лет, он заблудился в лесу.
На рассвете Минзифа с мужем отправились в лес. На небольшой поляне они увидели, как Махмут идет по лесу, а рядом с ним идет белая собака. Махмут, который с рождения не говорил, размахивал руками, что-то говорил и обнимался с белой собакой. Они медленно приближались, Минзифа узнала Акбуре.
Минзифа тихонько позвала сына: «Махмут, сыночек, Махмут». Махмут, увидев маму, сказал, заикаясь: «Во-о-от со-ба-ка, смот-ри, мааааа-ма» и обнял за шею волка. Минзифа плакала от радости. Волк тоже повернулся и сделал пару шагов к ней. Женщина воскликнула: «Акбуре!».
Это был уже матерый волк, а не тот трепетный щенок – любимец Минзифы. Минзифа без страха подошла к нему и хотела обнять его, но одичавший взрослый волк не подпустил ее к себе.
«Вот мы и встретились. Я рада, что ты жив, у тебя тоже есть своя семья, поэтому ты ко мне не подходишь. Этот лес, эта свобода даны тебе от Бога, живи, друг мой. Ты знаешь, сколько событий произошло снами? Спасибо тебе, дорогой, за то, что ты не забыл о нашей дружбе. Теперь я спокойна за тебя. Ты знаешь такую поговорку «Ты всегда в ответе за тех, кого приручил»? Прощай, Акбуре!»
Телятница Минзифа всегда была одинока. То ли была слишком долговязая, то ли была не особо приветлива, желающих подружиться с ней не оказалось. Все свое время она проводила среди телят на колхозной ферме.
Дом был полон детей: девочки с распущенными волосами, мальчишки в обносках – восемь детей в надежде что-нибудь поесть посмотрели на сестру Минзифу. В этом доме никогда не было тишины и покоя: кричали, плакали дети, ругался пьяный отец.
Она подошла к бабушке, сидевшей в углу на нарах. Увидев внучку, бабушка обрадовалась и ласково сказала:
- Вернулась, доченька, наверное, устала.
- Как дела, бабушка? - сказала Минзифа, гладя сухую костлявую руку своей бабушки.
- Ай, доча, милая моя, голова моя кипит от этих детских голосов. Не дают мне даже прилечь, то бегают по всей избе, то кричат и плачут.
Действительно, в доме кричали маленькие, а взрослые кричали еще громче, стараясь их остановить. В телятнике у Минзифы было намного спокойнее.
Когда эта бедность исчезнет? Люди работали в колхозе от рассвета до глубокой ночи, работа за одну «палочку», которая стоила килограмм муки. Как живут, как терпят люди - знает только Бог.
Минзифа не смогла уснуть, вышла на улицу и задышала зимним воздухом. Она вспомнила телятник, прибитые к стене нары, на которых она спала вчера. Они были накрыты мягким сеном. Девушка не хотела возвращаться домой и направилась к телятнику.
Деревня спала: ни в одном доме не видно было огня. Она до сих пор не поняла, зачем она в эту темную ночь, не боясь, спешит в телятник? Как будто ее там кто-то ждет. Минзифа внезапно остановилась. Где-то раздался писк, она оглянулась, но ничего не увидела и испугалась.
С наступлением зимы в этих краях волков становится больше, они по ночам прибегают в деревню. Голос, похожий на писк, послышался очень близко, девушка стала тихо свистеть, подзывая собаку. Вдруг откуда-то взялось что-то белое, не белое, а небесное. После того, как маленький клубок шерсти коснулся ног, махая хвостом, Минзифа узнала в нем щенка.
Она взяла его на руки, обласкала и улыбнулась, глядя на Луну, плывущую по небу. Бабушка всегда говорила ей: «В полнолуние загадай желание и оно исполнится, доченька». Девушка загадала: «Вот пусть этот щенок подрастет и станет мне товарищем, другом, хранителем». Подняв щенка над головой, показала на Луну и обняла его.
Когда зашли в тепло, живой комочек затих. Минзифа обрадовалась неожиданно найденному новому спутнику. Щенок вел себя так, как будто вернулся к себе домой. Когда Минзифа напоила его молоком, щенок облизал ее. На нарах на благоухающем сене было мягко, и они, согревая друг друга, заснули.
Встав на рассвете, она взялась за дневную работу. Вслед за ней на улицу вышел и Комочек. Минзифа, посмотрев на ночную находку, удивилась: «Ай-яй-яй, посмотри на него, ведь он белый!» Щенок все время путался у ног Минзифы. Долго радоваться ей не пришлось. Подошел бригадир Салих ага, увидев щенка, закричал:
- Откуда это, выбрось немедленно, - кричал он, глядя на сидевшего на нарах щенка.
- Кажется, Салих агай, бог послал мне друга, вчера ночью шла по улице, и я не знаю, откуда он взялся.
- Это должен быть щенок охотника Габдрахмана, его собака, уходя в лес, скрещивается с волками. Нужно застрелить его. Сколько волка не корми, он все равно в лес смотрит.
- Салих агай, ведь он еще маленький, когда подрастет, сам уйдет, — умоляла она. - Не бывает же белого волка, это просто собачка.
- Бывает и белым, бывает и черным. Видишь, волки не лают. Он у тебя не лает, значит, это точно волчонок. Он схватил щенка за шиворот и, открыв дверь, бросил на улицу, но щенок отделался лишь царапиной. Минзифа бросилась за ним. «Комочек, пушистенький, иди ко мне, иди», - позвала она и стала искать. Щенок сидел во дворе, дрожа под санями запряженных лошадей. Она быстро схватила щенка и, не зная куда спрятаться, оглянулась по сторонам; быстро поднялась по лестнице, бросила щенка под крышу на сеновал. Минзифа вернулась обратно к своим телятам и быстро-быстро взялась за дело.
Раздался звук открывшейся двери, Минзифа обернулась. При свете, падающем из окна, посреди телятника показалась большая тень, это был большой, широкоплечий мужчина - охотник Габдрахман. Мужчина искал глазами щенка. Девушка почувствовала, что у нее трясутся колени. Телята кричали, просили есть, дергали за фуфайку.
- Минзифа, - сказал он. - Минзифа, где щенок? Салих ага велел застрелить, он все равно не домашний, скрещенный с волком, и кличка у него «Акбуре», то есть «Белый волк», с ним опасно жить под одной крышей.
Вечером снова был слышен голос Салих ага.
- Минзифа, что я тебе велел, почему щенок сидит на крыше телятника, я повешу его сейчас на березу. Салих ага повернулся к двери, и Минзифу как будто облили холодной водой:
- Салих ага, не трогай, ради бога, - бросилась она к двери, - он же ребенок, не трогай, пожалуйста.
- Где лестница? Волчонок это, не теленок, а волк, - сказал Салих ага. Минзифа рыдала очень громко, на крик собрались люди.
Салих ага нашел лестницу и начал подниматься вверх. В этот момент лестница не выдержала, и Салих ага полетел на землю и сильно ударился всем телом. С тех пор он не привязывался ни к щенку, ни к Минзифе.
Когда Минзифа работала на улице, Акбуре не отставал от нее и, как ребенок, постоянно следовал за ней. Минзифа не жалела молока, делилась с ним своим куском хлеба. Как и сама Минзифа, щенок пил молоко три раза в день.
Наступила весна, сугробы потекли, кое-где появлялись подснежники. Не только звери, но и люди радовались приходу весны: теперь земля-мать не даст им умереть с голоду, уже появилась крапива - людям, вышедшим из зимней спячки, крапива очень вкусна и полезна. И Минзифа, как только прогрелись дни, пошла по склону горы, взяв с собой друга, чтобы посмотреть на те места, где можно было бы пасти телят. Акбуре уже вырос, чтобы защищать свою хозяйку. Он не подпускал незнакомцев слишком близко. Теперь и Салих ага вел себя осторожно с ним. Волки никогда не забывают о том, кто их обидел.
Летом того года к Минзифе посватался Якуп. Якуп не вступал в колхоз, бродяжничал и разбойничал. Он долгое время скрывался в лесах, и за ним были замечены темные дела. Бродяга то исчезал, то появлялся, и никто не знал, где он проводит время. Говорили и о том, что в лесу есть очень опасный пустырь, где он обитает.
Естественно, Минзифа отвергла его предложение. Якуп был разъярен. Когда Якуп появлялся в деревне, люди обходили его, переходили на другую сторону улицы, чтобы не столкнуться с ним лицом к лицу. Он напоминал страшное существо, когда шел по улице. В его душе вспыхивала обида и гнев.
Минзифа не хотела связывать свою жизнь с таким человеком. Салих ага решил пойти и поговорить с Якупом, чтобы он отстал от Минзифы. Якуп был зол на весь мир и, стиснув зубы, смотрел исподлобья, угрожая всему миру.
Утром Минзифа, не торопясь, вновь отправилась к своему телятнику. Акбуре был на цепи снаружи телятника. Но, сделав два шага, она почувствовала, как что-то будто обожгло спину, и закричала от боли. Она не успела даже оглянуться, раздался оглушительный свист в ушах, и опять что-то обожгло спину. В тишине раздался звук разорванного платья, резкая боль в этот раз обожгла ноги Минзифы. Девушка, как подкошенная, опустилась на колени и, падая, оглянулась назад. У ворот стоял Якуп с кнутом в руке. Кнут, сплетенный из конских волос, снова обжег ноги Минзифы. Акбуре прижал уши и обнажил зубы.
Якуп хорошо знал «больное место» Минзифы, и на этот раз он направился к Акбуре. Минзифа взвыла:
- Не трогай Акбуре!
Но Якуп решил сломать Минзифу и поставить ее на колени. Кнутом он бил зверя, тот подпрыгивал на месте и визжал от боли. Кнут разорвал бедро щенка, сначала оно побелело, потом пошла кровь. Когда Якуп начал хлестать Минзифу по спине, Акбуре изо всех сил пытался броситься на него. Наконец, цепь разорвалась посередине, и, не моргнув глазом, щенок вонзил свои острые зубы Якупу в плечо. Минзифа старалась оторвать щенка от Якупа. Не так-то просто было удерживать зверя, почувствовавшего запах крови. С помощью прибежавших на помощь людей удалось освободить Якупа от цепких зубов щенка.
Минзифа посмотрела на друга: уши у него были разорваны, а на боках была содрана кожа, и он сам был весь в крови. Минзифа привела его к реке и промыла ему раны.
Неподалеку она заметила охотника Габдрахмана, следовавшего за ними. Поняв его замысел, девушка закричала:
-Уходи, уходи, друг мой, беги, тебе опасно оставаться здесь, беги!
Габдрахман выстрелил, но Акбуре подпрыгнул в воздухе и скрылся в гуще деревьев. Минзифа смотрела вслед и плакала. Ее сердце сжималось от отчаяния и боли из-за потери близкого существа. Она рыдала, обращая свой взор к богу: «Господи, зачем ты это позволил, я лишилась единственного друга. Я была в ответе за него, я же его приручила».
Скоро Минзифа вышла замуж за Галима, у них родился сын Махмут. Махмут родился глухонемым. Все понимал, но не мог внятно говорить. Когда Махмуту исполнилось 7 лет, он заблудился в лесу.
На рассвете Минзифа с мужем отправились в лес. На небольшой поляне они увидели, как Махмут идет по лесу, а рядом с ним идет белая собака. Махмут, который с рождения не говорил, размахивал руками, что-то говорил и обнимался с белой собакой. Они медленно приближались, Минзифа узнала Акбуре.
Минзифа тихонько позвала сына: «Махмут, сыночек, Махмут». Махмут, увидев маму, сказал, заикаясь: «Во-о-от со-ба-ка, смот-ри, мааааа-ма» и обнял за шею волка. Минзифа плакала от радости. Волк тоже повернулся и сделал пару шагов к ней. Женщина воскликнула: «Акбуре!».
Это был уже матерый волк, а не тот трепетный щенок – любимец Минзифы. Минзифа без страха подошла к нему и хотела обнять его, но одичавший взрослый волк не подпустил ее к себе.
«Вот мы и встретились. Я рада, что ты жив, у тебя тоже есть своя семья, поэтому ты ко мне не подходишь. Этот лес, эта свобода даны тебе от Бога, живи, друг мой. Ты знаешь, сколько событий произошло снами? Спасибо тебе, дорогой, за то, что ты не забыл о нашей дружбе. Теперь я спокойна за тебя. Ты знаешь такую поговорку «Ты всегда в ответе за тех, кого приручил»? Прощай, Акбуре!»
Файзиева Амина. Вот так история…
В детстве с нами случаются чудные истории: странные, страшные, самые веселые, очень для нас значимые… Ведь именно в детстве мы встречаем настоящих друзей.
Мое детство прошло в небольшом селе на берегу реки. Дом родителей стоял на пологом склоне заросшего степными травами холма – в живописном месте. Слева простиралось поле, справа сыпался глиняной пылью крутой обрыв и открывался вид на воду, а вот чуть выше, посреди засохшего чернеющего сада, торчал заброшенный деревянный особняк, огороженный ржавой изгородью. Дом был высоким – в несколько этажей – с двумя покривившимися башенками, скрипящими от речного зимнего ветра. Темные окна дома все заросли плесенью, но иногда, если приставить ладошки к стеклу, можно было разглядеть внутри очертания накрытой чехлами мебели. Я всегда мечтал побывать внутри дома, но на дверях висела массивная цепь, скрепленная огромным черным замком, а забраться в окно я, конечно, постеснялся… В общем, особняк поражал таинственностью. Только вот был он таким грустным, что я невольно жалел его.
Однако мрачность дома пугала моих друзей, и они крайне редко приходили ко мне в гости. Так что вечерами мне приходилось играть одному, и я мечтал, что у нас появятся соседи, которые обласкают старый одинокий особняк…
И вот однажды, когда я, опаздывая, бежал в школу и на ходу давился бутербродом, к старому дому на холме подъехал катафалк. Ревущий, как тысяча чертей, мотор затих, и из машины вышли трое: толстый лысый мужчина в пиджаке, высокая бледная женщина в черном платье и темных очках и лохматая девочка в фиолетовом комбинезоне. Все трое огляделись по сторонам и быстро скрылись за оградой заброшенного сада.
Челюсть у меня так и отвисла… Бутерброд вывалился изо рта, и кот Барсик, схватив ломтик «Докторской» колбасы, принялся уплетать его с довольным ворчанием.
- Ну, Барсик, кажись, соседи у нас!..- протянул я, с сожалением глядя, как колбаса исчезает внутри прожорливого кота.
«В школу иди, бездырь!» - презрительно бросил мне Барсик одними глазами и скрылся среди засаженных мелким золотистым луком грядок.
На первый урок я все-таки опоздал.
- Ну, Сушкин! Когда ты научишься быть собранным?!- выругала меня Тамара Ивана.
Я что-то промямлил и с позором поплелся на свое место и только сейчас заметил, что за моей партой сидела новенькая девочка! На ней был сиреневый комбинезон, блестящая черная кофточка и массивные серьги. Лицо у нее было бледное, но глаза показались мне очень красивыми: большими, темными, с синеватыми кругами под ними. Прическа, правда, у новенькой была странноватая: блестящие черные волосы торчали во все стороны, будто иглы у дикобраза, и мне даже показалось, что я видел пробежавшего по ее лбу паука!
- Ты кто?- прошептал я, усаживаясь рядом.
- Клава Кузькина,- она серьезно скривила личико. – А ты?
- Гоша Сушкин,- улыбнулся я.
- Бутер будешь?- деловито предложила она и сунула мне большой ломоть батона с сыром. В этот момент я понял: мы с ней поладим.
И мы действительно поладили. Сначала мы помогали друг другу на уроках: я ей – на биологии, она мне – на физике. Потом оказалось, что мы оба любим Толкина и Queen. Мы сдружилась: вместе обедали, ходили гулять на реку, делали домашку и сочиняли всякие небылицы. Я и подумать раньше не мог, что с девчонкой может быть так интересно!
Мы и в гости друг к другу ходили. Мне нравилось бывать дома у Клавы. Было мрачновато, но очень интересно листать ее альбомы для рисования, рассматривать коллекцию глазурных козликов и собирать «Лего» по мотивам «Гарри Поттера». А еще оказалось, что у Клавы есть ручной тарантул – это такой очень крупный и мохнатый паук. Звали его Аркаша. Клава смело держала его в руках, а я, признаться, побаивался: это вам не Барсика за ухом почесать…
В общем, занятий у нас было много. Вот рыбалка, например. Можно было часами спокойно сидеть рядом на берегу, жевать мармелад и пить томатный сок. Клава очень любила именно томатный, у нее всегда был с собой такой.
В тот день клевало плохо, но погода была очень хорошая, теплая, так что уходить не хотелось.
- Гош, а твои родители кем работают?- спросила меня Клава.
- Мама у меня – воспитатель детского сада,- потер подбородок я, - а папа – милиционер. А твои?
- Мои – гробовщики,- пожала плечами Клава и плотнее натянула панаму на голову. Она не очень-то любила солнце и всегда носила панаму и кофточки с длинными рукавами.
- Это кто такие?- не сразу понял я.
- Ну, они всякие штуки делают для похорон…- отмахнулась она.
Я вздохнул.
- Ты чего?- удивилась Клава.
- Да Барсик пропал. Уж три дня нет. Куда запропастился?
Клава тоже вздохнула и, ловко выудив из корзинки пакетик томатного сока, выдула его весь без остатка.
Погода установилась чудесная. Скоро конец учебного года и мой день рождения. Родители предложили собрать у нас в саду моих одноклассников и устроить праздник. Но одноклассники не захотели прийти.
- Ты чего? Мы не пойдем!- скривилась Альмира.
- Да почему же?- не понял я.
- Там у тебя дом этот…- замялся Валерка,- с вампирами!
- Какими еще вампирами?- рассмеялся я. – Не выдумывайте! Да и живут же в нем теперь!
- Ага,- поморщилась Альмира, - вампиры и живут.
- Там Клава живет,- я постучал по лбу кулаком.
- Вот именно,- прошептал Азат и огляделся по сторонам,- в ней-то и дело…
- Что такое?- не понял я.
- Мы с ребятами,- продолжил Азат,- думаем, что она вампир!
- Да с чего вы взяли-то?- я улыбнулся, но почувствовал, что мне стало не по себе…
- Она все время кровь пьет,- фыркнула Альмира.
- Это сок томатный, чудаки вы!- рассмеялся я.
- Больно ты знаешь!- закричал Валерка. – Кровь там у нее, кровь! Сам я не знаю, но Игорек из 8б как-то стащил у нее коробку, попробовал, а там что-то соленое! Кровь это!
- И к тому же,- томно протянула Альмира,- у тебя кот пропал. Куда он подевался?
- Сожрали его!- заорал Валерка, вскочив с места.
- А потом что?- Альмира вытянула губы. – Тебя высосут?
Всю ночь после этого разговора я не мог заснуть. Ближе к пяти утра не выдержал – выскользнул из-под одеяла, потихоньку выбрался из дома и направился к дому Кузькиных. Стараясь не шуметь, я обошел особняк по периметру, стыдясь, заглянул в окно кухни… и едва не заорал во все горло! Мать Клавы, Оксана Федоровна, стояла за кухонным столом и окровавленными руками выдавливала в эмалированный таз окровавленный мешочек, похожий на сердце… Рядом на столешницу была прикреплена механическая мясорубка.
Никогда я не испытывал такого невероятного ужаса! Сломя голову я помчался домой, не разбирая дороги и мечтая только об одном – накрыться простыней и больше никогда не видеть ничего подобного… Перед глазами стояла ужасная картина: дом на холме снимают самые настоящие вампиры!
Суббота обещала быть жаркой. Родители уехали к бабушке в деревню, а я – после всех пережитых страхов – проспал и, как на зло, остался дома один. Но пока я судорожно искал иконку у мамы в ящике, продумывал план с чесноком и осиновым колом, в дверь постучали.
Это была Клава. Она стояла на ступенях крыльца с трехлитровой банкой красной жижи. «Кровь!»- испугался я.
- Привет, Гош,- улыбнулась Клава. – Как спал? Барсик не вернулся?
- Нет!- с вызовом выпалил я – от страха, конечно. Клава и не заметила моего тона.
- Куда же он, безобразник, подевался?- девочка огляделась по сторонам. – Не понимает он что ли, как мы волнуемся?
- Хватит! – рассердился вдруг я. – Я все знаю! Это твоя семейка Барсика уморила!
- Что ты несешь?..- растерялась Клава.
- Я все про вас понял! Вы – кровопийцы!
- Да что ты говоришь такое?- попятилась от меня Клава.
- Я все видел! У вас вся кухня в кровище!
- Какой кровище?..- не понимала девочка. – А! ты об этом! Так у нас от жары холодильник сломался! Морозилка потекла, вся клюква от бабули разморозилась – бабуля нам мнооого клюквы присылает, говорит, мне полезно… Пришлось маме все ягоды перекрутить, отжать через марлевый мешочек и сделать морс. А то испортились бы… Вот же! Я и тебе принесла, - Клава слегка взболтнула банку. - Что ты как маленький, а?
- А обязательно было ночью клюкву давить?- прищурился я подозрительно.
- Ночью?- не поняла девочка.
- Я в половине пятого к вам в окно заглянул!- сам красный, как этот морс, признался я.
- Во-первых, половина пятого – это утро, а не ночь. А во-вторых, мама плохо переносит жару,- развела руками Клава. - Она в четыре утра встает, чтобы сделать домашние дела. Ей так удобнее…
- Не верю! Вампиры вы несчастные! – вопил я. – Знать вас не хочу! Тебя знать не хочу!
Я решительно отвернулся. Сердце щемило от досады…
Что-то глухо стукнуло о настил крыльца.
Я повернул голову – Клава ушла. На ступенях стояла трехлитровая банка клюквенного морса.
В понедельник особняк на холме был пуст.
Мама сказала, что Кузькины дом снимали, чтобы пожить ближе к природе, а теперь поехали на море. Оказалось, у Клавы было серьезное заболевание кожи – что-то вроде тяжелой формы псориаза, и она нуждалась в свежем воздухе и хороших продуктах.
- Видел же, какая она худенькая, бледненькая… И круги под глазами какие! Бедный ребенок!- качала головой мама.
А вечером домой явился Барсик. И не один, а с трехшерстной кошкой и целым выводком котят. Мне стало стыдно. Я поверил глупым школьным слухам, испугался, как детсадовец, и обидел не просто хорошего, но и близкого мне человека.
Вот так история…
Прошло несколько лет, я окончил школу, поступил в техникум и переехал в соседний город. Квартирку снял крошечную – на последнем этаже старенькой многоэтажки. Немного обжился, завел кастрюлю, табурет и кактус Валеру.
А однажды, когда выносил мусор, столкнулся на лестничной площадке с красивой девушкой в фиолетовом комбинезоне: черные волосы струились по ее тонкой спине, щеки раскраснелись – девушка силилась провернуть ключ в замке. Ключ заело. Она грациозно перекинула из одной тонкой руки в другую увесистый пакет с апельсинами и несколькими пачками… томатного сока…
- Надо бы смазать замок,- деловито заметил я и помог ей.
Ничего не говоря, девушка улыбнулась и скрылась за дверью…
Ошарашенный, я стоял на лестнице с мусором в руках. Сердце бешено билось. Она или не она?
- Срочно в магазин!.. За машинным маслом! И томатным соком, естественно.
В детстве с нами случаются чудные истории: странные, страшные, самые веселые, очень для нас значимые… Ведь именно в детстве мы встречаем настоящих друзей.
Мое детство прошло в небольшом селе на берегу реки. Дом родителей стоял на пологом склоне заросшего степными травами холма – в живописном месте. Слева простиралось поле, справа сыпался глиняной пылью крутой обрыв и открывался вид на воду, а вот чуть выше, посреди засохшего чернеющего сада, торчал заброшенный деревянный особняк, огороженный ржавой изгородью. Дом был высоким – в несколько этажей – с двумя покривившимися башенками, скрипящими от речного зимнего ветра. Темные окна дома все заросли плесенью, но иногда, если приставить ладошки к стеклу, можно было разглядеть внутри очертания накрытой чехлами мебели. Я всегда мечтал побывать внутри дома, но на дверях висела массивная цепь, скрепленная огромным черным замком, а забраться в окно я, конечно, постеснялся… В общем, особняк поражал таинственностью. Только вот был он таким грустным, что я невольно жалел его.
Однако мрачность дома пугала моих друзей, и они крайне редко приходили ко мне в гости. Так что вечерами мне приходилось играть одному, и я мечтал, что у нас появятся соседи, которые обласкают старый одинокий особняк…
И вот однажды, когда я, опаздывая, бежал в школу и на ходу давился бутербродом, к старому дому на холме подъехал катафалк. Ревущий, как тысяча чертей, мотор затих, и из машины вышли трое: толстый лысый мужчина в пиджаке, высокая бледная женщина в черном платье и темных очках и лохматая девочка в фиолетовом комбинезоне. Все трое огляделись по сторонам и быстро скрылись за оградой заброшенного сада.
Челюсть у меня так и отвисла… Бутерброд вывалился изо рта, и кот Барсик, схватив ломтик «Докторской» колбасы, принялся уплетать его с довольным ворчанием.
- Ну, Барсик, кажись, соседи у нас!..- протянул я, с сожалением глядя, как колбаса исчезает внутри прожорливого кота.
«В школу иди, бездырь!» - презрительно бросил мне Барсик одними глазами и скрылся среди засаженных мелким золотистым луком грядок.
На первый урок я все-таки опоздал.
- Ну, Сушкин! Когда ты научишься быть собранным?!- выругала меня Тамара Ивана.
Я что-то промямлил и с позором поплелся на свое место и только сейчас заметил, что за моей партой сидела новенькая девочка! На ней был сиреневый комбинезон, блестящая черная кофточка и массивные серьги. Лицо у нее было бледное, но глаза показались мне очень красивыми: большими, темными, с синеватыми кругами под ними. Прическа, правда, у новенькой была странноватая: блестящие черные волосы торчали во все стороны, будто иглы у дикобраза, и мне даже показалось, что я видел пробежавшего по ее лбу паука!
- Ты кто?- прошептал я, усаживаясь рядом.
- Клава Кузькина,- она серьезно скривила личико. – А ты?
- Гоша Сушкин,- улыбнулся я.
- Бутер будешь?- деловито предложила она и сунула мне большой ломоть батона с сыром. В этот момент я понял: мы с ней поладим.
И мы действительно поладили. Сначала мы помогали друг другу на уроках: я ей – на биологии, она мне – на физике. Потом оказалось, что мы оба любим Толкина и Queen. Мы сдружилась: вместе обедали, ходили гулять на реку, делали домашку и сочиняли всякие небылицы. Я и подумать раньше не мог, что с девчонкой может быть так интересно!
Мы и в гости друг к другу ходили. Мне нравилось бывать дома у Клавы. Было мрачновато, но очень интересно листать ее альбомы для рисования, рассматривать коллекцию глазурных козликов и собирать «Лего» по мотивам «Гарри Поттера». А еще оказалось, что у Клавы есть ручной тарантул – это такой очень крупный и мохнатый паук. Звали его Аркаша. Клава смело держала его в руках, а я, признаться, побаивался: это вам не Барсика за ухом почесать…
В общем, занятий у нас было много. Вот рыбалка, например. Можно было часами спокойно сидеть рядом на берегу, жевать мармелад и пить томатный сок. Клава очень любила именно томатный, у нее всегда был с собой такой.
В тот день клевало плохо, но погода была очень хорошая, теплая, так что уходить не хотелось.
- Гош, а твои родители кем работают?- спросила меня Клава.
- Мама у меня – воспитатель детского сада,- потер подбородок я, - а папа – милиционер. А твои?
- Мои – гробовщики,- пожала плечами Клава и плотнее натянула панаму на голову. Она не очень-то любила солнце и всегда носила панаму и кофточки с длинными рукавами.
- Это кто такие?- не сразу понял я.
- Ну, они всякие штуки делают для похорон…- отмахнулась она.
Я вздохнул.
- Ты чего?- удивилась Клава.
- Да Барсик пропал. Уж три дня нет. Куда запропастился?
Клава тоже вздохнула и, ловко выудив из корзинки пакетик томатного сока, выдула его весь без остатка.
Погода установилась чудесная. Скоро конец учебного года и мой день рождения. Родители предложили собрать у нас в саду моих одноклассников и устроить праздник. Но одноклассники не захотели прийти.
- Ты чего? Мы не пойдем!- скривилась Альмира.
- Да почему же?- не понял я.
- Там у тебя дом этот…- замялся Валерка,- с вампирами!
- Какими еще вампирами?- рассмеялся я. – Не выдумывайте! Да и живут же в нем теперь!
- Ага,- поморщилась Альмира, - вампиры и живут.
- Там Клава живет,- я постучал по лбу кулаком.
- Вот именно,- прошептал Азат и огляделся по сторонам,- в ней-то и дело…
- Что такое?- не понял я.
- Мы с ребятами,- продолжил Азат,- думаем, что она вампир!
- Да с чего вы взяли-то?- я улыбнулся, но почувствовал, что мне стало не по себе…
- Она все время кровь пьет,- фыркнула Альмира.
- Это сок томатный, чудаки вы!- рассмеялся я.
- Больно ты знаешь!- закричал Валерка. – Кровь там у нее, кровь! Сам я не знаю, но Игорек из 8б как-то стащил у нее коробку, попробовал, а там что-то соленое! Кровь это!
- И к тому же,- томно протянула Альмира,- у тебя кот пропал. Куда он подевался?
- Сожрали его!- заорал Валерка, вскочив с места.
- А потом что?- Альмира вытянула губы. – Тебя высосут?
Всю ночь после этого разговора я не мог заснуть. Ближе к пяти утра не выдержал – выскользнул из-под одеяла, потихоньку выбрался из дома и направился к дому Кузькиных. Стараясь не шуметь, я обошел особняк по периметру, стыдясь, заглянул в окно кухни… и едва не заорал во все горло! Мать Клавы, Оксана Федоровна, стояла за кухонным столом и окровавленными руками выдавливала в эмалированный таз окровавленный мешочек, похожий на сердце… Рядом на столешницу была прикреплена механическая мясорубка.
Никогда я не испытывал такого невероятного ужаса! Сломя голову я помчался домой, не разбирая дороги и мечтая только об одном – накрыться простыней и больше никогда не видеть ничего подобного… Перед глазами стояла ужасная картина: дом на холме снимают самые настоящие вампиры!
Суббота обещала быть жаркой. Родители уехали к бабушке в деревню, а я – после всех пережитых страхов – проспал и, как на зло, остался дома один. Но пока я судорожно искал иконку у мамы в ящике, продумывал план с чесноком и осиновым колом, в дверь постучали.
Это была Клава. Она стояла на ступенях крыльца с трехлитровой банкой красной жижи. «Кровь!»- испугался я.
- Привет, Гош,- улыбнулась Клава. – Как спал? Барсик не вернулся?
- Нет!- с вызовом выпалил я – от страха, конечно. Клава и не заметила моего тона.
- Куда же он, безобразник, подевался?- девочка огляделась по сторонам. – Не понимает он что ли, как мы волнуемся?
- Хватит! – рассердился вдруг я. – Я все знаю! Это твоя семейка Барсика уморила!
- Что ты несешь?..- растерялась Клава.
- Я все про вас понял! Вы – кровопийцы!
- Да что ты говоришь такое?- попятилась от меня Клава.
- Я все видел! У вас вся кухня в кровище!
- Какой кровище?..- не понимала девочка. – А! ты об этом! Так у нас от жары холодильник сломался! Морозилка потекла, вся клюква от бабули разморозилась – бабуля нам мнооого клюквы присылает, говорит, мне полезно… Пришлось маме все ягоды перекрутить, отжать через марлевый мешочек и сделать морс. А то испортились бы… Вот же! Я и тебе принесла, - Клава слегка взболтнула банку. - Что ты как маленький, а?
- А обязательно было ночью клюкву давить?- прищурился я подозрительно.
- Ночью?- не поняла девочка.
- Я в половине пятого к вам в окно заглянул!- сам красный, как этот морс, признался я.
- Во-первых, половина пятого – это утро, а не ночь. А во-вторых, мама плохо переносит жару,- развела руками Клава. - Она в четыре утра встает, чтобы сделать домашние дела. Ей так удобнее…
- Не верю! Вампиры вы несчастные! – вопил я. – Знать вас не хочу! Тебя знать не хочу!
Я решительно отвернулся. Сердце щемило от досады…
Что-то глухо стукнуло о настил крыльца.
Я повернул голову – Клава ушла. На ступенях стояла трехлитровая банка клюквенного морса.
В понедельник особняк на холме был пуст.
Мама сказала, что Кузькины дом снимали, чтобы пожить ближе к природе, а теперь поехали на море. Оказалось, у Клавы было серьезное заболевание кожи – что-то вроде тяжелой формы псориаза, и она нуждалась в свежем воздухе и хороших продуктах.
- Видел же, какая она худенькая, бледненькая… И круги под глазами какие! Бедный ребенок!- качала головой мама.
А вечером домой явился Барсик. И не один, а с трехшерстной кошкой и целым выводком котят. Мне стало стыдно. Я поверил глупым школьным слухам, испугался, как детсадовец, и обидел не просто хорошего, но и близкого мне человека.
Вот так история…
Прошло несколько лет, я окончил школу, поступил в техникум и переехал в соседний город. Квартирку снял крошечную – на последнем этаже старенькой многоэтажки. Немного обжился, завел кастрюлю, табурет и кактус Валеру.
А однажды, когда выносил мусор, столкнулся на лестничной площадке с красивой девушкой в фиолетовом комбинезоне: черные волосы струились по ее тонкой спине, щеки раскраснелись – девушка силилась провернуть ключ в замке. Ключ заело. Она грациозно перекинула из одной тонкой руки в другую увесистый пакет с апельсинами и несколькими пачками… томатного сока…
- Надо бы смазать замок,- деловито заметил я и помог ей.
Ничего не говоря, девушка улыбнулась и скрылась за дверью…
Ошарашенный, я стоял на лестнице с мусором в руках. Сердце бешено билось. Она или не она?
- Срочно в магазин!.. За машинным маслом! И томатным соком, естественно.
Габидуллина Элина. Записки из дневника Аси Капитоновой
*****
19 марта, 2019 год
Дорогой дневник, извини, что я пропала на несколько дней. Не было свободного часа поделиться всеми мыслями и чувствами, накопившимися за это время. А сейчас, пока я одна в комнате, слушаю любимую мелодию. Как же прекрасно басы распространяются по пустой одинокой общажной комнате. В общем, рассказываю.
В нашем колледже есть студент. Тот самый четверокурсник, о котором я рассказывала миллион раз. Представляешь: он обратил на меня внимание! Это было 3 дня назад, когда у нас была совместная пара. Из всех свободных мест он предпочел стульчик рядом со мной. О, как я была счастлива! Мы проболтали все занятие. Он сказал, что у меня красивые глаза, а ведь я так хотела начать носить цветные линзы, теперь поняла, что это мне и не нужно.
Дорогой дневник, представляешь, он позвал меня в кафе. Что же мне надеть? Я думаю, что стоит предстать во всей красе. Может, платье…? Облегающее фигуру…? Свободного кроя…? Парадное самое…? Красное…? Эх, жаль, что у меня нет подруги, с которой я могла бы посоветоваться. Все девчонки из моей группы и так никогда меня не любили (да и я к этому «змеиному гнезду» не тянулась), так теперь самый красивый парень обратил на меня особое внимание и стал общаться со мной. Если у нас что-то сложится, мне и подруги не нужны будут.
Итак, я выбрала наряд. Надеюсь, Дима оценит. Спокойной ночи, мой единственный (хотя и бумажный) друг.
*****
20 марта, 2019 год
Дорогой дневник, наконец я готова поделиться историями и эмоциями. Эта встреча превзошла все мои ожидания! Оказывается, у нас столько общего. Мы любим одну и ту же музыкальную группу, стиль рисования. Я даже представить такого не могла! Я верю, мы созданы друг для друга.
Кафе было очень уютным. Музыка придавала особую атмосферу нашей беседе. Дима рассказывал о своей жизни, о том, как он выбрал профессию и колледж.
Я чувствовала себя нужной и интересной. Со мной никто так не был нежен и внимателен, мил… Никогда…
За один вечер Дима проявил ко мне больше внимания, чем старые друзья и знакомые. Подавал руку при спуске по лестнице, помогал надеть пальто – это именно те поступки, которые красят парня.
Дима сказал, что он видит людей, чувствует их, и я одна из тех, кому он может доверять. А ведь он прав. Я никогда не рассказывала чужих тайн, что не скажешь о моих бывших друзьях. Я верю, что наши отношения (в каком бы формате они ни развивались) продолжатся. Он, кстати, меня еще и до дома проводил, поблагодарив за чудное настроение.
Дорогой дневник, я начинаю чувствовать себя счастливой. Мысли способны материализоваться. Сладких снов, дорогой друг.
*****
После этих записей Аси в дневнике прошло уже более двух месяцев. Девушке исполнилось 5 мая 17 лет. О новой парочке стал жужжать весь колледж. Асе завидовали все: «Как же так? Самый лучший парень и с этой мышкой!!!»
За словами пошли действия. До прихода Аси в аудиторию девочки решили намазать сиденье стула прозрачным клеем, на который девушка села не раздумывая. Клей въелся в вещи, трещал при движении. Во время занятия кожа от него зудела. Но это было не так страшно по сравнению с тем, что произошло позже. Звонок с урока привел в аудиторию другую группу. Среди толпы парней Ася увидела Диму. Девчонки ожидали продолжения событий, не отрываясь, следили за ней. Ася не знала, как встать, не обратив на себя внимания. Но деваться было некуда: резко соскочив, девушка услышала предательский треск отлипшего стула. Колготы побежали быстрыми стрелками. И взрыв смеха! На все лады! И среди них самый родной, близкий, от того еще более жестокий… Дима, краснея то ли от смеха, то ли от поведения девушки, прятал глаза, не смотрел на Асю. А она… снова осталась одна…Одна в этой пустой комнате… Она снова надела наушники, к которым так же давно как и к плееру, наполненному грустными мелодиями, напоминавшими Асе о её одиночестве… И Ася снова погрузилась в эту атмосферу.
*****
21 сентября, 2019 год
Дорогой дневник, столько времени я к тебе не обращалась… Столько времени не было нужды в этом... Я потеряла все за одно мгновение. Рядом со мной нет ни одной родной души, нет счастья, абсолютно никакого счастья. Зачем тогда жить...
*****
Слезы душили Асю, лились жгучим градом по лицу. Девушка не смогла написать больше ни слова. Слова песен в наушниках разрывали ее душу. Она резко подошла к окну и молниеносно его распахнула. Сильный холодный сентябрьский ветер словно старался оттолкнуть девушку, не давая совершить глупость. Ася остановилась на мгновение и … присела на подоконник.
Дождь шел, не переставая, как и слезы Аси. Обмякшие красные листья собирались в кучи грязи, словно в её душу. Она чувствовала себя сломанной, разбитой. Ей более не хотелось ничего, совсем ничего.
В одном и том же положении Ася просидела всю ночь. Не двинулась, не шевельнулась, не дрогнула пальцем.
Бездумно Ася оделась, вышла на улицу. Дождь сменился тёплым солнцем, и красные листья в его лучах от капель напоминали яркие цветные камни. Присев на скамью во дворе, Ася увидела девочку лет двенадцати в инвалидной коляске. Она ловила последние капли дождя, падающие с деревьев. Её коляску толкала уже немолодая мать, которая светилась, глядя на забаву дочери. Ася не заметила, как стала любоваться счастьем этих людей.
-Здравствуйте!- сказала девушка,- может, я могу вам чем-то помочь?
-Доброе утро,- ответила женщина. - Спасибо за твоё милое сердце, но нам ничего не нужно. Так ведь, Лесенька?
Девочка, широко улыбаясь, бодро замотала головой.
- Как твое имя? - спросила женщина.
- Ася.
- Потрясающее имя, а я Анастасия Александровна. Это моя дочь Олеся, но зовём мы её Лесенькой. Она очень долгожданный ребёнок.
«Какие счастливые люди»,- подумала Ася и сказала:
-Прекрасная девочка! И какая замечательная у неё мама!
Неожиданно для Аси женщина начала рассказывать печальную историю их семьи:
- Недавно мы вернулись с очень сложной операции. Леся не могла ходить из-за деформации ног. Мы ездили по разным городам, врачи отказывались браться за лечение, говорили, что шансов на самостоятельную ходьбу никаких. Но мы верили, верили всей семьёй лишь в лучшее. Я носила её на руках, когда это требовалось. И я всегда была счастлива, несмотря ни на что, я была счастлива, я любила свою доченьку всегда. И буду любить ее вечно. Бо̀льшую часть жизни Леся провела, видя мир из окошек транспорта или дома. Как же она мечтала увидеть его воочию! Наконец-то она сама может прикоснуться к каплям дождя, дышать этим воздухом свободы. Ах! Как хороша жизнь!
-Мама!- перебила женщину Леся,- можно мне попробовать походить?
-Конечно. Только будь очень внимательна.
Девочка аккуратно спустилась с коляски и пошла. Сначала она делала это нерешительно, затем - увереннее, потом вовсе побежала, но упала. Ася с Анастасией Александровной испугались, помчались на помощь. А девочка, оказавшаяся в куче листьев, задорно смеялась. Лёжа, будто на снегу, Леся «делала ангела» и ощущала СЧАСТЬЕ. Ася, Анастасия Александровна, словно заразившись им, стали улыбаться и сыпать листья ярким салютом. Все желание покончить с собой, мысли о своей ненужности улетали, мчались далеко навсегда.
Появилось желание быть. Быть нужной, любящей, дарящей кому- то счастье. И купаться в нем самой.
*****
31 декабря, 2019 год
Здравствуй, милый мой дневник! Очень давно не брала тебя в руки. Столько дел, хлопот, забот!!! С девочками из группы вчера еле успели украсить елку. Сегодня до обеда в роли Снегурочки отправляюсь поздравлять ребят из Детского дома. Вечером с Лесей и тетей Настей накрываем стол. А еще подарки не все подписаны…
Дел и хлопот много. И все это мое счастье!!! Ведь я ЖИВУ, чтобы быть счастливой!
*****
*****
19 марта, 2019 год
Дорогой дневник, извини, что я пропала на несколько дней. Не было свободного часа поделиться всеми мыслями и чувствами, накопившимися за это время. А сейчас, пока я одна в комнате, слушаю любимую мелодию. Как же прекрасно басы распространяются по пустой одинокой общажной комнате. В общем, рассказываю.
В нашем колледже есть студент. Тот самый четверокурсник, о котором я рассказывала миллион раз. Представляешь: он обратил на меня внимание! Это было 3 дня назад, когда у нас была совместная пара. Из всех свободных мест он предпочел стульчик рядом со мной. О, как я была счастлива! Мы проболтали все занятие. Он сказал, что у меня красивые глаза, а ведь я так хотела начать носить цветные линзы, теперь поняла, что это мне и не нужно.
Дорогой дневник, представляешь, он позвал меня в кафе. Что же мне надеть? Я думаю, что стоит предстать во всей красе. Может, платье…? Облегающее фигуру…? Свободного кроя…? Парадное самое…? Красное…? Эх, жаль, что у меня нет подруги, с которой я могла бы посоветоваться. Все девчонки из моей группы и так никогда меня не любили (да и я к этому «змеиному гнезду» не тянулась), так теперь самый красивый парень обратил на меня особое внимание и стал общаться со мной. Если у нас что-то сложится, мне и подруги не нужны будут.
Итак, я выбрала наряд. Надеюсь, Дима оценит. Спокойной ночи, мой единственный (хотя и бумажный) друг.
*****
20 марта, 2019 год
Дорогой дневник, наконец я готова поделиться историями и эмоциями. Эта встреча превзошла все мои ожидания! Оказывается, у нас столько общего. Мы любим одну и ту же музыкальную группу, стиль рисования. Я даже представить такого не могла! Я верю, мы созданы друг для друга.
Кафе было очень уютным. Музыка придавала особую атмосферу нашей беседе. Дима рассказывал о своей жизни, о том, как он выбрал профессию и колледж.
Я чувствовала себя нужной и интересной. Со мной никто так не был нежен и внимателен, мил… Никогда…
За один вечер Дима проявил ко мне больше внимания, чем старые друзья и знакомые. Подавал руку при спуске по лестнице, помогал надеть пальто – это именно те поступки, которые красят парня.
Дима сказал, что он видит людей, чувствует их, и я одна из тех, кому он может доверять. А ведь он прав. Я никогда не рассказывала чужих тайн, что не скажешь о моих бывших друзьях. Я верю, что наши отношения (в каком бы формате они ни развивались) продолжатся. Он, кстати, меня еще и до дома проводил, поблагодарив за чудное настроение.
Дорогой дневник, я начинаю чувствовать себя счастливой. Мысли способны материализоваться. Сладких снов, дорогой друг.
*****
После этих записей Аси в дневнике прошло уже более двух месяцев. Девушке исполнилось 5 мая 17 лет. О новой парочке стал жужжать весь колледж. Асе завидовали все: «Как же так? Самый лучший парень и с этой мышкой!!!»
За словами пошли действия. До прихода Аси в аудиторию девочки решили намазать сиденье стула прозрачным клеем, на который девушка села не раздумывая. Клей въелся в вещи, трещал при движении. Во время занятия кожа от него зудела. Но это было не так страшно по сравнению с тем, что произошло позже. Звонок с урока привел в аудиторию другую группу. Среди толпы парней Ася увидела Диму. Девчонки ожидали продолжения событий, не отрываясь, следили за ней. Ася не знала, как встать, не обратив на себя внимания. Но деваться было некуда: резко соскочив, девушка услышала предательский треск отлипшего стула. Колготы побежали быстрыми стрелками. И взрыв смеха! На все лады! И среди них самый родной, близкий, от того еще более жестокий… Дима, краснея то ли от смеха, то ли от поведения девушки, прятал глаза, не смотрел на Асю. А она… снова осталась одна…Одна в этой пустой комнате… Она снова надела наушники, к которым так же давно как и к плееру, наполненному грустными мелодиями, напоминавшими Асе о её одиночестве… И Ася снова погрузилась в эту атмосферу.
*****
21 сентября, 2019 год
Дорогой дневник, столько времени я к тебе не обращалась… Столько времени не было нужды в этом... Я потеряла все за одно мгновение. Рядом со мной нет ни одной родной души, нет счастья, абсолютно никакого счастья. Зачем тогда жить...
*****
Слезы душили Асю, лились жгучим градом по лицу. Девушка не смогла написать больше ни слова. Слова песен в наушниках разрывали ее душу. Она резко подошла к окну и молниеносно его распахнула. Сильный холодный сентябрьский ветер словно старался оттолкнуть девушку, не давая совершить глупость. Ася остановилась на мгновение и … присела на подоконник.
Дождь шел, не переставая, как и слезы Аси. Обмякшие красные листья собирались в кучи грязи, словно в её душу. Она чувствовала себя сломанной, разбитой. Ей более не хотелось ничего, совсем ничего.
В одном и том же положении Ася просидела всю ночь. Не двинулась, не шевельнулась, не дрогнула пальцем.
Бездумно Ася оделась, вышла на улицу. Дождь сменился тёплым солнцем, и красные листья в его лучах от капель напоминали яркие цветные камни. Присев на скамью во дворе, Ася увидела девочку лет двенадцати в инвалидной коляске. Она ловила последние капли дождя, падающие с деревьев. Её коляску толкала уже немолодая мать, которая светилась, глядя на забаву дочери. Ася не заметила, как стала любоваться счастьем этих людей.
-Здравствуйте!- сказала девушка,- может, я могу вам чем-то помочь?
-Доброе утро,- ответила женщина. - Спасибо за твоё милое сердце, но нам ничего не нужно. Так ведь, Лесенька?
Девочка, широко улыбаясь, бодро замотала головой.
- Как твое имя? - спросила женщина.
- Ася.
- Потрясающее имя, а я Анастасия Александровна. Это моя дочь Олеся, но зовём мы её Лесенькой. Она очень долгожданный ребёнок.
«Какие счастливые люди»,- подумала Ася и сказала:
-Прекрасная девочка! И какая замечательная у неё мама!
Неожиданно для Аси женщина начала рассказывать печальную историю их семьи:
- Недавно мы вернулись с очень сложной операции. Леся не могла ходить из-за деформации ног. Мы ездили по разным городам, врачи отказывались браться за лечение, говорили, что шансов на самостоятельную ходьбу никаких. Но мы верили, верили всей семьёй лишь в лучшее. Я носила её на руках, когда это требовалось. И я всегда была счастлива, несмотря ни на что, я была счастлива, я любила свою доченьку всегда. И буду любить ее вечно. Бо̀льшую часть жизни Леся провела, видя мир из окошек транспорта или дома. Как же она мечтала увидеть его воочию! Наконец-то она сама может прикоснуться к каплям дождя, дышать этим воздухом свободы. Ах! Как хороша жизнь!
-Мама!- перебила женщину Леся,- можно мне попробовать походить?
-Конечно. Только будь очень внимательна.
Девочка аккуратно спустилась с коляски и пошла. Сначала она делала это нерешительно, затем - увереннее, потом вовсе побежала, но упала. Ася с Анастасией Александровной испугались, помчались на помощь. А девочка, оказавшаяся в куче листьев, задорно смеялась. Лёжа, будто на снегу, Леся «делала ангела» и ощущала СЧАСТЬЕ. Ася, Анастасия Александровна, словно заразившись им, стали улыбаться и сыпать листья ярким салютом. Все желание покончить с собой, мысли о своей ненужности улетали, мчались далеко навсегда.
Появилось желание быть. Быть нужной, любящей, дарящей кому- то счастье. И купаться в нем самой.
*****
31 декабря, 2019 год
Здравствуй, милый мой дневник! Очень давно не брала тебя в руки. Столько дел, хлопот, забот!!! С девочками из группы вчера еле успели украсить елку. Сегодня до обеда в роли Снегурочки отправляюсь поздравлять ребят из Детского дома. Вечером с Лесей и тетей Настей накрываем стол. А еще подарки не все подписаны…
Дел и хлопот много. И все это мое счастье!!! Ведь я ЖИВУ, чтобы быть счастливой!
*****
Божанова Юлия. Тётя Тоня
Для слепого, "особенного" Артёмки она на всю жизнь осталась не просто тётей Тоней, а самым родным и любимым человеком.
Ровно шесть лет назад мама приоткрыла заветную дверь, впустив в помещение поток зимнего воздуха. Маленький мальчик, крепко ухватившийся ладошкой за её руку, осторожно перешагнул через порог и остановился, испуганно прижимаясь к чужой ноге.
- Давай я помогу тебе.
Нехотя выпускает руку и позволяет себя раздеть. Освободившийся от нескольких слоёв одежды, расслабляется и шумно тянет воздух через нос. В голову ударяет дикая смесь из самых разных запахов и звуков: книги, шелест страниц, молоко, лаванда, мята, стиральный порошок, дерево, почти догоревший огарок свечи и тихая, но красивая песня, льющаяся из чьих-то уст.
- Что это за место?
- Библиотека, - она заходит спереди и садится перед ним. - Ты не можешь читать книги, но зато способен чувствовать запахи. Здесь они особенные, понимаешь?
Опять вдыхает и кивает. Вкусно.
- Можешь услышать и почувствовать, ощутить. Коснуться того, что создали люди, жившие давным-давно, ты...
Скрипнувшая недалеко дверь заставляет маму обернуться, а Артёма вжать голову в плечи и застыть. Песня затихла, а стиральный порошок и мята теперь ощущались слишком ярко. Шарканье чьих-то ног. Мама встала и немного потянула на себя сына, приглашая, видимо, поздороваться с новым человеком в комнате.
- Здравствуйте, - всё ещё испуганный мальчик выдыхает и вытягивает руку вперёд в ожидании рукопожатия. - Я Артём. Мне восемь.
Чувствует сморщенную и сухую ладонь, протянутую в ответ. Нервно сглатывает, проводит большим пальцем по коже.
- Здравствуй, Артёмка.
Это она напевала ту песню. Сразу представляет такую сморщенную, как курага после солнца, но бодрую и здоровую бабушку. Руки пахнут мятой, потому что собирает её у дома, и молоком, так как доит собственную корову. От бабушки исходит тепло, поэтому мальчик неосознанно делает шаг вперёд, не выпуская чужую руку из своей хватки. Весь страх куда-то улетучивается, оставляя после себя любопытство.
- У вас очень красивый голос. А как вас зовут?
- Тётя Тоня. Просто тётя Тоня, - немного наклоняется и задаёт следующий вопрос совсем тихо. - Хочешь, я тебе почитаю?
На самом деле, Артём очень хочет этого. Небольшой шаг вперёд, вытягивает одну руку вбок, ощупывает пространство. Справа натыкается на деревянную поверхность, чуть выше - заветные книги. Мама рассказывала и давала полистать подобное раннее, но тогда это была лишь несколько листов, собранных вместе. Водит по полке пальцами. Шершавые, гладкие, толстые и тонкие. Наверное, красивые. Улыбается, вытягивает вторую руку и сразу натыкается ладонью на сморщенный локоть тёти Тони, обхватывая его.
Легкий поцелуй в лоб от мамы, обещание заехать после работы и порция зимнего воздуха в затылок.
Тётя Тоня помогает ему пройти в другую комнату и даже успевает за их небольшой путь описать свою библиотеку.
- Садись, вот так. Чай будешь, Артёмка?
Кивок. Звон кружек, тапочки, уже знакомая мелодия, свист чайника. Невероятная атмосфера. И запахи, какие же здесь великолепные запахи! Непривычные, но в то же время такие знакомые. Опускает ладошки на мягкий диван под собой и невольно улыбается. Здесь очень спокойно, но, вопреки предубеждениям о библиотеках, совсем не тихо. И это тоже прекрасно.
Обхватывает ладонями предложенный стакан, шипит, обжигая пальцы, смеётся вместе с тётей Тоней. И смех у неё очень красивый. Она где-то шуршит, видимо, ищет книгу. Да, через секунду диван немного прогибается под чужим весом.
- Давай начнём с небольших произведений Аркадия Гайдара. Думаю, они тебе точно понравятся.
Артём берёт стакан с пола и делает маленький глоток чая. И, наконец, расслабляется, а всё его внимание моментально и всецело переключается на зазвучавший рядом с собой голос.
Мама появляется в дверях комнаты и шепотом зовёт сына по имени, но Артём настолько погружен в себя, что сначала даже не слышит. Только когда книга закрывается, а тётя Тоня говорит "на сегодня всё", мальчик поднимает голову. Лицо озаряет широкая улыбка, он нервно сглатывает, неровно дышит. Чувствует аромат сладких духов. Вскакивает с дивана тянется вперёд и обхватывает маму руками, крепко прижимая к себе. Она смеётся, наклоняется ниже и слышит тихое:
- Спасибо за то, что привела меня сюда.
Уже одетый, вцепившийся в мамину руку Артём, останавливается на пороге и негромко спрашивает:
- Можно я завтра тоже приду?
- Конечно, приходи. И завтра, и послезавтра. Всегда приходи, - она натягивает шапку пониже на его лоб, поправляет шарф. - Буду ждать тебя, Артёмка.
Дверь хлопает, а Артём всю дорогу не умолкает, рассказывает маме то о смелом Мальчише-Кибальчише, то о братьях Чуке и Геке, болтает про самого автора и расспрашивает о других интересных историях, которые они смогут почитать в будущем.
В библиотеку Артём действительно возвращается на следующий день. И через день, и через неделю. Это становится той частью дня, ради которой он засыпает ночью, затем вскакивает с кровати и кричит "пора выходить!", на ходу натягивая подготовленные заботливой мамой штаны. И, была бы его воля, то бежал бы сломя голову до самых дверей, где его неизменно каждое утро встречала тётя Тоня. А вместе с ней знакомый аромат молока, мяты, чая, дерева, шарканье тапочек, шелест книг и уже полюбившаяся мелодия. Это всё делало библиотеку "живой", маленькое помещение дышало благодаря этому.
Совсем юный Артёмка и тётя Тоня вместе смеялись, ели пироги, пили чай, молоко, обсуждали прочитанные книги, пели песни, танцевали (да, наша тётя Тоня раньше профессионально танцевала, даже выступала на сцене какого-то Московского театра). По вечерам мама каждый день забирала сына домой, иногда опаздывала, иногда приходила раньше. Но одна вещь оставалась неизменной. На пороге Артём всегда останавливался, а тётя Тоня подходила ближе и говорила:
- Приходи завтра. Буду ждать тебя, Артёмка.
Она проводила своей сухой рукой по щеке мальчика, он улыбался и отвечал:
- Обязательно приду.
Дверь захлопывалась, а Артём уже погружался в мечты о следующем волшебном дне.
… Летели месяцы, годы, а десятилетний, окрепший, совсем взрослый мальчик всё также просыпался от звука маминого голоса, натягивал штаны и каждый день шагал в любимую библиотеку. Его не привлекала идея подружиться с местными мальчишками. Нет, причина бы не в том, что он не видит, а в том, что ему это просто-напросто не интересно. С отцом он виделся всего раз в год, когда тот приезжал с Дальнего Востока на День рождения сына, мама тоже всегда пропадала на работе. Так, за недолгое время самым родным человеком для него стала тётя Тоня.
Вместе с возрастом менялись и предпочтения. Теперь Артём просил читать ему русских и зарубежных классиков, поэтов, знаменитых философов. Помимо художественных произведений интересовался книгами по математике, физике, расспрашивал о звездах и смысле жизни.
Но, если вдруг, тётя Тоня предлагала почитать своему маленькому Артёмке сказку, он не мог отказать ей. Смеялся, слабо сжимал хрупкую ладонь старушки возле себя, отпивал чай и соглашался.
Одним утром мама предупредила мальчика, что забрать после работы не сможет, так как должна отработать ещё и ночную смену. Идею остаться дома он сразу отклонил и предложил вернуться домой вместе с тётей Тоней.
- Мам, нам же по пути. Не волнуйся.
Сейчас он немного выше и сильнее, это чувствуется при объятьях. Медленно шагают по давно изученной дороге, тётя Тоня почти виснет на локте мальчика, еле-еле отрывая ноги от дороги. Пытается петь, но начинает задыхаться и кашлять.
- Тётя Тоня, вам надо полежать дома, подлечиться.
- Подлечусь, мой мальчик, подлечусь. Сегодня лягу, мой хороший. Сегодня.
Останавливает Артёма у самых ворот, обнимает, но на этот раз слишком долго. Прикладывает максимальное количество своих сил, сжимая в объятиях крепкое тело молодого человека.
- Совсем взрослый стал, уже мужчина, - слышится улыбка, но вместе с тем и дрогнувший на последних словах голос. - Как же ты вырос, мой Артёмка.
- Тётя Тоня, всё хорошо? - он немного отклоняется и по приказу собственных мыслей касается пальцами щеки бабушки. - Вы что, плачете?
- Это я от счастья, родной. Всё хорошо. Можешь мне кое-что пообещать?
В ответ кивает.
- Не бросай библиотеку. Она, как и я, не любит тишину, - тихо-тихо, временами останавливаясь и переводя дыхание. - Пой, танцуй, кипяти чайник, листай книжки, разговаривай, только не забывай.
Кладёт ладони на щеки, тянется, легко целует в лоб влажными от слёз губами.
- Хорошо. Обещаю. Мы ведь увидимся завтра?
- Я всегда буду ждать тебя там, Артёмка. Всегда.
Тётя Тоня уходит. Аромат молока и мяты на щеках приятно щекочет нос. Со странными, пугающими чувствами Артём осторожно проходит в пустой дом и сразу падает на кровать, проваливаясь в глубокий, но беспокойный сон.
Просыпается поздно. Мама не разбудила, видимо, ещё не вернулась с работы. Вскакивает с постели, натягивает первую попавшуюся под руку одежду, хватает трость, выскакивает на улицу и быстро, но осторожно идёт в библиотеку. Память, к счастью, у него отменная и через некоторое количество времени он уже вовсю тарабанит кулаками в дверь.
- Тётя Тоня, откройте, это ваш Артёмка!
Никто не отвечает.
Распахивает дверь, бежит, почти падает, спотыкаясь о порог их маленькой комнаты. Хватается за стену, тяжело дышит. Сердце пропускает один, два, три неровных удара. Что-то душит его, заставляет задыхаться. Это от нервов.
- Тётя Тоня!
И ничего. Никто не шаркает по полу, не листает книги, не напевает песни. В воздухе витают совсем слабые, почти выветрившиеся за ночь запахи.
Он шепчет, всё ещё надеясь на отклик, хотя сердцем давно догадался обо всём:
- Тётя Тоня.
Нащупывает стену слева от себя и сползает по ней на пол. На щеки капают редкие слёзы, а в голове крутится вчерашний разговор. Она знала, что это произойдёт, поэтому так странно и долго прощалась с ним.
Холодно. По коже бегут мурашки. Тихо. Внутри какая-то пустота, похожая на пустоту в этой комнате. Ещё очень больно.
- Я буду скучать, тётя Тоня, - безрезультатно пытается проглотить ком в горле. - Я буду очень скучать.
А в ответ - тишина.
Для слепого, "особенного" Артёмки она на всю жизнь осталась не просто тётей Тоней, а самым родным и любимым человеком.
Ровно шесть лет назад мама приоткрыла заветную дверь, впустив в помещение поток зимнего воздуха. Маленький мальчик, крепко ухватившийся ладошкой за её руку, осторожно перешагнул через порог и остановился, испуганно прижимаясь к чужой ноге.
- Давай я помогу тебе.
Нехотя выпускает руку и позволяет себя раздеть. Освободившийся от нескольких слоёв одежды, расслабляется и шумно тянет воздух через нос. В голову ударяет дикая смесь из самых разных запахов и звуков: книги, шелест страниц, молоко, лаванда, мята, стиральный порошок, дерево, почти догоревший огарок свечи и тихая, но красивая песня, льющаяся из чьих-то уст.
- Что это за место?
- Библиотека, - она заходит спереди и садится перед ним. - Ты не можешь читать книги, но зато способен чувствовать запахи. Здесь они особенные, понимаешь?
Опять вдыхает и кивает. Вкусно.
- Можешь услышать и почувствовать, ощутить. Коснуться того, что создали люди, жившие давным-давно, ты...
Скрипнувшая недалеко дверь заставляет маму обернуться, а Артёма вжать голову в плечи и застыть. Песня затихла, а стиральный порошок и мята теперь ощущались слишком ярко. Шарканье чьих-то ног. Мама встала и немного потянула на себя сына, приглашая, видимо, поздороваться с новым человеком в комнате.
- Здравствуйте, - всё ещё испуганный мальчик выдыхает и вытягивает руку вперёд в ожидании рукопожатия. - Я Артём. Мне восемь.
Чувствует сморщенную и сухую ладонь, протянутую в ответ. Нервно сглатывает, проводит большим пальцем по коже.
- Здравствуй, Артёмка.
Это она напевала ту песню. Сразу представляет такую сморщенную, как курага после солнца, но бодрую и здоровую бабушку. Руки пахнут мятой, потому что собирает её у дома, и молоком, так как доит собственную корову. От бабушки исходит тепло, поэтому мальчик неосознанно делает шаг вперёд, не выпуская чужую руку из своей хватки. Весь страх куда-то улетучивается, оставляя после себя любопытство.
- У вас очень красивый голос. А как вас зовут?
- Тётя Тоня. Просто тётя Тоня, - немного наклоняется и задаёт следующий вопрос совсем тихо. - Хочешь, я тебе почитаю?
На самом деле, Артём очень хочет этого. Небольшой шаг вперёд, вытягивает одну руку вбок, ощупывает пространство. Справа натыкается на деревянную поверхность, чуть выше - заветные книги. Мама рассказывала и давала полистать подобное раннее, но тогда это была лишь несколько листов, собранных вместе. Водит по полке пальцами. Шершавые, гладкие, толстые и тонкие. Наверное, красивые. Улыбается, вытягивает вторую руку и сразу натыкается ладонью на сморщенный локоть тёти Тони, обхватывая его.
Легкий поцелуй в лоб от мамы, обещание заехать после работы и порция зимнего воздуха в затылок.
Тётя Тоня помогает ему пройти в другую комнату и даже успевает за их небольшой путь описать свою библиотеку.
- Садись, вот так. Чай будешь, Артёмка?
Кивок. Звон кружек, тапочки, уже знакомая мелодия, свист чайника. Невероятная атмосфера. И запахи, какие же здесь великолепные запахи! Непривычные, но в то же время такие знакомые. Опускает ладошки на мягкий диван под собой и невольно улыбается. Здесь очень спокойно, но, вопреки предубеждениям о библиотеках, совсем не тихо. И это тоже прекрасно.
Обхватывает ладонями предложенный стакан, шипит, обжигая пальцы, смеётся вместе с тётей Тоней. И смех у неё очень красивый. Она где-то шуршит, видимо, ищет книгу. Да, через секунду диван немного прогибается под чужим весом.
- Давай начнём с небольших произведений Аркадия Гайдара. Думаю, они тебе точно понравятся.
Артём берёт стакан с пола и делает маленький глоток чая. И, наконец, расслабляется, а всё его внимание моментально и всецело переключается на зазвучавший рядом с собой голос.
Мама появляется в дверях комнаты и шепотом зовёт сына по имени, но Артём настолько погружен в себя, что сначала даже не слышит. Только когда книга закрывается, а тётя Тоня говорит "на сегодня всё", мальчик поднимает голову. Лицо озаряет широкая улыбка, он нервно сглатывает, неровно дышит. Чувствует аромат сладких духов. Вскакивает с дивана тянется вперёд и обхватывает маму руками, крепко прижимая к себе. Она смеётся, наклоняется ниже и слышит тихое:
- Спасибо за то, что привела меня сюда.
Уже одетый, вцепившийся в мамину руку Артём, останавливается на пороге и негромко спрашивает:
- Можно я завтра тоже приду?
- Конечно, приходи. И завтра, и послезавтра. Всегда приходи, - она натягивает шапку пониже на его лоб, поправляет шарф. - Буду ждать тебя, Артёмка.
Дверь хлопает, а Артём всю дорогу не умолкает, рассказывает маме то о смелом Мальчише-Кибальчише, то о братьях Чуке и Геке, болтает про самого автора и расспрашивает о других интересных историях, которые они смогут почитать в будущем.
В библиотеку Артём действительно возвращается на следующий день. И через день, и через неделю. Это становится той частью дня, ради которой он засыпает ночью, затем вскакивает с кровати и кричит "пора выходить!", на ходу натягивая подготовленные заботливой мамой штаны. И, была бы его воля, то бежал бы сломя голову до самых дверей, где его неизменно каждое утро встречала тётя Тоня. А вместе с ней знакомый аромат молока, мяты, чая, дерева, шарканье тапочек, шелест книг и уже полюбившаяся мелодия. Это всё делало библиотеку "живой", маленькое помещение дышало благодаря этому.
Совсем юный Артёмка и тётя Тоня вместе смеялись, ели пироги, пили чай, молоко, обсуждали прочитанные книги, пели песни, танцевали (да, наша тётя Тоня раньше профессионально танцевала, даже выступала на сцене какого-то Московского театра). По вечерам мама каждый день забирала сына домой, иногда опаздывала, иногда приходила раньше. Но одна вещь оставалась неизменной. На пороге Артём всегда останавливался, а тётя Тоня подходила ближе и говорила:
- Приходи завтра. Буду ждать тебя, Артёмка.
Она проводила своей сухой рукой по щеке мальчика, он улыбался и отвечал:
- Обязательно приду.
Дверь захлопывалась, а Артём уже погружался в мечты о следующем волшебном дне.
… Летели месяцы, годы, а десятилетний, окрепший, совсем взрослый мальчик всё также просыпался от звука маминого голоса, натягивал штаны и каждый день шагал в любимую библиотеку. Его не привлекала идея подружиться с местными мальчишками. Нет, причина бы не в том, что он не видит, а в том, что ему это просто-напросто не интересно. С отцом он виделся всего раз в год, когда тот приезжал с Дальнего Востока на День рождения сына, мама тоже всегда пропадала на работе. Так, за недолгое время самым родным человеком для него стала тётя Тоня.
Вместе с возрастом менялись и предпочтения. Теперь Артём просил читать ему русских и зарубежных классиков, поэтов, знаменитых философов. Помимо художественных произведений интересовался книгами по математике, физике, расспрашивал о звездах и смысле жизни.
Но, если вдруг, тётя Тоня предлагала почитать своему маленькому Артёмке сказку, он не мог отказать ей. Смеялся, слабо сжимал хрупкую ладонь старушки возле себя, отпивал чай и соглашался.
Одним утром мама предупредила мальчика, что забрать после работы не сможет, так как должна отработать ещё и ночную смену. Идею остаться дома он сразу отклонил и предложил вернуться домой вместе с тётей Тоней.
- Мам, нам же по пути. Не волнуйся.
Сейчас он немного выше и сильнее, это чувствуется при объятьях. Медленно шагают по давно изученной дороге, тётя Тоня почти виснет на локте мальчика, еле-еле отрывая ноги от дороги. Пытается петь, но начинает задыхаться и кашлять.
- Тётя Тоня, вам надо полежать дома, подлечиться.
- Подлечусь, мой мальчик, подлечусь. Сегодня лягу, мой хороший. Сегодня.
Останавливает Артёма у самых ворот, обнимает, но на этот раз слишком долго. Прикладывает максимальное количество своих сил, сжимая в объятиях крепкое тело молодого человека.
- Совсем взрослый стал, уже мужчина, - слышится улыбка, но вместе с тем и дрогнувший на последних словах голос. - Как же ты вырос, мой Артёмка.
- Тётя Тоня, всё хорошо? - он немного отклоняется и по приказу собственных мыслей касается пальцами щеки бабушки. - Вы что, плачете?
- Это я от счастья, родной. Всё хорошо. Можешь мне кое-что пообещать?
В ответ кивает.
- Не бросай библиотеку. Она, как и я, не любит тишину, - тихо-тихо, временами останавливаясь и переводя дыхание. - Пой, танцуй, кипяти чайник, листай книжки, разговаривай, только не забывай.
Кладёт ладони на щеки, тянется, легко целует в лоб влажными от слёз губами.
- Хорошо. Обещаю. Мы ведь увидимся завтра?
- Я всегда буду ждать тебя там, Артёмка. Всегда.
Тётя Тоня уходит. Аромат молока и мяты на щеках приятно щекочет нос. Со странными, пугающими чувствами Артём осторожно проходит в пустой дом и сразу падает на кровать, проваливаясь в глубокий, но беспокойный сон.
Просыпается поздно. Мама не разбудила, видимо, ещё не вернулась с работы. Вскакивает с постели, натягивает первую попавшуюся под руку одежду, хватает трость, выскакивает на улицу и быстро, но осторожно идёт в библиотеку. Память, к счастью, у него отменная и через некоторое количество времени он уже вовсю тарабанит кулаками в дверь.
- Тётя Тоня, откройте, это ваш Артёмка!
Никто не отвечает.
Распахивает дверь, бежит, почти падает, спотыкаясь о порог их маленькой комнаты. Хватается за стену, тяжело дышит. Сердце пропускает один, два, три неровных удара. Что-то душит его, заставляет задыхаться. Это от нервов.
- Тётя Тоня!
И ничего. Никто не шаркает по полу, не листает книги, не напевает песни. В воздухе витают совсем слабые, почти выветрившиеся за ночь запахи.
Он шепчет, всё ещё надеясь на отклик, хотя сердцем давно догадался обо всём:
- Тётя Тоня.
Нащупывает стену слева от себя и сползает по ней на пол. На щеки капают редкие слёзы, а в голове крутится вчерашний разговор. Она знала, что это произойдёт, поэтому так странно и долго прощалась с ним.
Холодно. По коже бегут мурашки. Тихо. Внутри какая-то пустота, похожая на пустоту в этой комнате. Ещё очень больно.
- Я буду скучать, тётя Тоня, - безрезультатно пытается проглотить ком в горле. - Я буду очень скучать.
А в ответ - тишина.
Гурина Анастасия. День длиною в жизнь
Яркий солнечный луч робко пробивался сквозь неплотно задёрнутые занавески. В комнате было полутемно. Женщина подошла к окну и раздвинула шторы. Она делала так каждое утро. И каждое утро подолгу стояла у окна и смотрела сквозь стекло во двор. Но сегодня внутри у Екатерины что-то защемило, что-то заныло и, как будто тяжелый холодный камень застыл в груди.
Екатерина вспомнила, как давным-давно, больше сорока лет назад, они переехали в этот дом. ОН, она и маленький голубоглазый мальчуган. После малюсенькой комнатки в коммуналке этот дом казался просто дворцом: целых три комнаты, отдельная, только ей принадлежащая кухня, ванная, просторный коридор. Это было счастье! И ничего, что пришлось уехать из большого города, оставить хорошую работу, отказаться от общения практически со всеми, кого знали. Они были счастливы! Весь уют, всё, что окружало, было создано их руками. Очень скоро заброшенный дом, одиноко стоящий многие годы в конце улицы, стал по-настоящему семейным гнездом. И казалось, все сделано основательно, на века. Но за последние семь лет, после ЕГО смерти, дом только и делали, что перестраивали. Сначала появилась летняя веранда. Через некоторое время вдруг возникла идея пристроить зимний сад. Потом решили надстроить мансардный этаж. Внутри дом тоже было не узнать: ломали стены, переносили окна, расширяли, уменьшали, пристраивали комнаты… Екатерине иногда казалось, что это уже совсем другой, не их дом. Но она не противилась переменам. Убеждала себя: раз сын так хочет, пусть так и будет. Максиму нужен был отдельный кабинет, Женечке - своя комната. Одно только чуточку расстраивало Екатерину: не осталось почти ничего из того, что было сделано ЕГО руками. Постепенно все комнаты в доме были переделаны, и только их спальня оставалась нетронутой. Но вот настал и её черёд…
Женщина неторопливо подошла к шкафу, открыла дверцы и достала из нижнего отдела чемодан. Положила его на кровать, расстегнула замок. Нужно укладывать вещи. Подойдя снова к шкафу, Екатерина невольно взглянула в зеркало, висящее на внутренней стороне двери. Оттуда на неё смотрела уже немолодая женщина. Седые волосы были аккуратно собраны на затылке в пучок. Лицо покрыто сеточкой глубоких морщин. И только глаза по-прежнему были ярко-карими, с каким-то теплым внутренним блеском. Екатерина никогда не считала себя красавицей. В молодости она как будто стеснялась своей пышной каштановой копны волос. И всё старалась убрать их в косу. Милая открытая улыбка была ее визитной карточкой. И глаза… Огромные, на пол-лица глаза. Катя была худенькой, небольшого роста. Вечный подросток. В университете её так и называли: Малышка. Сейчас, почти пятьдесят лет спустя, Екатерине казалось, что она стала ещё ниже, ещё меньше. Женщина улыбнулась своему отражению и еле заметно подмигнула правым глазом.
Екатерина провела рукой по платьям и блузкам, висящим на вешалках. Что нужно взять с собой? Что можно взять с собой? Взгляд её остановился на блузке кремового цвета с небольшими оборками. Это была её любимая блузка. Когда же она надевала ее в последний раз? Ах, да. К ним частенько приезжали друзья сына и Олеси: семейная пара со своим чудесным сынишкой. Это было уже хорошей традицией. Все собирались в гостиной, шутили, веселились, рассказывали истории, пили чай, слушали музыку и танцевали. Однако со временем Екатерина стала замечать, что не всегда понимает, о чем говорит молодёжь. Появились какие-то темы, в которых она не разбиралась. А когда женщина просила что-то пояснить, сын или невестка отшучивались, и разговор переводили на другую тему. В один из таких вечеров Екатерина привычно собиралась выйти в гостиную. Стоя у зеркала, поправляла волосы. В этот момент в комнату вошла Олеся, неся перед собой поднос с чайной парой и печеньем на блюдце.
- Екатерина Андреевна, мы подумали, что Вы устаете от наших посиделок. Вот я и решила, что Вам будет удобнее выпить чай у себя.
И поставив поднос на стол, Олеся вышла из комнаты.
- Да, да, конечно, доченька. Так будет лучше,- уже сама себе тихо ответила Екатерина.
Вот с тех пор и висит эта блузка.
Женщина осмотрела комнату. Невольно взгляд остановился на стене, где прямо на обои были приклеены рисунки. Это были рисунки её Женечки. Екатерине не нужно было подходить ближе, чтобы рассмотреть их и вспомнить, что на каждом из них изображено. Она помнила каждый штрих, каждую буковку. На самой первой картинке неуверенной детской ручкой нарисована их семья: дедушка, бабушка, папа, мама и маленькая девочка с огромным розовым бантом на голове. Картинка была яркая, солнечная. Все улыбались. А в правом нижнем углу все той же рукой было старательно выведено «Любимой бабулечке в день рождения. Твоя внучка Женя. 4 года». В памяти всплыл тот вечер: были гости, музыка, большой торт. Женька взобралась на бабушкины колени и с гордостью вручила свой подарок. И каждый год в этот день Екатерина приклеивала на стену новый рисунок. Один за другим. Так она собирала свою галерею. Менялись настроение рисунков, краски. Последний рисунок появился три года назад. Женщина совершенно не понимала, что на нем изображено: какая-то чёрно-белая графика. Она даже не видела, когда внучка сама приклеила этот рисунок. Никакой надписи на нем не было.
Женя стала совсем взрослой. Ей уже пятнадцать. Однажды Максим заговорил о том, что комната дочери на мансардном этаже совсем маленькая и не очень удобная. Екатерина предложила поменяться с внучкой. Зачем ей одной большая спальня? Но сын сразу же отклонил это предложение: как она представляет в её возрасте спускаться и подниматься по лестнице? Ещё несколько раз то Максим, то Олеся вскользь возвращались к этой теме. А чуть позже было принято решение сделать ремонт в комнате Екатерины.
И вот однажды сын, смущаясь, зашел к ней в комнату.
- Мама, здесь недалеко есть отличный санаторий для пожилых людей. Там хорошее питание, уход, медицинский персонал. В это место совсем не просто попасть из-за большой очереди, но мой шеф может в этом посодействовать. Может на время ремонта ты могла бы переехать туда? А потом решили бы, как вас с Женькой разместить.
Екатерина видела, как нелегко даются сыну эти слова. Он говорил все это, глядя в окно, как-то сбивчиво. Ей показалось, что Максим даже осунулся в эту минуту. Мать подошла к сыну. Ей хотелось, как в детстве, погладить его по голове, обнять, как маленького мальчика. Но она была намного ниже ростом и поэтому тихонько положила свою руку на его плечо.
- Конечно, сынок. Это очень хорошая идея.
И вот этот день настал.
Екатерина услышала, как во дворе хлопнула дверца машины. Это приехал Максим. Ну, вот, а она совсем не готова.
- Мама, я приехал.
Через минуту Максим стоял в дверном проёме. Он растерянно взглянул на пустой чемодан.
- Как? Ты ещё не собрала вещи? Мама! Я же говорил, что у меня будет мало времени. Я даже не смогу тебя сам отвезти, поэтому вызвал такси. Машина придёт уже через сорок минут.
Мать виновато посмотрела на сына.
- Я сейчас, сейчас.
И она стала без разбора укладывать блузки и платья вместе с вешалками в чемодан. Туда же отправились её юбка, пижама и что-то из белья.
- Зачем ты берёшь столько вещей? Там выдают одежду: пижамы, халаты, тапочки.
Екатерина потянулась в шкаф за альбомом с фотографиями.
- Ты что хочешь его взять с собой? Мама, зачем? Тем более он такой большой.
Женщина села в кресло, положила альбом на колени и раскрыла его. Максим присел на боковушку кресла и вместе с матерью начал рассматривать фотографии.
- Какие вы здесь с папой молодые! Это ваша свадьба? Какие смешные и красивые.
Несколько минут мать и сын смотрели черно-белые фотографии, аккуратно вклеенные в альбом.
- Мама, а почему нет моих фотографий, когда я был совсем-совсем маленьким?
Екатерина почувствовала, как воздух остановился в её груди. Но через пару секунд она тихо ответила:
- Были фотографии, сынок, были. Но во время переезда мы их потеряли.
- Понятно. Ну, хорошо. Бери альбом с собой.
В этот момент в гостиной зазвонил телефон, и Максим вышел из комнаты.
Екатерина с облегчением вздохнула. Разве могла она рассказать сыну всё, что, наверное, уже давно должна была рассказать? Память вернула её в те годы, когда вместе с мужем она объехала десятки больниц, знахарей, бабушек-травниц, храмов и монастырей. Приговор был беспощадным: «У Вас не может быть детей!». Господи! Почему? Почему именно мы? В чём мы провинились перед тобой? Сколько ночей она проплакала в подушку. Годы шли. Вот ей уже тридцать. И всё у них прекрасно. Муж всегда во всём поддерживает, ни разу ни в чем не упрекнул, ни разу не подал вида, что что-то не так.
Однажды Екатерина приехала в подшефный детский дом. Дети с любопытством разглядывали новую тетю, заговаривали с Екатериной, задавали вопросы. Каждый ребенок хотел, чтобы именно на него обратила внимание гостья. Только один мальчуган с обречённым взглядом тихо стоял у двери. И что-то дрогнуло в сердце женщины от этого взгляда. Так в их жизни появился Максим. И теперь Екатерина даже представить не могла, как бы сложилась их жизнь, не сделай они тогда этот шаг. Чтобы их тайна осталась навсегда тайной, приняли решение переехать в другой город. Муж - ученый – начал преподавать математику и физику в местной школе. Она всю себя посвятила сыну. Ведь он - совсем маленький, и мама должна быть всегда рядом. Максимка часто болел, был слабеньким, тихим ребенком. И только глаза всегда, с самого раннего возраста смотрели на окружающий мир как-то не по-детски. Всю свою любовь, всё свое тепло Екатерина отдавала сыну. Он всегда оставался смыслом её жизни. Самой жизнью.
У ворот послышался звук подъехавшей машины. Это было такси. Сын вошёл в комнату.
- Мама, пора. Давай я отнесу твои вещи.
Он схватил чемодан и вышел быстрым шагом.
Екатерина направилась к выходу. В двери женщина остановилась и оглянулась. Она прощалась со своим домом.
Яркий солнечный луч робко пробивался сквозь неплотно задёрнутые занавески. В комнате было полутемно. Женщина подошла к окну и раздвинула шторы. Она делала так каждое утро. И каждое утро подолгу стояла у окна и смотрела сквозь стекло во двор. Но сегодня внутри у Екатерины что-то защемило, что-то заныло и, как будто тяжелый холодный камень застыл в груди.
Екатерина вспомнила, как давным-давно, больше сорока лет назад, они переехали в этот дом. ОН, она и маленький голубоглазый мальчуган. После малюсенькой комнатки в коммуналке этот дом казался просто дворцом: целых три комнаты, отдельная, только ей принадлежащая кухня, ванная, просторный коридор. Это было счастье! И ничего, что пришлось уехать из большого города, оставить хорошую работу, отказаться от общения практически со всеми, кого знали. Они были счастливы! Весь уют, всё, что окружало, было создано их руками. Очень скоро заброшенный дом, одиноко стоящий многие годы в конце улицы, стал по-настоящему семейным гнездом. И казалось, все сделано основательно, на века. Но за последние семь лет, после ЕГО смерти, дом только и делали, что перестраивали. Сначала появилась летняя веранда. Через некоторое время вдруг возникла идея пристроить зимний сад. Потом решили надстроить мансардный этаж. Внутри дом тоже было не узнать: ломали стены, переносили окна, расширяли, уменьшали, пристраивали комнаты… Екатерине иногда казалось, что это уже совсем другой, не их дом. Но она не противилась переменам. Убеждала себя: раз сын так хочет, пусть так и будет. Максиму нужен был отдельный кабинет, Женечке - своя комната. Одно только чуточку расстраивало Екатерину: не осталось почти ничего из того, что было сделано ЕГО руками. Постепенно все комнаты в доме были переделаны, и только их спальня оставалась нетронутой. Но вот настал и её черёд…
Женщина неторопливо подошла к шкафу, открыла дверцы и достала из нижнего отдела чемодан. Положила его на кровать, расстегнула замок. Нужно укладывать вещи. Подойдя снова к шкафу, Екатерина невольно взглянула в зеркало, висящее на внутренней стороне двери. Оттуда на неё смотрела уже немолодая женщина. Седые волосы были аккуратно собраны на затылке в пучок. Лицо покрыто сеточкой глубоких морщин. И только глаза по-прежнему были ярко-карими, с каким-то теплым внутренним блеском. Екатерина никогда не считала себя красавицей. В молодости она как будто стеснялась своей пышной каштановой копны волос. И всё старалась убрать их в косу. Милая открытая улыбка была ее визитной карточкой. И глаза… Огромные, на пол-лица глаза. Катя была худенькой, небольшого роста. Вечный подросток. В университете её так и называли: Малышка. Сейчас, почти пятьдесят лет спустя, Екатерине казалось, что она стала ещё ниже, ещё меньше. Женщина улыбнулась своему отражению и еле заметно подмигнула правым глазом.
Екатерина провела рукой по платьям и блузкам, висящим на вешалках. Что нужно взять с собой? Что можно взять с собой? Взгляд её остановился на блузке кремового цвета с небольшими оборками. Это была её любимая блузка. Когда же она надевала ее в последний раз? Ах, да. К ним частенько приезжали друзья сына и Олеси: семейная пара со своим чудесным сынишкой. Это было уже хорошей традицией. Все собирались в гостиной, шутили, веселились, рассказывали истории, пили чай, слушали музыку и танцевали. Однако со временем Екатерина стала замечать, что не всегда понимает, о чем говорит молодёжь. Появились какие-то темы, в которых она не разбиралась. А когда женщина просила что-то пояснить, сын или невестка отшучивались, и разговор переводили на другую тему. В один из таких вечеров Екатерина привычно собиралась выйти в гостиную. Стоя у зеркала, поправляла волосы. В этот момент в комнату вошла Олеся, неся перед собой поднос с чайной парой и печеньем на блюдце.
- Екатерина Андреевна, мы подумали, что Вы устаете от наших посиделок. Вот я и решила, что Вам будет удобнее выпить чай у себя.
И поставив поднос на стол, Олеся вышла из комнаты.
- Да, да, конечно, доченька. Так будет лучше,- уже сама себе тихо ответила Екатерина.
Вот с тех пор и висит эта блузка.
Женщина осмотрела комнату. Невольно взгляд остановился на стене, где прямо на обои были приклеены рисунки. Это были рисунки её Женечки. Екатерине не нужно было подходить ближе, чтобы рассмотреть их и вспомнить, что на каждом из них изображено. Она помнила каждый штрих, каждую буковку. На самой первой картинке неуверенной детской ручкой нарисована их семья: дедушка, бабушка, папа, мама и маленькая девочка с огромным розовым бантом на голове. Картинка была яркая, солнечная. Все улыбались. А в правом нижнем углу все той же рукой было старательно выведено «Любимой бабулечке в день рождения. Твоя внучка Женя. 4 года». В памяти всплыл тот вечер: были гости, музыка, большой торт. Женька взобралась на бабушкины колени и с гордостью вручила свой подарок. И каждый год в этот день Екатерина приклеивала на стену новый рисунок. Один за другим. Так она собирала свою галерею. Менялись настроение рисунков, краски. Последний рисунок появился три года назад. Женщина совершенно не понимала, что на нем изображено: какая-то чёрно-белая графика. Она даже не видела, когда внучка сама приклеила этот рисунок. Никакой надписи на нем не было.
Женя стала совсем взрослой. Ей уже пятнадцать. Однажды Максим заговорил о том, что комната дочери на мансардном этаже совсем маленькая и не очень удобная. Екатерина предложила поменяться с внучкой. Зачем ей одной большая спальня? Но сын сразу же отклонил это предложение: как она представляет в её возрасте спускаться и подниматься по лестнице? Ещё несколько раз то Максим, то Олеся вскользь возвращались к этой теме. А чуть позже было принято решение сделать ремонт в комнате Екатерины.
И вот однажды сын, смущаясь, зашел к ней в комнату.
- Мама, здесь недалеко есть отличный санаторий для пожилых людей. Там хорошее питание, уход, медицинский персонал. В это место совсем не просто попасть из-за большой очереди, но мой шеф может в этом посодействовать. Может на время ремонта ты могла бы переехать туда? А потом решили бы, как вас с Женькой разместить.
Екатерина видела, как нелегко даются сыну эти слова. Он говорил все это, глядя в окно, как-то сбивчиво. Ей показалось, что Максим даже осунулся в эту минуту. Мать подошла к сыну. Ей хотелось, как в детстве, погладить его по голове, обнять, как маленького мальчика. Но она была намного ниже ростом и поэтому тихонько положила свою руку на его плечо.
- Конечно, сынок. Это очень хорошая идея.
И вот этот день настал.
Екатерина услышала, как во дворе хлопнула дверца машины. Это приехал Максим. Ну, вот, а она совсем не готова.
- Мама, я приехал.
Через минуту Максим стоял в дверном проёме. Он растерянно взглянул на пустой чемодан.
- Как? Ты ещё не собрала вещи? Мама! Я же говорил, что у меня будет мало времени. Я даже не смогу тебя сам отвезти, поэтому вызвал такси. Машина придёт уже через сорок минут.
Мать виновато посмотрела на сына.
- Я сейчас, сейчас.
И она стала без разбора укладывать блузки и платья вместе с вешалками в чемодан. Туда же отправились её юбка, пижама и что-то из белья.
- Зачем ты берёшь столько вещей? Там выдают одежду: пижамы, халаты, тапочки.
Екатерина потянулась в шкаф за альбомом с фотографиями.
- Ты что хочешь его взять с собой? Мама, зачем? Тем более он такой большой.
Женщина села в кресло, положила альбом на колени и раскрыла его. Максим присел на боковушку кресла и вместе с матерью начал рассматривать фотографии.
- Какие вы здесь с папой молодые! Это ваша свадьба? Какие смешные и красивые.
Несколько минут мать и сын смотрели черно-белые фотографии, аккуратно вклеенные в альбом.
- Мама, а почему нет моих фотографий, когда я был совсем-совсем маленьким?
Екатерина почувствовала, как воздух остановился в её груди. Но через пару секунд она тихо ответила:
- Были фотографии, сынок, были. Но во время переезда мы их потеряли.
- Понятно. Ну, хорошо. Бери альбом с собой.
В этот момент в гостиной зазвонил телефон, и Максим вышел из комнаты.
Екатерина с облегчением вздохнула. Разве могла она рассказать сыну всё, что, наверное, уже давно должна была рассказать? Память вернула её в те годы, когда вместе с мужем она объехала десятки больниц, знахарей, бабушек-травниц, храмов и монастырей. Приговор был беспощадным: «У Вас не может быть детей!». Господи! Почему? Почему именно мы? В чём мы провинились перед тобой? Сколько ночей она проплакала в подушку. Годы шли. Вот ей уже тридцать. И всё у них прекрасно. Муж всегда во всём поддерживает, ни разу ни в чем не упрекнул, ни разу не подал вида, что что-то не так.
Однажды Екатерина приехала в подшефный детский дом. Дети с любопытством разглядывали новую тетю, заговаривали с Екатериной, задавали вопросы. Каждый ребенок хотел, чтобы именно на него обратила внимание гостья. Только один мальчуган с обречённым взглядом тихо стоял у двери. И что-то дрогнуло в сердце женщины от этого взгляда. Так в их жизни появился Максим. И теперь Екатерина даже представить не могла, как бы сложилась их жизнь, не сделай они тогда этот шаг. Чтобы их тайна осталась навсегда тайной, приняли решение переехать в другой город. Муж - ученый – начал преподавать математику и физику в местной школе. Она всю себя посвятила сыну. Ведь он - совсем маленький, и мама должна быть всегда рядом. Максимка часто болел, был слабеньким, тихим ребенком. И только глаза всегда, с самого раннего возраста смотрели на окружающий мир как-то не по-детски. Всю свою любовь, всё свое тепло Екатерина отдавала сыну. Он всегда оставался смыслом её жизни. Самой жизнью.
У ворот послышался звук подъехавшей машины. Это было такси. Сын вошёл в комнату.
- Мама, пора. Давай я отнесу твои вещи.
Он схватил чемодан и вышел быстрым шагом.
Екатерина направилась к выходу. В двери женщина остановилась и оглянулась. Она прощалась со своим домом.
Приступина Анастасия. В самое сердце
А была весна.
И капли неба на земле.
И было тихо-тихо.
Так тихо, будто и нет нигде никакого зла.
Г.Н.Троепольский
Солнечный зайчик танцевал на стене класса. Тополь за окном призывно махал светло-зелеными кисейными рукавами, указывая на стадион: «Скорее на футбол!» Геворг и Юрик нетерпеливо ожидали конца урока, ёрзали и переглядывались. Внезапно в тишине вместо звонка раздался выстрел. Второй… Дети замерли. Кто стрелял? Зачем? В кого?! Только двое друзей сразу всё поняли: «Двустволка… Сосед. Бобик!» Опрометью бросились из кабинета. В коридоре столкнулись с испуганным Гургеном: «Я всё видел в окно. Быстрей!..»
***
Прошлой осенью, возвращаясь с рыбалки, друзья заметили, как у остановки
притормозил грузовик и оттуда выбросили черную тощую собаку. Ребята
засвистели, замахали удочками, но грузовик прибавил скорость и скрылся
за горизонтом. Пес, опустив хвост, похромал в заросли терновника
неподалёку, излюбленное место играющих в войну мальчишек
и выброшенных на дороге ненужных хозяевам кошек и собак. Ребята
подзывали собаку, но та надежно спряталась в зарослях. «Худо-ой, как
бобик», - протянул Юрик. Так в жизни трех друзей появился еще один,
четвероногий Бобик, и переменил её.
Жизнь подростков была самая обыкновенная. Они учились в одной школе,
Юрик и Гев в шестом классе. Гурген был старшим братом Геворга, но
разницы в возрасте никто не чувствовал. Парни крепко дружили с детства. Вместе ходили на рыбалку, купаться. Играли в футбол, резались в теннис, гоняли на великах. Но больше всего они любили играть в войну. Часами сидели в засаде, в густом колючем терновнике, исцарапанные, с разбитыми коленками и ободранными штанами. В старом парке у них была надежно спрятана землянка и вырыт окоп с боеприпасами.
Оружие было их страстью. Ребята легко ориентировались в его разновидностях: братья-армяне с пеленок мечтали стать военными. На большом крыльце они разыгрывали грандиозные баталии игрушечных армий солдатиков, туземцев, монстров-инопланетян и пластиковых звездолётов. А Юрик с упоением читал фантастику. Звездолёты и бластеры, плоскостные мечи и темпоральные гранаты снились ему ночами, он мечтал стать пилотом меха, военного робота-гиганта, самого совершенного механизма, придуманного писателями. Мальчишке казалось, что нет ничего важнее оружия, созданного людьми. В нем сила и мощь человеческого разума, залог власти во Вселенной.
По воскресеньям, скопив за неделю немного карманных денег, они вместе бежали на остановку, садились в местный маленький желтый автобус, похожий на натужно гудящего, покряхтывающего шмеля, и тащились на нём вдоль разноцветных полей в станицу. Терпеливо выстаивали состоявшую из таких же подростков очередь в старый подвал с мрачными стенами, громко именуемый «Компьютерным залом». Покупали жетоны, падали за старенькие компы и забывали обо всём. Юрик «залезал» в меха и яростно сражался на просторах Галактики, поражая врага в самое сердце. Да-да, бить нужно было именно в сердце. Тогда мальчишек это не смущало: у каждого виртуального бойца было несколько жизней, которые можно было прожить заново и победить. Играя, ребята учились безжалостно убивать и нисколько об этом не задумывались: они ни разу не видели настоящей смерти. Просто забавлялись игрушками и росли…
Когда Юриков дедушка был в хорошем настроении, он давал пацанам воздушку и они лихо палили по консервным банкам и бутылкам. Иногда Юрик на кухне с трепетом до блеска чистил новенький дедушкин карабин и мечтал сходить на охоту, потому что стрелять в хуторе не разрешалось.
Предметом всеобщей зависти было ружье соседа, Сережкиного отца.
Замечательная дорогая двустволка. Сережка хвастал:
- Она бьет круто. В два раза быстрее. Не промажешь. Отец по пять зайцев с охоты приносит.
- А у вас разве есть нечего? Вы ведь не бедные, - поинтересовался Юрик.
- Молчи, малой, всего у нас хватает, просто развелось тут зверья! Истреблять нужно!
Собак в их семье тоже считали зверьем.
***
Пес, названный Бобиком, отсиделся в кустах и ночью поковылял к помойке
в поисках еды. Оттуда он пробрался на старое кладбище, побродил по
дорожкам, съел оставленное людьми печенье и громко завыл на огромную
одинокую луну, жёлтым блином висевшую над пустынным погостом. Так он хоронил в своей душе людей, выбросивших его. Пес выл, а мальчишки, жившие неподалеку, не могли уснуть. Каждый из них, слушая тоскливый плач собаки, думал, почему любящие хозяева вдруг становятся предателями. Как быть теперь с беспризорником?
Через пару дней голодный пес пришел к школе. Мальчишки бросили ему
хлеба. Он украдкой схватил его, когда те отошли. В следующий раз подошел поближе, посмотрел смелее и чуть вильнул хвостом. Ребята поняли: скоро Бобик освоится. И точно, через некоторое время пес знал школьное расписание звонков лучше техслужащей. Во время большой перемены он спешил к школьной калитке, где его ждали друзья с хлебом и косточками.
Бобик изменился. Вылинял. Черно-серая шерсть заблестела. Хвост изгибался
бубликом. Псина «улыбался», встречая мальчишек. Повариха сердилась на
детей, которые экономили свои обеды в пользу собаки, но ничего не могла
поделать. Скоро большинство учеников подкармливало Бобика, он стал
школьным. Как ни старались сторожа прогнать пса, он неизменно
возвращался. Бобик привязался к детям, но страстно полюбил только троих
«братьев». Он сопровождал их везде: терпеливо ждал улова на рыбалке,
бегал на лед играть в хоккей, валялся с ними в снегу, тихо сидел в засаде, раньше всех замечая противника. Осторожно полз вместе с разведчиками.
Ел солдатские консервы, аккуратно вылизывая банки шершавым языком. Даже катался на санках с горки. «Носил» с Юриком сено коровам, смешно толкаясь виляющим задом. Соседка баба Зина, стоя у калитки и глядя на Бобика, важно сопровождавшего парней в магазин, смеялась: «О-о, шагает генерал! Уж отъел-то чемодан!» Теперь мальчишки не могли представить своего отряда без четвероногого старшины.
Жил пес сначала на кладбище в укромной ямке между могилами, потом в стогу, дома у Юрика. Джек, огромный чёрный с рыжими подпалинами немец, живший уже десять лет у Торосян, не подпускал Бобика даже ко двору, всегда басовито лая. А у Юрика не было свободной конуры: в одной жила старушка Жулька, принесенная им из детского сада, в другой – малыш Фунтик, подобранный дедушкой на дороге, в третьей – небритый Босик, мамин воспитанник. Все квартиры были заселены бывшими бродягами. «Ничего, внучек, весной собьем Бобику будку, а в сене еще и теплей», - успокаивал дедушка. Но не успел сколотить: началась весенняя посевная, закрутился дед на работе.
Вместе с мальчишками Бобик всю весну целыми днями пропадал на стадионе. И в то злополучное утро он ждал их с уроков, томился в одиночестве. К стадиону примыкал хозяйственный двор Сережкиного отца, любившего говорить о жалости, петь тоскливые песни, но в душе очень черствого и жестокого. Его, хозяина в семье и на ферме, бившего свою жену и доярок, давно раздражала эта бродячая собака. «Опять здесь околачиваешься, сволочь. Курей моих захотел. Сейчас накормлю, погоди чуток»,- процедил он сквозь зубы, взял ружье и вышел на стадион.
Бобик не брал птицу. Он не был робким и закрыл собой мальчишек, когда на них набросился чужой злобный пес. Но сейчас он испугался, человек стал
страшнее зверя. Бобик со всех ног припустил к спасительному школьному
двору. Вот она, заветная калитка. Мужчина, задыхаясь, спешил наперерез. Собака обернулась. Грохнул выстрел. Еще один… В сердце… Бобик коротко взвизгнул и упал возле школьных окон.
Ребята, сбивая друг друга, подбежали к своему умирающему товарищу. Он не скулил, только по морде покатилась то ли роса, то ли слеза. Лизнул Юрику руку. И чуткий холодный нос пса так и остался холодным. Навсегда…
Мальчишки, всегда говорившие, что солдаты не плачут, плакали навзрыд. Они похоронили Бобика в старом парке под пнем спиленного береста.
***
Вот, собственно, и вся история, рассказанная мне старшим братом, после
того как я нашла в парке на пне между сросшимися вокруг него молодыми берестками крошечного дрожащего котенка. Она случилась пятнадцать лет назад, когда меня еще не было на свете. Геворг и Гурген не стали военными. Юрик ни разу не ходил на охоту, хотя дедушка подарил ему долгожданный карабин. Мы сидели рядышком на большом старом крыльце. Малышка вывалив тугой, как маленький полосатый барабанчик, живот, тихонько пела сытую песню на коленях у брата, который, обняв меня, прошептал: «Ты береги её. Жизнь на земле у всех только одна». И тогда я поняла, что в тот тихий майский день зло и жестокость человека ранили мальчишек. В самое сердце…
А была весна.
И капли неба на земле.
И было тихо-тихо.
Так тихо, будто и нет нигде никакого зла.
Г.Н.Троепольский
Солнечный зайчик танцевал на стене класса. Тополь за окном призывно махал светло-зелеными кисейными рукавами, указывая на стадион: «Скорее на футбол!» Геворг и Юрик нетерпеливо ожидали конца урока, ёрзали и переглядывались. Внезапно в тишине вместо звонка раздался выстрел. Второй… Дети замерли. Кто стрелял? Зачем? В кого?! Только двое друзей сразу всё поняли: «Двустволка… Сосед. Бобик!» Опрометью бросились из кабинета. В коридоре столкнулись с испуганным Гургеном: «Я всё видел в окно. Быстрей!..»
***
Прошлой осенью, возвращаясь с рыбалки, друзья заметили, как у остановки
притормозил грузовик и оттуда выбросили черную тощую собаку. Ребята
засвистели, замахали удочками, но грузовик прибавил скорость и скрылся
за горизонтом. Пес, опустив хвост, похромал в заросли терновника
неподалёку, излюбленное место играющих в войну мальчишек
и выброшенных на дороге ненужных хозяевам кошек и собак. Ребята
подзывали собаку, но та надежно спряталась в зарослях. «Худо-ой, как
бобик», - протянул Юрик. Так в жизни трех друзей появился еще один,
четвероногий Бобик, и переменил её.
Жизнь подростков была самая обыкновенная. Они учились в одной школе,
Юрик и Гев в шестом классе. Гурген был старшим братом Геворга, но
разницы в возрасте никто не чувствовал. Парни крепко дружили с детства. Вместе ходили на рыбалку, купаться. Играли в футбол, резались в теннис, гоняли на великах. Но больше всего они любили играть в войну. Часами сидели в засаде, в густом колючем терновнике, исцарапанные, с разбитыми коленками и ободранными штанами. В старом парке у них была надежно спрятана землянка и вырыт окоп с боеприпасами.
Оружие было их страстью. Ребята легко ориентировались в его разновидностях: братья-армяне с пеленок мечтали стать военными. На большом крыльце они разыгрывали грандиозные баталии игрушечных армий солдатиков, туземцев, монстров-инопланетян и пластиковых звездолётов. А Юрик с упоением читал фантастику. Звездолёты и бластеры, плоскостные мечи и темпоральные гранаты снились ему ночами, он мечтал стать пилотом меха, военного робота-гиганта, самого совершенного механизма, придуманного писателями. Мальчишке казалось, что нет ничего важнее оружия, созданного людьми. В нем сила и мощь человеческого разума, залог власти во Вселенной.
По воскресеньям, скопив за неделю немного карманных денег, они вместе бежали на остановку, садились в местный маленький желтый автобус, похожий на натужно гудящего, покряхтывающего шмеля, и тащились на нём вдоль разноцветных полей в станицу. Терпеливо выстаивали состоявшую из таких же подростков очередь в старый подвал с мрачными стенами, громко именуемый «Компьютерным залом». Покупали жетоны, падали за старенькие компы и забывали обо всём. Юрик «залезал» в меха и яростно сражался на просторах Галактики, поражая врага в самое сердце. Да-да, бить нужно было именно в сердце. Тогда мальчишек это не смущало: у каждого виртуального бойца было несколько жизней, которые можно было прожить заново и победить. Играя, ребята учились безжалостно убивать и нисколько об этом не задумывались: они ни разу не видели настоящей смерти. Просто забавлялись игрушками и росли…
Когда Юриков дедушка был в хорошем настроении, он давал пацанам воздушку и они лихо палили по консервным банкам и бутылкам. Иногда Юрик на кухне с трепетом до блеска чистил новенький дедушкин карабин и мечтал сходить на охоту, потому что стрелять в хуторе не разрешалось.
Предметом всеобщей зависти было ружье соседа, Сережкиного отца.
Замечательная дорогая двустволка. Сережка хвастал:
- Она бьет круто. В два раза быстрее. Не промажешь. Отец по пять зайцев с охоты приносит.
- А у вас разве есть нечего? Вы ведь не бедные, - поинтересовался Юрик.
- Молчи, малой, всего у нас хватает, просто развелось тут зверья! Истреблять нужно!
Собак в их семье тоже считали зверьем.
***
Пес, названный Бобиком, отсиделся в кустах и ночью поковылял к помойке
в поисках еды. Оттуда он пробрался на старое кладбище, побродил по
дорожкам, съел оставленное людьми печенье и громко завыл на огромную
одинокую луну, жёлтым блином висевшую над пустынным погостом. Так он хоронил в своей душе людей, выбросивших его. Пес выл, а мальчишки, жившие неподалеку, не могли уснуть. Каждый из них, слушая тоскливый плач собаки, думал, почему любящие хозяева вдруг становятся предателями. Как быть теперь с беспризорником?
Через пару дней голодный пес пришел к школе. Мальчишки бросили ему
хлеба. Он украдкой схватил его, когда те отошли. В следующий раз подошел поближе, посмотрел смелее и чуть вильнул хвостом. Ребята поняли: скоро Бобик освоится. И точно, через некоторое время пес знал школьное расписание звонков лучше техслужащей. Во время большой перемены он спешил к школьной калитке, где его ждали друзья с хлебом и косточками.
Бобик изменился. Вылинял. Черно-серая шерсть заблестела. Хвост изгибался
бубликом. Псина «улыбался», встречая мальчишек. Повариха сердилась на
детей, которые экономили свои обеды в пользу собаки, но ничего не могла
поделать. Скоро большинство учеников подкармливало Бобика, он стал
школьным. Как ни старались сторожа прогнать пса, он неизменно
возвращался. Бобик привязался к детям, но страстно полюбил только троих
«братьев». Он сопровождал их везде: терпеливо ждал улова на рыбалке,
бегал на лед играть в хоккей, валялся с ними в снегу, тихо сидел в засаде, раньше всех замечая противника. Осторожно полз вместе с разведчиками.
Ел солдатские консервы, аккуратно вылизывая банки шершавым языком. Даже катался на санках с горки. «Носил» с Юриком сено коровам, смешно толкаясь виляющим задом. Соседка баба Зина, стоя у калитки и глядя на Бобика, важно сопровождавшего парней в магазин, смеялась: «О-о, шагает генерал! Уж отъел-то чемодан!» Теперь мальчишки не могли представить своего отряда без четвероногого старшины.
Жил пес сначала на кладбище в укромной ямке между могилами, потом в стогу, дома у Юрика. Джек, огромный чёрный с рыжими подпалинами немец, живший уже десять лет у Торосян, не подпускал Бобика даже ко двору, всегда басовито лая. А у Юрика не было свободной конуры: в одной жила старушка Жулька, принесенная им из детского сада, в другой – малыш Фунтик, подобранный дедушкой на дороге, в третьей – небритый Босик, мамин воспитанник. Все квартиры были заселены бывшими бродягами. «Ничего, внучек, весной собьем Бобику будку, а в сене еще и теплей», - успокаивал дедушка. Но не успел сколотить: началась весенняя посевная, закрутился дед на работе.
Вместе с мальчишками Бобик всю весну целыми днями пропадал на стадионе. И в то злополучное утро он ждал их с уроков, томился в одиночестве. К стадиону примыкал хозяйственный двор Сережкиного отца, любившего говорить о жалости, петь тоскливые песни, но в душе очень черствого и жестокого. Его, хозяина в семье и на ферме, бившего свою жену и доярок, давно раздражала эта бродячая собака. «Опять здесь околачиваешься, сволочь. Курей моих захотел. Сейчас накормлю, погоди чуток»,- процедил он сквозь зубы, взял ружье и вышел на стадион.
Бобик не брал птицу. Он не был робким и закрыл собой мальчишек, когда на них набросился чужой злобный пес. Но сейчас он испугался, человек стал
страшнее зверя. Бобик со всех ног припустил к спасительному школьному
двору. Вот она, заветная калитка. Мужчина, задыхаясь, спешил наперерез. Собака обернулась. Грохнул выстрел. Еще один… В сердце… Бобик коротко взвизгнул и упал возле школьных окон.
Ребята, сбивая друг друга, подбежали к своему умирающему товарищу. Он не скулил, только по морде покатилась то ли роса, то ли слеза. Лизнул Юрику руку. И чуткий холодный нос пса так и остался холодным. Навсегда…
Мальчишки, всегда говорившие, что солдаты не плачут, плакали навзрыд. Они похоронили Бобика в старом парке под пнем спиленного береста.
***
Вот, собственно, и вся история, рассказанная мне старшим братом, после
того как я нашла в парке на пне между сросшимися вокруг него молодыми берестками крошечного дрожащего котенка. Она случилась пятнадцать лет назад, когда меня еще не было на свете. Геворг и Гурген не стали военными. Юрик ни разу не ходил на охоту, хотя дедушка подарил ему долгожданный карабин. Мы сидели рядышком на большом старом крыльце. Малышка вывалив тугой, как маленький полосатый барабанчик, живот, тихонько пела сытую песню на коленях у брата, который, обняв меня, прошептал: «Ты береги её. Жизнь на земле у всех только одна». И тогда я поняла, что в тот тихий майский день зло и жестокость человека ранили мальчишек. В самое сердце…
Баслакова Анастасия. Чара
Не любила бабушка собак. На вопрос, почему, отвечала неохотно, рассказывая о том, что когда была подростком, на глазах стая бродячих собак растерзала ребенка. С тех пор, то ли страх обуял ее, то ли неприятные воспоминания, но, живя в частном доме, собак бабушка не держала. Зато кошки были хозяйками двора. Их у бабушки было две, с человеческими кличками: Маруська и Катька. Две совершенно обычные дымчато-полосатые кошки вальяжно расхаживали по двору, будто царицы Савские. Иногда без стеснения могли развалиться посреди двора, греться на солнышке. Особо любили они это дело весной и летом.
Однажды, раскрасневшийся Дениска, бабушкин внучок, прибежал взволнованный. Быстро поел, разогнал кошек и убежал. Вскоре вернулся с маленьким серым комочком за пазухой. Бабушка кормила кур.
-Ба, ну, пожалуйста... - проговорил он.
Бабушка подняла на него свои добрые глаза и спросила:
-Ну, что надумал еще?
-Миленькая, любименькая, родненькая... - не унимался Дениска.
-Да что ж ты задумал-то?
-Нет мне жизни на земле без неё, - грустно проговорил Дениска и даже слёзки показались на больших, голубых глазах.
-Да скажешь ты, наконец, что случилось? - уже с ноткой волнения проговорила бабушка.
Дениска молча опустил голову и заплакал. Только в это мгновение бабушка разглядела в его руках маленький, копошащийся свёрток.
- Батюшки! - воскликнула она. - Ты ж где его подобрал?
- В лесу, где ж ещё. Там еще двое было, их Серёжка с Юркой забрали, а мне эту, самую маленькую отдали, сказали, ты все равно не разрешишь, но я им сказал, что ты у меня самая добрая на свете. И очень любишь соб... животных! - тараторил Дениска без умолку.
- Ба, ну хотя б на лето, я ей уже и будочку смастерил из дров, что в сарае...
- Денис! - закатила она глаза. – И, махнув рукой, добавила:
- Пусть живёт, только дрова, милый друг, верни, ишь... будочку он смастерил...
Дальше было не разобрать, бабушка скрылась в сенях.
Так в доме появилась собака. Дениска стал кликать ее Чарой. Вообще-то, сначала он гордо провозгласил, что это Чародейка, но слишком длинная кличка не прижилась, и более короткая форма — Чара — ее вытеснила. Дениска гордо всем заявлял, что Чара - потомок волков. Лихо рассказывал, что мать у нее — самая настоящая волчица. Чара была волчьего окраса, шерсть грубая и короткая. Узкая, вытянутая морда, и правда, напоминала волка.
Так неспешно полилась жизнь небольшого деревенского дворика. Весны сменяли зимы, лето безвозвратно заканчивалось осенью. Росла и Чара, вместе с ней и Дениска. Бабушка с добротой и ответственностью подходила к заботе о собаке, вовремя кормила и даже вечером выгуливали ее поочередно с Дениской. Но все ж открытой любви к собаке не испытывала, зато Чара, чувствуя некую холодность, верно и преданно одаривала ее всей своей собачьей любовью, на которую только была способна.
При этом она была с норовом. Чужих не любила, осторожничала, ласк от посторонних не принимала. Периодически, когда Дениска вовремя ее не привязывал, гоняла кур, из-за чего бабушка бранилась на нее как следует.
- Ах, атаманка ты, а не Чародейка, другие собаки лис отгоняют со двора, а она своих же... Куры-создания нежные и пугливые...
Летом Дениска с Чарой и местными мальчишками часто, не говоря никому, бегали на местную речку, Злынку, купаться. Злынкой ее прозвали за то, что имела она течение бурное и немало душ и судеб унесла с собой. Мальчишки бегали туда купаться, несмотря на запреты. Так и в тот знойный полдень Дениска, прихватив с собой собаку, помчался с ребятами на речку.
Вода приятно освежала. Закрыв глаза и расслабившись, Дениска поплыл по течению, не обращая внимания на тревожные крики мальчишек. Открыв глаза, он понял, что уплыл слишком далеко от берега. Обратный путь нужно было преодолеть против течения. Мальчишка изо всех сил начал бороться с течением, но это было нелегко, силы были неравные, Дениска выбивался из сил. Мальчики, испугавшись, побежали за помощью. Сил становилось все меньше, Дениска стал дышать все чаще, вода попадала на лицо и в рот. Вдруг мальчик почувствовал рядом с собой мохнатую спину собаки. Обняв ее одной рукой, он начал бороться с течением вместе. Преодолев силу течения, Дениска и Чара оказались на берегу. Так и лежали они, тяжело дыша, обнявшись, пока не прибежали местные жители на помощь. Открыв глаза, Дениска увидел раскрасневшееся и заплаканное лицо бабушки.
- Ба, прости, - еле прошептал он.
Бабушка и смеялась, и плакала. То целовала и обнимала Дениску, то Чару.
С той поры немало времени прошло. Повзрослел Дениска, начал жить своей отдельной, взрослой жизнью. Уехал в районный центр, который находился в восьми километрах от родного дома, учиться. Так там и остался. К бабушке наведываться стал все реже. Постарела бабушка, вместе с ней и Чара. Незаметно так, в один день, бабушки не стало. От тоски меньше чем через полгода не стало и Чары. Денис сначала забрал собаку к себе, но она каждый день прибегала на знакомую улицу к родному двору и сидела там, глядя на дом. Проходящие мимо соседи жалели собаку, некоторые клали рядом еду, но некогда норовистая Чара будто не замечала их. Она сидела, не шелохнувшись. Замерла жизнь и в бабушкином дворе. Вечером приезжал Денис и забирал ее с собой, но на следующий день все повторялось. Пока однажды люди не увидели, что собака не пришла...
Могилка бабушки, ухоженная, всегда полна цветов. Рядом с ней располагается небольшой холмик, не все знают, что этот холмик принадлежит Чаре, единственной собаке, которую любила бабушка.
Не любила бабушка собак. На вопрос, почему, отвечала неохотно, рассказывая о том, что когда была подростком, на глазах стая бродячих собак растерзала ребенка. С тех пор, то ли страх обуял ее, то ли неприятные воспоминания, но, живя в частном доме, собак бабушка не держала. Зато кошки были хозяйками двора. Их у бабушки было две, с человеческими кличками: Маруська и Катька. Две совершенно обычные дымчато-полосатые кошки вальяжно расхаживали по двору, будто царицы Савские. Иногда без стеснения могли развалиться посреди двора, греться на солнышке. Особо любили они это дело весной и летом.
Однажды, раскрасневшийся Дениска, бабушкин внучок, прибежал взволнованный. Быстро поел, разогнал кошек и убежал. Вскоре вернулся с маленьким серым комочком за пазухой. Бабушка кормила кур.
-Ба, ну, пожалуйста... - проговорил он.
Бабушка подняла на него свои добрые глаза и спросила:
-Ну, что надумал еще?
-Миленькая, любименькая, родненькая... - не унимался Дениска.
-Да что ж ты задумал-то?
-Нет мне жизни на земле без неё, - грустно проговорил Дениска и даже слёзки показались на больших, голубых глазах.
-Да скажешь ты, наконец, что случилось? - уже с ноткой волнения проговорила бабушка.
Дениска молча опустил голову и заплакал. Только в это мгновение бабушка разглядела в его руках маленький, копошащийся свёрток.
- Батюшки! - воскликнула она. - Ты ж где его подобрал?
- В лесу, где ж ещё. Там еще двое было, их Серёжка с Юркой забрали, а мне эту, самую маленькую отдали, сказали, ты все равно не разрешишь, но я им сказал, что ты у меня самая добрая на свете. И очень любишь соб... животных! - тараторил Дениска без умолку.
- Ба, ну хотя б на лето, я ей уже и будочку смастерил из дров, что в сарае...
- Денис! - закатила она глаза. – И, махнув рукой, добавила:
- Пусть живёт, только дрова, милый друг, верни, ишь... будочку он смастерил...
Дальше было не разобрать, бабушка скрылась в сенях.
Так в доме появилась собака. Дениска стал кликать ее Чарой. Вообще-то, сначала он гордо провозгласил, что это Чародейка, но слишком длинная кличка не прижилась, и более короткая форма — Чара — ее вытеснила. Дениска гордо всем заявлял, что Чара - потомок волков. Лихо рассказывал, что мать у нее — самая настоящая волчица. Чара была волчьего окраса, шерсть грубая и короткая. Узкая, вытянутая морда, и правда, напоминала волка.
Так неспешно полилась жизнь небольшого деревенского дворика. Весны сменяли зимы, лето безвозвратно заканчивалось осенью. Росла и Чара, вместе с ней и Дениска. Бабушка с добротой и ответственностью подходила к заботе о собаке, вовремя кормила и даже вечером выгуливали ее поочередно с Дениской. Но все ж открытой любви к собаке не испытывала, зато Чара, чувствуя некую холодность, верно и преданно одаривала ее всей своей собачьей любовью, на которую только была способна.
При этом она была с норовом. Чужих не любила, осторожничала, ласк от посторонних не принимала. Периодически, когда Дениска вовремя ее не привязывал, гоняла кур, из-за чего бабушка бранилась на нее как следует.
- Ах, атаманка ты, а не Чародейка, другие собаки лис отгоняют со двора, а она своих же... Куры-создания нежные и пугливые...
Летом Дениска с Чарой и местными мальчишками часто, не говоря никому, бегали на местную речку, Злынку, купаться. Злынкой ее прозвали за то, что имела она течение бурное и немало душ и судеб унесла с собой. Мальчишки бегали туда купаться, несмотря на запреты. Так и в тот знойный полдень Дениска, прихватив с собой собаку, помчался с ребятами на речку.
Вода приятно освежала. Закрыв глаза и расслабившись, Дениска поплыл по течению, не обращая внимания на тревожные крики мальчишек. Открыв глаза, он понял, что уплыл слишком далеко от берега. Обратный путь нужно было преодолеть против течения. Мальчишка изо всех сил начал бороться с течением, но это было нелегко, силы были неравные, Дениска выбивался из сил. Мальчики, испугавшись, побежали за помощью. Сил становилось все меньше, Дениска стал дышать все чаще, вода попадала на лицо и в рот. Вдруг мальчик почувствовал рядом с собой мохнатую спину собаки. Обняв ее одной рукой, он начал бороться с течением вместе. Преодолев силу течения, Дениска и Чара оказались на берегу. Так и лежали они, тяжело дыша, обнявшись, пока не прибежали местные жители на помощь. Открыв глаза, Дениска увидел раскрасневшееся и заплаканное лицо бабушки.
- Ба, прости, - еле прошептал он.
Бабушка и смеялась, и плакала. То целовала и обнимала Дениску, то Чару.
С той поры немало времени прошло. Повзрослел Дениска, начал жить своей отдельной, взрослой жизнью. Уехал в районный центр, который находился в восьми километрах от родного дома, учиться. Так там и остался. К бабушке наведываться стал все реже. Постарела бабушка, вместе с ней и Чара. Незаметно так, в один день, бабушки не стало. От тоски меньше чем через полгода не стало и Чары. Денис сначала забрал собаку к себе, но она каждый день прибегала на знакомую улицу к родному двору и сидела там, глядя на дом. Проходящие мимо соседи жалели собаку, некоторые клали рядом еду, но некогда норовистая Чара будто не замечала их. Она сидела, не шелохнувшись. Замерла жизнь и в бабушкином дворе. Вечером приезжал Денис и забирал ее с собой, но на следующий день все повторялось. Пока однажды люди не увидели, что собака не пришла...
Могилка бабушки, ухоженная, всегда полна цветов. Рядом с ней располагается небольшой холмик, не все знают, что этот холмик принадлежит Чаре, единственной собаке, которую любила бабушка.
Гришаев Иван. Гришка
Жил у нас во дворе кот-задира по имени Гришка, повидавший виды пушистый бандит. Хотя пушистым его сложно назвать. Свалявшаяся грязная шерсть непонятного цвета. Местами ее не было вовсе: то ли выдрали в драке, то ли лишай съел. Один глаз у кота выбит, а другой горит недобрым зеленым огоньком. Кончик хвоста оторван, ухо разодрано. Одним словом, бандит с большой дороги.
Гришку боялись не только местные коты, но и все собаки в округе. У кота во дворе под раскидистой ивой стояла любимая скамейка. Если задира садился на нее, то рядом с ней даже пройти никто не смел. Злобный бандит тут же бросался на несчастного. Гришку побаивались даже мужики, любившие посидеть под тенью ивы и поиграть в шашки или в домино. Если кот бродил рядом, на скамью даже боялись глядеть. Многие Гришку просто ненавидели.
Мне тоже пару раз доставалось от бродяги. Но я на него не злился, побаивался — и только. Из-за вредного характера Гришку никто не любил. Обижать боялись, знали – спуску никому не даст. Не боялась его только тётя Дуся. Бабуля жалела кота и подкармливала.
– Раз такая добренькая, забирай его к себе. Избавь двор от этого изверга, а то держит всю округу в страхе! – говорили ей соседи.
– Куда же я его возьму? – вздыхая, отвечала старушка. – У меня и так 5кошек. Он же их всех перебьет с его-то характером.
Я тоже как-то поинтересовался, почему она подкармливает Гришку. И вот что тетя Дуся мне рассказала.
– У Гришки судьба-то была непростая.
Жила тут в 55-й квартире старая учительница – Ангелина Аркадьевна. Каждое лето к ней приезжали из Москвы внуки. Вот и в то лето тоже приехали.
Как-то раз притащили в дом маленького котёнка, наверное, месяц от роду. Как ни уговаривала бабка внуков, они все-таки оставили зверюгу и назвали Гришкой.
Котёнка рано отняли от матери, поэтому как быть воспитанным котом, тот не знал. А дети малые — они и есть несмышленыши. Для них котейка был лишь живой игрушкой. Вот он и рос как попало.
Прошло лето, наступила осень. Внучат у Ангелины Аркадьевны забрали, а котенок остался жить с ней. Одинокая старушка привязалась к Гришке и еще больше избаловала его. Так пожили они некоторое время, а потом Ангелина Аркадьевна покинула этот бренный мир. Инфаркт, – вздохнув перекрестилась тетя Дуся и продолжила рассказ:
– Дети, как водится, похоронив бабулю, вступили в наследство. Гришку ж выпроводили за дверь. В Москву его брать никто не собирался. Кот долго сидел под дверью и жалобно так мяукал. Говорят, видели и его на погосте у могилки хозяйки. Ума не приложу, как Гришка умудрился найти ее? Только видели его там многие.
Прошло время, дети квартиру продали. Поселился в ней злющий-презлющий мужик. Он не то что котов, людей терпеть не мог. Так и норовил кому-нибудь напакостить. Вот в очередной раз Гришка и попался тому под горячую руку. Сидел кот, как обычно, у двери, а тут возьми и выйди новый хозяин. Увидел бедолагу и ну его охаживать. Бил так, что глаз вышиб несчастному. Насилу Гришка опосля оправился. А как пришёл в себя, отомстил. Долго кот дожидался случая. Все наблюдал, то из-за кустов, то из-за угла. Подкараулил своего обидчика, когда тот с работы возвращался, и все лицо изодрал в клочья. Пришлось садисту в больнице два месяца проваляться. Даже швы накладывали. А как выписался, так сразу и съехал в другое место.
– А Гришка? – поинтересовался я.
– А Гришка с тех пор стал нелюдимым. Характер-то у него и так не сахар был, а после этого случая и вовсе озверел. Никому спуску не даёт.
Старушка покачала с сожалением головой, а потом добавила:
– Смелый он, да неразумный. Лезет в драку даже с тем, кто заведомо сильнее. Марку держит! А так-то умный кот. Зазря обижать никого не будет. Вот выйду кошек кормить, другие сразу к миске. Друг друга забижают, у слабых отбирают. А этот – нет. Гордый. Ждет пока другие поедят или пока ему отдельно не положу. Но уж коли приступил к трапезе, никого не подпустит. Вот он какой!
После этой истории я на Гришку стал смотреть другими глазами. По примеру добродушной тети Дуси, тоже стал подбрасывать котику лакомые кусочки. Тот поначалу сторонился, не доверял. А потом стал потихоньку принимать угощения. Так вот постепенно наши отношения с Гришкой наладились. Вскоре мы подружились.
Однажды я присел на Гришкину скамейку и зачитался. Да так увлекся книгой, что не заметил приближения пушистого бандита. Тот остановился и посмотрел на меня возмущенно. От страха моё сердце чуть не выскочило из груди. Я ждал нападения. Но кот, поглазев еще несколько минут, запрыгнул на скамейку и уселся рядом. Сначала делал вид, что не замечает непрошеного гостя, а потом тоже уставился в книгу, будто что-то понимал в ней. Я посидел еще чуть-чуть и потихоньку ушел.
В другой раз мне стало любопытно, сколько же Гришка будет терпеть моё присутствие. Я нарочно сел на его лавку и стал ждать хозяина. Кот, как всегда, появился неожиданно, даже напугал меня. Гришка сделал вид, что не заметил моего присутствия, зевнул и демонстративно уселся рядом. Прищурив зеленый глаз, наблюдал за тем, что делается вокруг. Неожиданно поднялся и стал тереться о мою ногу. Я осторожно протянул руку и попытался его погладить. Кот зарычал и нервно забил хвостом. Пришлось убрать руку. Некоторое время сидели рядом молча, затем Гришка потянулся, спрыгнул и неспешно удалился со двора.
Через некоторое время ситуация повторилась, но на этот раз мне все же удалось погладить кота. Я почувствовал, как под пальцами напряглись крепкие мышцы, как по спине пробежала легкая волна. Гришка звонко застучал хвостом по скамье. Все еще не доверял.
Прошло около двух месяцев. Однажды задержался на работе, пришлось поздно возвращаться домой. Не успев сделать и несколько шагов по двору, почувствовал жгучую боль в левой руке. Через мгновенья моё несчастное тело лежало на мокром асфальте, а в лицо целились острые, как бритва, клыки. Я изо всех сил сопротивлялся, звал на помощь, но все было тщетно. Зубастая морда упрямо продвигалась к лицу и шее. Липкая теплая кровь заливала мне глаза. Еще чуть-чуть, и всё будет кончено. Уже теряя сознание, я услышал собачий визг. Разум отключился, и наступила темнота.
Очнулся уже в палате реанимации. Руку дергало от боли, лицо забинтовано. Когда перевели в обычную палату, меня пришла навестить тётя Дуся.
– Да, досталось же тебе, милок, – пропела старушка. – Если б не Гришка, то тебя б и в живых уж не было.
Выяснилось, что на меня напала собака по прозвищу Пират из соседнего двора. Пес давно терроризировал всю округу. На хозяина постоянно жаловались и участковому, и в администрацию города. Но это не помогло.
Спас меня Гришка. Кот, как обычно, обходил свои владения, и тут появился я и злобный пёс. Отважный кот, не раздумывая, кинулся на помощь другу и отбил меня у Пирата.
Заступнику тоже досталось. Его взялась выхаживать тётя Дуся, но тот сбежал. После выписки я нашёл Гришку в подвале нашего дома и забрал домой.
Для начала просто взял и вымыл его в ванной. Кот рычал, шипел и пытался вырваться. Получил царапины и несколько укусов, но мне всё-таки удалось его отмыть. Завернув бродягу в полотенце и уложив на диван, я отправился в магазин за кормом. На походы по магазинам и ветеринаркам ушло полдня. Вернувшись домой, я поразился увиденному. На пороге меня встречал пушистый комок, белый с рыжими пятнами. Подёргивая, как всегда, хвостом, это чудо терлась о мои ноги и мурлыкало на весь дом. Инстинктивно я нагнулся, чтобы погладить его, но тут же получил лапой. Гришка еще не забыл купание. Поужинав мы уселись перед телевизором да так и заснули.
Вскоре Гришка отъелся и уже не царапался. Первое время кот с опаской относился к новым для него предметам. Особенно боялся пылесоса. Каждый раз, проходя мимо, набрасывался на него. А когда я пылесосил, прятался под комод. Самым любимым предметом для Гришки был холодильник. Обжора садился перед ним и подолгу гипнотизировал. Конечно же, мое сердце не выдерживало, и Гришке доставался очередной лакомый кусок.
Через месяц к нам в гости зашла тётя Дуся и от удивления ахнула. В этом пушистом, лоснящемся колобке нельзя было узнать прежнего изможденного облезлого задиру. Гришка изрядно поправился, был спокоен, но по-прежнему гордый и самоуверенный. Когда мы сели пить чай, кот запрыгнул на стул и стал хитро разглядывать стол в надежде, что ему тоже что-нибудь достанется. Тетя Дуся погладила зверя, тот замурлыкал от удовольствия.
– Неужели это наш дворовый кот Гришка? – то ли спросила, то ли убеждала саму себя тётя Дуся. – Да, нашего героя теперь не узнать. От прежней жизни остались только выбитый глаз да рваное ухо.
– Это точно! – ответил я. — И еще привычка прятать про запас.
Жил у нас во дворе кот-задира по имени Гришка, повидавший виды пушистый бандит. Хотя пушистым его сложно назвать. Свалявшаяся грязная шерсть непонятного цвета. Местами ее не было вовсе: то ли выдрали в драке, то ли лишай съел. Один глаз у кота выбит, а другой горит недобрым зеленым огоньком. Кончик хвоста оторван, ухо разодрано. Одним словом, бандит с большой дороги.
Гришку боялись не только местные коты, но и все собаки в округе. У кота во дворе под раскидистой ивой стояла любимая скамейка. Если задира садился на нее, то рядом с ней даже пройти никто не смел. Злобный бандит тут же бросался на несчастного. Гришку побаивались даже мужики, любившие посидеть под тенью ивы и поиграть в шашки или в домино. Если кот бродил рядом, на скамью даже боялись глядеть. Многие Гришку просто ненавидели.
Мне тоже пару раз доставалось от бродяги. Но я на него не злился, побаивался — и только. Из-за вредного характера Гришку никто не любил. Обижать боялись, знали – спуску никому не даст. Не боялась его только тётя Дуся. Бабуля жалела кота и подкармливала.
– Раз такая добренькая, забирай его к себе. Избавь двор от этого изверга, а то держит всю округу в страхе! – говорили ей соседи.
– Куда же я его возьму? – вздыхая, отвечала старушка. – У меня и так 5кошек. Он же их всех перебьет с его-то характером.
Я тоже как-то поинтересовался, почему она подкармливает Гришку. И вот что тетя Дуся мне рассказала.
– У Гришки судьба-то была непростая.
Жила тут в 55-й квартире старая учительница – Ангелина Аркадьевна. Каждое лето к ней приезжали из Москвы внуки. Вот и в то лето тоже приехали.
Как-то раз притащили в дом маленького котёнка, наверное, месяц от роду. Как ни уговаривала бабка внуков, они все-таки оставили зверюгу и назвали Гришкой.
Котёнка рано отняли от матери, поэтому как быть воспитанным котом, тот не знал. А дети малые — они и есть несмышленыши. Для них котейка был лишь живой игрушкой. Вот он и рос как попало.
Прошло лето, наступила осень. Внучат у Ангелины Аркадьевны забрали, а котенок остался жить с ней. Одинокая старушка привязалась к Гришке и еще больше избаловала его. Так пожили они некоторое время, а потом Ангелина Аркадьевна покинула этот бренный мир. Инфаркт, – вздохнув перекрестилась тетя Дуся и продолжила рассказ:
– Дети, как водится, похоронив бабулю, вступили в наследство. Гришку ж выпроводили за дверь. В Москву его брать никто не собирался. Кот долго сидел под дверью и жалобно так мяукал. Говорят, видели и его на погосте у могилки хозяйки. Ума не приложу, как Гришка умудрился найти ее? Только видели его там многие.
Прошло время, дети квартиру продали. Поселился в ней злющий-презлющий мужик. Он не то что котов, людей терпеть не мог. Так и норовил кому-нибудь напакостить. Вот в очередной раз Гришка и попался тому под горячую руку. Сидел кот, как обычно, у двери, а тут возьми и выйди новый хозяин. Увидел бедолагу и ну его охаживать. Бил так, что глаз вышиб несчастному. Насилу Гришка опосля оправился. А как пришёл в себя, отомстил. Долго кот дожидался случая. Все наблюдал, то из-за кустов, то из-за угла. Подкараулил своего обидчика, когда тот с работы возвращался, и все лицо изодрал в клочья. Пришлось садисту в больнице два месяца проваляться. Даже швы накладывали. А как выписался, так сразу и съехал в другое место.
– А Гришка? – поинтересовался я.
– А Гришка с тех пор стал нелюдимым. Характер-то у него и так не сахар был, а после этого случая и вовсе озверел. Никому спуску не даёт.
Старушка покачала с сожалением головой, а потом добавила:
– Смелый он, да неразумный. Лезет в драку даже с тем, кто заведомо сильнее. Марку держит! А так-то умный кот. Зазря обижать никого не будет. Вот выйду кошек кормить, другие сразу к миске. Друг друга забижают, у слабых отбирают. А этот – нет. Гордый. Ждет пока другие поедят или пока ему отдельно не положу. Но уж коли приступил к трапезе, никого не подпустит. Вот он какой!
После этой истории я на Гришку стал смотреть другими глазами. По примеру добродушной тети Дуси, тоже стал подбрасывать котику лакомые кусочки. Тот поначалу сторонился, не доверял. А потом стал потихоньку принимать угощения. Так вот постепенно наши отношения с Гришкой наладились. Вскоре мы подружились.
Однажды я присел на Гришкину скамейку и зачитался. Да так увлекся книгой, что не заметил приближения пушистого бандита. Тот остановился и посмотрел на меня возмущенно. От страха моё сердце чуть не выскочило из груди. Я ждал нападения. Но кот, поглазев еще несколько минут, запрыгнул на скамейку и уселся рядом. Сначала делал вид, что не замечает непрошеного гостя, а потом тоже уставился в книгу, будто что-то понимал в ней. Я посидел еще чуть-чуть и потихоньку ушел.
В другой раз мне стало любопытно, сколько же Гришка будет терпеть моё присутствие. Я нарочно сел на его лавку и стал ждать хозяина. Кот, как всегда, появился неожиданно, даже напугал меня. Гришка сделал вид, что не заметил моего присутствия, зевнул и демонстративно уселся рядом. Прищурив зеленый глаз, наблюдал за тем, что делается вокруг. Неожиданно поднялся и стал тереться о мою ногу. Я осторожно протянул руку и попытался его погладить. Кот зарычал и нервно забил хвостом. Пришлось убрать руку. Некоторое время сидели рядом молча, затем Гришка потянулся, спрыгнул и неспешно удалился со двора.
Через некоторое время ситуация повторилась, но на этот раз мне все же удалось погладить кота. Я почувствовал, как под пальцами напряглись крепкие мышцы, как по спине пробежала легкая волна. Гришка звонко застучал хвостом по скамье. Все еще не доверял.
Прошло около двух месяцев. Однажды задержался на работе, пришлось поздно возвращаться домой. Не успев сделать и несколько шагов по двору, почувствовал жгучую боль в левой руке. Через мгновенья моё несчастное тело лежало на мокром асфальте, а в лицо целились острые, как бритва, клыки. Я изо всех сил сопротивлялся, звал на помощь, но все было тщетно. Зубастая морда упрямо продвигалась к лицу и шее. Липкая теплая кровь заливала мне глаза. Еще чуть-чуть, и всё будет кончено. Уже теряя сознание, я услышал собачий визг. Разум отключился, и наступила темнота.
Очнулся уже в палате реанимации. Руку дергало от боли, лицо забинтовано. Когда перевели в обычную палату, меня пришла навестить тётя Дуся.
– Да, досталось же тебе, милок, – пропела старушка. – Если б не Гришка, то тебя б и в живых уж не было.
Выяснилось, что на меня напала собака по прозвищу Пират из соседнего двора. Пес давно терроризировал всю округу. На хозяина постоянно жаловались и участковому, и в администрацию города. Но это не помогло.
Спас меня Гришка. Кот, как обычно, обходил свои владения, и тут появился я и злобный пёс. Отважный кот, не раздумывая, кинулся на помощь другу и отбил меня у Пирата.
Заступнику тоже досталось. Его взялась выхаживать тётя Дуся, но тот сбежал. После выписки я нашёл Гришку в подвале нашего дома и забрал домой.
Для начала просто взял и вымыл его в ванной. Кот рычал, шипел и пытался вырваться. Получил царапины и несколько укусов, но мне всё-таки удалось его отмыть. Завернув бродягу в полотенце и уложив на диван, я отправился в магазин за кормом. На походы по магазинам и ветеринаркам ушло полдня. Вернувшись домой, я поразился увиденному. На пороге меня встречал пушистый комок, белый с рыжими пятнами. Подёргивая, как всегда, хвостом, это чудо терлась о мои ноги и мурлыкало на весь дом. Инстинктивно я нагнулся, чтобы погладить его, но тут же получил лапой. Гришка еще не забыл купание. Поужинав мы уселись перед телевизором да так и заснули.
Вскоре Гришка отъелся и уже не царапался. Первое время кот с опаской относился к новым для него предметам. Особенно боялся пылесоса. Каждый раз, проходя мимо, набрасывался на него. А когда я пылесосил, прятался под комод. Самым любимым предметом для Гришки был холодильник. Обжора садился перед ним и подолгу гипнотизировал. Конечно же, мое сердце не выдерживало, и Гришке доставался очередной лакомый кусок.
Через месяц к нам в гости зашла тётя Дуся и от удивления ахнула. В этом пушистом, лоснящемся колобке нельзя было узнать прежнего изможденного облезлого задиру. Гришка изрядно поправился, был спокоен, но по-прежнему гордый и самоуверенный. Когда мы сели пить чай, кот запрыгнул на стул и стал хитро разглядывать стол в надежде, что ему тоже что-нибудь достанется. Тетя Дуся погладила зверя, тот замурлыкал от удовольствия.
– Неужели это наш дворовый кот Гришка? – то ли спросила, то ли убеждала саму себя тётя Дуся. – Да, нашего героя теперь не узнать. От прежней жизни остались только выбитый глаз да рваное ухо.
– Это точно! – ответил я. — И еще привычка прятать про запас.
Синицына Наталья. Дневник одного вампира
Записи были обнаружены в одной из съемных квартир Трансильвании и переданы в редакцию арендодателем.
28.10.2018
Мой психолог посоветовал мне начать вести дневник, чтобы не держать в себе все переживания и тревожные мысли. Меня зовут Влад Цепеш, в прошлом господарь Валахии, по мнению многих, жестокий правитель. Не спорю, когда-то я был в ударе. До сих пор ностальгирую по 15 веку. Пытки, бояре, расправа с османами — все это отзывается в моем неподвижном сердце светлой грустью.
Помню, как в 19-ом веке наделал шуму в Лондоне. Хотел сесть на животную диету, но потом, как всегда бывает, сорвался. Тогда у меня появился еще один псевдоним-Джек Потрошитель.
Потом были войны, революции, феминизм, борьба с расизмом и, конечно, хиппи. Все эти людские причуды до сих пор вспоминаю с восторгом.
Благодаря развитию кинематографа мой образ страшного вампира все больше приходил в массы. Как подобает знаменитости, начал посещать светские мероприятия (конечно, только ночные). Стал слушать джаз и даже когда-то взял автограф у Луи Армстронга. Он до сих пор хранится у меня в рамочке.
Наступил 21-ый век, и я почувствовал: что-то не так. Вроде все у меня есть - и состояние, и запас еды (благодаря донорству), и возможность чистить клыки без вреда для десен. Но все равно чего-то не хватало. Все мои друзья-вампиры нашли что-то для себя. Граф Варгоши открыл модельное агенство, а Елизавета Батори начала вести курсы визажа. На их фоне я стал чувствовать себя неполноценным. Мой старый знакомый Генрих Шпатц посоветовал записаться к психологу. Я долго отказывался, потому что считал: единственным хорошим способом разгрузить голову является её лишение.
Первый сеанс был вчера. Доктор знатно удивился, когда узнал, что я хочу записаться на полночь, но за дополнительную плату все-таки согласился.
Выяснилось, что мое состояние объясняется кризисом среднего возраста. У среднестатистического мужчины он начинается с 30-ти лет, у меня наступил на 5 столетий позже. Доктор посоветовал делиться своими эмоциями в дневнике и почаще выходить в общество.
31.10.2018
Недалеко от моего поместья сегодня пройдет костюмированная вечеринка, посвященная Дню Всех Святых. Я решил пойти, ведь это хороший шанс сделать шаг навстречу внутренним изменениям. Большой плюс быть вампиром в таких случаях - не нужно заморачиваться с нарядом. В своём нескромном гардеробе я отыскал лучший костюм от Розы Бертен. Немного пудры, теней под глаза - и вот я уже главная персона вечера.
Перед выходом выпил достаточно крови, чтобы не сорваться. Немного трясутся руки и сбилось дыхание. Боюсь, что современное общество не примет меня. Но как сказал психолог: «Все, чего вы хотите, находится как раз вне зоны вашего комфорта». Не могу с ним не согласиться. У меня все получится.
2.11.2018
День после мероприятия я провел в самых ярких эмоциях за последние 200 лет.
Это была очень громкая вечеринка. Когда я вошел, сразу привлек внимание окружающих. Естественно, такой наряд как у меня в 18-ом веке мог быть причиной жестокого убийства.
Сначала я сторонился компаний и просто наблюдал издалека. Отовсюду слышались разговоры, где-то даже обсуждали меня. Люди были одеты в наряды нечисти, образы которых стали настолько примитивными и безвкусными за время развития кино и медиа, что и говорить нечего. Уже разочаровавшись в совете психолога, я хотел покинуть дом, но случайно взгляд пал на один силуэт.
В дальнем углу зала стояла девушка, красота которой достойна полотен великих художников. Черные шелковистые волосы обрамляли бледное аристократическое лицо. Белое длинное платье с корсетом идеально подчеркивали изгибы прекрасного тела. У нее не было задумки в образе, но всем своим видом она напоминала ангела.
Незнакомка стояла в небольшой компании. В один момент она оглянулась на меня, кокетливо улыбаясь. Я подошел и начал диалог. Ее звали Крис.
Ее манера речи напоминала трели соловья. Весь вечер мы провели, наслаждаясь обществом друг друга и нежным ароматом её парфюма с нотками цитруса и меда. С первых секунд знакомства она дала ясно понять, что знает себе цену.
Мы обменялись номерами и договорились о встрече. Я не испытывал таких нежных чувств уже несколько столетий. Самое главное, что я не жаждал её крови. Вместо желания выпить ее без остатка, мне хотелось защитить Крис, укрыть от всей горечи мира.
Я уже не чувствую себя неполноценным, постепенно возвращаюсь к жизни.
4.11.2018
Сегодня ходил на ночную пробежку, хочу быть в форме. Привёл в порядок поместье, вот где и правда была многовековая пыль. Чувствую воодушевление и желание жить.
Психолог рад моим успехам, но советует быть аккуратнее с влечением. Если я буду торопить события, велик шанс всё испортить. Я согласен с ним, но отступать не намерен. Позвал Крис на ночное свидание. Сначала она решительно отказалась, но я убедил ее согласиться, сославшись на редкое кожное заболевание и непереносимость солнца.
Очень боюсь не оправдать её ожиданий. Купил новый костюм, сходил к парикмахеру, заранее поужинал. Теперь выгляжу на 300 лет моложе.
10.11.2018
Уже неделю я ухаживаю за Крис. Она-моя судьба. Даже моя бывшая Илона Силадьи не была так прекрасна. Она любила подначивать меня на войны и коллекционировать мечи из разных королевств.
Крис очень требовательная. Когда в ресторане официант подал вино 1983 года, а не 1981, она чуть не устроила скандал. Я могу её понять и поэтому не осуждаю. Она любит романы Джейн Остин и пасту с креветками. Теперь мне тоже нравится «Гордость и предубеждение».
Моя возлюбленная служит бухгалтером в небольшой юридической компании и ,не стесняясь, говорит, что готова пойти по головам ради карьеры. Меня это восхищает. Уважаю целеустремлённых людей.
15.11.2018
Я открылся Крис. К моему удивлению, её не напугало, что я вампир. Она даже отметила, что это делает меня ещё более привлекательным. Мы официально начали отношения.
Моим друзьям это не нравится. Лиза Батори считает Крис избалованной девицей, которая пользуется мной. Варгоши симпатична моя спутница, но он также просит быть осторожней. Они просто мне завидуют, ведь у них никогда не было такой сильной любви.
Психолог опасается за меня. Этот сорокалетний толстяк начинает меня раздражать. Все время твердит про мою наивность и детское мышление. Если нравоучения не прекратятся, откажусь от его услуг.
Такое ощущение, что все хотят моего несчастья. Сами желали, чтобы мне стало лучше, а теперь, когда это происходит, говорят отвратительные вещи!
Хочу пригласить Крис посетить мое поместье и послушать пластинки из моей коллекции. Понимаю, что могу быть уверен только в ней.
25.11.2018
Всю неделю был занят переездом. Крис не понравилось мое поместье, и она поставила вопрос ребром. Либо она, либо дом. Три дня назад я переехал в съемную квартиру в центре. Любимые пластинки, проигрыватель, турецкие ковры и оригиналы картин Эпохи Возрождения остались в другой части города. Зато моя главная ценность будет со мной.
Теперь комнаты заполнены не реликвиями, а косметикой и женскими романами. Ничего не имею против, но мне не хватает личного пространства. Я так долго жил в одиночестве, теперь странно осознавать, что кто-то всегда рядом.
2.12.2018
Я окончательно разорвал связи с друзьями, осталась только девушка, которая приносит донорскую кровь. Крис она очень раздражает.
Я свыкся с новым местом жительства, но появилась другая проблема. У моей возлюбленной оказалась слабость к изысканным дорогим вещам. За последние дни большая часть средств с моей кредитной карты истрачена на её новый гардероб, драгоценности и ресторанную еду. Я никогда не отличался скупостью, но сейчас беспокоюсь, ведь нужно оплачивать содержание поместья и эту роскошную квартиру. Пытался объяснить ситуацию, Крис устроила скандал и перестала со мной разговаривать. Я загладил вину новым ароматом от Chanel.
Из-за моего нового режима начал чувствовать себя неважно. Кожа приобрела нездоровый вид, самочувствие ухудшилось. Постоянно ощущаю усталость, усилилась жажда. Не хочу тревожить Крис, поэтому не собираюсь говорить ей о своих проблемах, просто увеличу поставку крови в два раза. Я все держу под контролем.
10.12.2018
Я продал поместье со всеми реликвиями, отказался от услуг психолога. Крис хочет провести Рождество на островах, не хочу упустить возможность её порадовать.
Крис постоянно твердит, что я стал хуже выглядеть. Её влюбленный взгляд остался лишь в воспоминаниях. Хочу вернуть её расположение.
Я люблю Крис. По крайней мере стараюсь убедить себя в этом.
16.12.2018
Со времен Великой депрессии не чувствовал себя так паршиво. Сегодня утром выпал один клык. Крис щебечет лишь о новинках в мире моды и о работе в бухгалтерии. Несмотря на то, что она умело считает деньги на службе, о моих она даже не задумывается. Сбережения подходят к концу. Не знаю, как дальше быть.
Начал понимать, что умираю по-настоящему. Девушка из донорского центра советует бежать. Я сказал, что подумаю над ее предложением.
25.12.2018
Мне холодно, впервые за 558 лет. Крис улетает на острова завтра. Я сказал, что мне лучше остаться в Трансильвании. Мне показалось, она даже обрадовалась.
От Крис уже не пахнет цитрусом и мёдом. В воздухе веет только дорогой химией.
30.12.2018
Крис написала, что не вернется домой. Я обнаружил, что мои счета пусты. Психолог не раз отмечал признаки эмоционального вампиризма у моей возлюбленной. Сожалею, что не заметил её клыков раньше. Нет желания ей мстить. Хочется только сбежать из этой квартиры.
Девушку из донорского центра зовут Сальвари. У неё небесно-голубые глаза. Кажется, в моей жизни еще не все потеряно.
Недавно звонил Варгоши, разрешил пока пожить у него, а Лиза Батори согласилась помочь с финансами. Я наконец-то вспомнил, что у меня есть настоящие друзья.
Оставляю прошлое в этой квартире и уверенно шагаю в будущее. Психолог оказался прав, дневник - очень полезная вещь.
Примечания автора
Крис — в переводе с чешского «kříž» - крест, мучение.
Сальвари — в переводе с румынского «salvare» - спасение.
Елизавета Батори и граф Варгоши — исторические личности, жестокость которых породила легенды об их причастности к вампирам.
Записи были обнаружены в одной из съемных квартир Трансильвании и переданы в редакцию арендодателем.
28.10.2018
Мой психолог посоветовал мне начать вести дневник, чтобы не держать в себе все переживания и тревожные мысли. Меня зовут Влад Цепеш, в прошлом господарь Валахии, по мнению многих, жестокий правитель. Не спорю, когда-то я был в ударе. До сих пор ностальгирую по 15 веку. Пытки, бояре, расправа с османами — все это отзывается в моем неподвижном сердце светлой грустью.
Помню, как в 19-ом веке наделал шуму в Лондоне. Хотел сесть на животную диету, но потом, как всегда бывает, сорвался. Тогда у меня появился еще один псевдоним-Джек Потрошитель.
Потом были войны, революции, феминизм, борьба с расизмом и, конечно, хиппи. Все эти людские причуды до сих пор вспоминаю с восторгом.
Благодаря развитию кинематографа мой образ страшного вампира все больше приходил в массы. Как подобает знаменитости, начал посещать светские мероприятия (конечно, только ночные). Стал слушать джаз и даже когда-то взял автограф у Луи Армстронга. Он до сих пор хранится у меня в рамочке.
Наступил 21-ый век, и я почувствовал: что-то не так. Вроде все у меня есть - и состояние, и запас еды (благодаря донорству), и возможность чистить клыки без вреда для десен. Но все равно чего-то не хватало. Все мои друзья-вампиры нашли что-то для себя. Граф Варгоши открыл модельное агенство, а Елизавета Батори начала вести курсы визажа. На их фоне я стал чувствовать себя неполноценным. Мой старый знакомый Генрих Шпатц посоветовал записаться к психологу. Я долго отказывался, потому что считал: единственным хорошим способом разгрузить голову является её лишение.
Первый сеанс был вчера. Доктор знатно удивился, когда узнал, что я хочу записаться на полночь, но за дополнительную плату все-таки согласился.
Выяснилось, что мое состояние объясняется кризисом среднего возраста. У среднестатистического мужчины он начинается с 30-ти лет, у меня наступил на 5 столетий позже. Доктор посоветовал делиться своими эмоциями в дневнике и почаще выходить в общество.
31.10.2018
Недалеко от моего поместья сегодня пройдет костюмированная вечеринка, посвященная Дню Всех Святых. Я решил пойти, ведь это хороший шанс сделать шаг навстречу внутренним изменениям. Большой плюс быть вампиром в таких случаях - не нужно заморачиваться с нарядом. В своём нескромном гардеробе я отыскал лучший костюм от Розы Бертен. Немного пудры, теней под глаза - и вот я уже главная персона вечера.
Перед выходом выпил достаточно крови, чтобы не сорваться. Немного трясутся руки и сбилось дыхание. Боюсь, что современное общество не примет меня. Но как сказал психолог: «Все, чего вы хотите, находится как раз вне зоны вашего комфорта». Не могу с ним не согласиться. У меня все получится.
2.11.2018
День после мероприятия я провел в самых ярких эмоциях за последние 200 лет.
Это была очень громкая вечеринка. Когда я вошел, сразу привлек внимание окружающих. Естественно, такой наряд как у меня в 18-ом веке мог быть причиной жестокого убийства.
Сначала я сторонился компаний и просто наблюдал издалека. Отовсюду слышались разговоры, где-то даже обсуждали меня. Люди были одеты в наряды нечисти, образы которых стали настолько примитивными и безвкусными за время развития кино и медиа, что и говорить нечего. Уже разочаровавшись в совете психолога, я хотел покинуть дом, но случайно взгляд пал на один силуэт.
В дальнем углу зала стояла девушка, красота которой достойна полотен великих художников. Черные шелковистые волосы обрамляли бледное аристократическое лицо. Белое длинное платье с корсетом идеально подчеркивали изгибы прекрасного тела. У нее не было задумки в образе, но всем своим видом она напоминала ангела.
Незнакомка стояла в небольшой компании. В один момент она оглянулась на меня, кокетливо улыбаясь. Я подошел и начал диалог. Ее звали Крис.
Ее манера речи напоминала трели соловья. Весь вечер мы провели, наслаждаясь обществом друг друга и нежным ароматом её парфюма с нотками цитруса и меда. С первых секунд знакомства она дала ясно понять, что знает себе цену.
Мы обменялись номерами и договорились о встрече. Я не испытывал таких нежных чувств уже несколько столетий. Самое главное, что я не жаждал её крови. Вместо желания выпить ее без остатка, мне хотелось защитить Крис, укрыть от всей горечи мира.
Я уже не чувствую себя неполноценным, постепенно возвращаюсь к жизни.
4.11.2018
Сегодня ходил на ночную пробежку, хочу быть в форме. Привёл в порядок поместье, вот где и правда была многовековая пыль. Чувствую воодушевление и желание жить.
Психолог рад моим успехам, но советует быть аккуратнее с влечением. Если я буду торопить события, велик шанс всё испортить. Я согласен с ним, но отступать не намерен. Позвал Крис на ночное свидание. Сначала она решительно отказалась, но я убедил ее согласиться, сославшись на редкое кожное заболевание и непереносимость солнца.
Очень боюсь не оправдать её ожиданий. Купил новый костюм, сходил к парикмахеру, заранее поужинал. Теперь выгляжу на 300 лет моложе.
10.11.2018
Уже неделю я ухаживаю за Крис. Она-моя судьба. Даже моя бывшая Илона Силадьи не была так прекрасна. Она любила подначивать меня на войны и коллекционировать мечи из разных королевств.
Крис очень требовательная. Когда в ресторане официант подал вино 1983 года, а не 1981, она чуть не устроила скандал. Я могу её понять и поэтому не осуждаю. Она любит романы Джейн Остин и пасту с креветками. Теперь мне тоже нравится «Гордость и предубеждение».
Моя возлюбленная служит бухгалтером в небольшой юридической компании и ,не стесняясь, говорит, что готова пойти по головам ради карьеры. Меня это восхищает. Уважаю целеустремлённых людей.
15.11.2018
Я открылся Крис. К моему удивлению, её не напугало, что я вампир. Она даже отметила, что это делает меня ещё более привлекательным. Мы официально начали отношения.
Моим друзьям это не нравится. Лиза Батори считает Крис избалованной девицей, которая пользуется мной. Варгоши симпатична моя спутница, но он также просит быть осторожней. Они просто мне завидуют, ведь у них никогда не было такой сильной любви.
Психолог опасается за меня. Этот сорокалетний толстяк начинает меня раздражать. Все время твердит про мою наивность и детское мышление. Если нравоучения не прекратятся, откажусь от его услуг.
Такое ощущение, что все хотят моего несчастья. Сами желали, чтобы мне стало лучше, а теперь, когда это происходит, говорят отвратительные вещи!
Хочу пригласить Крис посетить мое поместье и послушать пластинки из моей коллекции. Понимаю, что могу быть уверен только в ней.
25.11.2018
Всю неделю был занят переездом. Крис не понравилось мое поместье, и она поставила вопрос ребром. Либо она, либо дом. Три дня назад я переехал в съемную квартиру в центре. Любимые пластинки, проигрыватель, турецкие ковры и оригиналы картин Эпохи Возрождения остались в другой части города. Зато моя главная ценность будет со мной.
Теперь комнаты заполнены не реликвиями, а косметикой и женскими романами. Ничего не имею против, но мне не хватает личного пространства. Я так долго жил в одиночестве, теперь странно осознавать, что кто-то всегда рядом.
2.12.2018
Я окончательно разорвал связи с друзьями, осталась только девушка, которая приносит донорскую кровь. Крис она очень раздражает.
Я свыкся с новым местом жительства, но появилась другая проблема. У моей возлюбленной оказалась слабость к изысканным дорогим вещам. За последние дни большая часть средств с моей кредитной карты истрачена на её новый гардероб, драгоценности и ресторанную еду. Я никогда не отличался скупостью, но сейчас беспокоюсь, ведь нужно оплачивать содержание поместья и эту роскошную квартиру. Пытался объяснить ситуацию, Крис устроила скандал и перестала со мной разговаривать. Я загладил вину новым ароматом от Chanel.
Из-за моего нового режима начал чувствовать себя неважно. Кожа приобрела нездоровый вид, самочувствие ухудшилось. Постоянно ощущаю усталость, усилилась жажда. Не хочу тревожить Крис, поэтому не собираюсь говорить ей о своих проблемах, просто увеличу поставку крови в два раза. Я все держу под контролем.
10.12.2018
Я продал поместье со всеми реликвиями, отказался от услуг психолога. Крис хочет провести Рождество на островах, не хочу упустить возможность её порадовать.
Крис постоянно твердит, что я стал хуже выглядеть. Её влюбленный взгляд остался лишь в воспоминаниях. Хочу вернуть её расположение.
Я люблю Крис. По крайней мере стараюсь убедить себя в этом.
16.12.2018
Со времен Великой депрессии не чувствовал себя так паршиво. Сегодня утром выпал один клык. Крис щебечет лишь о новинках в мире моды и о работе в бухгалтерии. Несмотря на то, что она умело считает деньги на службе, о моих она даже не задумывается. Сбережения подходят к концу. Не знаю, как дальше быть.
Начал понимать, что умираю по-настоящему. Девушка из донорского центра советует бежать. Я сказал, что подумаю над ее предложением.
25.12.2018
Мне холодно, впервые за 558 лет. Крис улетает на острова завтра. Я сказал, что мне лучше остаться в Трансильвании. Мне показалось, она даже обрадовалась.
От Крис уже не пахнет цитрусом и мёдом. В воздухе веет только дорогой химией.
30.12.2018
Крис написала, что не вернется домой. Я обнаружил, что мои счета пусты. Психолог не раз отмечал признаки эмоционального вампиризма у моей возлюбленной. Сожалею, что не заметил её клыков раньше. Нет желания ей мстить. Хочется только сбежать из этой квартиры.
Девушку из донорского центра зовут Сальвари. У неё небесно-голубые глаза. Кажется, в моей жизни еще не все потеряно.
Недавно звонил Варгоши, разрешил пока пожить у него, а Лиза Батори согласилась помочь с финансами. Я наконец-то вспомнил, что у меня есть настоящие друзья.
Оставляю прошлое в этой квартире и уверенно шагаю в будущее. Психолог оказался прав, дневник - очень полезная вещь.
Примечания автора
Крис — в переводе с чешского «kříž» - крест, мучение.
Сальвари — в переводе с румынского «salvare» - спасение.
Елизавета Батори и граф Варгоши — исторические личности, жестокость которых породила легенды об их причастности к вампирам.
Зенькова Кристина. Одиночество…
Звонок. «Ура! Уроки закончились!» - подумала Катя и, быстро собрав свои учебники в портфель, спустилась в раздевалку. Много шумных детей. Все толкаются, пытаясь взять свои вещи, чтобы одеться и наконец выйти на свежий воздух. «Эй, подвинься! Хватит толкаться!» - разносилось по всему вестибюлю. Катя кое-как взяла свою куртку и выбежала из раздевалки, пока ей окончательно не отдавили ноги. Девочка вышла на улицу, надела свои любимые наушники и не спеша пошла домой. Из школы выскочила компания одноклассниц и, как обычно в последнее время, принялась обсуждали ее за спиной.
- Ты не знаешь, почему новенькая постоянно в наушниках? - спросила одна из них.
- Она какая-то странная. Похоже, наушники - единственное, что может рядом с ней находиться. - засмеялась другая, по-видимому, главная в этой компании.
Катя привыкла, что над ней смеются. Она совсем недавно перешла в эту школу, подчиняться и подражать классным лидерам не хотела, поэтому стала предметом издевок. Она старалась просто не обращать на это внимания: у нее были совершенно другие цели, поэтому она не видела смысла тратить свое драгоценное время на одноклассников и их разговоры.
Вернувшись домой, девочка быстро перекусила бутербродом и села за уроки. Мама Кати работала врачом скорой помощи, поэтому сутками находилась на работе или отсыпалась после тяжёлой смены, а папа постоянно уезжал в командировки, поэтому Катя часто была одна дома. В очередной раз, делая домашнее задание, она слушала музыку в наушниках. Раз песня, два песня, три песня, тридцать три песня… и Катя сделала домашнее задание. Музыка, музыка... в голове постоянно играет музыка. Действительно, Катя всегда была в наушниках. Ну кроме, конечно же, уроков в школе: она очень хотела помочь родителям, сделать так, чтобы они не переживали, что не могут быть с ней чаще. Именно поэтому она старалась отлично учиться. И ей было необходимо слушать учителя и работать на уроках.
Родители постоянно находились на работе, а в те редкие вечера, когда они были дома, Кате не нужны были наушники. У них была дружная семья, но, к сожалению, очень занятая. Для Кати наушники стали источником счастья. Они сопровождали ее везде и были вместо друзей. Ей не с кем было поговорить, у нее не было подруг, с которыми бы она обсуждала девчачьи штучки и секретики. Когда мамы с папой не было рядом, у нее не было никого, кто бы ее поддержал. В наушниках она находила эту поддержку. Ей казалось, что кто-то близкий рядом. Катя могла спокойно погрузиться в свой уютный мир и чувствовала себя защищённой. Она хотела быть счастливой! И музыка в наушниках позволяла ей забыть об одиночестве.
Да, Катя боялась остаться одна, боялась сойти с ума... от одиночества.
На следующий день Катя проснулась в хорошем настроении. Она включила музыку в наушниках и, улыбаясь, собиралась в школу. Когда шла по улице, слушала песни и любовалась зимним городом. Ярко светят фонари, медленно падает снег. Красота!
У входа в школу Катя увидела объявление. В нем говорилось о школьном конкурсе красоты, который будет проходить послезавтра. Катя удивилась: «Ну кто будет в нем участвовать? Глупость какая!» Но, войдя в школу, она только и слышала разговоры об этом мероприятии. Не успела девочка войти в класс, как к ней подбежала та самая компания одноклассниц, которая накануне обсуждала ее на улице.
- Ну что, участвуешь в конкурсе красоты? Или как обычно забьешься в угол со своими наушниками? Они тебя ооочень украшают. Зубрилка несчастная! Ха-ха.
- Зачем мне эти ваши конкурсы? Никогда не понимала в них смысла, - спокойно ответила Катя и почувствовала что-то неладное.
- Так ты на себя посмотри, какие тебе конкурсы? Ты поэтому ничего и не понимаешь! - засмеялись девочки и, кривляясь и гримасничая, отошли от новенькой.
Катя устала от насмешек, но не подала виду. Она села на свое место, подготовилась к уроку и задумалась: «Почему всем девчонкам так нравятся конкурсы красоты? Мне кажется, что каждый человек красив по-своему и конкурсы здесь ни к чему». Но делиться мыслями было не с кем.
Дни летели незаметно. Настал день конкурса. Все девочки усердно готовились к нему. Мелькали блестящие наряды, яркие заколки и накрашенные косметикой лица. Катя сидела за партой и слушала музыку. Внезапно, девочка почувствовала тревогу. Она обернулась, и увидела, как к ней приближается толпа накрашенных девиц.
Она поняла, что ее ждет, хотела выйти из класса, но как только встала, услышала резкий высокий голос:
- Эй, посмотрите кто здесь! Вау, мы чуть не ослепли от твоей красоты. Скоро выход на сцену, почему ты здесь сидишь? Иди скорее, ты точно выиграешь! - раздался громкий смех. - Знаешь, Катя, ты как была серой мышкой, так ей и останешься. Привыкай, будут с тобой всю жизнь только наушники! Но не переживай! Мы не дадим пропасть твоей красоте, девчонки, давайте вытащим нашу скромницу на сцену!
Не переставая смеяться, компания стала приближаться к парте, за которой сидела Катя, но в этот момент послышался голос:
- Что вы к ней привязались? Перестаньте! Кстати, кажется, вы пропустили свой выход.
Все вокруг засуетились и с криками выбежали из класса:
- Быстрее беги давай! Вдруг мы уже опоздали!
Катя подняла голову и увидела темноволосого зеленоглазого мальчика, который стоял у входа в класс и смотрел на нее.
- Ты в порядке? - спросил он
- Да, спасибо, все хорошо.
- Не обращай на них внимания, они вечно кого-то задирают. Тебя как зовут?
- Катя. А тебя?
- Матвей. Я из параллельного класса.
Так началась дружба Кати и Матвея. Они встречались на переменках, гуляли по заснеженному городу, часто созванивались и не могли наговориться. Катя наконец-то не была одинока, и она с удивлением поняла, что ей не нужны наушники. Дни стали красочными и запоминающимися, не похожими один на другой. А наушники Катя надевала, только когда была одна.
Но однажды Матвей позвонил ей и дрожащим голосом попросил подойти к школе. У Кати упало сердце, она быстро собралась и выбежала из дома. У школы ее уже ждал Матвей. Было заметно, что он очень нервничал. Его рука, в которой он держал какой-то пакетик, дрожала. И не зря...
Этот день Катя не забудет никогда, потому что... Матвей уезжал. Фирма отца открыла филиал в Финляндии, и семья была вынуждена переехать. Катя плакала, а он извинялся перед ней, и в глазах стояли слезы... Он протянул ей пакет с её любимыми пирожными, в последний раз... в последний раз взял ее за руку…
Катя сидела в наушниках и слушала любимую музыку. Она еще больше замкнулась, стала писать свои песни. Родители не могли нарадоваться успехам Кати в школе, восхищались её талантом и не понимали, почему никто из школьных друзей не звонит дочке и не заходит к ним домой. Они всё так же много работали и не всегда могли находиться рядом.
Катя закрылась ото всех. Она вновь стала одинокой.
Одиночество... все-таки какое это страшное слово...
Одиночество...
Звонок. «Ура! Уроки закончились!» - подумала Катя и, быстро собрав свои учебники в портфель, спустилась в раздевалку. Много шумных детей. Все толкаются, пытаясь взять свои вещи, чтобы одеться и наконец выйти на свежий воздух. «Эй, подвинься! Хватит толкаться!» - разносилось по всему вестибюлю. Катя кое-как взяла свою куртку и выбежала из раздевалки, пока ей окончательно не отдавили ноги. Девочка вышла на улицу, надела свои любимые наушники и не спеша пошла домой. Из школы выскочила компания одноклассниц и, как обычно в последнее время, принялась обсуждали ее за спиной.
- Ты не знаешь, почему новенькая постоянно в наушниках? - спросила одна из них.
- Она какая-то странная. Похоже, наушники - единственное, что может рядом с ней находиться. - засмеялась другая, по-видимому, главная в этой компании.
Катя привыкла, что над ней смеются. Она совсем недавно перешла в эту школу, подчиняться и подражать классным лидерам не хотела, поэтому стала предметом издевок. Она старалась просто не обращать на это внимания: у нее были совершенно другие цели, поэтому она не видела смысла тратить свое драгоценное время на одноклассников и их разговоры.
Вернувшись домой, девочка быстро перекусила бутербродом и села за уроки. Мама Кати работала врачом скорой помощи, поэтому сутками находилась на работе или отсыпалась после тяжёлой смены, а папа постоянно уезжал в командировки, поэтому Катя часто была одна дома. В очередной раз, делая домашнее задание, она слушала музыку в наушниках. Раз песня, два песня, три песня, тридцать три песня… и Катя сделала домашнее задание. Музыка, музыка... в голове постоянно играет музыка. Действительно, Катя всегда была в наушниках. Ну кроме, конечно же, уроков в школе: она очень хотела помочь родителям, сделать так, чтобы они не переживали, что не могут быть с ней чаще. Именно поэтому она старалась отлично учиться. И ей было необходимо слушать учителя и работать на уроках.
Родители постоянно находились на работе, а в те редкие вечера, когда они были дома, Кате не нужны были наушники. У них была дружная семья, но, к сожалению, очень занятая. Для Кати наушники стали источником счастья. Они сопровождали ее везде и были вместо друзей. Ей не с кем было поговорить, у нее не было подруг, с которыми бы она обсуждала девчачьи штучки и секретики. Когда мамы с папой не было рядом, у нее не было никого, кто бы ее поддержал. В наушниках она находила эту поддержку. Ей казалось, что кто-то близкий рядом. Катя могла спокойно погрузиться в свой уютный мир и чувствовала себя защищённой. Она хотела быть счастливой! И музыка в наушниках позволяла ей забыть об одиночестве.
Да, Катя боялась остаться одна, боялась сойти с ума... от одиночества.
На следующий день Катя проснулась в хорошем настроении. Она включила музыку в наушниках и, улыбаясь, собиралась в школу. Когда шла по улице, слушала песни и любовалась зимним городом. Ярко светят фонари, медленно падает снег. Красота!
У входа в школу Катя увидела объявление. В нем говорилось о школьном конкурсе красоты, который будет проходить послезавтра. Катя удивилась: «Ну кто будет в нем участвовать? Глупость какая!» Но, войдя в школу, она только и слышала разговоры об этом мероприятии. Не успела девочка войти в класс, как к ней подбежала та самая компания одноклассниц, которая накануне обсуждала ее на улице.
- Ну что, участвуешь в конкурсе красоты? Или как обычно забьешься в угол со своими наушниками? Они тебя ооочень украшают. Зубрилка несчастная! Ха-ха.
- Зачем мне эти ваши конкурсы? Никогда не понимала в них смысла, - спокойно ответила Катя и почувствовала что-то неладное.
- Так ты на себя посмотри, какие тебе конкурсы? Ты поэтому ничего и не понимаешь! - засмеялись девочки и, кривляясь и гримасничая, отошли от новенькой.
Катя устала от насмешек, но не подала виду. Она села на свое место, подготовилась к уроку и задумалась: «Почему всем девчонкам так нравятся конкурсы красоты? Мне кажется, что каждый человек красив по-своему и конкурсы здесь ни к чему». Но делиться мыслями было не с кем.
Дни летели незаметно. Настал день конкурса. Все девочки усердно готовились к нему. Мелькали блестящие наряды, яркие заколки и накрашенные косметикой лица. Катя сидела за партой и слушала музыку. Внезапно, девочка почувствовала тревогу. Она обернулась, и увидела, как к ней приближается толпа накрашенных девиц.
Она поняла, что ее ждет, хотела выйти из класса, но как только встала, услышала резкий высокий голос:
- Эй, посмотрите кто здесь! Вау, мы чуть не ослепли от твоей красоты. Скоро выход на сцену, почему ты здесь сидишь? Иди скорее, ты точно выиграешь! - раздался громкий смех. - Знаешь, Катя, ты как была серой мышкой, так ей и останешься. Привыкай, будут с тобой всю жизнь только наушники! Но не переживай! Мы не дадим пропасть твоей красоте, девчонки, давайте вытащим нашу скромницу на сцену!
Не переставая смеяться, компания стала приближаться к парте, за которой сидела Катя, но в этот момент послышался голос:
- Что вы к ней привязались? Перестаньте! Кстати, кажется, вы пропустили свой выход.
Все вокруг засуетились и с криками выбежали из класса:
- Быстрее беги давай! Вдруг мы уже опоздали!
Катя подняла голову и увидела темноволосого зеленоглазого мальчика, который стоял у входа в класс и смотрел на нее.
- Ты в порядке? - спросил он
- Да, спасибо, все хорошо.
- Не обращай на них внимания, они вечно кого-то задирают. Тебя как зовут?
- Катя. А тебя?
- Матвей. Я из параллельного класса.
Так началась дружба Кати и Матвея. Они встречались на переменках, гуляли по заснеженному городу, часто созванивались и не могли наговориться. Катя наконец-то не была одинока, и она с удивлением поняла, что ей не нужны наушники. Дни стали красочными и запоминающимися, не похожими один на другой. А наушники Катя надевала, только когда была одна.
Но однажды Матвей позвонил ей и дрожащим голосом попросил подойти к школе. У Кати упало сердце, она быстро собралась и выбежала из дома. У школы ее уже ждал Матвей. Было заметно, что он очень нервничал. Его рука, в которой он держал какой-то пакетик, дрожала. И не зря...
Этот день Катя не забудет никогда, потому что... Матвей уезжал. Фирма отца открыла филиал в Финляндии, и семья была вынуждена переехать. Катя плакала, а он извинялся перед ней, и в глазах стояли слезы... Он протянул ей пакет с её любимыми пирожными, в последний раз... в последний раз взял ее за руку…
Катя сидела в наушниках и слушала любимую музыку. Она еще больше замкнулась, стала писать свои песни. Родители не могли нарадоваться успехам Кати в школе, восхищались её талантом и не понимали, почему никто из школьных друзей не звонит дочке и не заходит к ним домой. Они всё так же много работали и не всегда могли находиться рядом.
Катя закрылась ото всех. Она вновь стала одинокой.
Одиночество... все-таки какое это страшное слово...
Одиночество...
Лутай Алиса. Добрый вечер
-Ленка, Ленка, иди сюда, что скажу! - возбужденным голосом кричал Мишка, только что вошедший, вернее вбежавший в квартиру. На бегу он скинул кроссовки, школьный рюкзак был закинут метким броском на тумбочку, которая стояла в дальнем углу. Лена успела только развернуться на стуле, как дверь в ее комнату со всего размаху отварилась и стукнулась об стену.
-Ленка, ты прикинь, у нас новый сосед!!!
- О, госпади, и что? - недовольным тоном сказала она.- В нашем доме постоянно кто-то въезжает, кто-то выезжает. Вот событие. Не мешай, я историю учу. Лена развернулась обратно к столу и принялась зубрить даты.
-Да то, что сосед ВАМПИР.
-АГА, Вампир, вампиры днем спят. А сейчас день. Так что прекрати бредить и иди отсюда.
-Да как ты не понимаешь, это современный вампир. Он был в черном плаще, черной шапке, черной маске и очки черные у него, и шарф еще, и перчатки с ботинками тоже черные. И штаны. И палка в руке у него...
-Тоже черная, да? —парировала Ленка.- И пианино у него тоже черное? Может нравится человеку черный цвет. Чего ты привязался?
-Ну и фиг с тобой, - обиженно сказал Мишка и пошел на кухню.
Кухонное окно как раз выходило на сторону подъезда, где была видна "газелька" из которой выгружали мебель. Мебель выглядела действительно очень странно: темное дерево с завитушками, стулья с темно-зеленым бархатом и пианино.... черное...
Мишка не отрываясь смотрел за выгрузкой, каждый раз убеждаясь, что такая мебель может быть только у вампира.
И каково было его удивление, когда он услышал шум в коридоре рядом со своей входной дверью. Глянув в глазок, он чуть в обморок не упал, странный сосед заселялся в квартиру напротив.
Теперь Мишка устроился на коврике под дверью и подглядывал в глазок. О, а вот и он, вампир. Вот он стоит спиной... Как вдруг, человек в черном резко повернулся и пристально уставился на Мишку. Он не может меня видеть, думал Мишка, не может. Я же за дверью.
Человек в черном приспустил очки и из-под густых бровей блеснули черные глаза. Он еще несколько секунд посмотрел на Мишкину дверь, развернулся и скрылся в глубине своей квартиры. Грузчики продолжали таскать мебель и коробки.
Мишка сполз на пол и , проведя рукой по лбу, почувствовал, что он покрылся холодной испариной.
Ого, - подумал он, - он меня не мог видеть и слышать, но, как он посмотрел. Точно вампир, точно. Что же делать. Ладно, дождусь маму и все ей расскажу.
До вечера Мишка пытался делать уроки, но в голове были мысли только о соседе. Наконец-то в замочной скважине послышался шум проворачивающегося ключа...
-Мама!!! - закричал Мишка и побежал в коридор. Добежав до мамы, он резко перешел на шепот.
- Идем быстрее на кухню, мама, у нас новый сосед,- почти шипя тараторил Мишка
-Что случилось? - испугалась мама, - ты что шепчешь... Случилось что? Тебя обидели?
Мишка тянул маму за руку на кухню
-Мама, наш сосед вампир, мама, я боюсь.
-Ты с ума сошел? Вампиров не бывает. Насмотрелся опять в свой телефон, теперь чушь мерещится.
-Нет, он весь в черном, мебель его вся странная , темная. А когда я в глазок смотрел он, как будто почувствовал это и тоже смотрел на меня, хотя я был за дверью.
-Ну тогда наша тетя Оля тоже вампир. Вечно в черных балахонах ходит и таращится на всех, - пошутила мама.
-Вот ты мне тоже не веришь, - надул губу Мишка.
-Я так устала на работе, а ты мне тут про вампиров рассказываешь. Бедный человек заселяется, а ты уже следишь за ним, ну точно, насмотрелся ютуба.. Уроки сделал?
-Нет еще.
-А ну марш за уроки! Все, телефон забираю, отдам завтра,- раздраженным голосом сказала мама.
Обиженный мальчик пошел в свою комнату и сел за стол, он честно пытался сделать уроки, но мысли были о соседе. Прошло около получаса, как в квартире раздался звонок.
-Мы кого-то ждем?-удивленно крикнула мама с кухни,-дети, .откройте кто-нибудь дверь, у меня руки грязные.
Мама как раз готовила салат и натирала свеклу на терке.
Лена подошла к двери и глянула в глазок, но там было темно и ничего не видно.
- Кто там?-спросила девочка.
- Добрый вечер,-услышала она мягкий глубокий мужской голос,-откройте ,пожалуйста, дверь. Я ваш новый сосед, пришел познакомиться.
Голос влетел к Лене в самое сердце и оно бешено заколотилось, ей захотелось не только открыть дверь, но и рассказать ему все свои тайны. Она немедленно открыла дверной замок и распахнула дверь. Перед ней стоял человек в черной одежде, его бледное лицо было прекрасным, под его черными бровями сверкали миндалевидные черные глаза, прямой нос, бледные губы, натянутые в улыбке…
-Позвольте мне войти?-сказал прекрасный незнакомец и шагнул в квартиру, как только Лена ,с пересохшим горлом прохрипела –Да.
Мишка вышел из комнаты и остолбенел. В прихожей он увидел того самого странного мужчину, белое некрасивое лицо с красными глазами, острыми ушами, длинным кривым носом, а рядом его сестра, у которой был взгляд, как у куклы со стеклянными глазами.
От неожиданности Мишка закричал и в тот же миг из кухни выбежала мама…она уже почти приготовила салат, ей осталось только выдавить чеснок, поэтому в руке у нее была чеснокодавилка
-Вы кто? что за крик?- уверенным шагом она приблизилась к человеку в черном.
- Я ваш новый сосед,-начал говорить в ответ спокойным мягким голосом симпатичный брюнет с волевым подбородком и прищуренными черными глазами, но ,чем ближе подходила женщина, тем сильнее начинал сморщиваться нос незнакомца.
- Это у вас что, чеснок?- заверещал незванный гость. Тут уже заорала Ленка, т.к. вместо прекрасного юноши она вдруг увидала бледного страшилу, и маме тоже перестал видеться симпатичный брюнет. Перед ними стоял уродливый сгорбленный старик, который скорчил в гримасе ужаса свой тонкий рот , из которого торчали острые зубки.
Мама не растерялась и начала давить на вампира чеснок, а Ленка со страху вспомнила молитву "Отче наш", которую когда-то учила в воскресной школе и , под визги Мишки, начала креститься и молиться.
Незваный гость пулей вылетел из их квартиры и скрылся за своими дверями.
-Что это было?!-вытаращив глаза спросила мама.-Это что, вампир что ли, реальный вампир?-она захлопнула дверь и закрыла все имеющиеся дверные замки.
-Я же говорил,- пролепетал Мишка.
- Такой милый сначала был,- заговорила Лена,-может у него на чеснок аллергия?
В их дверь опять позвонили и истошно ,как будто тянут кота за хвост, закричал знакомый голос тети Оли, соседки снизу,-Это вы там орете? На часы смотрели? Люди отдыхать хотят, что там у вас случилось?
-Ничего не случилось, простите, извините,-крикнула мама через дверь.
-Здравствуйте, не желаете чаю?-послышался на лестничной клетке приятный баритон.
-Ой, какой мужчина, конечно же хочу, -послышался уже кокетливый голос тети Оли.
Двери захлопнулись.
-Ленка, Ленка, иди сюда, что скажу! - возбужденным голосом кричал Мишка, только что вошедший, вернее вбежавший в квартиру. На бегу он скинул кроссовки, школьный рюкзак был закинут метким броском на тумбочку, которая стояла в дальнем углу. Лена успела только развернуться на стуле, как дверь в ее комнату со всего размаху отварилась и стукнулась об стену.
-Ленка, ты прикинь, у нас новый сосед!!!
- О, госпади, и что? - недовольным тоном сказала она.- В нашем доме постоянно кто-то въезжает, кто-то выезжает. Вот событие. Не мешай, я историю учу. Лена развернулась обратно к столу и принялась зубрить даты.
-Да то, что сосед ВАМПИР.
-АГА, Вампир, вампиры днем спят. А сейчас день. Так что прекрати бредить и иди отсюда.
-Да как ты не понимаешь, это современный вампир. Он был в черном плаще, черной шапке, черной маске и очки черные у него, и шарф еще, и перчатки с ботинками тоже черные. И штаны. И палка в руке у него...
-Тоже черная, да? —парировала Ленка.- И пианино у него тоже черное? Может нравится человеку черный цвет. Чего ты привязался?
-Ну и фиг с тобой, - обиженно сказал Мишка и пошел на кухню.
Кухонное окно как раз выходило на сторону подъезда, где была видна "газелька" из которой выгружали мебель. Мебель выглядела действительно очень странно: темное дерево с завитушками, стулья с темно-зеленым бархатом и пианино.... черное...
Мишка не отрываясь смотрел за выгрузкой, каждый раз убеждаясь, что такая мебель может быть только у вампира.
И каково было его удивление, когда он услышал шум в коридоре рядом со своей входной дверью. Глянув в глазок, он чуть в обморок не упал, странный сосед заселялся в квартиру напротив.
Теперь Мишка устроился на коврике под дверью и подглядывал в глазок. О, а вот и он, вампир. Вот он стоит спиной... Как вдруг, человек в черном резко повернулся и пристально уставился на Мишку. Он не может меня видеть, думал Мишка, не может. Я же за дверью.
Человек в черном приспустил очки и из-под густых бровей блеснули черные глаза. Он еще несколько секунд посмотрел на Мишкину дверь, развернулся и скрылся в глубине своей квартиры. Грузчики продолжали таскать мебель и коробки.
Мишка сполз на пол и , проведя рукой по лбу, почувствовал, что он покрылся холодной испариной.
Ого, - подумал он, - он меня не мог видеть и слышать, но, как он посмотрел. Точно вампир, точно. Что же делать. Ладно, дождусь маму и все ей расскажу.
До вечера Мишка пытался делать уроки, но в голове были мысли только о соседе. Наконец-то в замочной скважине послышался шум проворачивающегося ключа...
-Мама!!! - закричал Мишка и побежал в коридор. Добежав до мамы, он резко перешел на шепот.
- Идем быстрее на кухню, мама, у нас новый сосед,- почти шипя тараторил Мишка
-Что случилось? - испугалась мама, - ты что шепчешь... Случилось что? Тебя обидели?
Мишка тянул маму за руку на кухню
-Мама, наш сосед вампир, мама, я боюсь.
-Ты с ума сошел? Вампиров не бывает. Насмотрелся опять в свой телефон, теперь чушь мерещится.
-Нет, он весь в черном, мебель его вся странная , темная. А когда я в глазок смотрел он, как будто почувствовал это и тоже смотрел на меня, хотя я был за дверью.
-Ну тогда наша тетя Оля тоже вампир. Вечно в черных балахонах ходит и таращится на всех, - пошутила мама.
-Вот ты мне тоже не веришь, - надул губу Мишка.
-Я так устала на работе, а ты мне тут про вампиров рассказываешь. Бедный человек заселяется, а ты уже следишь за ним, ну точно, насмотрелся ютуба.. Уроки сделал?
-Нет еще.
-А ну марш за уроки! Все, телефон забираю, отдам завтра,- раздраженным голосом сказала мама.
Обиженный мальчик пошел в свою комнату и сел за стол, он честно пытался сделать уроки, но мысли были о соседе. Прошло около получаса, как в квартире раздался звонок.
-Мы кого-то ждем?-удивленно крикнула мама с кухни,-дети, .откройте кто-нибудь дверь, у меня руки грязные.
Мама как раз готовила салат и натирала свеклу на терке.
Лена подошла к двери и глянула в глазок, но там было темно и ничего не видно.
- Кто там?-спросила девочка.
- Добрый вечер,-услышала она мягкий глубокий мужской голос,-откройте ,пожалуйста, дверь. Я ваш новый сосед, пришел познакомиться.
Голос влетел к Лене в самое сердце и оно бешено заколотилось, ей захотелось не только открыть дверь, но и рассказать ему все свои тайны. Она немедленно открыла дверной замок и распахнула дверь. Перед ней стоял человек в черной одежде, его бледное лицо было прекрасным, под его черными бровями сверкали миндалевидные черные глаза, прямой нос, бледные губы, натянутые в улыбке…
-Позвольте мне войти?-сказал прекрасный незнакомец и шагнул в квартиру, как только Лена ,с пересохшим горлом прохрипела –Да.
Мишка вышел из комнаты и остолбенел. В прихожей он увидел того самого странного мужчину, белое некрасивое лицо с красными глазами, острыми ушами, длинным кривым носом, а рядом его сестра, у которой был взгляд, как у куклы со стеклянными глазами.
От неожиданности Мишка закричал и в тот же миг из кухни выбежала мама…она уже почти приготовила салат, ей осталось только выдавить чеснок, поэтому в руке у нее была чеснокодавилка
-Вы кто? что за крик?- уверенным шагом она приблизилась к человеку в черном.
- Я ваш новый сосед,-начал говорить в ответ спокойным мягким голосом симпатичный брюнет с волевым подбородком и прищуренными черными глазами, но ,чем ближе подходила женщина, тем сильнее начинал сморщиваться нос незнакомца.
- Это у вас что, чеснок?- заверещал незванный гость. Тут уже заорала Ленка, т.к. вместо прекрасного юноши она вдруг увидала бледного страшилу, и маме тоже перестал видеться симпатичный брюнет. Перед ними стоял уродливый сгорбленный старик, который скорчил в гримасе ужаса свой тонкий рот , из которого торчали острые зубки.
Мама не растерялась и начала давить на вампира чеснок, а Ленка со страху вспомнила молитву "Отче наш", которую когда-то учила в воскресной школе и , под визги Мишки, начала креститься и молиться.
Незваный гость пулей вылетел из их квартиры и скрылся за своими дверями.
-Что это было?!-вытаращив глаза спросила мама.-Это что, вампир что ли, реальный вампир?-она захлопнула дверь и закрыла все имеющиеся дверные замки.
-Я же говорил,- пролепетал Мишка.
- Такой милый сначала был,- заговорила Лена,-может у него на чеснок аллергия?
В их дверь опять позвонили и истошно ,как будто тянут кота за хвост, закричал знакомый голос тети Оли, соседки снизу,-Это вы там орете? На часы смотрели? Люди отдыхать хотят, что там у вас случилось?
-Ничего не случилось, простите, извините,-крикнула мама через дверь.
-Здравствуйте, не желаете чаю?-послышался на лестничной клетке приятный баритон.
-Ой, какой мужчина, конечно же хочу, -послышался уже кокетливый голос тети Оли.
Двери захлопнулись.
Сняткова Елизавета. Квартиру снимают вампиры
На лестничной площадке раздался визг. Тетя Женя возмущенно приподнялась с кресла, пытаясь понять, какие слова он заглушил в ее сериале. Андрей Дмитриевич чуть не провалился в икеевский диван-трансформер, который, впрочем, успел засосать в складной механизм край его засаленной футболки. Только что задремавший младенец проснулся и выродил инфернальный крик, смешавшийся с тяжелым стоном его матери.
Визг зародился на седьмом этаже, влетел в открытую дверь сто тринадцатой квартиры, зацепился за слуховой аппарат бабы Нины и юркнул в батарею, с разной степенью громкости достигнув каждой квартиры панельного дома номер восемнадцать. Через минуту физиономии всей эмоциональной палитры от испуга до гнева высунулись из дверей, проверяя обстановку. Мимо самой смелой из них, раскрасневшейся и опухшей от двенадцатичасового сна, пронеслась маленькая светловолосая фигура.
- Даша, беги, не оборачивайся! – послышалось выше за секунду до того, как пышущее гневом лицо окатило новой волной спертого подъездного воздуха.
Обладатель выразительной мимики – сорокалетний сантехник дядя Вадим - совершенно рассвирепел от такой наглости и рванул вниз по лестнице, увлекая за собой самых любопытных. Заплывший сантехник, конечно, не мог тягаться в скорости с теми, кого преследовал, поэтому толпа высыпала на улицу лишь тогда, когда их цель уже улепетывала в глубь дворов через детскую площадку.
- Нет, это совершенное безобразие, - отдышавшись, возмущенно выдала сухонькая женщина. – Что они орут?
-Все орут, конечно, - с видом истинного философа выдал усатый пенсионер в мохнатом халате, - Жизнь такая – кто нынче не орет? Но бегать и верещать, будто им руки отрывают – недопустимо!
- А может и надо бы поотрывать, надо бы! Должно же быть понимание социальной ответственности, нельзя такое!
Студентка, стоявшая в дверном проеме, скептично хихикнула и скрылась в темноте подъезда, чем, несомненно, глубоко всех оскорбила. Тут выступил вновь дядя Вадим, гордо заявив:
- Нужно идти к Наталье! И объяснить ей, как воспитывать своих детей.
И они пошли. Уже не в первый раз. Совершенно очевидно, не в последний. Все тем же неизменным составом, но с такой решимостью, будто впервые, будто не зная, что дверь им откроет низкая пухлая женщина, которая будет виновато понимающе кивать, что она устало потрет мешки под глазами, извинится и закроет дверь. Будто не знали, что вечером за ужином она скажет:
- Снова соседи на вас жаловались. Что вы по лестнице бегали и кричали. Ну что вам неймется?!
Но они, конечно, и представить не могли, что девятилетний Слава, уткнувшись в чашку, вдруг прошепчет едва слышно:
- Мы вампиров видели…
Наташа на несколько секунд напрочь потеряла дар речи.
- Слава… прекрати выдумывать!
- Честно!
- Ешь суп!
- Да мы правда видели! – вступилась за него сестра.
- Где вы вампиров-то нашли! Глупости!
- Мы за ними давно уже следим, - поддакнул Слава. – Они только ночью выходят. А днем мы их никогда не видели.
- Мы им чеснок подкладывали!
- Вы делали что?! – изумленно воскликнула мать.
- Под дверь. И каждый раз он исчезал…
- Они живут на самом верхнем этаже, под крышей… - возбужденно продолжала Даша.
- Потому что оттуда можно прыгать и в мышь превращаться, - подхватил Славик.
- Вы доведете всех наших соседей! – подскочила Наташа, с силой ударив ладонью по столу. – Из-за ваших выходок нас скоро выселят!
Она раздраженно грохнула тарелку в раковину и вышла из кухни. На несколько секунд в квартире воцарилась блаженная тишина.
- Я у мамы взял серебряное кольцо, завтра пойдем перед школой и подсунем им под дверь, - шепнул сестре Слава, как только мама вышла из кухни.
- А что должно быть? – заинтересованно спросила она, склонив набок копну цыплячьих волос.
- Не знаю… - Слава тут же потупился, старательно придумывая, что сказать, чтобы не уронить себя перед Дашей. - Они сгореть должны вроде как…
- Как? А что, дом же тогда тоже сгорит!
- Да он вроде не… Это там как-то сложно работает… вообще, никто не пишет такие вещи, зачем спрашивать! Иди с вечера соберись, завтра вставать рано.
С утра Слава, полностью экипированный подгнивающими головками чеснока, обломанной веткой осины и маминым серебряным кольцом, нетерпеливо топтался у двери, пока наконец в коридор не выползла наскоро одетая Даша.
- А мама уже ушла? – как-то безнадежно спросила она, оглядываясь на кухню в поисках единственного человека, который мог бы их остановить.
- Да, она рано уехала. Не трусь.
- Я не трушу! – громко возмутилась девочка. - Я не понимаю, зачем нам туда идти!
- То есть ты не хочешь убедиться, что вампиры существуют? Тебе наплевать, что они там, наверху? Ты не хочешь спасти весь дом? Может, даже весь город!
- Да я и так знаю, что они существуют, зачем мне к ним ходить?
- Хватит! – раздраженно прервал сестру Слава. Он сильно сжал ее запястье и вытащил на лестничную площадку. Даша чуть не плача стояла и смотрела на то, как он запирает дверь. Один поворот ключа. Второй. Третий.
Они поднимались наверх в полной тишине. Даша старалась держаться за спиной брата, и в любую секунду была готова броситься бежать. Этаж за этажом, все выше, пока не показался последний лестничный пролет, и…
- Наконец-то мы вас застали!
Даша взвизгнула и отпрыгнула в сторону, Слава так и застыл. Из квартиры выглянул высокий молодой человек с бледной кожей и блеклыми серыми глазами.
- Это вы нам всякую ерунду под дверь суете? У нас чесноком уже весь балкон забит.
- Не мы! - спасовал Слава, спрятав чеснок и палку за спину. – Мы просто…
- Вы вампир? –выпалила Даша, сама удивившись своей смелости.
Молодой человек опешил, пытаясь переварить полученную информацию, и вдруг неожиданно расхохотался.
- Я?! Нет, я не вампир! – он искренне весело смеялся, не намереваясь униматься. – Давайте у Миши спросим! Миша! Миша, ты вампир?
- Отвали! – раздраженно послышалось из глубины квартиры. – Я хочу спать!
- Блин, Миша, че ты не сказал мне, что ты вампир!
Миша выглянул в коридор и посмотрел на своего друга как на душевно больного, потом перевел взгляд на Славу.
- Володь, ты дурак, отпусти детей.
- Они пришли узнать, не вампир ли ты!
- И вы! – смело добавила Даша, скрестив руки на груди.
- Да ну, что мы за вампиры такие, у нас даже клыков нет, - парень широко оскалился, демонстрируя, что «удлиненных передних зубов, которыми вампир прокусывает кожу жертвы» и правда не было.
Пока они смеялись, Слава осторожно сунул нос под руку Володи, пытаясь лучше разглядеть то, что привлекло его внимание. Картины. Все пространство однушки было завалено холстами и перевязанными жгутами стопками бумаги. Почти все картины были повернуты к стене, но на нескольких Славе удалось рассмотреть изображение. В груди у него трепыхнулось что-то непонятно нежное, когда взгляд зацепился за ясный портрет девушки, прикорнувшей на подлокотнике кресла. С закрытыми глазами и в красном платье, она казалась спящей, будто вне времени, застывшая в пространстве и никогда не стареющая.
Володя, заметив взгляд мальчика, тут же загородил собой картину и тоскливо улыбнулся.
- Нравится?
- Да! – без раздумий ответил Слава. – Она такая красивая!
– Мы с Мишей недавно сюда переехали, однокурсники мы, думали, будем тут художниками, Питер все-таки…
- А вы… не художники что ли? У вас там столько рисунков...
Володя поджал губы, опустив взгляд в пол. Славе казалось, сейчас вот-вот что-нибудь будет, как будто еще секунда – и что-то перестанет удерживать молодого человека от того, что он давно хотел сделать.
– Заказов мы не нашли, - тихо произнес Володя, - Пытались по специальности дизайнерами – и тут не вышло, никому зеленые кадры не нужны. С трудом продали три картины. Надо было как-то концы с концами сводить, Миша вот и устроился охранником. На ночную смену, так больше платят. Ну и я тоже стал с ним работать, так… хоть не одиноко. Днем спим, да иногда чертежи для студентов малюем... – он невесело усмехнулся. - Так что вы, ребята, может быть, и правы. Какие мы люди? Вампиры настоящие. Бледные, уставшие, живем по ночам, разве что жизнь не чужую сосем… свою.
Слава слушал все это с непонятной ему самому тоской.
- Но картины-то красивые… - отчаянно протянул он.
Вдруг Володя так разозлился, что топнул ногой и крикнул:
- Да что я вам рассказываю, идите уже, и прекратите чеснок к нам таскать! – и дверь захлопнулась прямо перед носами у детей.
Слава застыл, ошеломленно глядя перед собой. Даша хотела было что-то сказать брату, но он вдруг сорвался и побежал вниз по лестнице, не оглядываясь и с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать.
Девятилетний Слава с каждой такой, как сегодня, историей, все больше отдалялся от того мира сказок, в котором до поры до времени живут все дети. И ему бы очень хотелось сохранить его в сердце, но как это сделать – он не знал. Если бы они хоть как-то намекнули, что они все-таки вампиры, настоящие, он бы даже не стал их убивать…
Мальчик выскочил из подъезда и глубоко вдохнул прохладный утренний воздух. За спиной запищал домофон – это вышла Даша, он почувствовал. Она потупилась, не зная, что сказать, и совсем в общем-то не понимая, почему ее брату плохо, просто ощущая это. Девочка осторожно взяла его за руку и тихо проговорила:
- Знаешь, а мы только что сбежали из логова вампиров.
Слава резко обернулся на нее, а потом задрал голову на самый верхний этаж, на ту самую квартиру. Свет в ней погас. Его взгляд пополз вниз, цепляясь за каждое грязное окно и непохожий один на другой балкон, и наконец снова упал на Дашу. В глазах мальчика замелькало что-то ей непонятное, но в следующую секунду это ей было не важно, потому что брат ей улыбнулся.
- Ты права. Мы сбежали из огромного логова вампиров… они сейчас вот выбегут за нами, будут пытаться догнать, кричать, жаловаться маме, сосать нашу кровь… Давай скорее убежим.
Даша посмотрела на него оторопело и вдруг весело подскочила, первой рванув вперед с громкими криками:
- Вампиры! Помогите, вампиры!
- Они выпьют нашу кровь! – задорно подхватил он, – Вампиры гонятся!
На этажах засуетились. Несколько человек, совершенно разных, но чем-то очень похожих, высунули головы из окна, пытаясь разглядеть виновников беспорядка.
- Нет, это совершенное безобразие! Что они снова орут?!
На лестничной площадке раздался визг. Тетя Женя возмущенно приподнялась с кресла, пытаясь понять, какие слова он заглушил в ее сериале. Андрей Дмитриевич чуть не провалился в икеевский диван-трансформер, который, впрочем, успел засосать в складной механизм край его засаленной футболки. Только что задремавший младенец проснулся и выродил инфернальный крик, смешавшийся с тяжелым стоном его матери.
Визг зародился на седьмом этаже, влетел в открытую дверь сто тринадцатой квартиры, зацепился за слуховой аппарат бабы Нины и юркнул в батарею, с разной степенью громкости достигнув каждой квартиры панельного дома номер восемнадцать. Через минуту физиономии всей эмоциональной палитры от испуга до гнева высунулись из дверей, проверяя обстановку. Мимо самой смелой из них, раскрасневшейся и опухшей от двенадцатичасового сна, пронеслась маленькая светловолосая фигура.
- Даша, беги, не оборачивайся! – послышалось выше за секунду до того, как пышущее гневом лицо окатило новой волной спертого подъездного воздуха.
Обладатель выразительной мимики – сорокалетний сантехник дядя Вадим - совершенно рассвирепел от такой наглости и рванул вниз по лестнице, увлекая за собой самых любопытных. Заплывший сантехник, конечно, не мог тягаться в скорости с теми, кого преследовал, поэтому толпа высыпала на улицу лишь тогда, когда их цель уже улепетывала в глубь дворов через детскую площадку.
- Нет, это совершенное безобразие, - отдышавшись, возмущенно выдала сухонькая женщина. – Что они орут?
-Все орут, конечно, - с видом истинного философа выдал усатый пенсионер в мохнатом халате, - Жизнь такая – кто нынче не орет? Но бегать и верещать, будто им руки отрывают – недопустимо!
- А может и надо бы поотрывать, надо бы! Должно же быть понимание социальной ответственности, нельзя такое!
Студентка, стоявшая в дверном проеме, скептично хихикнула и скрылась в темноте подъезда, чем, несомненно, глубоко всех оскорбила. Тут выступил вновь дядя Вадим, гордо заявив:
- Нужно идти к Наталье! И объяснить ей, как воспитывать своих детей.
И они пошли. Уже не в первый раз. Совершенно очевидно, не в последний. Все тем же неизменным составом, но с такой решимостью, будто впервые, будто не зная, что дверь им откроет низкая пухлая женщина, которая будет виновато понимающе кивать, что она устало потрет мешки под глазами, извинится и закроет дверь. Будто не знали, что вечером за ужином она скажет:
- Снова соседи на вас жаловались. Что вы по лестнице бегали и кричали. Ну что вам неймется?!
Но они, конечно, и представить не могли, что девятилетний Слава, уткнувшись в чашку, вдруг прошепчет едва слышно:
- Мы вампиров видели…
Наташа на несколько секунд напрочь потеряла дар речи.
- Слава… прекрати выдумывать!
- Честно!
- Ешь суп!
- Да мы правда видели! – вступилась за него сестра.
- Где вы вампиров-то нашли! Глупости!
- Мы за ними давно уже следим, - поддакнул Слава. – Они только ночью выходят. А днем мы их никогда не видели.
- Мы им чеснок подкладывали!
- Вы делали что?! – изумленно воскликнула мать.
- Под дверь. И каждый раз он исчезал…
- Они живут на самом верхнем этаже, под крышей… - возбужденно продолжала Даша.
- Потому что оттуда можно прыгать и в мышь превращаться, - подхватил Славик.
- Вы доведете всех наших соседей! – подскочила Наташа, с силой ударив ладонью по столу. – Из-за ваших выходок нас скоро выселят!
Она раздраженно грохнула тарелку в раковину и вышла из кухни. На несколько секунд в квартире воцарилась блаженная тишина.
- Я у мамы взял серебряное кольцо, завтра пойдем перед школой и подсунем им под дверь, - шепнул сестре Слава, как только мама вышла из кухни.
- А что должно быть? – заинтересованно спросила она, склонив набок копну цыплячьих волос.
- Не знаю… - Слава тут же потупился, старательно придумывая, что сказать, чтобы не уронить себя перед Дашей. - Они сгореть должны вроде как…
- Как? А что, дом же тогда тоже сгорит!
- Да он вроде не… Это там как-то сложно работает… вообще, никто не пишет такие вещи, зачем спрашивать! Иди с вечера соберись, завтра вставать рано.
С утра Слава, полностью экипированный подгнивающими головками чеснока, обломанной веткой осины и маминым серебряным кольцом, нетерпеливо топтался у двери, пока наконец в коридор не выползла наскоро одетая Даша.
- А мама уже ушла? – как-то безнадежно спросила она, оглядываясь на кухню в поисках единственного человека, который мог бы их остановить.
- Да, она рано уехала. Не трусь.
- Я не трушу! – громко возмутилась девочка. - Я не понимаю, зачем нам туда идти!
- То есть ты не хочешь убедиться, что вампиры существуют? Тебе наплевать, что они там, наверху? Ты не хочешь спасти весь дом? Может, даже весь город!
- Да я и так знаю, что они существуют, зачем мне к ним ходить?
- Хватит! – раздраженно прервал сестру Слава. Он сильно сжал ее запястье и вытащил на лестничную площадку. Даша чуть не плача стояла и смотрела на то, как он запирает дверь. Один поворот ключа. Второй. Третий.
Они поднимались наверх в полной тишине. Даша старалась держаться за спиной брата, и в любую секунду была готова броситься бежать. Этаж за этажом, все выше, пока не показался последний лестничный пролет, и…
- Наконец-то мы вас застали!
Даша взвизгнула и отпрыгнула в сторону, Слава так и застыл. Из квартиры выглянул высокий молодой человек с бледной кожей и блеклыми серыми глазами.
- Это вы нам всякую ерунду под дверь суете? У нас чесноком уже весь балкон забит.
- Не мы! - спасовал Слава, спрятав чеснок и палку за спину. – Мы просто…
- Вы вампир? –выпалила Даша, сама удивившись своей смелости.
Молодой человек опешил, пытаясь переварить полученную информацию, и вдруг неожиданно расхохотался.
- Я?! Нет, я не вампир! – он искренне весело смеялся, не намереваясь униматься. – Давайте у Миши спросим! Миша! Миша, ты вампир?
- Отвали! – раздраженно послышалось из глубины квартиры. – Я хочу спать!
- Блин, Миша, че ты не сказал мне, что ты вампир!
Миша выглянул в коридор и посмотрел на своего друга как на душевно больного, потом перевел взгляд на Славу.
- Володь, ты дурак, отпусти детей.
- Они пришли узнать, не вампир ли ты!
- И вы! – смело добавила Даша, скрестив руки на груди.
- Да ну, что мы за вампиры такие, у нас даже клыков нет, - парень широко оскалился, демонстрируя, что «удлиненных передних зубов, которыми вампир прокусывает кожу жертвы» и правда не было.
Пока они смеялись, Слава осторожно сунул нос под руку Володи, пытаясь лучше разглядеть то, что привлекло его внимание. Картины. Все пространство однушки было завалено холстами и перевязанными жгутами стопками бумаги. Почти все картины были повернуты к стене, но на нескольких Славе удалось рассмотреть изображение. В груди у него трепыхнулось что-то непонятно нежное, когда взгляд зацепился за ясный портрет девушки, прикорнувшей на подлокотнике кресла. С закрытыми глазами и в красном платье, она казалась спящей, будто вне времени, застывшая в пространстве и никогда не стареющая.
Володя, заметив взгляд мальчика, тут же загородил собой картину и тоскливо улыбнулся.
- Нравится?
- Да! – без раздумий ответил Слава. – Она такая красивая!
– Мы с Мишей недавно сюда переехали, однокурсники мы, думали, будем тут художниками, Питер все-таки…
- А вы… не художники что ли? У вас там столько рисунков...
Володя поджал губы, опустив взгляд в пол. Славе казалось, сейчас вот-вот что-нибудь будет, как будто еще секунда – и что-то перестанет удерживать молодого человека от того, что он давно хотел сделать.
– Заказов мы не нашли, - тихо произнес Володя, - Пытались по специальности дизайнерами – и тут не вышло, никому зеленые кадры не нужны. С трудом продали три картины. Надо было как-то концы с концами сводить, Миша вот и устроился охранником. На ночную смену, так больше платят. Ну и я тоже стал с ним работать, так… хоть не одиноко. Днем спим, да иногда чертежи для студентов малюем... – он невесело усмехнулся. - Так что вы, ребята, может быть, и правы. Какие мы люди? Вампиры настоящие. Бледные, уставшие, живем по ночам, разве что жизнь не чужую сосем… свою.
Слава слушал все это с непонятной ему самому тоской.
- Но картины-то красивые… - отчаянно протянул он.
Вдруг Володя так разозлился, что топнул ногой и крикнул:
- Да что я вам рассказываю, идите уже, и прекратите чеснок к нам таскать! – и дверь захлопнулась прямо перед носами у детей.
Слава застыл, ошеломленно глядя перед собой. Даша хотела было что-то сказать брату, но он вдруг сорвался и побежал вниз по лестнице, не оглядываясь и с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать.
Девятилетний Слава с каждой такой, как сегодня, историей, все больше отдалялся от того мира сказок, в котором до поры до времени живут все дети. И ему бы очень хотелось сохранить его в сердце, но как это сделать – он не знал. Если бы они хоть как-то намекнули, что они все-таки вампиры, настоящие, он бы даже не стал их убивать…
Мальчик выскочил из подъезда и глубоко вдохнул прохладный утренний воздух. За спиной запищал домофон – это вышла Даша, он почувствовал. Она потупилась, не зная, что сказать, и совсем в общем-то не понимая, почему ее брату плохо, просто ощущая это. Девочка осторожно взяла его за руку и тихо проговорила:
- Знаешь, а мы только что сбежали из логова вампиров.
Слава резко обернулся на нее, а потом задрал голову на самый верхний этаж, на ту самую квартиру. Свет в ней погас. Его взгляд пополз вниз, цепляясь за каждое грязное окно и непохожий один на другой балкон, и наконец снова упал на Дашу. В глазах мальчика замелькало что-то ей непонятное, но в следующую секунду это ей было не важно, потому что брат ей улыбнулся.
- Ты права. Мы сбежали из огромного логова вампиров… они сейчас вот выбегут за нами, будут пытаться догнать, кричать, жаловаться маме, сосать нашу кровь… Давай скорее убежим.
Даша посмотрела на него оторопело и вдруг весело подскочила, первой рванув вперед с громкими криками:
- Вампиры! Помогите, вампиры!
- Они выпьют нашу кровь! – задорно подхватил он, – Вампиры гонятся!
На этажах засуетились. Несколько человек, совершенно разных, но чем-то очень похожих, высунули головы из окна, пытаясь разглядеть виновников беспорядка.
- Нет, это совершенное безобразие! Что они снова орут?!
Краснобаева Вера. Безухов
Куплет песни перебивали слова на фасаде военного училища. Двенашка вклинилась в пробку на Московской, и уже несколько минут в глаза настойчиво лезло «Юноше, обдумывающему житье». И так же настойчиво в припев врывались чьи-то пальцы, суетливо отстукивая ритм на спинке кресла. Стук напрочь заглушил второй куплет.
Обернувшись, я загипнотизировал барабанщика. Тот молча убрал руки в карманы, и несколько секунд куплет звучал непрерывно. Но на припеве морзянка с двойной силой заплясала по моей спине. Настало время разговаривать вслух.
- Хорош стучать, а! Мне аж сквозь наушники проступает.
Руки барабанщика юркнули в карманы, и ритм перехватили ноги, оглушив топотом пол двенашки.
- А-а, достучался! Слушай, у меня… у меня к тебе просьба будет: одолжи на полпесни наушники. Я все твои песни слышу! Ух и… Дразнишь ты меня, нервишки, как струны, дергаешь. Нет у меня с собой наушников! Забыл… И что теперь? Уши! Чешутся, стреляют – музыки им надо. Я уж мелодии на кресле настукиваю – унять их пытаюсь. Заразы! Нет, не музыки – наушников хотят. Как руки в карманы, так наушники – в уши. Все время надо! До конечной мне… Долго еще. Уши отрезать хочется!
Барабанщик зажмурился, то выворачивая карманы пальто, то заворачивая их обратно.
- Темпалгинчику выпей и к окошку пересядь. Вон там как раз место освободилось.
Я надел наушники обратно. Двенашка, качнувшись всеми пассажирами, сдвинулась с места. По одной уехали квадратные буквы на фасаде военного училища. Следующая песня из плейлиста заиграла гораздо отчетливее.
Правда, вскоре затихла. Взглянул на телефон – трек еще не закончился, а в ушах – пустота.
Оборачиваюсь – барабанщик сидит в моих наушниках.
- Чего нарываешься?
Вырвав наушники из его ушей, я прорубил в зарослях пассажиров путь к выходу и пошел спотыкаться на бугристо-ледяных улицах.
И когда уже собирался войти в офис, оказалось, что по близости его нигде нет. За углом выросли четыре псевдоготические башни консерватории.
- Тьфу, не на той остановке вышел! Барабанщик чертов…
Очередная пробка вовремя задержала двенашку. Я запрыгнул в нее, огляделся - на месте барабанщика был пустой ободранный трон.
***
Вопреки февральским пробкам, двенашка вовремя въехала в март. Квадратные, как сама Московская улица, буквы слились в один красный плакат, растянувшийся до светофора. Песни заглушали мысли и полупустоту салона. И дверцы в спешке чуть не прикусили край нового пальто.
Асфальт, изъеденный солью, мозолил глаза. Руки потянулись открывать дверь офиса и наткнулись на вход псевдоготической консерватории… По песне в наушниках ударили тяжелые ноты улицы.
Я снял наушники и оторвал от асфальта глаза. Напротив памятника Чернышевскому на ударной установке отбивал барабанщик. Мелодию, которую усердно выстукивал на спинке кресла в двенашке. Сбоку открытый чехол и табличка с надписью от руки: «На операцию по пришиванию ушей». Из-под шапки, натянутой на безухую голову, сочился пот. Руки метались от барабана к тарелке.
Я поплелся к остановке, чуть ли не спиной вперед, ни на секунду не теряя барабанщика из виду. Он играл без продыху, не открывая глаз…
***
Обратно в наушники, затем – в Гугл.
«Операция по пришиванию ушей проводится в случае поражения ушной раковины на девяносто и более процентов. Чаще всего поражение начинается со жгучего зуда. Спустя некоторое время уши начинают выворачиваться наизнанку, после чего незамедлительно сворачиваются в трубочку. Прикасание к ушам на стадии «трубочка» ведет к ускоренному протеканию следующей – «осыпание». Слуховые органы отсыхают и начинают стремительно осыпаться. Этот процесс схож с опадением сухих листьев у комнатных растений. Как показывает не многолетняя, но интенсивная клиническая практика, спасти уши на этой стадии поражения невозможно.
Предположительно, одна из причин ушного поражения…»
Очередная двенашка со вздохом открыла двери. У окна свободный ободранный трон.
Вынимаю из правого уха. Немного погодя – из левого. Песня вытесняет последние мысли, набирает громкость, спускается по венам к пальцам. Пальцы нервничают, лезут из карманов стучать по соседнему креслу.
Уши! Уши отрезать хочется.
Куплет песни перебивали слова на фасаде военного училища. Двенашка вклинилась в пробку на Московской, и уже несколько минут в глаза настойчиво лезло «Юноше, обдумывающему житье». И так же настойчиво в припев врывались чьи-то пальцы, суетливо отстукивая ритм на спинке кресла. Стук напрочь заглушил второй куплет.
Обернувшись, я загипнотизировал барабанщика. Тот молча убрал руки в карманы, и несколько секунд куплет звучал непрерывно. Но на припеве морзянка с двойной силой заплясала по моей спине. Настало время разговаривать вслух.
- Хорош стучать, а! Мне аж сквозь наушники проступает.
Руки барабанщика юркнули в карманы, и ритм перехватили ноги, оглушив топотом пол двенашки.
- А-а, достучался! Слушай, у меня… у меня к тебе просьба будет: одолжи на полпесни наушники. Я все твои песни слышу! Ух и… Дразнишь ты меня, нервишки, как струны, дергаешь. Нет у меня с собой наушников! Забыл… И что теперь? Уши! Чешутся, стреляют – музыки им надо. Я уж мелодии на кресле настукиваю – унять их пытаюсь. Заразы! Нет, не музыки – наушников хотят. Как руки в карманы, так наушники – в уши. Все время надо! До конечной мне… Долго еще. Уши отрезать хочется!
Барабанщик зажмурился, то выворачивая карманы пальто, то заворачивая их обратно.
- Темпалгинчику выпей и к окошку пересядь. Вон там как раз место освободилось.
Я надел наушники обратно. Двенашка, качнувшись всеми пассажирами, сдвинулась с места. По одной уехали квадратные буквы на фасаде военного училища. Следующая песня из плейлиста заиграла гораздо отчетливее.
Правда, вскоре затихла. Взглянул на телефон – трек еще не закончился, а в ушах – пустота.
Оборачиваюсь – барабанщик сидит в моих наушниках.
- Чего нарываешься?
Вырвав наушники из его ушей, я прорубил в зарослях пассажиров путь к выходу и пошел спотыкаться на бугристо-ледяных улицах.
И когда уже собирался войти в офис, оказалось, что по близости его нигде нет. За углом выросли четыре псевдоготические башни консерватории.
- Тьфу, не на той остановке вышел! Барабанщик чертов…
Очередная пробка вовремя задержала двенашку. Я запрыгнул в нее, огляделся - на месте барабанщика был пустой ободранный трон.
***
Вопреки февральским пробкам, двенашка вовремя въехала в март. Квадратные, как сама Московская улица, буквы слились в один красный плакат, растянувшийся до светофора. Песни заглушали мысли и полупустоту салона. И дверцы в спешке чуть не прикусили край нового пальто.
Асфальт, изъеденный солью, мозолил глаза. Руки потянулись открывать дверь офиса и наткнулись на вход псевдоготической консерватории… По песне в наушниках ударили тяжелые ноты улицы.
Я снял наушники и оторвал от асфальта глаза. Напротив памятника Чернышевскому на ударной установке отбивал барабанщик. Мелодию, которую усердно выстукивал на спинке кресла в двенашке. Сбоку открытый чехол и табличка с надписью от руки: «На операцию по пришиванию ушей». Из-под шапки, натянутой на безухую голову, сочился пот. Руки метались от барабана к тарелке.
Я поплелся к остановке, чуть ли не спиной вперед, ни на секунду не теряя барабанщика из виду. Он играл без продыху, не открывая глаз…
***
Обратно в наушники, затем – в Гугл.
«Операция по пришиванию ушей проводится в случае поражения ушной раковины на девяносто и более процентов. Чаще всего поражение начинается со жгучего зуда. Спустя некоторое время уши начинают выворачиваться наизнанку, после чего незамедлительно сворачиваются в трубочку. Прикасание к ушам на стадии «трубочка» ведет к ускоренному протеканию следующей – «осыпание». Слуховые органы отсыхают и начинают стремительно осыпаться. Этот процесс схож с опадением сухих листьев у комнатных растений. Как показывает не многолетняя, но интенсивная клиническая практика, спасти уши на этой стадии поражения невозможно.
Предположительно, одна из причин ушного поражения…»
Очередная двенашка со вздохом открыла двери. У окна свободный ободранный трон.
Вынимаю из правого уха. Немного погодя – из левого. Песня вытесняет последние мысли, набирает громкость, спускается по венам к пальцам. Пальцы нервничают, лезут из карманов стучать по соседнему креслу.
Уши! Уши отрезать хочется.
Кузнецова Арина. Здравствуй, социальная шизофрения
* * *
Мой кот! Это он во всем виноват! Каждый раз, приходя домой, он приводит с собой неизвестных существ… Я не могу сказать, что они меня пугают, просто всякий раз, когда я смотрю на них, у меня вырастает ещё один глаз, от которого я уже столько лет пытаюсь избавиться. Он постоянно подмигивает, говорит что-то без слов, его диалект меня пугает. А бывает, что, скрываясь под веками, глаз благозвучно посвистывает.
Мне страшно. Сижу в огромной духовке, которая вот-вот скажет мне что-нибудь. Я не боюсь сгореть заживо, в этом нет ничего такого. Но услышать слова, без разницы, чьи они будут, -- вот что самое страшное! Ибо когда мои уши слышат, я начинаю раздуваться, из стен выходят шипы, и…
Помогите! Ко мне в дверь кто-то ломится, я не знаю, как это получается, ведь я сижу в поле, и вокруг нет никого. И тут же мне хорошо и весело: моя голова обливается приятной грязью, в которой я начинаю тонуть. Вот-вот я уйду под воду, и, как обычно бывает в такой ситуации, мой нос начинает расти. Он хватает последние капли воздуха и говорит, что не хочет, чтобы я просто так…Далее я уже ничего не слышал, меня поглотил туман, и я заснул.
* * *
Оааа… Как голова болит… Господи, где это я?! Почему я лежу в ванной, полной воды? Что рядом со мной делают игрушки моего сына? Он уже давно вырос, и они ему ни к чему. Сколько же времени? Уже первый час! А я ещё не на работе! Чем же я занимался? Ничего не помню. Николай Семёнович итак мной не доволен. Ладно, хватит болтать (это моя вечная проблема, да и не только моя), бегом на работу!
Через полчаса (а, может, полвека) я уже терпел упрёки моего начальника, он не сдерживал эмоций, и от этого мне стало смешно:
-- Не вижу никакой причины на меня кричать. Звуков слишком много, они теснятся в моём мозгу, некоторые так странно щекочут уши… Хи-хи
-- Не видишь причины?! Я вот тоже уже вторую неделю не вижу твоих отчётов!
-- На моих носках написаны, - заявил я с гордостью.
Но тут же добавил смиренно:
-- Но я стесняюсь их Вам показать. Ибо что разумею я в написании отчёта на носках, если букв слишком много в их скромном разнообразии, а цифры…
-- Ты издеваешься, Шизоклюев?! Ты уволен! - начальник так неожиданно это изрёк, что я засмеялся, и от смеха у меня разболелся живот. Пришлось идти в больницу.
Да уж, в больнице сегодня очередь на славу! В этой толпе странных людей, носивших какие-то белые тряпки на лице и голубые пакеты на ногах, я разглядел двух мужчин, которые активно обсуждали бесполезность кошек/мышек/мошек/ложек/чашек/сушек/тушек/ножек/суперобложек. Я подошёл к незнакомцам и сразу же нашёл что сказать:
-- Дорогие мои, слова сбивают вас с толку! Не поддавайтесь им! Лексемы и словоформы порабощают людей, заставляют изрекать совсем не то, что у нас на сердце. Мысль изреченная есть ложь…
Они посмеялись надо мной, и мне стало грустно. Я сел на пол и стал рассматривать проходивших в кабинет людей. На ужасных бледно-голубых стенах больницы висели разнообразные плакаты, и один очень привлёк мое внимание. Надпись на нём гласила: «Социальная шизофрения». Мне стало интересно, я начал читать. Там подробно описывались симптомы, способы лечения. Интересно, а нет ли её…
Придя домой, я дождался сына и серьёзно поговорил с ним. К счастью, Витюша понял меня с полуслова, мне даже не пришлось произносить лишние глаголы и этикетные слова. Он обещал. Раз обещал, значит, присмотрит за мной. Да, нужен взгляд со стороны. Но только взгляд! Никах там советов, речей, вступлений, тирад…
* * *
Свет! О, Боже, какой он яркий! Почему он моргает? Неужели монстры пришли? Не привлекать внимания. Тихо. О, нет, они гонятся за мной, они почти достали меня своими когтями! Я упал и споткнулся, открыв глаза, я оказался в какой-то пещере, я понял, что эта пещера Пожирателя мира!!! От него мне не улететь! Он подполз ко мне и сильно пнул, я оказался в противоположном мире, ботаническом саду! Вокруг одни скелеты и цветы-людоеды! Я не мог больше бежать, оставался только один выход – прыгнуть вниз. Здание высокое, но я готов. Я упал и начал тонуть. Утонув, я оказался на операционном столе, вокруг ходили рептилии, держа в руках какие-то ампулы и шепча мне на ухо странные заклинания, от которых мои ноги слабели и превращались в песок. Я закричал! Тогда волны закрыли меня с головой а вокруг образовалась темнота и больше ничего в этой темноте я увидел красные кошачьи глаза которые становились все ближе некто схватил меня за мой третий хвост и раскрутил так что я отлетел куда-то и внезапно я стал спокоен ведь солнечные зайчики теперь ухаживают за мной УДАР
* * *
Очнувшись, я не сразу понял, что со мной произошло. В глаза бил свет от огромных стен и ослепительно белых ламп. Я весь оказался в бездвижении, я стал быть уверенным: отныне привязан. Что я здесь делаю? где я? наконец, почему я привязан? Крик – мой – пределённо. В помещение зашел халат, а в нём – мужчина высокого телосложения и крепкого роста. Он подошел к скамейке, на которой я лежал, сделал укол, поднёс к моему носу какую-то вонючую (простите, я не люблю таких слов, они вырываются, сами выпрыгивают!) жидкость. На вопрос «Где все?» он ответил: «Все дома, дорогой мой, все дома!» Белый халат вышел, и через прозрачное окно комнаты я увидел руки сына, размахивающие, показывающие на меня пальцами, пожимающие руки белому халату.
Я понял, что мне уже ничего не остаётся делать, как вспоминать минувшие воспоминания. Так… Жена, работа, увольнение, слова, слова, слова, полная ванна воды, старые игрушки сына, одиночество, несколько важных признаний, брошенных у порога, носки, больница, стенд, социальная шизофрения… ШиЗоФрЕнИя?! И тут я понял, что всё это значит. Да, людям не нравится, когда их ограничивают в словах. Безумен тот, кто провозглашает молчание. Я искал в них союзников! Я жаждал найти братьев и сестёр, взвешивающих каждое слово, берегущих смыслы, а потому – не лгущих.
Должно быть, укол действует. Так спокойно становится. Значит, теперь ты со мной. Здравствуй, социальная шизофрения!
* * *
Мой кот! Это он во всем виноват! Каждый раз, приходя домой, он приводит с собой неизвестных существ… Я не могу сказать, что они меня пугают, просто всякий раз, когда я смотрю на них, у меня вырастает ещё один глаз, от которого я уже столько лет пытаюсь избавиться. Он постоянно подмигивает, говорит что-то без слов, его диалект меня пугает. А бывает, что, скрываясь под веками, глаз благозвучно посвистывает.
Мне страшно. Сижу в огромной духовке, которая вот-вот скажет мне что-нибудь. Я не боюсь сгореть заживо, в этом нет ничего такого. Но услышать слова, без разницы, чьи они будут, -- вот что самое страшное! Ибо когда мои уши слышат, я начинаю раздуваться, из стен выходят шипы, и…
Помогите! Ко мне в дверь кто-то ломится, я не знаю, как это получается, ведь я сижу в поле, и вокруг нет никого. И тут же мне хорошо и весело: моя голова обливается приятной грязью, в которой я начинаю тонуть. Вот-вот я уйду под воду, и, как обычно бывает в такой ситуации, мой нос начинает расти. Он хватает последние капли воздуха и говорит, что не хочет, чтобы я просто так…Далее я уже ничего не слышал, меня поглотил туман, и я заснул.
* * *
Оааа… Как голова болит… Господи, где это я?! Почему я лежу в ванной, полной воды? Что рядом со мной делают игрушки моего сына? Он уже давно вырос, и они ему ни к чему. Сколько же времени? Уже первый час! А я ещё не на работе! Чем же я занимался? Ничего не помню. Николай Семёнович итак мной не доволен. Ладно, хватит болтать (это моя вечная проблема, да и не только моя), бегом на работу!
Через полчаса (а, может, полвека) я уже терпел упрёки моего начальника, он не сдерживал эмоций, и от этого мне стало смешно:
-- Не вижу никакой причины на меня кричать. Звуков слишком много, они теснятся в моём мозгу, некоторые так странно щекочут уши… Хи-хи
-- Не видишь причины?! Я вот тоже уже вторую неделю не вижу твоих отчётов!
-- На моих носках написаны, - заявил я с гордостью.
Но тут же добавил смиренно:
-- Но я стесняюсь их Вам показать. Ибо что разумею я в написании отчёта на носках, если букв слишком много в их скромном разнообразии, а цифры…
-- Ты издеваешься, Шизоклюев?! Ты уволен! - начальник так неожиданно это изрёк, что я засмеялся, и от смеха у меня разболелся живот. Пришлось идти в больницу.
Да уж, в больнице сегодня очередь на славу! В этой толпе странных людей, носивших какие-то белые тряпки на лице и голубые пакеты на ногах, я разглядел двух мужчин, которые активно обсуждали бесполезность кошек/мышек/мошек/ложек/чашек/сушек/тушек/ножек/суперобложек. Я подошёл к незнакомцам и сразу же нашёл что сказать:
-- Дорогие мои, слова сбивают вас с толку! Не поддавайтесь им! Лексемы и словоформы порабощают людей, заставляют изрекать совсем не то, что у нас на сердце. Мысль изреченная есть ложь…
Они посмеялись надо мной, и мне стало грустно. Я сел на пол и стал рассматривать проходивших в кабинет людей. На ужасных бледно-голубых стенах больницы висели разнообразные плакаты, и один очень привлёк мое внимание. Надпись на нём гласила: «Социальная шизофрения». Мне стало интересно, я начал читать. Там подробно описывались симптомы, способы лечения. Интересно, а нет ли её…
Придя домой, я дождался сына и серьёзно поговорил с ним. К счастью, Витюша понял меня с полуслова, мне даже не пришлось произносить лишние глаголы и этикетные слова. Он обещал. Раз обещал, значит, присмотрит за мной. Да, нужен взгляд со стороны. Но только взгляд! Никах там советов, речей, вступлений, тирад…
* * *
Свет! О, Боже, какой он яркий! Почему он моргает? Неужели монстры пришли? Не привлекать внимания. Тихо. О, нет, они гонятся за мной, они почти достали меня своими когтями! Я упал и споткнулся, открыв глаза, я оказался в какой-то пещере, я понял, что эта пещера Пожирателя мира!!! От него мне не улететь! Он подполз ко мне и сильно пнул, я оказался в противоположном мире, ботаническом саду! Вокруг одни скелеты и цветы-людоеды! Я не мог больше бежать, оставался только один выход – прыгнуть вниз. Здание высокое, но я готов. Я упал и начал тонуть. Утонув, я оказался на операционном столе, вокруг ходили рептилии, держа в руках какие-то ампулы и шепча мне на ухо странные заклинания, от которых мои ноги слабели и превращались в песок. Я закричал! Тогда волны закрыли меня с головой а вокруг образовалась темнота и больше ничего в этой темноте я увидел красные кошачьи глаза которые становились все ближе некто схватил меня за мой третий хвост и раскрутил так что я отлетел куда-то и внезапно я стал спокоен ведь солнечные зайчики теперь ухаживают за мной УДАР
* * *
Очнувшись, я не сразу понял, что со мной произошло. В глаза бил свет от огромных стен и ослепительно белых ламп. Я весь оказался в бездвижении, я стал быть уверенным: отныне привязан. Что я здесь делаю? где я? наконец, почему я привязан? Крик – мой – пределённо. В помещение зашел халат, а в нём – мужчина высокого телосложения и крепкого роста. Он подошел к скамейке, на которой я лежал, сделал укол, поднёс к моему носу какую-то вонючую (простите, я не люблю таких слов, они вырываются, сами выпрыгивают!) жидкость. На вопрос «Где все?» он ответил: «Все дома, дорогой мой, все дома!» Белый халат вышел, и через прозрачное окно комнаты я увидел руки сына, размахивающие, показывающие на меня пальцами, пожимающие руки белому халату.
Я понял, что мне уже ничего не остаётся делать, как вспоминать минувшие воспоминания. Так… Жена, работа, увольнение, слова, слова, слова, полная ванна воды, старые игрушки сына, одиночество, несколько важных признаний, брошенных у порога, носки, больница, стенд, социальная шизофрения… ШиЗоФрЕнИя?! И тут я понял, что всё это значит. Да, людям не нравится, когда их ограничивают в словах. Безумен тот, кто провозглашает молчание. Я искал в них союзников! Я жаждал найти братьев и сестёр, взвешивающих каждое слово, берегущих смыслы, а потому – не лгущих.
Должно быть, укол действует. Так спокойно становится. Значит, теперь ты со мной. Здравствуй, социальная шизофрения!
Медведев Даниил. Все дома
Я узнал себя внезапно. Вот я уже пришел в этот мир, и знаю зачем. Совсем недавно я был ангелочком, лежал на облаке и думал: как же мне исполнить задание, которое получил от Всевышнего. Мне нужно было найти себе родителей – папу и маму, а еще мне было разрешено выбрать себе брата и сестру. С братом мы встретились сразу, здесь же на облаке, а сестру мы искали уже вместе. Время родиться у каждого свое, поэтому первым родился я, а их еще надо было ждать.
Наши папа и мама - мальчик Саша и девочка Ульяна. Мы с облака втроем долго за ними наблюдали, ждали, когда они вырастут. По тому времени, которое на Земле, мальчику исполнилось 20 лет. Он очень крепкий, выносливый, смелый и много работает. У него светлая душа, а еще – он очень красивый. А девочка Ульяна - очень нежная, ласковая, веселая. Она разговаривает с домашними животными и всегда поет песенки. Красивая очень. Не боится никакой работы, домашние дела в доме делает весело, у нее много подруг, любит танцевать и всегда весело смеется. Ей исполнилось 18 лет.
Мы втроем придумали, как их познакомить, и вот все получилось. Они обвенчались в храме и стали одним целым, и уже я лежу у мамы на руках возле груди, и мне так тепло и хорошо. Меня зовут Даниил, а любопытные брат и сестра прилетают ко мне, и все спрашивают, как мне здесь, какие они – мама и папа? Я их вижу, и радуюсь, мне очень хорошо, я смеюсь, а мама папе говорит, что я играю с ангелочками, и откуда она знает, она же их не видит, они даже не знают, что это их будущие еще один сыночек и дочка? А может мама знала? И вот мне исполнилось 4 года, ровно через 11 месяцев родится мой брат Стахей, а здесь его будут называть Стасик. Когда мне исполнилось три года, в моей памяти закрылся тот фрагмент, где хранилось задание, которое я должен выполнить на Земле, и я забыл план своей жизни. Я не помню, что мне нужно делать, здесь, на Земле. Прошло еще время, родилась наша сестра Варвара, все зовут ее Варенька. Папа мечтает, что у нас будет еще одна сестренка, даже имя ей придумывает, а я почему-то знаю, что больше никого не будет. Сейчас я понял, что такое время радости. Время, когда мы были все вместе, когда дома было шумно и весело, когда папа подкидывал нас, поочередно, высоко вверх и весело смеялся, обнимал маму и кружился с ней по комнате.
Время радости закончилось, тогда, когда мама вернулась на небо. Мы все понимаем, что там ей очень хорошо. Она пришла на Землю, чтобы порадовать окружающих ее людей, ей не нужно отрабатывать жизненные уроки и исправлять ошибки, она выполнила свой план на Земле. Но почему, же так больно внутри? Что-же, ты моя душа, закаменела внутри . Трудно дышать. Я бегу по полю, бегу, бегу, чтобы потерять эту боль… И возвращаюсь назад, к мальчику Саше – к моему папе. Он не знает, что там, на облаке, мы – три ангелочка, выбирая свои судьбы, согласились с тем, что наше детство пройдет без мамы. А о тебе папа, мы, наверное, не подумали. Не подумали о том, как ты будешь жить без своей девочки Ульяны, без своей половины. Тогда ты очень испугался, я чувствовал твой страх, понимал твою растерянность. Я должен был тебе помочь, очень этого хотел, но не знал как. Мы все вместе и каждый в отдельности переживали свою боль, а еще я очень боялся потерять тебя.
Мы продолжаем свою жизнь на Земле, растем, взрослеем, очень тебя любим, наш папа. Как умеем, стараемся тебя беречь. Мы всегда будем с тобой, это мы тебя нашли. Где- то там, на небе наши ангелочки ждут, когда мы вырастем. Сколько их у нас будет, наших детей, мы пока не знаем. Мы знаем главное, все мы дома. Дом у нас один и все у нас есть: и солнышко, и дожди, леса и моря, звери и животные, души на небесах и люди на Земле. И Отец наш, у которого мы все дома.
Я узнал себя внезапно. Вот я уже пришел в этот мир, и знаю зачем. Совсем недавно я был ангелочком, лежал на облаке и думал: как же мне исполнить задание, которое получил от Всевышнего. Мне нужно было найти себе родителей – папу и маму, а еще мне было разрешено выбрать себе брата и сестру. С братом мы встретились сразу, здесь же на облаке, а сестру мы искали уже вместе. Время родиться у каждого свое, поэтому первым родился я, а их еще надо было ждать.
Наши папа и мама - мальчик Саша и девочка Ульяна. Мы с облака втроем долго за ними наблюдали, ждали, когда они вырастут. По тому времени, которое на Земле, мальчику исполнилось 20 лет. Он очень крепкий, выносливый, смелый и много работает. У него светлая душа, а еще – он очень красивый. А девочка Ульяна - очень нежная, ласковая, веселая. Она разговаривает с домашними животными и всегда поет песенки. Красивая очень. Не боится никакой работы, домашние дела в доме делает весело, у нее много подруг, любит танцевать и всегда весело смеется. Ей исполнилось 18 лет.
Мы втроем придумали, как их познакомить, и вот все получилось. Они обвенчались в храме и стали одним целым, и уже я лежу у мамы на руках возле груди, и мне так тепло и хорошо. Меня зовут Даниил, а любопытные брат и сестра прилетают ко мне, и все спрашивают, как мне здесь, какие они – мама и папа? Я их вижу, и радуюсь, мне очень хорошо, я смеюсь, а мама папе говорит, что я играю с ангелочками, и откуда она знает, она же их не видит, они даже не знают, что это их будущие еще один сыночек и дочка? А может мама знала? И вот мне исполнилось 4 года, ровно через 11 месяцев родится мой брат Стахей, а здесь его будут называть Стасик. Когда мне исполнилось три года, в моей памяти закрылся тот фрагмент, где хранилось задание, которое я должен выполнить на Земле, и я забыл план своей жизни. Я не помню, что мне нужно делать, здесь, на Земле. Прошло еще время, родилась наша сестра Варвара, все зовут ее Варенька. Папа мечтает, что у нас будет еще одна сестренка, даже имя ей придумывает, а я почему-то знаю, что больше никого не будет. Сейчас я понял, что такое время радости. Время, когда мы были все вместе, когда дома было шумно и весело, когда папа подкидывал нас, поочередно, высоко вверх и весело смеялся, обнимал маму и кружился с ней по комнате.
Время радости закончилось, тогда, когда мама вернулась на небо. Мы все понимаем, что там ей очень хорошо. Она пришла на Землю, чтобы порадовать окружающих ее людей, ей не нужно отрабатывать жизненные уроки и исправлять ошибки, она выполнила свой план на Земле. Но почему, же так больно внутри? Что-же, ты моя душа, закаменела внутри . Трудно дышать. Я бегу по полю, бегу, бегу, чтобы потерять эту боль… И возвращаюсь назад, к мальчику Саше – к моему папе. Он не знает, что там, на облаке, мы – три ангелочка, выбирая свои судьбы, согласились с тем, что наше детство пройдет без мамы. А о тебе папа, мы, наверное, не подумали. Не подумали о том, как ты будешь жить без своей девочки Ульяны, без своей половины. Тогда ты очень испугался, я чувствовал твой страх, понимал твою растерянность. Я должен был тебе помочь, очень этого хотел, но не знал как. Мы все вместе и каждый в отдельности переживали свою боль, а еще я очень боялся потерять тебя.
Мы продолжаем свою жизнь на Земле, растем, взрослеем, очень тебя любим, наш папа. Как умеем, стараемся тебя беречь. Мы всегда будем с тобой, это мы тебя нашли. Где- то там, на небе наши ангелочки ждут, когда мы вырастем. Сколько их у нас будет, наших детей, мы пока не знаем. Мы знаем главное, все мы дома. Дом у нас один и все у нас есть: и солнышко, и дожди, леса и моря, звери и животные, души на небесах и люди на Земле. И Отец наш, у которого мы все дома.
Казанцева Дарья. Знакомьтесь, Одиночество
Я не могу точно сказать, каких людей можно считать одинокими, но с настоящим Одиночеством я лично знакома. У него кудрявые, бесформенные волосы, чёрные, как уголь, глаза. Это Одиночество носит огромную чёрную кофту, которую моя мама без зазрений совести назвала бы мешком из-под картошки, и длинные разноцветные носки, торчащие из стоптанных кед. У этого Одиночества губы толщиной с гитарную струну. А вообще, она лишь тихоня в наушниках, которую сверстники прозвали Одиночеством. Многие даже шутили, что наушники «заменяют давно ей счастье, социальную жизнь и сласти», как пела одна популярная исполнительница.
Никто точно не помнит, как Одиночество появилась в нашем классе. Казалось, она всегда отбрасывала тень за последней партой и бороздила своим угольным взглядом тетрадь. Иногда она глухо барабанила пальцами по парте в такт какой-то неизвестной нам мелодии.
Конечно, у Одиночества было и настоящее имя – Ульяна Соловей. Однако в один прекрасный момент его заменило уже упомянутое выше прозвище. С этим у нас была связана одна история. Как-то в конце четверти учительница английского языка решила обсудить с нашей классной руководительницей успеваемость учеников. Они вышли за дверь, и через некоторое время состоялся роковой диалог. Мы не услышали бы его, если бы не наш одноклассник Сашка. Он встал у двери и передавал нам содержание беседы разными голосами. Какой находчивый…Учительница по английскому тогда сказала:
- Соловей неплохо знает и понимает мой предмет. А ведь…по ней так и не скажешь. На уроках руку не тянет, с ребятами не общается, а учится хорошо. Это как…аномалия, вот как. Может, показать её школьному психологу? Такая дельная, а на вид – само Одиночество! Жаль как-то…
Все сразу обернулись назад. Неужели никому раньше не приходила в голову мысль о том, что Ульяна одинока? Она, кстати, тоже всё слышала и поспешила надеть наушники, чтобы снова почувствовать себя в безопасности. На перемене кто-то решил опробовать новое прозвище:
-Эй, Одиночество в наушниках!
Ульяна подняла голову и лишь через секунду поняла, что зря это сделала. Быстро обведя взглядом класс и заметив, сколько любопытных пар глаз уставились на неё, Одиночество быстро достала из кармана телефон и сделала вид, что она очень занята. Но было уже поздно. Вокруг ухмылялись и шептались, а новое имя моментально заменило старое.
После этого случая многие стали уделять Одиночеству чрезмерное внимание. Кто-то выдергивал у неё наушники, кто-то заглядывал в её тетрадь, у некоторых даже хватало наглости расстегивать чужой портфель. В общем, ребята всё чаще находили повод задеть Одиночество, привлечь её внимание и, наконец. высмеять.
А что Одиночество? Сначала она пугалась и бормотала что-то невразумительное себе под нос, потом - находила способ что-нибудь ответить. Массовые издевки почему-то никого не смущали. Кто-то смеялся над "выступлениями" одноклассников, кто-то крутил пальцем у виска, но никто не пробовал остановить нападки. Одиночество не раз пыталась бросать что-то обидное в сторону задир, но обзывательства на них никак не действовали. В итоге она, морща свои тонкие губы, уходила куда подальше от класса.
Мы с Ксюшей не раз видели её слоняющейся по школьным коридорам. Каждый раз Одиночество неизменно надевала наушники и закрывала своими кудрями лицо. Училась она прилежно, учителя никогда не жаловались. На уроках, если никто не стучал ногами по её стулу и не кидался в девочку бумажками, Одиночество часто смотрела в окно на уставшие сонные дворы или рисовала. Я, сидя за соседней партой, даже замечала, как она что-то строчит на корочке тетради "своим неровным почерком, зато живым" (это, кстати, строчка из песни всё той же исполнительницы).
Когда мы проходили по литературе повесть Владимира Железникова "Чучело", учительница решила уделить особое внимание теме травли в классе. Естественно, все стали стали шептаться и усмехаться, оборачиваться и пялиться на Одиночество. Светлане Николаевне была известна эта ситуация, и она попросила Ульяну прочитать отрывок. Одиночество читала тихо, нечетко, "проглатывая" целые слова, хотя у неё была отличная дикция. Я расслышала строчку: "Живого человека - как зайца…" - после которых кто-то громко хихикнул. Голос у Одиночества дрогнул. Она опустила голову и протараторила конец абзаца. Учительница, спокойная, как удав, отложила книгу и сказала:
- Чучело сама была виновата в этой ситуации, - а потом стала объяснять, почему она так считает.
Ульяна стала быстро-быстро черкаться маркерами в тетради, делая вид, что вообще не слышит учительницу.
Нельзя сказать, что Одиночество была совсем замкнутым человеком. Она вела аккаунт в социальных сетях, на который я однажды наткнулась благодаря чудодейственным алгоритмам Инстаграма. Там, правда, почти не было фотографий. Но я подписалась на него из интереса.
Через некоторое время я стала замечать, что Одиночество как-то оживилась. Она куда-то вечно торопилась после уроков. А однажды я видела, как из её портфеля выпала нотная тетрадь. В поле моего зрения как-то попал экран её телефона, и мне показалось, что открытый текст похож на стихи. В какой-то момент на аккаунте Ульяны появилась фотография новенькой гитары с подписью «Последняя песня про школу». После этой череды событий я была очень заинтригована и ждала, что же произойдёт дальше. Казалось, вот сейчас Одиночество выйдет из тени, ещё немного, и тайное станет явным. Ведь образ Одиночества начал приобретать в моём воображении какие-то очертания.
Но что-то в моём «расследовании» не сложилось. Одиночество перестала появляться в школе, учителя говорили, что Ульяна болеет. Мои ожидания и надежды постепенно вытеснялись школьной рутиной. Неделя, две… Я совсем стала забывать об Одиночестве. Правда, она тогда выложила в социальные сети фотографию значка, на глянцевой поверхности которого готическим шрифтом была выведена надпись «Up`сурд». Я тогда не придала этой записи особого внимания. А потом и вовсе забыла.
Весной я решила впервые пойти на «Ночь музыки», традиционное мероприятие с шумными концертами местных групп. Я пошла туда со старшим братом и болтала с его компанией, когда музыка смолкла. Это менялись выступающие на сцене группы. Вышедшая на середину площадки девушка с красными волосами взяла микрофон и громко сказала:
- А сейчас, прямо на этой сцене, группа «Up`сурд»!
К нетерпеливой толпе, вышла группа ребят разного возраста. Большинство из них показались мне сверстниками брата. Я успела только подумать, что название группы мне знакомо. Попытки вспомнить, где же я это уже слышала, прервала музыка. Я пригляделась. Посередине, с гитарой через плечо, стояла высокая, несуразная девочка в мешковатой чёрной одежде. Тут я вздрогнула. Мне показалось, что эта девочка смахивает на Одиночество. «Померещится же!» - подумала я. Тем временем толпа уже прыгала под громкие, отрывистые, но приятные слуху звуки музыки, а со сцены доносился текст песни:
Я писала эту песню
За школьной партой
И надеялась, она
Прозвучит однажды.
Что однажды я толпу
Соберу под сценой,
Что однажды скажет
Мысли мои гитара!
Всё, что думают другие,
Кто-то думал и до них.
Что есть норма в этом мире?
Разве мнение других?
«Толпе под сценой» песня явно нравилась. Мне тоже, надо сказать. Я окончательно отказалась от идеи об Одиночестве на концерте. Девочка, выступающая на сцене, хоть и вела себя довольно сдержанно, но совсем не стеснялась. Она пела громко и чётко, голос её показался мне очень мелодичным. Разве Одиночество?.. Да она дальше своей парты никуда не пошла бы! Тем временем с площадки доносился второй куплет:
Что такое ваша норма?
Опыт, мнение других?
Человек есть вечный выбор.
Выбор нормой не судим!
Одиночество есть выбор.
Образ жизни не болезнь!
Если в вашей жизни скука,
То в мою не надо лезть.
Я писала эту песню…
Пульс мой участился. Это Одиночество… Да ну, опрометчиво судить о человеке по словам. Мало ли одиноких людей на свете! Я на подсознании стала цепляться за детали. Такая же чёрная гитара с наклейками! Носки. Точно такие же разноцветные носки. Волосы…Такие же кудрявые. Жаль, лица не видно отсюда! После ещё пары песен, текст которых никак не подтвердил мои подозрения, группа с поклоном удалилась со сцены.
Я, ничего не сказав брату, побежала в сторону кулис, извиняясь перед каждым, кого пыталась отодвинуть в сторону плечом. Наконец я подобралась ближе к сцене. Группа вышла сфотографироваться с новоиспечёнными фанатами. Самый высокий парень из группы взял телефон и сделал селфи со всеми остальными участниками и толпой фанатов. Лица музыкантов светились от счастья. Тут в нашу сторону обернулась вокалистка, та кудрявая девочка со сцены:
- Автографы раздавать нам пока рано, но мы захватили с собой значки «Up`сурд». Значки и другие «сувениры» справа от сцены, если что! И, если вам интересно, мы есть в социальных сетях! – девочка обвела взглядом толпу.
Я посмотрела ей в глаза. Да! Её угольные, чёрные глаза! Даже в темноте я узнала Ульяну. Она заметила мой взгляд и слегка изменилась в лице. Сначала она просто округлила глаза, а потом выдохнула и улыбнулась. Я не поняла, конечно, мне или толпе.
- В общем, в Инстаграме наш никнейм – up.surd. Рады были вас видеть! Она говорила всё так же спокойно и негромко, но все её слышали.
Группа ещё долго тусовалась в толпе, слушала выступления других исполнителей. Я же решила отправиться за значками, остановилась около стойки. Приобрела один. Такой же, как на странице Ульяны в Инстаграме, с готическим шрифтом.
Эту «Ночь музыки» я запомнила надолго. В понедельник, придя в школу, я первым делом стала выискивать глазами Ульяну. Она всё так же сидела за последней партой в наушниках. Когда я подошла к своей парте, Ульяна подняла голову и посмотрела на меня. Я качнула головой в знак приветствия и взяла в руки рюкзак, чтобы достать из него учебники. Ульяна улыбнулась. На моём рюкзаке блестел значок с готической надписью. Теперь она точно улыбнулась мне. Ульяна наклонила голову и стала глухо барабанить пальцами по столу… На этот раз я узнала ритм.
Она писала эту песню за школьной партой….
Я не могу точно сказать, каких людей можно считать одинокими, но с настоящим Одиночеством я лично знакома. У него кудрявые, бесформенные волосы, чёрные, как уголь, глаза. Это Одиночество носит огромную чёрную кофту, которую моя мама без зазрений совести назвала бы мешком из-под картошки, и длинные разноцветные носки, торчащие из стоптанных кед. У этого Одиночества губы толщиной с гитарную струну. А вообще, она лишь тихоня в наушниках, которую сверстники прозвали Одиночеством. Многие даже шутили, что наушники «заменяют давно ей счастье, социальную жизнь и сласти», как пела одна популярная исполнительница.
Никто точно не помнит, как Одиночество появилась в нашем классе. Казалось, она всегда отбрасывала тень за последней партой и бороздила своим угольным взглядом тетрадь. Иногда она глухо барабанила пальцами по парте в такт какой-то неизвестной нам мелодии.
Конечно, у Одиночества было и настоящее имя – Ульяна Соловей. Однако в один прекрасный момент его заменило уже упомянутое выше прозвище. С этим у нас была связана одна история. Как-то в конце четверти учительница английского языка решила обсудить с нашей классной руководительницей успеваемость учеников. Они вышли за дверь, и через некоторое время состоялся роковой диалог. Мы не услышали бы его, если бы не наш одноклассник Сашка. Он встал у двери и передавал нам содержание беседы разными голосами. Какой находчивый…Учительница по английскому тогда сказала:
- Соловей неплохо знает и понимает мой предмет. А ведь…по ней так и не скажешь. На уроках руку не тянет, с ребятами не общается, а учится хорошо. Это как…аномалия, вот как. Может, показать её школьному психологу? Такая дельная, а на вид – само Одиночество! Жаль как-то…
Все сразу обернулись назад. Неужели никому раньше не приходила в голову мысль о том, что Ульяна одинока? Она, кстати, тоже всё слышала и поспешила надеть наушники, чтобы снова почувствовать себя в безопасности. На перемене кто-то решил опробовать новое прозвище:
-Эй, Одиночество в наушниках!
Ульяна подняла голову и лишь через секунду поняла, что зря это сделала. Быстро обведя взглядом класс и заметив, сколько любопытных пар глаз уставились на неё, Одиночество быстро достала из кармана телефон и сделала вид, что она очень занята. Но было уже поздно. Вокруг ухмылялись и шептались, а новое имя моментально заменило старое.
После этого случая многие стали уделять Одиночеству чрезмерное внимание. Кто-то выдергивал у неё наушники, кто-то заглядывал в её тетрадь, у некоторых даже хватало наглости расстегивать чужой портфель. В общем, ребята всё чаще находили повод задеть Одиночество, привлечь её внимание и, наконец. высмеять.
А что Одиночество? Сначала она пугалась и бормотала что-то невразумительное себе под нос, потом - находила способ что-нибудь ответить. Массовые издевки почему-то никого не смущали. Кто-то смеялся над "выступлениями" одноклассников, кто-то крутил пальцем у виска, но никто не пробовал остановить нападки. Одиночество не раз пыталась бросать что-то обидное в сторону задир, но обзывательства на них никак не действовали. В итоге она, морща свои тонкие губы, уходила куда подальше от класса.
Мы с Ксюшей не раз видели её слоняющейся по школьным коридорам. Каждый раз Одиночество неизменно надевала наушники и закрывала своими кудрями лицо. Училась она прилежно, учителя никогда не жаловались. На уроках, если никто не стучал ногами по её стулу и не кидался в девочку бумажками, Одиночество часто смотрела в окно на уставшие сонные дворы или рисовала. Я, сидя за соседней партой, даже замечала, как она что-то строчит на корочке тетради "своим неровным почерком, зато живым" (это, кстати, строчка из песни всё той же исполнительницы).
Когда мы проходили по литературе повесть Владимира Железникова "Чучело", учительница решила уделить особое внимание теме травли в классе. Естественно, все стали стали шептаться и усмехаться, оборачиваться и пялиться на Одиночество. Светлане Николаевне была известна эта ситуация, и она попросила Ульяну прочитать отрывок. Одиночество читала тихо, нечетко, "проглатывая" целые слова, хотя у неё была отличная дикция. Я расслышала строчку: "Живого человека - как зайца…" - после которых кто-то громко хихикнул. Голос у Одиночества дрогнул. Она опустила голову и протараторила конец абзаца. Учительница, спокойная, как удав, отложила книгу и сказала:
- Чучело сама была виновата в этой ситуации, - а потом стала объяснять, почему она так считает.
Ульяна стала быстро-быстро черкаться маркерами в тетради, делая вид, что вообще не слышит учительницу.
Нельзя сказать, что Одиночество была совсем замкнутым человеком. Она вела аккаунт в социальных сетях, на который я однажды наткнулась благодаря чудодейственным алгоритмам Инстаграма. Там, правда, почти не было фотографий. Но я подписалась на него из интереса.
Через некоторое время я стала замечать, что Одиночество как-то оживилась. Она куда-то вечно торопилась после уроков. А однажды я видела, как из её портфеля выпала нотная тетрадь. В поле моего зрения как-то попал экран её телефона, и мне показалось, что открытый текст похож на стихи. В какой-то момент на аккаунте Ульяны появилась фотография новенькой гитары с подписью «Последняя песня про школу». После этой череды событий я была очень заинтригована и ждала, что же произойдёт дальше. Казалось, вот сейчас Одиночество выйдет из тени, ещё немного, и тайное станет явным. Ведь образ Одиночества начал приобретать в моём воображении какие-то очертания.
Но что-то в моём «расследовании» не сложилось. Одиночество перестала появляться в школе, учителя говорили, что Ульяна болеет. Мои ожидания и надежды постепенно вытеснялись школьной рутиной. Неделя, две… Я совсем стала забывать об Одиночестве. Правда, она тогда выложила в социальные сети фотографию значка, на глянцевой поверхности которого готическим шрифтом была выведена надпись «Up`сурд». Я тогда не придала этой записи особого внимания. А потом и вовсе забыла.
Весной я решила впервые пойти на «Ночь музыки», традиционное мероприятие с шумными концертами местных групп. Я пошла туда со старшим братом и болтала с его компанией, когда музыка смолкла. Это менялись выступающие на сцене группы. Вышедшая на середину площадки девушка с красными волосами взяла микрофон и громко сказала:
- А сейчас, прямо на этой сцене, группа «Up`сурд»!
К нетерпеливой толпе, вышла группа ребят разного возраста. Большинство из них показались мне сверстниками брата. Я успела только подумать, что название группы мне знакомо. Попытки вспомнить, где же я это уже слышала, прервала музыка. Я пригляделась. Посередине, с гитарой через плечо, стояла высокая, несуразная девочка в мешковатой чёрной одежде. Тут я вздрогнула. Мне показалось, что эта девочка смахивает на Одиночество. «Померещится же!» - подумала я. Тем временем толпа уже прыгала под громкие, отрывистые, но приятные слуху звуки музыки, а со сцены доносился текст песни:
Я писала эту песню
За школьной партой
И надеялась, она
Прозвучит однажды.
Что однажды я толпу
Соберу под сценой,
Что однажды скажет
Мысли мои гитара!
Всё, что думают другие,
Кто-то думал и до них.
Что есть норма в этом мире?
Разве мнение других?
«Толпе под сценой» песня явно нравилась. Мне тоже, надо сказать. Я окончательно отказалась от идеи об Одиночестве на концерте. Девочка, выступающая на сцене, хоть и вела себя довольно сдержанно, но совсем не стеснялась. Она пела громко и чётко, голос её показался мне очень мелодичным. Разве Одиночество?.. Да она дальше своей парты никуда не пошла бы! Тем временем с площадки доносился второй куплет:
Что такое ваша норма?
Опыт, мнение других?
Человек есть вечный выбор.
Выбор нормой не судим!
Одиночество есть выбор.
Образ жизни не болезнь!
Если в вашей жизни скука,
То в мою не надо лезть.
Я писала эту песню…
Пульс мой участился. Это Одиночество… Да ну, опрометчиво судить о человеке по словам. Мало ли одиноких людей на свете! Я на подсознании стала цепляться за детали. Такая же чёрная гитара с наклейками! Носки. Точно такие же разноцветные носки. Волосы…Такие же кудрявые. Жаль, лица не видно отсюда! После ещё пары песен, текст которых никак не подтвердил мои подозрения, группа с поклоном удалилась со сцены.
Я, ничего не сказав брату, побежала в сторону кулис, извиняясь перед каждым, кого пыталась отодвинуть в сторону плечом. Наконец я подобралась ближе к сцене. Группа вышла сфотографироваться с новоиспечёнными фанатами. Самый высокий парень из группы взял телефон и сделал селфи со всеми остальными участниками и толпой фанатов. Лица музыкантов светились от счастья. Тут в нашу сторону обернулась вокалистка, та кудрявая девочка со сцены:
- Автографы раздавать нам пока рано, но мы захватили с собой значки «Up`сурд». Значки и другие «сувениры» справа от сцены, если что! И, если вам интересно, мы есть в социальных сетях! – девочка обвела взглядом толпу.
Я посмотрела ей в глаза. Да! Её угольные, чёрные глаза! Даже в темноте я узнала Ульяну. Она заметила мой взгляд и слегка изменилась в лице. Сначала она просто округлила глаза, а потом выдохнула и улыбнулась. Я не поняла, конечно, мне или толпе.
- В общем, в Инстаграме наш никнейм – up.surd. Рады были вас видеть! Она говорила всё так же спокойно и негромко, но все её слышали.
Группа ещё долго тусовалась в толпе, слушала выступления других исполнителей. Я же решила отправиться за значками, остановилась около стойки. Приобрела один. Такой же, как на странице Ульяны в Инстаграме, с готическим шрифтом.
Эту «Ночь музыки» я запомнила надолго. В понедельник, придя в школу, я первым делом стала выискивать глазами Ульяну. Она всё так же сидела за последней партой в наушниках. Когда я подошла к своей парте, Ульяна подняла голову и посмотрела на меня. Я качнула головой в знак приветствия и взяла в руки рюкзак, чтобы достать из него учебники. Ульяна улыбнулась. На моём рюкзаке блестел значок с готической надписью. Теперь она точно улыбнулась мне. Ульяна наклонила голову и стала глухо барабанить пальцами по столу… На этот раз я узнала ритм.
Она писала эту песню за школьной партой….
Крайзель Алексей. У края
Всё.
Куда ещё идти? Я попробовал все варианты.
Если бы снег шёл реже, было бы полегче. Вообще – почему я должен смотреть на этот белый противный… как его назвать? Пух? Да нет, никакой это не пух. Обычный снег.
Холодно.
Наушники опять дома забыл. А теперь туда возвращаться уже нет смысла. Они всё сказали, я всё сказал. Чего ещё там делать?
Надо бы найти где-то… ларёк, что ли. А, вот какой-то киоск. Что там написано? Вывески не разглядеть… А, вижу. «У края». Странно, обычно такие киоски ограничиваются не претендующими на оригинальность табличками «Фрукты», «Овощи» или «Продукты».
Да и не такой уж это и край города. Так, стоп, где я? Долго ведь уже иду. Надо посмотреть. Холодно – ужас, а ещё телефон надо достать. Так, быстро…
Разряжается. Интернет. Карты. Не показывает. Что ж такое-то… Телефон на морозе совсем работать не хочет. Или это не с телефоном проблемы? Хоть бы найти где-нибудь название улицы, что ли. Ничего не видно. Где тут дома?
Я подошёл к киоску. Подняв дрожащую руку, я хотел постучать в окошко, но оно открылось раньше, чем я успел поднести замерзшие костяшки пальцев к нему. Из окошка показалось лицо девушки, возраст которой мне сложно было бы определить. И не очень понятно, девушка это была или женщина… Она смотрела на меня с теплотой и с ожиданием.
Но она не была похожа на продавщицу.
- Здравствуйте, – начал я. – Извините, не подскажете, где я нахожусь, какая эта улица? Просто… я че-то заблудился… Немного.
– Где ты находишься? Так посмотри, там же написано, - она показала наверх. Я поднял голову и снова глянул на вывеску.
– И что? – сухо, но не без интереса спросил я, опуская голову.
– Ну так ты прочитай.
– Я прочитал. «У края» там написано.
- Вот именно, - многозначительно проговорила она. – У края.
- Нет, подождите, вы не поняли. Улица какая? Где мы находимся?
- Слушай, мальчик, не задавай глупые вопросы. Я тебе уже на всё, что можно, ответила.
- А, вот как, - разочарованно произнёс я.
- Покупать что-нибудь будешь? – спросила она после небольшой паузы, будто стараясь извиниться передо мной.
- Да после этого как-то не очень хочется, если честно...
- Ну извини. Но я тебе больше ничего сказать не могу, - с искренним сожалением проговорила она.
- Понятно, - не зло, но с досадой ответил я. Потом подумал немного и решительно добавил:
- Давайте наушники, что ли.
- Какие?
- Да вот эти белые, - я указал на единственные наушники, лежащие прямо около неё. – Тут же только они лежат.
- Держи, - она не обратила внимание на мой резонный комментарий и протянула мне эти наушники.
- Сколько? – спросил я и расстегнул карман куртки в предвкушении поиска железа.
- Да бесплатно, - махнула она рукой.
- В смысле? – я подумал, что не так её понял.
- В смысле денег не надо платить.
Я стоял и переваривал это. Когда до меня дошло, что она не шутит, прошло секунд десять и я вдруг осознал, что продавщица протягивает мне наушники и ждёт, когда я их возьму. И смотрит так – вроде с пониманием, но при этом с ожиданием какого-то странного поступка от меня. Я, конечно, странный, но зачем от меня этого ждать?
- Спасибо, - наконец сказал я. Но говорить «до свидания» мне почему-то показалось не уместным, потому что меня посетило чувство, что пока ещё рано это делать.
Я взял наушники. Продавщица как-то не торопилась закрывать окошко киоска, и меня это настораживало. Но я развернулся спиной к киоску, достал телефон и дрожащими руками начал вставлять штекер наушников в телефон.
К моему удивлению, он вдруг ожил и элегантно предложил мне прослушать музыку. Я вежливо согласился, и заиграла не самая моя любимая, но очень подходящая в этот момент мелодия. В моих ушах зазвучала музыка.
Негромкое пианино поддерживали неторопливые скрипки и виолончели. Они нашёптывали свою музыку, и я начал впадать в какое-то гипнотическое состояние. Музыка иногда уходила вверх, а иногда оставалась надолго внизу, держа свой неповторимый тон. В этот момент я понял, что это моя любимая мелодия. Я как будто оказался где-то на глубине. Да, точно где-то на дне. Скрипки потрясали своей мощью. Я уходил всё глубже. Теперь я точно был уверен, что нахожусь под водой. Стало сложнее дышать, я попытался пройти вперёд, но ногам будто бы что-то мешало. Снег, как мелкие белые крупинки в воде стал падать очень медленно, как если бы его движение приостановили. Я посмотрел вокруг, но не смог найти киоск…
Шаг. Ещё шаг. Я вроде бы иду. Ещё дальше. Ещё глубже. Что это? Там что-то написано. «У»… Не могу дальше разобрать. Так, подождите. Я вижу. Там написано «У края»! Как так… Значит, я не ушёл?..
С правой стороны киоска открылась дверь, и я понял, что быстро оказался прямо перед ним. Из двери выглянуло уже знакомое лицо, и послышалось:
- Зайти хочешь? Погреться.
- Ну не знаю…
- Да зайди, холодно же.
- А у вас там теплее? – с хитрой улыбкой, которая из-за холода превратилась в подобие ухмылки, спросил я.
- Обижаешь! Тут теплее, чем летом, - заявила продавщица.
- Это уже ж-жарко, - тихонько трясясь, заключил я.
- Заходи, - устав перепираться, но всё равно бодро сказала она.
Музыку в наушниках я не выключал, но она почему-то перестала быть слышна. Телефон, видимо, сдох.
Я зашёл внутрь. Кажется, я попал в небольшой мирок, который и правда был «у края». Все вещи здесь были как будто из прошлого века, хотя все немногочисленные товары старательно показывали свою новизну. Жёлтый свет, который обычно всегда тусклый в таких «заведениях», удивлял своей яркостью. После заснеженной улицы он поначалу даже был очень резким для моих глаз. Около двери находилась небольшая лавка, на которой уютно расположилась маленькая сумочка продавщицы. На полу напротив лавки, около прикрытого окошка и полок с разными необычными игрушками, зарядками от телефона, рисунков (это что, всё продавалось?), самоуверенно расположился обогреватель, который, негромко и спокойно шипя, выпускал из себя тёплые струи воздуха.
- Садись, - предложила мне продавщица, показывая на лавку.
- Спасибо, - ответил я и присел.
Стало так уютно… Даже не помню, когда мне было так уютно в последний раз.
Справа от полок на длинных верёвочках и нитках висели разные значки, амулеты, талисманы. Я не верю в эту ерунду, но они мне понравились, потому что были очень красивые.
Все окна киоска были обклеены маленькими синими снежинками из бумаги, довольно мило собирающимися кое-где в небольшие стайки на стекле.
Мне показалось, что киоск стал гораздо более широким и вместительным, нежели он выглядел снаружи.
- Что ты тут делаешь? – спросила продавщица, присев рядом со мной.
- Я… из дома ушёл, - начал я, подбирая слова. Организм пока только перестраивался с холодного и колючего воздуха на тёплое и уютное окружение, из-за чего мозг соображал не особо быстро. – Ну, поссорились, понимаете? Из-за ерунды, на самом деле. Но поругались сильно. Вот. А потом я пошёл. И как-то долго шёл. А сколько сейчас времени?
- Я не знаю, - спокойно ответила она, как будто нельзя посмотреть на часы. Я быстро пробежал взглядом по киоску ещё раз, но часов не нашёл.
- Ладно… И потом я как-то пришёл сюда.
- Понимаю. Знаешь, я встречала таких же подростков. Но они все хорошие люди, и у них всё получилось.
- Что? – не понял я.
- Всё.
Хотя умом я ничего не понял, что-то в душе явно отозвалось на эти слова, поэтому я понимающе кивнул.
Я немного придвинулся к обогревателю и положил руку на его огромную пасть. Мне захотелось почувствовать его дыхание ещё сильнее.
Но в это время что-то внутри него щёлкнуло, и он перестал работать.
- Блин… - проговорил я и встал на колени около него, пытаясь проверить, не всё ли ещё потеряно.
- Встань, ты чего. Ну, сломался он, ничего страшного, - спокойно сказала моя собеседница.
- Да как? На улице же очень холодно! – искренне удивился я.
- Вставай, всё хорошо.
Я подумал ещё несколько секунд и, придя к выводу, что сделать ничего я уже не смогу, поднялся.
- Да я просто всё всегда порчу. Извините, - я сел.
- Да нет, дело не в тебе точно, не бери в голову, - улыбнулась она.
Я немного помолчал.
- Ладно, мне пора идти, наверное…
- Да что ты, останься! Здесь пока будет тепло. Какое-то время точно.
- Да нет, мне очень здесь понравилось, просто… я понял: мне пора возвращаться.
- Решил вернуться домой?
- Да, - уверенно сказал я.
- Ну, хорошо. Давай, удачи. Я думаю, ты знаешь, куда идти.
- Туда же, откуда я сюда и пришёл.
- Верно, - проговорила она с улыбкой.
Я открыл дверь. Пурга утихла, и снег не стоял такой плотной стеной, как это было минут пять назад. Я вышел из киоска и оглянулся. Теперь мне казалось, что он просто крохотный.
- Пока, - сказала мне продавщица.
- До свидания, - я помахал ей пару раз рукой. Она помахала мне в ответ.
Я повернулся и пошёл вперёд. В обратную от киоска сторону. Снег мягко хрустел под ногами. Вдруг в наушниках снова включилась музыка. Что такое? Телефон решил ожить или наушники сами выбирают, когда включаться?..
Эта была уже другая мелодия, но я не помнил, чтобы когда-то добавлял её или слушал. Начиналось всё с флейт. Их робкое, еле слышное звучание было окрашено какими-то немного грустными, но светлыми тонами. Вместе с виолончелями и чем-то ещё, похожим на высокий человеческий голос, они вырисовывали тонкую, пронзительную и прекрасную музыку.
Я оглянулся назад. Я шёл всего минуты полторы, но киоска почему-то уже не было видно, хотя и снег стал падать намного реже. Странно.
Спустя какое-то время я стал замечать фасады домов, выплывающие из белой завесы снега. Нет, я понял. Снег – это не что-то противное. Это что-то мягкое и пушистое. Ещё через некоторое время снег почти перестал идти, и я начал узнавать места. На душе стало очень хорошо, а на улице – даже не так холодно.
Удивительная музыка в наушниках становилась всё ярче и ярче, настолько, что я практически видел её. Я двигался вперед, тихонько шагая по снегу, точно зная, что совсем скоро я буду дома, где будет и тепло, и уютно, и не одиноко…
Всё.
Куда ещё идти? Я попробовал все варианты.
Если бы снег шёл реже, было бы полегче. Вообще – почему я должен смотреть на этот белый противный… как его назвать? Пух? Да нет, никакой это не пух. Обычный снег.
Холодно.
Наушники опять дома забыл. А теперь туда возвращаться уже нет смысла. Они всё сказали, я всё сказал. Чего ещё там делать?
Надо бы найти где-то… ларёк, что ли. А, вот какой-то киоск. Что там написано? Вывески не разглядеть… А, вижу. «У края». Странно, обычно такие киоски ограничиваются не претендующими на оригинальность табличками «Фрукты», «Овощи» или «Продукты».
Да и не такой уж это и край города. Так, стоп, где я? Долго ведь уже иду. Надо посмотреть. Холодно – ужас, а ещё телефон надо достать. Так, быстро…
Разряжается. Интернет. Карты. Не показывает. Что ж такое-то… Телефон на морозе совсем работать не хочет. Или это не с телефоном проблемы? Хоть бы найти где-нибудь название улицы, что ли. Ничего не видно. Где тут дома?
Я подошёл к киоску. Подняв дрожащую руку, я хотел постучать в окошко, но оно открылось раньше, чем я успел поднести замерзшие костяшки пальцев к нему. Из окошка показалось лицо девушки, возраст которой мне сложно было бы определить. И не очень понятно, девушка это была или женщина… Она смотрела на меня с теплотой и с ожиданием.
Но она не была похожа на продавщицу.
- Здравствуйте, – начал я. – Извините, не подскажете, где я нахожусь, какая эта улица? Просто… я че-то заблудился… Немного.
– Где ты находишься? Так посмотри, там же написано, - она показала наверх. Я поднял голову и снова глянул на вывеску.
– И что? – сухо, но не без интереса спросил я, опуская голову.
– Ну так ты прочитай.
– Я прочитал. «У края» там написано.
- Вот именно, - многозначительно проговорила она. – У края.
- Нет, подождите, вы не поняли. Улица какая? Где мы находимся?
- Слушай, мальчик, не задавай глупые вопросы. Я тебе уже на всё, что можно, ответила.
- А, вот как, - разочарованно произнёс я.
- Покупать что-нибудь будешь? – спросила она после небольшой паузы, будто стараясь извиниться передо мной.
- Да после этого как-то не очень хочется, если честно...
- Ну извини. Но я тебе больше ничего сказать не могу, - с искренним сожалением проговорила она.
- Понятно, - не зло, но с досадой ответил я. Потом подумал немного и решительно добавил:
- Давайте наушники, что ли.
- Какие?
- Да вот эти белые, - я указал на единственные наушники, лежащие прямо около неё. – Тут же только они лежат.
- Держи, - она не обратила внимание на мой резонный комментарий и протянула мне эти наушники.
- Сколько? – спросил я и расстегнул карман куртки в предвкушении поиска железа.
- Да бесплатно, - махнула она рукой.
- В смысле? – я подумал, что не так её понял.
- В смысле денег не надо платить.
Я стоял и переваривал это. Когда до меня дошло, что она не шутит, прошло секунд десять и я вдруг осознал, что продавщица протягивает мне наушники и ждёт, когда я их возьму. И смотрит так – вроде с пониманием, но при этом с ожиданием какого-то странного поступка от меня. Я, конечно, странный, но зачем от меня этого ждать?
- Спасибо, - наконец сказал я. Но говорить «до свидания» мне почему-то показалось не уместным, потому что меня посетило чувство, что пока ещё рано это делать.
Я взял наушники. Продавщица как-то не торопилась закрывать окошко киоска, и меня это настораживало. Но я развернулся спиной к киоску, достал телефон и дрожащими руками начал вставлять штекер наушников в телефон.
К моему удивлению, он вдруг ожил и элегантно предложил мне прослушать музыку. Я вежливо согласился, и заиграла не самая моя любимая, но очень подходящая в этот момент мелодия. В моих ушах зазвучала музыка.
Негромкое пианино поддерживали неторопливые скрипки и виолончели. Они нашёптывали свою музыку, и я начал впадать в какое-то гипнотическое состояние. Музыка иногда уходила вверх, а иногда оставалась надолго внизу, держа свой неповторимый тон. В этот момент я понял, что это моя любимая мелодия. Я как будто оказался где-то на глубине. Да, точно где-то на дне. Скрипки потрясали своей мощью. Я уходил всё глубже. Теперь я точно был уверен, что нахожусь под водой. Стало сложнее дышать, я попытался пройти вперёд, но ногам будто бы что-то мешало. Снег, как мелкие белые крупинки в воде стал падать очень медленно, как если бы его движение приостановили. Я посмотрел вокруг, но не смог найти киоск…
Шаг. Ещё шаг. Я вроде бы иду. Ещё дальше. Ещё глубже. Что это? Там что-то написано. «У»… Не могу дальше разобрать. Так, подождите. Я вижу. Там написано «У края»! Как так… Значит, я не ушёл?..
С правой стороны киоска открылась дверь, и я понял, что быстро оказался прямо перед ним. Из двери выглянуло уже знакомое лицо, и послышалось:
- Зайти хочешь? Погреться.
- Ну не знаю…
- Да зайди, холодно же.
- А у вас там теплее? – с хитрой улыбкой, которая из-за холода превратилась в подобие ухмылки, спросил я.
- Обижаешь! Тут теплее, чем летом, - заявила продавщица.
- Это уже ж-жарко, - тихонько трясясь, заключил я.
- Заходи, - устав перепираться, но всё равно бодро сказала она.
Музыку в наушниках я не выключал, но она почему-то перестала быть слышна. Телефон, видимо, сдох.
Я зашёл внутрь. Кажется, я попал в небольшой мирок, который и правда был «у края». Все вещи здесь были как будто из прошлого века, хотя все немногочисленные товары старательно показывали свою новизну. Жёлтый свет, который обычно всегда тусклый в таких «заведениях», удивлял своей яркостью. После заснеженной улицы он поначалу даже был очень резким для моих глаз. Около двери находилась небольшая лавка, на которой уютно расположилась маленькая сумочка продавщицы. На полу напротив лавки, около прикрытого окошка и полок с разными необычными игрушками, зарядками от телефона, рисунков (это что, всё продавалось?), самоуверенно расположился обогреватель, который, негромко и спокойно шипя, выпускал из себя тёплые струи воздуха.
- Садись, - предложила мне продавщица, показывая на лавку.
- Спасибо, - ответил я и присел.
Стало так уютно… Даже не помню, когда мне было так уютно в последний раз.
Справа от полок на длинных верёвочках и нитках висели разные значки, амулеты, талисманы. Я не верю в эту ерунду, но они мне понравились, потому что были очень красивые.
Все окна киоска были обклеены маленькими синими снежинками из бумаги, довольно мило собирающимися кое-где в небольшие стайки на стекле.
Мне показалось, что киоск стал гораздо более широким и вместительным, нежели он выглядел снаружи.
- Что ты тут делаешь? – спросила продавщица, присев рядом со мной.
- Я… из дома ушёл, - начал я, подбирая слова. Организм пока только перестраивался с холодного и колючего воздуха на тёплое и уютное окружение, из-за чего мозг соображал не особо быстро. – Ну, поссорились, понимаете? Из-за ерунды, на самом деле. Но поругались сильно. Вот. А потом я пошёл. И как-то долго шёл. А сколько сейчас времени?
- Я не знаю, - спокойно ответила она, как будто нельзя посмотреть на часы. Я быстро пробежал взглядом по киоску ещё раз, но часов не нашёл.
- Ладно… И потом я как-то пришёл сюда.
- Понимаю. Знаешь, я встречала таких же подростков. Но они все хорошие люди, и у них всё получилось.
- Что? – не понял я.
- Всё.
Хотя умом я ничего не понял, что-то в душе явно отозвалось на эти слова, поэтому я понимающе кивнул.
Я немного придвинулся к обогревателю и положил руку на его огромную пасть. Мне захотелось почувствовать его дыхание ещё сильнее.
Но в это время что-то внутри него щёлкнуло, и он перестал работать.
- Блин… - проговорил я и встал на колени около него, пытаясь проверить, не всё ли ещё потеряно.
- Встань, ты чего. Ну, сломался он, ничего страшного, - спокойно сказала моя собеседница.
- Да как? На улице же очень холодно! – искренне удивился я.
- Вставай, всё хорошо.
Я подумал ещё несколько секунд и, придя к выводу, что сделать ничего я уже не смогу, поднялся.
- Да я просто всё всегда порчу. Извините, - я сел.
- Да нет, дело не в тебе точно, не бери в голову, - улыбнулась она.
Я немного помолчал.
- Ладно, мне пора идти, наверное…
- Да что ты, останься! Здесь пока будет тепло. Какое-то время точно.
- Да нет, мне очень здесь понравилось, просто… я понял: мне пора возвращаться.
- Решил вернуться домой?
- Да, - уверенно сказал я.
- Ну, хорошо. Давай, удачи. Я думаю, ты знаешь, куда идти.
- Туда же, откуда я сюда и пришёл.
- Верно, - проговорила она с улыбкой.
Я открыл дверь. Пурга утихла, и снег не стоял такой плотной стеной, как это было минут пять назад. Я вышел из киоска и оглянулся. Теперь мне казалось, что он просто крохотный.
- Пока, - сказала мне продавщица.
- До свидания, - я помахал ей пару раз рукой. Она помахала мне в ответ.
Я повернулся и пошёл вперёд. В обратную от киоска сторону. Снег мягко хрустел под ногами. Вдруг в наушниках снова включилась музыка. Что такое? Телефон решил ожить или наушники сами выбирают, когда включаться?..
Эта была уже другая мелодия, но я не помнил, чтобы когда-то добавлял её или слушал. Начиналось всё с флейт. Их робкое, еле слышное звучание было окрашено какими-то немного грустными, но светлыми тонами. Вместе с виолончелями и чем-то ещё, похожим на высокий человеческий голос, они вырисовывали тонкую, пронзительную и прекрасную музыку.
Я оглянулся назад. Я шёл всего минуты полторы, но киоска почему-то уже не было видно, хотя и снег стал падать намного реже. Странно.
Спустя какое-то время я стал замечать фасады домов, выплывающие из белой завесы снега. Нет, я понял. Снег – это не что-то противное. Это что-то мягкое и пушистое. Ещё через некоторое время снег почти перестал идти, и я начал узнавать места. На душе стало очень хорошо, а на улице – даже не так холодно.
Удивительная музыка в наушниках становилась всё ярче и ярче, настолько, что я практически видел её. Я двигался вперед, тихонько шагая по снегу, точно зная, что совсем скоро я буду дома, где будет и тепло, и уютно, и не одиноко…
Попова Ксения. Ящерка
Это произошло в то самое лето, когда Ксюша поняла, что она ящерица. Лето было скупым на тепло, совершенно не радовало ни взрослых, ни детей. Солнце выползало очень и очень редко, но уж если и выходило, то парило так, что трескался поликарбонат на теплицах и ящерки выползали погреться на садовую дорожку, по краям заросшую ярко-зелёной травой. Они млели от солнца и теряли связь с действительностью... Теряла связь с действительностью и Ксюша. Она садилась на старую деревянную лавочку под окнами чёрного от времени бревенчатого дома, подставляла солнечным лучам за это лето сильно повзрослевшее лицо, закрывала глаза и… исчезала. Ксюши не было. Просто ещё одна спящая на солнце маленькая ящерка.
Ей уже начинало это нравится. А что это? Ведь не может же нравиться городской красавице сломанный маникюр, занозы от кустов крыжовника, все эти многочисленные жужжащие насекомые, которые, пролетая, каждый раз так и норовят ужалить. Ей нравился этот спокойный и размеренный труд, который и возможен-то только в деревне. Движение облаков по мирному, высокому и такому бесконечному небу, до которого так хотелось хоть разочек дотянуться рукой, потрогать эти пушистые кучевые облака. «Небо Болконского, – думала Ксюша. Вот оно, оказывается, какое! Вот он, мой Аустерлиц!»
Когда в десятом классе Ксюша читала главу про князя Андрея, раненного в сражении и лежащего на поле боя под бесконечностью и вечностью неба, она и представить себе не могла, что это небо придёт к ней так скоро… Скоро и рано… «Да, я теперь тоже люблю жизнь! Ах, как я люблю эту жизнь! Мою и тех, кто дорог мне… Кто её уже потерял», – говорила девушка серебристо-холодной ящерке с зелёными глазами, которая, кажется, уже и не различала Ксюшин силуэт на общем фоне и не боялась её. Тоненькие пальчики ящерки иногда меняли положение – и близорукая Ксюша никак не могла сосчитать их…
Ей нравилось ловить из-под закрытых ресниц солнечные лучи, которые придавали лицу свежий, детский румянец и покрывали её миловидное личико маленькими рыженькими конопушками. Этот свежий деревенский воздух наполнял каждую клеточку её тела, он заставлял память переносить Ксюшу в счастливые моменты, проведённые здесь. Здесь, в этой деревне, всю свою сознательную жизнь прожили её прабабушка и прадедушка. Прадеда Ксюша никогда не видела. Как рассказывала бабушка правнучке, они с мужем познакомились на сельской вечёрке, именно с того момента и стали неразлучны. Ксюша всегда восхищалась этой невероятной историей любви с первого взгляда, но одновременно и не понимала того, как можно было создать семью в 14 лет, ведь в нынешнее время дети порой не могут самостоятельно решить какие-то пустяковые задачи. Это удивляло девочку, именно поэтому в бабушке и дедушке она видела настоящих героев. Между ними царили истинная любовь, гармония и взаимопонимание. То, что они были вместе, как раз и помогало им преодолевать любые препятствия.
«Сколько живут ящерицы?» – вдруг подумала девочка. Руке лень было тянуться к телефону, да и не хотелось спугнуть хвостатую соседку, но Ксюша всё же загуглила. «Три года. В среднем. Мелкие особи. Игуаны и вараны – по 50-70 лет. Да, ты точно не игуана. Ты меня помнить не можешь, – поделилась она с ящеркой. – Как раз три последних года я и не была здесь, в деревне. Я не простилась с бабушкой… Скажи мне, ящерка, как она жила здесь одна, в этой забытой Богом и людьми деревне? Три жилых избы – на все Большие Кусты. Какое странное название! Почему раньше я этого не замечала?»
Кусты действительно разрослись. Заросли полынью и лебедой огороды, затянулись осокой бывшие тропинки. Лес наступал на человека, отвоёвывая своё. Шла лесная война. Когда-то человек вырубил здесь пастбища и поля, проложил колхозные дороги. Теперь возвращал своё у разленившихся и разлетевшихся по городам бывших сельчан. Бабушка лениться не хотела. Сколько раз приезжали, уговаривали её сыновья и дочери оставить умирающую деревню и переехать к ним в город! Она была непреклонна. «Здесь мой Витюша живёт, – отвечала она. – Отсюда я его на фронт проводила в 41-м, сюда похоронку мне принесли. Тут уж я и доживать буду». Мама объяснила, что такое похоронка. Тогда маленькая Ксюша не понимала: как так живёт Витюша, если на него похоронка пришла? И вглядывалась в пожелтевшие в почерневших рамках фотографии на стенах. С этих снимков смотрели на неё глубоким небом глаза деда в военной форме, а рядом – миловидной девушки. И девочке трудно было поверить, что это веснушчатое лицо превратилось каким-то чудом в изборождённое морщинами старческое.
Сейчас Ксюша вспоминала все истории, рассказанные когда-то бабушкой, её милую, немного хворую улыбку. Девочка вошла в дом, и каждый шаг добавлял новое воспоминание о тех днях, которые уже и не вернуть: где-то здесь она сидела у своей любимой бабушки на коленках, когда та читала Ксюше сказку, а здесь они вместе с ней лепили пельмени. Весь этот мир воспоминаний настолько поглотил девочку, что она уже не смогла остановиться, продолжая перебирать ощущения минувших лет. Каждая мелочь в доме напоминала ей о бабушке. В доме было так уютно, что просто невозможно передать словами, был тот самый запах старых вещей, что всегда особенно остро чувствуется городским жителем.
Вот она прикоснулась к рамам, которые когда-то давным-давно ставил прадед. На белёных стенах родовой избы – старые снимки, а над кроватью, где висит домотканый ковёр, устроился свадебный портрет, на котором изображены совсем ещё молоденькие и такие счастливые (ещё не знающие бед) прабабушка и прадед. Память мгновенно восстановила образ бабушки: её узловатые, загрубелые, земляные и раздавленные тяжёлой работой руки, светлое лицо, засыпанное глубокими морщинками, темные волосы с проседью, всегда надёжно спрятанные под красивым расписным шелковым платком. Её серые глаза, вечно излучающие тепло и любовь, и её мягкая улыбка – всё это предстало в темноте зажмуренных глаз девочки, заставило кожу пустить маленькие мурашки по телу. Ксюша и не заметила, как она оказалась в бабушкиной комнате, в которую боялась входить всё лето.
Открыв глаза, она заметила, что на витиеватой железной спинке небольшой кровати, стоящей в углу, завязан тот самый платочек, который посылал прадед ещё в первые дни Великой Отечественной войны и который прабабушка так трепетно хранила и берегла всю жизнь. Моментально Ксюше вспомнились истории бабушки о войне. Она всегда вспоминала «её проклятую» со слезами на глазах и комом в горле, не любила об этом много говорить, потому что это причиняло ей большую боль. Она часто говорила, что война сломала, искалечила её судьбу и жизнь, рухнули надежды на будущее семьи. Мечтали о том, как будет здорово, когда Витюша вернётся и они снова станут неразлучны, но, к сожалению, война решила всё за них. Прадед умер в военном госпитале от тифа в сентябре 1943-го. Как она рассказывала, когда поняла, что писем нет уже достаточно долго, бабушка начала догадываться, что что-то случилось. Всё же она надеялась, что всё хорошо, что скоро она получит письмо от любимого, где снова будет что-то интересное и непонятое ей, но в то же время такое, что она будет перечитывать каждую ночь после тяжёлой мужской работы на полях, пытаясь уловить тот самый родной запах… Оно пришло. Горе. Пришла похоронка. Бабушке – тогда ещё совсем девчонке, но уже считающей удары детского сердечка под собственным изболевшимся сердцем – было тяжело, но Ксюша понимала, что она не могла полностью ощутить в себе всю бабушкину боль.
Ни война, ни голод, ни разруха не смогли отнять у Ксюши бабушку, пока не наступил 2020 год. Три последних лета Ксюша занималась собой и своей жизнью. О бабушке, конечно, помнила, но будто в тумане. Навестить её, если и собиралась, то в каком-то там далёком будущем. Оказалось – его нет. Будущего нет. Будущее – ковид, маски, металлоискатели на ЕГЭ, отсрочка работы приёмных комиссий в вузах и мамина просьба – посмотреть за оставшимся без хозяйки домом в деревне. Дом в деревне… Услышав это, Ксюша сразу и не поняла, о чём мама. За суетой и бессмыслицей городской жизни бабушка с её архаичной избой уже была где-то далеко в прошлом. «Так вот оно что! Мы сами так легко отпустили её. Ещё живую. Но уже в прошлое…» – горько подумала Ксюша…
Вечером этого же дня, когда на небе возгорелся ярко-красный закат, предвещающий тепло завтрашнему дню, выбежали маленькие ящерки, ловящие последние лучики уходящего солнца. Ксюша, сидя на крыльце, читала любимую книгу своей бабушки – роман Л.Н. Толстого «Война и мир» – и вдруг заметила бежавшую посредине садовой дорожки ящерку со слюдяной шкуркой. Она слезала. И Ксюша поняла, что она и есть ящерка. Существо без кожи, совершенно опустошенное и беззащитное… А все потому, что умерла она – её прабабушка.
Это произошло в то самое лето, когда Ксюша поняла, что она ящерица. Лето было скупым на тепло, совершенно не радовало ни взрослых, ни детей. Солнце выползало очень и очень редко, но уж если и выходило, то парило так, что трескался поликарбонат на теплицах и ящерки выползали погреться на садовую дорожку, по краям заросшую ярко-зелёной травой. Они млели от солнца и теряли связь с действительностью... Теряла связь с действительностью и Ксюша. Она садилась на старую деревянную лавочку под окнами чёрного от времени бревенчатого дома, подставляла солнечным лучам за это лето сильно повзрослевшее лицо, закрывала глаза и… исчезала. Ксюши не было. Просто ещё одна спящая на солнце маленькая ящерка.
Ей уже начинало это нравится. А что это? Ведь не может же нравиться городской красавице сломанный маникюр, занозы от кустов крыжовника, все эти многочисленные жужжащие насекомые, которые, пролетая, каждый раз так и норовят ужалить. Ей нравился этот спокойный и размеренный труд, который и возможен-то только в деревне. Движение облаков по мирному, высокому и такому бесконечному небу, до которого так хотелось хоть разочек дотянуться рукой, потрогать эти пушистые кучевые облака. «Небо Болконского, – думала Ксюша. Вот оно, оказывается, какое! Вот он, мой Аустерлиц!»
Когда в десятом классе Ксюша читала главу про князя Андрея, раненного в сражении и лежащего на поле боя под бесконечностью и вечностью неба, она и представить себе не могла, что это небо придёт к ней так скоро… Скоро и рано… «Да, я теперь тоже люблю жизнь! Ах, как я люблю эту жизнь! Мою и тех, кто дорог мне… Кто её уже потерял», – говорила девушка серебристо-холодной ящерке с зелёными глазами, которая, кажется, уже и не различала Ксюшин силуэт на общем фоне и не боялась её. Тоненькие пальчики ящерки иногда меняли положение – и близорукая Ксюша никак не могла сосчитать их…
Ей нравилось ловить из-под закрытых ресниц солнечные лучи, которые придавали лицу свежий, детский румянец и покрывали её миловидное личико маленькими рыженькими конопушками. Этот свежий деревенский воздух наполнял каждую клеточку её тела, он заставлял память переносить Ксюшу в счастливые моменты, проведённые здесь. Здесь, в этой деревне, всю свою сознательную жизнь прожили её прабабушка и прадедушка. Прадеда Ксюша никогда не видела. Как рассказывала бабушка правнучке, они с мужем познакомились на сельской вечёрке, именно с того момента и стали неразлучны. Ксюша всегда восхищалась этой невероятной историей любви с первого взгляда, но одновременно и не понимала того, как можно было создать семью в 14 лет, ведь в нынешнее время дети порой не могут самостоятельно решить какие-то пустяковые задачи. Это удивляло девочку, именно поэтому в бабушке и дедушке она видела настоящих героев. Между ними царили истинная любовь, гармония и взаимопонимание. То, что они были вместе, как раз и помогало им преодолевать любые препятствия.
«Сколько живут ящерицы?» – вдруг подумала девочка. Руке лень было тянуться к телефону, да и не хотелось спугнуть хвостатую соседку, но Ксюша всё же загуглила. «Три года. В среднем. Мелкие особи. Игуаны и вараны – по 50-70 лет. Да, ты точно не игуана. Ты меня помнить не можешь, – поделилась она с ящеркой. – Как раз три последних года я и не была здесь, в деревне. Я не простилась с бабушкой… Скажи мне, ящерка, как она жила здесь одна, в этой забытой Богом и людьми деревне? Три жилых избы – на все Большие Кусты. Какое странное название! Почему раньше я этого не замечала?»
Кусты действительно разрослись. Заросли полынью и лебедой огороды, затянулись осокой бывшие тропинки. Лес наступал на человека, отвоёвывая своё. Шла лесная война. Когда-то человек вырубил здесь пастбища и поля, проложил колхозные дороги. Теперь возвращал своё у разленившихся и разлетевшихся по городам бывших сельчан. Бабушка лениться не хотела. Сколько раз приезжали, уговаривали её сыновья и дочери оставить умирающую деревню и переехать к ним в город! Она была непреклонна. «Здесь мой Витюша живёт, – отвечала она. – Отсюда я его на фронт проводила в 41-м, сюда похоронку мне принесли. Тут уж я и доживать буду». Мама объяснила, что такое похоронка. Тогда маленькая Ксюша не понимала: как так живёт Витюша, если на него похоронка пришла? И вглядывалась в пожелтевшие в почерневших рамках фотографии на стенах. С этих снимков смотрели на неё глубоким небом глаза деда в военной форме, а рядом – миловидной девушки. И девочке трудно было поверить, что это веснушчатое лицо превратилось каким-то чудом в изборождённое морщинами старческое.
Сейчас Ксюша вспоминала все истории, рассказанные когда-то бабушкой, её милую, немного хворую улыбку. Девочка вошла в дом, и каждый шаг добавлял новое воспоминание о тех днях, которые уже и не вернуть: где-то здесь она сидела у своей любимой бабушки на коленках, когда та читала Ксюше сказку, а здесь они вместе с ней лепили пельмени. Весь этот мир воспоминаний настолько поглотил девочку, что она уже не смогла остановиться, продолжая перебирать ощущения минувших лет. Каждая мелочь в доме напоминала ей о бабушке. В доме было так уютно, что просто невозможно передать словами, был тот самый запах старых вещей, что всегда особенно остро чувствуется городским жителем.
Вот она прикоснулась к рамам, которые когда-то давным-давно ставил прадед. На белёных стенах родовой избы – старые снимки, а над кроватью, где висит домотканый ковёр, устроился свадебный портрет, на котором изображены совсем ещё молоденькие и такие счастливые (ещё не знающие бед) прабабушка и прадед. Память мгновенно восстановила образ бабушки: её узловатые, загрубелые, земляные и раздавленные тяжёлой работой руки, светлое лицо, засыпанное глубокими морщинками, темные волосы с проседью, всегда надёжно спрятанные под красивым расписным шелковым платком. Её серые глаза, вечно излучающие тепло и любовь, и её мягкая улыбка – всё это предстало в темноте зажмуренных глаз девочки, заставило кожу пустить маленькие мурашки по телу. Ксюша и не заметила, как она оказалась в бабушкиной комнате, в которую боялась входить всё лето.
Открыв глаза, она заметила, что на витиеватой железной спинке небольшой кровати, стоящей в углу, завязан тот самый платочек, который посылал прадед ещё в первые дни Великой Отечественной войны и который прабабушка так трепетно хранила и берегла всю жизнь. Моментально Ксюше вспомнились истории бабушки о войне. Она всегда вспоминала «её проклятую» со слезами на глазах и комом в горле, не любила об этом много говорить, потому что это причиняло ей большую боль. Она часто говорила, что война сломала, искалечила её судьбу и жизнь, рухнули надежды на будущее семьи. Мечтали о том, как будет здорово, когда Витюша вернётся и они снова станут неразлучны, но, к сожалению, война решила всё за них. Прадед умер в военном госпитале от тифа в сентябре 1943-го. Как она рассказывала, когда поняла, что писем нет уже достаточно долго, бабушка начала догадываться, что что-то случилось. Всё же она надеялась, что всё хорошо, что скоро она получит письмо от любимого, где снова будет что-то интересное и непонятое ей, но в то же время такое, что она будет перечитывать каждую ночь после тяжёлой мужской работы на полях, пытаясь уловить тот самый родной запах… Оно пришло. Горе. Пришла похоронка. Бабушке – тогда ещё совсем девчонке, но уже считающей удары детского сердечка под собственным изболевшимся сердцем – было тяжело, но Ксюша понимала, что она не могла полностью ощутить в себе всю бабушкину боль.
Ни война, ни голод, ни разруха не смогли отнять у Ксюши бабушку, пока не наступил 2020 год. Три последних лета Ксюша занималась собой и своей жизнью. О бабушке, конечно, помнила, но будто в тумане. Навестить её, если и собиралась, то в каком-то там далёком будущем. Оказалось – его нет. Будущего нет. Будущее – ковид, маски, металлоискатели на ЕГЭ, отсрочка работы приёмных комиссий в вузах и мамина просьба – посмотреть за оставшимся без хозяйки домом в деревне. Дом в деревне… Услышав это, Ксюша сразу и не поняла, о чём мама. За суетой и бессмыслицей городской жизни бабушка с её архаичной избой уже была где-то далеко в прошлом. «Так вот оно что! Мы сами так легко отпустили её. Ещё живую. Но уже в прошлое…» – горько подумала Ксюша…
Вечером этого же дня, когда на небе возгорелся ярко-красный закат, предвещающий тепло завтрашнему дню, выбежали маленькие ящерки, ловящие последние лучики уходящего солнца. Ксюша, сидя на крыльце, читала любимую книгу своей бабушки – роман Л.Н. Толстого «Война и мир» – и вдруг заметила бежавшую посредине садовой дорожки ящерку со слюдяной шкуркой. Она слезала. И Ксюша поняла, что она и есть ящерка. Существо без кожи, совершенно опустошенное и беззащитное… А все потому, что умерла она – её прабабушка.
Васильев Кирилл. Кто написал этот рассказ
— И что же мне писать?
Этот вопрос всегда возникал в его голове раньше других. За ним тянулся длинный шлейф таких же мучительных, неотступных вопросов, но этот всегда был первым.
Долгие размышления, сомнения, терзания - и проворные пальцы, нервно тюкая по клавиатуре, набирали два-три абзаца рождавшегося текста. Но вечно недовольный палец-предатель тянулся к клавише «Del» и стирал всё подчистую.
И снова в голове была полная неразбериха, куча-мала из слов, тем, идей. Мысли червяками расползались в разные стороны, сознание отчаянно сопротивлялось, эскиз будущей картины никак не хотел вырисовываться. Как это было знакомо журналистам и писателям, даже матёрым! Но Кирилл пока не стал ни тем, ни другим. Это было возможным делом будущего, сейчас же он стоял на перепутье.
Он сам затянул этот замысловатый узел, сам должен его развязать. Так случалось периодически: мысли толстыми корабельными канатами скручивались где-то в черепной коробке, и он, не имея других вариантов, отправлялся эти мысли расплетать.
Итак, в очередной раз Кирилл, почувствовавший себя великим Данте, спустился в недра своего сознания. Он уже пристрастился к мучительно-сладостному творческому процессу, привык к очертаниям Хранилища собственных чувств и мыслей и, оказавшись в его глубине, словно возвратился в место роднее и уютнее, чем родительский дом.
Он был у себя дома. Здесь ему было хорошо. Чьи-то голоса робко выводили неясную пока ещё мелодию. Она нарастала, слышалась всё яснее, яснее. Ещё несколько мгновений – и она обретёт стройность, зазвучит в полную силу…
— Ты опять за своё? – сказал вдруг Кирилл. — Я жду помощи, а ты шепчешь мне какую-то чепуху. Перечитай, что ты мне здесь надиктовала! Разве это можно кому-то показывать?
Да, да, дорогой читатель, не удивляйся. Если всё это писал не Кирилл, то кто же? Я, его Интуиция… Всё очень просто! Несмотря на то, что Кирилл спускается к нам (конечно, в его голове я живу не одна), может нас контролировать, мы тоже присматриваем за ним и помогаем, когда нужно. Все мы часть его личности. Рассказ этот нашептала Кириллу я. Его Разум, к моему удивлению, согласился помалкивать; своенравные Пальцы напечатали текст, не сопротивляясь; Глаза придирчиво пробежали по сложившимся строчкам, но не стали подавать жалобы в высшие инстанции. Так рассказ перебрался сюда, на предназначенные ему страницы.
Как я уже говорила, собственная голова Кириллу роднее, чем отчий дом. Вопрос «У тебя все дома?» он воспринимает с недоумением, потому что ответить, что его самого в его же голове нет – будет совершенно неразумно! Поэтому и нам, составляющим его личности, хорошо всем вместе. Кого здесь только нет! Шаловливыми, спокойными, весёлыми, грустными, умными, глупыми – разными мыслями и чувствами жонглируют Разум, Интуиция (я), Сознание, Восприятие. Все мы трудимся на благо общих целей, которые ставит Кирилл.
Порой он даёт нам простенькие задачи, справиться с которыми может любой жилец нашего дома, даже младенец. В других же случаях требуется приложить немало усилий. Помню, как долго мы мучились, напрягались, подбирая понравившейся Кириллу девочке подарок на день рождения! Это было здорово! Задачи скрашивают нам жизнь, их решение и есть смысл нашего существования.
Так вот, одна из таких задач – написать рассказ на тему «Все дома» – в последние дни беспокоила нас всех. На удивление, с ней справляюсь пока только я, Интуиция. Честно признаюсь, лично меня притягивает творчество, мне нравится создавать новое, улавливать неуловимое, предугадывать непредвиденное. Мой приятель Разум тяготеет к историческим наукам, философии, у него всегда всё по плану, я же несу творческую искру, способную возжечь пламя. Именно я подталкиваю Кирилла к писательству. Но именно я неожиданно поссорила его с жильцами нашего общего дома.
Как это возможно, спросите вы? Дело было так: Кирилл обратился к Разуму, чтобы тот подал ему идею рассказа, но Разум молчал. Долгие муки безрезультатных размышлений в конце концов привели Кирилла ко мне – к буквальной случайности. Кто бы мог подумать, что рассказ будет писаться силами Интуиции! Конечно, все обитатели дома наблюдали за результатами моих усилий. Разум кричал: «Все точно решат, что Кирилл – сумасшедший, текст – непонятный. Я умываю руки». Логика возмущалась: «Где тут смысл? Что обо мне подумают?»
Ночью все уснули, не спала только я. Утром я нашептала Кириллу историю о его взаимоотношениях с собственной головой. Но мысли-канаты, как всегда, запутались, он спустился сюда, в наше жилище, где его встретила только я. Остальные обиделись, что их не позвали поучаствовать в творческом балагане, и носа не показывали из своих комнат-ячеек. Так я осталась один на один с текстом, ограниченным количеством печатных символов, но смогла довести это нелёгкое дело до конца. Рассказ был закончен – и любопытные жильцы дома, не выдержав, выскочили из своих комнат, чтобы оценить новое произведение.
Разум скептически посмеивался над художественным опусом моего протеже. Он не верил в успех, особенно в сфере литературы, и старался охладить творческий пыл. А я верю в Кирилла! Верю, что, ведомый мною, Кирилл когда-нибудь напишет что-то стоящее, что впечатлит, заставит задуматься родителей и друзей, а потом всё больше и больше людей. Своими сочинениями, возможно, он смог бы донести какую-то важную, вдохновляющую мысль. Поэтому я не оставляю попыток.
Конечно, Разум заботится только об учёбе. Он слишком правильный и консервативный, каким старается сделает и самого Кирилла. Он заставляет его много читать, смотреть серьёзные, глубокие фильмы, размышлять. Как это скучно! Поэтому порой, когда в руках моего подопечного оказывается научная книга и он бегло прочитывает строчку за строчкой, я ударяю в колокол воображения, и Кирилл погружается в мир витиеватых образов, вдохновенных фантазий и забавных вопросов самому себе.
Иногда я думаю, что мне не повезло с Разумом. В головах других людей он деятельный, подталкивает их к писательству и науке. Мой же неуверенный, вечно сомневающийся, и это очень мешает, замедляет весь созидательный процесс. Разум вечно придирается к словам, ищет наилучшее выражение мыслей. Он боится непонимания, поэтому все начинания Сознания и мои – зарубает на корню. Ему всё не так!
Но все же рассказ был написан, и мы примирились. Это было так.
— Разум, я долго думала, как сказать тебе, – начала я. – Ты замечательно мыслишь, «продвинуто» управляешь строем идей. Да, ты хорош, и я знаю, что такие слова ты редко слышишь в свой адрес. Твоя помощь, Знания, Логика и Рационализм очень нужны. Но не в этот раз. Понаблюдай, пожалуйста, издалека. Ладно?
— Лестно, конечно, слышать похвалы. Но как мне, опирающемуся на факты, логику, положиться на тебя, начать верить в случайности и не контролировать процесс? – засомневался Разум.
— Представь себе, иногда, чтобы добиться результата, нужно просто закрыть глаза, отрешиться от реальности и довериться внутреннему чувству. Из некоторых безвыходных положений можно выбраться только так. Я бы сказала, это и есть творчество,—примирительно улыбнулась я.
— Ну, давай попробуем, — нехотя согласился Разум. — Посмотрим, чем закончится твой ненаучный эксперимент.
Так мы с ним помирились — Разум и Интуиция. И тогда в наш дом пришло благополучие и согласие. Мы вместе усадили Кирилла за стол, где несколько часов под мою диктовку он писал этот рассказ. Разум время от времени пытался вмешаться, искал смысл, логику, но я напоминала ему о нашем уговоре, и он покорно помогал пальцам находить на клавиатуре нужные клавиши.
Теперь, когда рассказ закончен, я всегда буду уверена, что у Кирилла – все дома: Разум, Интуиция, Восприятие и остальные «жильцы», а главное, у них теперь полное взаимопонимание и доверие друг к другу. Ведь как может быть иначе, когда все дома?
— И что же мне писать?
Этот вопрос всегда возникал в его голове раньше других. За ним тянулся длинный шлейф таких же мучительных, неотступных вопросов, но этот всегда был первым.
Долгие размышления, сомнения, терзания - и проворные пальцы, нервно тюкая по клавиатуре, набирали два-три абзаца рождавшегося текста. Но вечно недовольный палец-предатель тянулся к клавише «Del» и стирал всё подчистую.
И снова в голове была полная неразбериха, куча-мала из слов, тем, идей. Мысли червяками расползались в разные стороны, сознание отчаянно сопротивлялось, эскиз будущей картины никак не хотел вырисовываться. Как это было знакомо журналистам и писателям, даже матёрым! Но Кирилл пока не стал ни тем, ни другим. Это было возможным делом будущего, сейчас же он стоял на перепутье.
Он сам затянул этот замысловатый узел, сам должен его развязать. Так случалось периодически: мысли толстыми корабельными канатами скручивались где-то в черепной коробке, и он, не имея других вариантов, отправлялся эти мысли расплетать.
Итак, в очередной раз Кирилл, почувствовавший себя великим Данте, спустился в недра своего сознания. Он уже пристрастился к мучительно-сладостному творческому процессу, привык к очертаниям Хранилища собственных чувств и мыслей и, оказавшись в его глубине, словно возвратился в место роднее и уютнее, чем родительский дом.
Он был у себя дома. Здесь ему было хорошо. Чьи-то голоса робко выводили неясную пока ещё мелодию. Она нарастала, слышалась всё яснее, яснее. Ещё несколько мгновений – и она обретёт стройность, зазвучит в полную силу…
— Ты опять за своё? – сказал вдруг Кирилл. — Я жду помощи, а ты шепчешь мне какую-то чепуху. Перечитай, что ты мне здесь надиктовала! Разве это можно кому-то показывать?
Да, да, дорогой читатель, не удивляйся. Если всё это писал не Кирилл, то кто же? Я, его Интуиция… Всё очень просто! Несмотря на то, что Кирилл спускается к нам (конечно, в его голове я живу не одна), может нас контролировать, мы тоже присматриваем за ним и помогаем, когда нужно. Все мы часть его личности. Рассказ этот нашептала Кириллу я. Его Разум, к моему удивлению, согласился помалкивать; своенравные Пальцы напечатали текст, не сопротивляясь; Глаза придирчиво пробежали по сложившимся строчкам, но не стали подавать жалобы в высшие инстанции. Так рассказ перебрался сюда, на предназначенные ему страницы.
Как я уже говорила, собственная голова Кириллу роднее, чем отчий дом. Вопрос «У тебя все дома?» он воспринимает с недоумением, потому что ответить, что его самого в его же голове нет – будет совершенно неразумно! Поэтому и нам, составляющим его личности, хорошо всем вместе. Кого здесь только нет! Шаловливыми, спокойными, весёлыми, грустными, умными, глупыми – разными мыслями и чувствами жонглируют Разум, Интуиция (я), Сознание, Восприятие. Все мы трудимся на благо общих целей, которые ставит Кирилл.
Порой он даёт нам простенькие задачи, справиться с которыми может любой жилец нашего дома, даже младенец. В других же случаях требуется приложить немало усилий. Помню, как долго мы мучились, напрягались, подбирая понравившейся Кириллу девочке подарок на день рождения! Это было здорово! Задачи скрашивают нам жизнь, их решение и есть смысл нашего существования.
Так вот, одна из таких задач – написать рассказ на тему «Все дома» – в последние дни беспокоила нас всех. На удивление, с ней справляюсь пока только я, Интуиция. Честно признаюсь, лично меня притягивает творчество, мне нравится создавать новое, улавливать неуловимое, предугадывать непредвиденное. Мой приятель Разум тяготеет к историческим наукам, философии, у него всегда всё по плану, я же несу творческую искру, способную возжечь пламя. Именно я подталкиваю Кирилла к писательству. Но именно я неожиданно поссорила его с жильцами нашего общего дома.
Как это возможно, спросите вы? Дело было так: Кирилл обратился к Разуму, чтобы тот подал ему идею рассказа, но Разум молчал. Долгие муки безрезультатных размышлений в конце концов привели Кирилла ко мне – к буквальной случайности. Кто бы мог подумать, что рассказ будет писаться силами Интуиции! Конечно, все обитатели дома наблюдали за результатами моих усилий. Разум кричал: «Все точно решат, что Кирилл – сумасшедший, текст – непонятный. Я умываю руки». Логика возмущалась: «Где тут смысл? Что обо мне подумают?»
Ночью все уснули, не спала только я. Утром я нашептала Кириллу историю о его взаимоотношениях с собственной головой. Но мысли-канаты, как всегда, запутались, он спустился сюда, в наше жилище, где его встретила только я. Остальные обиделись, что их не позвали поучаствовать в творческом балагане, и носа не показывали из своих комнат-ячеек. Так я осталась один на один с текстом, ограниченным количеством печатных символов, но смогла довести это нелёгкое дело до конца. Рассказ был закончен – и любопытные жильцы дома, не выдержав, выскочили из своих комнат, чтобы оценить новое произведение.
Разум скептически посмеивался над художественным опусом моего протеже. Он не верил в успех, особенно в сфере литературы, и старался охладить творческий пыл. А я верю в Кирилла! Верю, что, ведомый мною, Кирилл когда-нибудь напишет что-то стоящее, что впечатлит, заставит задуматься родителей и друзей, а потом всё больше и больше людей. Своими сочинениями, возможно, он смог бы донести какую-то важную, вдохновляющую мысль. Поэтому я не оставляю попыток.
Конечно, Разум заботится только об учёбе. Он слишком правильный и консервативный, каким старается сделает и самого Кирилла. Он заставляет его много читать, смотреть серьёзные, глубокие фильмы, размышлять. Как это скучно! Поэтому порой, когда в руках моего подопечного оказывается научная книга и он бегло прочитывает строчку за строчкой, я ударяю в колокол воображения, и Кирилл погружается в мир витиеватых образов, вдохновенных фантазий и забавных вопросов самому себе.
Иногда я думаю, что мне не повезло с Разумом. В головах других людей он деятельный, подталкивает их к писательству и науке. Мой же неуверенный, вечно сомневающийся, и это очень мешает, замедляет весь созидательный процесс. Разум вечно придирается к словам, ищет наилучшее выражение мыслей. Он боится непонимания, поэтому все начинания Сознания и мои – зарубает на корню. Ему всё не так!
Но все же рассказ был написан, и мы примирились. Это было так.
— Разум, я долго думала, как сказать тебе, – начала я. – Ты замечательно мыслишь, «продвинуто» управляешь строем идей. Да, ты хорош, и я знаю, что такие слова ты редко слышишь в свой адрес. Твоя помощь, Знания, Логика и Рационализм очень нужны. Но не в этот раз. Понаблюдай, пожалуйста, издалека. Ладно?
— Лестно, конечно, слышать похвалы. Но как мне, опирающемуся на факты, логику, положиться на тебя, начать верить в случайности и не контролировать процесс? – засомневался Разум.
— Представь себе, иногда, чтобы добиться результата, нужно просто закрыть глаза, отрешиться от реальности и довериться внутреннему чувству. Из некоторых безвыходных положений можно выбраться только так. Я бы сказала, это и есть творчество,—примирительно улыбнулась я.
— Ну, давай попробуем, — нехотя согласился Разум. — Посмотрим, чем закончится твой ненаучный эксперимент.
Так мы с ним помирились — Разум и Интуиция. И тогда в наш дом пришло благополучие и согласие. Мы вместе усадили Кирилла за стол, где несколько часов под мою диктовку он писал этот рассказ. Разум время от времени пытался вмешаться, искал смысл, логику, но я напоминала ему о нашем уговоре, и он покорно помогал пальцам находить на клавиатуре нужные клавиши.
Теперь, когда рассказ закончен, я всегда буду уверена, что у Кирилла – все дома: Разум, Интуиция, Восприятие и остальные «жильцы», а главное, у них теперь полное взаимопонимание и доверие друг к другу. Ведь как может быть иначе, когда все дома?
Никифорова Маргарита. Здравствуйте, я ваша тетя?
Холодный осенний ветер, пробирающий до самых косточек, несмотря на тёплое пальто и объёмный шерстяной шарф, гулял по закоулкам и подворотням одного из миллионов до безумия похожих друг на друга спальных районов города. Он налетел неожиданно (синоптики сказали, что с востока) и не утихал вот уже несколько дней. Вместе с ветром пришли дождь, сырость, утренний туман, вызывающие у людей в середине осени эту знакомую хандру, апатию, нежелание куда-либо идти и что-либо делать. В такую погоду приятнее всего засесть дома, завернувшись в тёплый плед, включить любимый фильм или достать с полки давно забытую книгу и погрузиться в себя, забыв про холод и непогоду за пределами уютного, созданного собственными руками мирка.
А она шла. Шла по этой тёмной, продуваемой ледяным ветром улице. На ней не было ни тёплого пальто, ни шарфа - лишь потрепанный плащ-дождевик, толщина которого едва ли была сравнима с толщиной бумажного листа, и аккуратный красный берет с розочкой из бисера сбоку. Сочетание плаща и берета могло показаться весьма странным с первого взгляда, но что-то особенное в этом было. Маленькая женщина с серебристыми волосами, собранными в аккуратный пучок, шла по подворотням и закоулкам вместе с ветром и дождём. Казалось, они совсем ей не мешали, хоть и немного затрудняли движение. Она шла (точнее сказать, семенила) крошечными шажками, и с каждым новым порывом ветра складывалось впечатление, будто он вот-вот оторвет ее от сырого асфальта и унесет куда-нибудь далеко (главное, чтобы у неё оказался с собой зонтик, иначе нельзя гарантировать мягкое приземление). Но она не улетала.
Наоборот, держалась на своих худеньких ногах весьма крепко и даже в какой-то мере элегантно. В ее походке и во всем внешнем виде был особый шарм, свойственный лишь одиноким пожилым женщинам в тоненьких плащах-дождевиках с красными беретиками на головах.
Обычно такие женщины часто встречаются на улицах городов, но на них, как правило, прохожие не обращают внимания. Ну а зачем? У каждого своя жизнь, свои заботы. А тратить время на маленьких одиноких женщин, семенящих по улицам, никому не хочется. По правде сказать, этим женщинам тоже не сильно нравится привлекать к себе какое-либо внимание.
Но эта маленькая женщина сильно выделялась на фоне своих ровесниц. Она не просто ходила по погрузившимся во тьму спальным районам, а заходила чуть ли не в каждый подъезд и заглядывала чуть ли не в каждую квартиру, с надеждой в глазах и добродушной улыбкой повторяя один и тот же весьма странный вопрос: "Здравствуйте, я ваша тётя?" На "потерявшуюся тетю" реагировали по-разному, но в основном либо молча закрывали дверь перед самым ее лицом, либо опечаленно качали головой, осторожно советуя обратиться в полицейский участок или медицинское учреждение. Но "тетя" не обижалась и не сдавалась, несмотря на позднее время суток, жуткий холод и целый день, проведенный на больных ногах. Она все искала и искала, шла и шла, спрашивала и спрашивала, но почему-то потерявшуюся тётю никто не хотел находить.
Она сильно устала (возраст все-таки давал о себе знать) и решила постепенно завершать сегодняшние поиски. В конце концов, жизнь этим днем не заканчивается и завтра можно будет продолжить начатое. Женщина зашла в очередной подъезд, поднялась на 4 этаж и наугад выбрала дверь - вот эта, серая. Нажав на звонок, она услышала приятную мелодию, отдаленно напоминавшую один из романсов Глинки. Раздались торопливые шаги, жилец чем-то зашуршал и начал вращать ключом в замочной скважине. Маленькая женщина уже приготовилась к ещё одному недоумевающему лицу, но увидела не его, а приятное лицо девочки, на вид лет тринадцати. Девочка проговорила:
- Ой, здравствуйте. Подождите, пожалуйста, я сейчас родителей позову. Мне не разрешают с незнакомыми говорить.
- Здравствуйте. Не бойтесь. Я только хотела спросить, не ваша ли я, случайно, тётя?
Девочка не поняла вопроса и не знала, как ей следует на него ответить. Но тут подошли её мама и папа. Они показались женщине очень милыми и интеллигентными людьми.
- Добрый вечер. Чем можем помочь Вам?
- Здравствуйте, скажите, пожалуйста, я ваша тётя?
Мужчина и женщина переглянулись и пришли к обоюдному решению совершенно без слов (удивительное умение любящих людей!). Они пригласили незнакомку войти, предложили ей мягкие тапочки, махровый халат с забавным узором, которые обычно нравятся бабушкам, и угостили тёплым чаем. За чаем "тетя" рассказала свою историю, которая вряд ли оставит равнодушным любого человека, ещё не растерявшего "человеческое" в суете современного мира.
Ангелине Степановне шёл 74 год, 50 из которых она прожила в счастливом браке, родила и воспитала любимую дочку, а также выпустила не одно поколение благодарных учеников, проработав в средней школе более 40 лет. Но после смерти мужа вся её жизнь разделились на "до" - счастливое и прекрасное, и "после" - одинокое и печальное. Дочь вышла замуж, уехала за границу и лишь раз в год высылала маме конверт с определенной суммой. На этом их общение заканчивалось. Работу в школе пришлось закончить, потому что возраст начал брать свое и сил на преподавание уже не хватало. На фоне постоянного стресса и одиночества у Ангелины Степановны начали развиваться возрастные заболевания, влияющие на способность адекватно воспринимать происходящее вокруг. Ей начало казаться, что это не её все покинули, а она потерялась, правда, когда и при каких обстоятельствах вспомнить не могла. Тогда ей пришла замечательная идея: если её никто не находит, она найдётся сама! Долгое время Ангелина Степановна не могла найтись. На этом моменте рассказа она посмотрела на жильцов квартиры с серой дверью своими добрыми глазами и спросила опять: "Я ваша тётя?" Каково же было её удивление, когда после миллионов отрицательных ответов ей наконец-то сказали: "Да, вы наша тётя. Добро пожаловать"
Незадолго до этой встречи в семье Литвиновых произошло горе - любимая бабушка, всегда жившая со своими детьми в одной квартире, скончалась от злокачественной опухоли, поразившей её желудок. Семья пребывала в ужасном состоянии, сильно переживая потерю близкого человека. Встретив "потерявшуюся" Ангелину Степановну, Литвиновы в момент решили помочь одинокой женщине, совершив такой благородный и крайне тяжёлый шаг, на который готов решиться далеко не каждый. Ангелина Степановна сразу же привыкла к новой семье, потому что была уверена, что буквально всю свою жизнь знала этих людей и жила с ними до своей совершенно случайной пропажи. Но Литвиновы некоторое время все же привыкали к незнакомому человеку в своём доме. Однако этот незнакомый человек сумел стать самым близким и родным за ничтожно малый промежуток времени. Ангелина Степановна была крайне умна и интересна в общении, поэтому множество очень увлекательных и необычных историй из её жизни звучали в стенах квартиры без остановки. Она сразу же освоилась на кухне и стала радовать Литвиновых вкусными лакомствами. Они же в свою очередь окружили пожилую женщину любовью и заботой, которых ей так не хватало многие годы. Постепенно потерявшаяся тётя вовсе и забыла, что когда-то была ею. Она с каждым днем становилась все более любимой бабушкой, которая, казалось, никогда и не терялась, а все время была рядом и любила все человечество своим огромным сердцем, горячо бьющимся в теле такой маленькой женщины.
Холодный осенний ветер, пробирающий до самых косточек, несмотря на тёплое пальто и объёмный шерстяной шарф, гулял по закоулкам и подворотням одного из миллионов до безумия похожих друг на друга спальных районов города. Он налетел неожиданно (синоптики сказали, что с востока) и не утихал вот уже несколько дней. Вместе с ветром пришли дождь, сырость, утренний туман, вызывающие у людей в середине осени эту знакомую хандру, апатию, нежелание куда-либо идти и что-либо делать. В такую погоду приятнее всего засесть дома, завернувшись в тёплый плед, включить любимый фильм или достать с полки давно забытую книгу и погрузиться в себя, забыв про холод и непогоду за пределами уютного, созданного собственными руками мирка.
А она шла. Шла по этой тёмной, продуваемой ледяным ветром улице. На ней не было ни тёплого пальто, ни шарфа - лишь потрепанный плащ-дождевик, толщина которого едва ли была сравнима с толщиной бумажного листа, и аккуратный красный берет с розочкой из бисера сбоку. Сочетание плаща и берета могло показаться весьма странным с первого взгляда, но что-то особенное в этом было. Маленькая женщина с серебристыми волосами, собранными в аккуратный пучок, шла по подворотням и закоулкам вместе с ветром и дождём. Казалось, они совсем ей не мешали, хоть и немного затрудняли движение. Она шла (точнее сказать, семенила) крошечными шажками, и с каждым новым порывом ветра складывалось впечатление, будто он вот-вот оторвет ее от сырого асфальта и унесет куда-нибудь далеко (главное, чтобы у неё оказался с собой зонтик, иначе нельзя гарантировать мягкое приземление). Но она не улетала.
Наоборот, держалась на своих худеньких ногах весьма крепко и даже в какой-то мере элегантно. В ее походке и во всем внешнем виде был особый шарм, свойственный лишь одиноким пожилым женщинам в тоненьких плащах-дождевиках с красными беретиками на головах.
Обычно такие женщины часто встречаются на улицах городов, но на них, как правило, прохожие не обращают внимания. Ну а зачем? У каждого своя жизнь, свои заботы. А тратить время на маленьких одиноких женщин, семенящих по улицам, никому не хочется. По правде сказать, этим женщинам тоже не сильно нравится привлекать к себе какое-либо внимание.
Но эта маленькая женщина сильно выделялась на фоне своих ровесниц. Она не просто ходила по погрузившимся во тьму спальным районам, а заходила чуть ли не в каждый подъезд и заглядывала чуть ли не в каждую квартиру, с надеждой в глазах и добродушной улыбкой повторяя один и тот же весьма странный вопрос: "Здравствуйте, я ваша тётя?" На "потерявшуюся тетю" реагировали по-разному, но в основном либо молча закрывали дверь перед самым ее лицом, либо опечаленно качали головой, осторожно советуя обратиться в полицейский участок или медицинское учреждение. Но "тетя" не обижалась и не сдавалась, несмотря на позднее время суток, жуткий холод и целый день, проведенный на больных ногах. Она все искала и искала, шла и шла, спрашивала и спрашивала, но почему-то потерявшуюся тётю никто не хотел находить.
Она сильно устала (возраст все-таки давал о себе знать) и решила постепенно завершать сегодняшние поиски. В конце концов, жизнь этим днем не заканчивается и завтра можно будет продолжить начатое. Женщина зашла в очередной подъезд, поднялась на 4 этаж и наугад выбрала дверь - вот эта, серая. Нажав на звонок, она услышала приятную мелодию, отдаленно напоминавшую один из романсов Глинки. Раздались торопливые шаги, жилец чем-то зашуршал и начал вращать ключом в замочной скважине. Маленькая женщина уже приготовилась к ещё одному недоумевающему лицу, но увидела не его, а приятное лицо девочки, на вид лет тринадцати. Девочка проговорила:
- Ой, здравствуйте. Подождите, пожалуйста, я сейчас родителей позову. Мне не разрешают с незнакомыми говорить.
- Здравствуйте. Не бойтесь. Я только хотела спросить, не ваша ли я, случайно, тётя?
Девочка не поняла вопроса и не знала, как ей следует на него ответить. Но тут подошли её мама и папа. Они показались женщине очень милыми и интеллигентными людьми.
- Добрый вечер. Чем можем помочь Вам?
- Здравствуйте, скажите, пожалуйста, я ваша тётя?
Мужчина и женщина переглянулись и пришли к обоюдному решению совершенно без слов (удивительное умение любящих людей!). Они пригласили незнакомку войти, предложили ей мягкие тапочки, махровый халат с забавным узором, которые обычно нравятся бабушкам, и угостили тёплым чаем. За чаем "тетя" рассказала свою историю, которая вряд ли оставит равнодушным любого человека, ещё не растерявшего "человеческое" в суете современного мира.
Ангелине Степановне шёл 74 год, 50 из которых она прожила в счастливом браке, родила и воспитала любимую дочку, а также выпустила не одно поколение благодарных учеников, проработав в средней школе более 40 лет. Но после смерти мужа вся её жизнь разделились на "до" - счастливое и прекрасное, и "после" - одинокое и печальное. Дочь вышла замуж, уехала за границу и лишь раз в год высылала маме конверт с определенной суммой. На этом их общение заканчивалось. Работу в школе пришлось закончить, потому что возраст начал брать свое и сил на преподавание уже не хватало. На фоне постоянного стресса и одиночества у Ангелины Степановны начали развиваться возрастные заболевания, влияющие на способность адекватно воспринимать происходящее вокруг. Ей начало казаться, что это не её все покинули, а она потерялась, правда, когда и при каких обстоятельствах вспомнить не могла. Тогда ей пришла замечательная идея: если её никто не находит, она найдётся сама! Долгое время Ангелина Степановна не могла найтись. На этом моменте рассказа она посмотрела на жильцов квартиры с серой дверью своими добрыми глазами и спросила опять: "Я ваша тётя?" Каково же было её удивление, когда после миллионов отрицательных ответов ей наконец-то сказали: "Да, вы наша тётя. Добро пожаловать"
Незадолго до этой встречи в семье Литвиновых произошло горе - любимая бабушка, всегда жившая со своими детьми в одной квартире, скончалась от злокачественной опухоли, поразившей её желудок. Семья пребывала в ужасном состоянии, сильно переживая потерю близкого человека. Встретив "потерявшуюся" Ангелину Степановну, Литвиновы в момент решили помочь одинокой женщине, совершив такой благородный и крайне тяжёлый шаг, на который готов решиться далеко не каждый. Ангелина Степановна сразу же привыкла к новой семье, потому что была уверена, что буквально всю свою жизнь знала этих людей и жила с ними до своей совершенно случайной пропажи. Но Литвиновы некоторое время все же привыкали к незнакомому человеку в своём доме. Однако этот незнакомый человек сумел стать самым близким и родным за ничтожно малый промежуток времени. Ангелина Степановна была крайне умна и интересна в общении, поэтому множество очень увлекательных и необычных историй из её жизни звучали в стенах квартиры без остановки. Она сразу же освоилась на кухне и стала радовать Литвиновых вкусными лакомствами. Они же в свою очередь окружили пожилую женщину любовью и заботой, которых ей так не хватало многие годы. Постепенно потерявшаяся тётя вовсе и забыла, что когда-то была ею. Она с каждым днем становилась все более любимой бабушкой, которая, казалось, никогда и не терялась, а все время была рядом и любила все человечество своим огромным сердцем, горячо бьющимся в теле такой маленькой женщины.
Малолетов Андрей. Муза
Сначала упала книга.
Это был томик Достоевского или одна из тех книг, которая засасывает собой читателя, не дав возможности глотнуть воздуха.
Ещё одна. На этот раз, детская сказка. "Колобок". Он слетел с полки со скоростью пули, выпущенной из револьвера.
Третья. Четвёртая.
Упал первый стеллаж. Но он не столкнул следующий. Первый стеллаж стал частью второго, второй - частью третьего.
Теперь в библиотеке был один только стеллаж. Но ни одного названия книги нельзя было разобрать. Буквы путались, смещались; казалось, сама комната не хочет, чтобы её секреты узнал этот маленький, лысоватый старик.
Он ничего не помнил. Ничего не знал. Ничего не чувствовал.
Почему он в библиотеке? Почему эта комната ему так знакома? И почему место библиотекаря занимает огромное зеркало?
Ручкин Павел Иванович родился в семье учёных. С детства ему привили любовь к книгам. Родители и учителя пророчили юному Павлуше светлое, а главное достойное, будущее.
Но судьба Павла Ивановича сложилась иначе. Безусловно, тяга к знаниям в нем была, но её пересилила тяга к нескончаемой, безудержной эйфории.
Веселая разгульная жизнь оказалась сильнее здравого смысла. Отчисление из института поставило крест на карьере молодого учёного.
Но любовь к книгам все же осталась в Павле Ивановиче. Он устроился библиотекарем в обычную сельскую школу. Она не могла похвастаться огромным разнообразием книг, которое устроило бы Ручкина, но из двух зол нужно выбирать меньшую.
Он начал писать собственные книги. Сначала, они были достоянием лишь узкого круга учителей, позже - всего села.
Конечно, как и любому деятелю исскуства, а Павел Иванович считал себя таковым, Ручкину нужна была муза. И она у него была. Но муза не приходила просто так - музу нужно было позвать. И Павел Иванович звал её привычным для себя способом.
Ее звали Тишина. Дождаться ее появление в школе, где каждая секунда наполнена грохотом, смехом и криком, практически невозможно. Но талантливый человек талантлив во всем. Павел Иванович мог найти тишину даже в трамвае, беспощадно стучащем колесами о рельсы. Как только шум волной накрывал ученого, приходила Тишина и спасательным кругом тянула его на берег.
Обычно, после посещений музы Ручкин просыпался с золой в одной руке и коробком спичек в другой. Были ли это отголоски Гоголя - непонятно. Это не очень-то волновало Павла Ивановича до одного, особенно примечательного случая.
Муза явилась, но в этот раз без приглашения. Он не мог разобрать ни её лица, ни её голоса, ни её фигуры, но он знал, это - она. Рукой муза указала на его нагрудный карман. Он с удивлением обнаружил в нем коробок спичек. Как только он достал одну спичку, с полки упала книга. Вторая. Третья. Как домино, начали падать стеллажи. Но в библиотеке была полная тишина. Он зажёг спичку. Тишина стала громче. Спичка упала на разбросанные повсюду книги.
Однако, сейчас, сидя в той же библиотеке, Павел Иванович наблюдал за своим прошлым через то самое зеркало, занимающее трон библиотекаря. Его трон. Уже много лет Ручкин вспоминает и забывает свое прошлое. Вспоминает и забывает. Забывает и вспоминает.
Павел Иванович растворился в своей музе; он растворился в Тишине. Конечно, он все еще в своей маленькой пыльной библиотеке, но настоящего Павла Ивановича Ручкина там почти не осталось. Он рассыпался на маленькие частицы, и каждая частица остается на страницах его книг. Но что будет, когда последняя частичка упадет на страницу; что будет, когда Павел Иванович растворится в Тишине окончательно? Этого он не знал. Но он знал одно - лучшего применения ученому не найти.
Сначала упала книга.
Это был томик Достоевского или одна из тех книг, которая засасывает собой читателя, не дав возможности глотнуть воздуха.
Ещё одна. На этот раз, детская сказка. "Колобок". Он слетел с полки со скоростью пули, выпущенной из револьвера.
Третья. Четвёртая.
Упал первый стеллаж. Но он не столкнул следующий. Первый стеллаж стал частью второго, второй - частью третьего.
Теперь в библиотеке был один только стеллаж. Но ни одного названия книги нельзя было разобрать. Буквы путались, смещались; казалось, сама комната не хочет, чтобы её секреты узнал этот маленький, лысоватый старик.
Он ничего не помнил. Ничего не знал. Ничего не чувствовал.
Почему он в библиотеке? Почему эта комната ему так знакома? И почему место библиотекаря занимает огромное зеркало?
Ручкин Павел Иванович родился в семье учёных. С детства ему привили любовь к книгам. Родители и учителя пророчили юному Павлуше светлое, а главное достойное, будущее.
Но судьба Павла Ивановича сложилась иначе. Безусловно, тяга к знаниям в нем была, но её пересилила тяга к нескончаемой, безудержной эйфории.
Веселая разгульная жизнь оказалась сильнее здравого смысла. Отчисление из института поставило крест на карьере молодого учёного.
Но любовь к книгам все же осталась в Павле Ивановиче. Он устроился библиотекарем в обычную сельскую школу. Она не могла похвастаться огромным разнообразием книг, которое устроило бы Ручкина, но из двух зол нужно выбирать меньшую.
Он начал писать собственные книги. Сначала, они были достоянием лишь узкого круга учителей, позже - всего села.
Конечно, как и любому деятелю исскуства, а Павел Иванович считал себя таковым, Ручкину нужна была муза. И она у него была. Но муза не приходила просто так - музу нужно было позвать. И Павел Иванович звал её привычным для себя способом.
Ее звали Тишина. Дождаться ее появление в школе, где каждая секунда наполнена грохотом, смехом и криком, практически невозможно. Но талантливый человек талантлив во всем. Павел Иванович мог найти тишину даже в трамвае, беспощадно стучащем колесами о рельсы. Как только шум волной накрывал ученого, приходила Тишина и спасательным кругом тянула его на берег.
Обычно, после посещений музы Ручкин просыпался с золой в одной руке и коробком спичек в другой. Были ли это отголоски Гоголя - непонятно. Это не очень-то волновало Павла Ивановича до одного, особенно примечательного случая.
Муза явилась, но в этот раз без приглашения. Он не мог разобрать ни её лица, ни её голоса, ни её фигуры, но он знал, это - она. Рукой муза указала на его нагрудный карман. Он с удивлением обнаружил в нем коробок спичек. Как только он достал одну спичку, с полки упала книга. Вторая. Третья. Как домино, начали падать стеллажи. Но в библиотеке была полная тишина. Он зажёг спичку. Тишина стала громче. Спичка упала на разбросанные повсюду книги.
Однако, сейчас, сидя в той же библиотеке, Павел Иванович наблюдал за своим прошлым через то самое зеркало, занимающее трон библиотекаря. Его трон. Уже много лет Ручкин вспоминает и забывает свое прошлое. Вспоминает и забывает. Забывает и вспоминает.
Павел Иванович растворился в своей музе; он растворился в Тишине. Конечно, он все еще в своей маленькой пыльной библиотеке, но настоящего Павла Ивановича Ручкина там почти не осталось. Он рассыпался на маленькие частицы, и каждая частица остается на страницах его книг. Но что будет, когда последняя частичка упадет на страницу; что будет, когда Павел Иванович растворится в Тишине окончательно? Этого он не знал. Но он знал одно - лучшего применения ученому не найти.
Абдулин Михаил. Обувная семейка
Где-то, в неприметном углу мира, в далёкой от тепла стране, в совершенно обычном домишке расположилась обувная семейка.
Осенняя ночь. Всё обувное семейство в сборе. Вот в углу стоят тяжёлые горчично-жёлтые ботинки, не особенно-то и новые, но, к счастью, чистые и целые. А вот и нарядные белые туфли с ремешком, украшенным бантом. Меньше месяца они на новом месте, выбирались в магазине на скорую руку, вернее ногу, и надевали их лишь два раза, да и то первый - во время примерки. История этой изящной пары печальна: покупались они для редких событий. А вот и унылые чёрные сапоги. По виду можно сказать, что надевали их последний раз зимой, а почистить забыли. Запылённые края верхней части подошвы, носовая часть в грязи. Но это не самая страдающая обувь. Рядом с тумбой лежит огнём и мечом испытываемая пара ботинок со сбитыми каблуками и ободранными носами. Их хозяином является мальчик лет восьми. В противоположном углу стоят лаковые женские бордовые босоножки на каблуках. Их состояние поражает: идеальный блеск, чистая подошва, а самое главное - сверху ни пылинки. Есть ещё одни мужские туфли со шнурками. Им уже полмесяца, но они все ещё в хорошем состоянии. Куча разнообразных тапочек, сланцев, шлёпанцев, видавших виды…
Мама, она же Софья Михайловна, - вот кто заботится об обувной семейке, причём, не только о тех её экземплярах, которые активно используются, но и о бедолагах, которые без дела стоят. Отец тоже иногда заботится о своей обуви, однако только о той, которую использует.
Сегодня, на удивление, вся обувная семейка дома. Обычно ботинки мальчика теряются, а затем обнаруживаются родителями в разных местах: то в школе у охранника, который в свою очередь где только ни находит их, то в сугробах, то в лужах. Димке неведомо чувство порядка. Ботинки он снимает практически на ходу, кидая их как попало, протирает их за него мама, а также постоянно убирает на место. Сыну она уже не раз объясняла, что нужно следить за своими вещами, иначе они сбегут от него, но на все увещевания Димка отвечал: «Да ладно, мам, не могу, некогда мне».
Но вот, уже вечером, в очередной раз один многострадальный ботинок Димки был обнаружен отцом в луже перед входной дверью в дом. Папа и мама посовещались и решили припугнуть сына - растеряху. Они сказали ему, что если тот не будет следить за своей обувью, то её заберет домовой или ботиночный король. На следующий день Димка рассказал об этом своим друзьям в школе. Ребята посмеялись и решили, что родители просто запугивают сына.
Прошла неделя. Ничего не изменилось, Димка так и не стал следить за своей обувью. Он дважды искал свои спортивные кеды в школе, которые находились то в раздевалке у девочек, то в душевой. В гости приехала Марья Ивановна, бабушка Димки, и обувная семейка пополнилась удобными кожаными туфлями и мягкими тапками с фиолетовой опушкой.
Вдруг, как-то ночью ботинки пропали. И можно было бы подумать, что папа и мама их спрятали, чтобы проучить мальчика, однако, родители потом уверяли, что ничего не знали про это.
Утром, папа и мама, торопившиеся на работу, отругали сына, который в поисках ботинок провёл полчаса, перевернул обувную полку и сделал вывод, что он опять их потерял. В этот раз, родители ботинки мальчика не нашли. Пришлось достать старые кроссовки, которые Димке были давно уже малы. Мама в обеденный перерыв купила в «Детском мире» новенькие детские ботинки.
Но и эта, новая пара ботинок, пропала через два дня, как сквозь землю провалилась. Потом отец принёс сыну новые ярко-синие с алыми полосками на боках кроссовки, но и они пропали, той же ночью. В очередной раз, явившись в магазин, родители собрались купить очередную пару обуви для сына и решили проследить за ней. Продавец, увидев знакомых покупателей, пробормотал: «Ботиночный король зол на юнца. Если хотите сохранить обувь, то пусть мальчик следит за ней, задобрит короля». Папа и мама переглянулись, поразившись тому, что их шуточное семейное пророчество сбылось.
- А я верила в зубную фею! И всегда клала молочный зуб под подушку, - вдруг вспомнила мама.
- Да, чего только на свете не бывает! - задумчиво протянул папа.
- И домовые, и ботиночные короли…
Вернувшись домой, родители передали загадочные слова продавца из «Детского мира» сыну. Димка понял: выбора нет, придётся ему ухаживать за обувью или вечно ходить обутым, не по сезону, и не по случаю. Он собрал все свои тапки, старые кеды, шлёпанцы для бассейна, сапоги и отмыл их до блеска, а потом сложил аккуратно на нижней полке в шкафу. А бабушка помогала внучку, похваливая, да подбадривая его.
На следующее утро вся обувь, купленная для мальчика,чудесным образом оказалась в наличии, целая и невредимая. Отныне Димка стал следить за своей обувной семейкой неустанно.
Но это еще не конец истории! Однажды утром, когда папа Димки, Степан Павлович, на пути до места работы, стоял в пробке возле того самого магазина, где была приобретена вся пропавшая коллекция, возникла необычная ситуация. Отец мимолётно бросил свой взгляд на площадь возле магазина. Все люди вышли на работу в понедельник, и потому площадь с утра пустовала. Взору Степана Павловича предстало диво дивное. Марья Ивановна, которая по утрам куда-то уходила, в тот миг сидела с продавцом всей обуви, что была временно утеряна. Папа мальчишки сразу заподозрил что-то не ладное. На следующее утро бабушка, его тёща, опять отправилась куда-то. Степан Павлович тоже собрался и ушёл, не сообщив никому о странной ситуации и о том, что взял выходной на работе. Он занял удобное для слежки место, метрах в десяти от той скамьи, на площади, где вчера он увидел странную парочку. И он не ошибся. Марья Ивановна вновь встретилась с продавцом обуви. Из их разговора стало понятно, что Марья Ивановна собирается уезжать в село и хочет получить какую-то свою долю. Продавец передал ей коробку из-под обуви, а после этого они разошлись. Вечером, собрав всех в гостиной, Марья Ивановна заявила о скором отъезде. И тут Степан Павлович понял: теперь уж точно можно заявить, что Марья Ивановна причастна к странному семейному происшествию.
Неожиданно глава семейства громко и чётко сказал:
- Знакомьтесь! Вот он, наш «ботиночный король». Расскажите-ка, с кем Вы встречаетесь по утрам?
Марья Ивановна неуверенно произнесла:
- Со знакомым.
И тут отец спросил её, уж не тот ли продавец обуви её знакомый, у которого они делали покупки. Поняв, что отпираться бесполезно, бабушка рассказала правду.
Дело было в том, что Марья Ивановна всем детям и внукам в селе, к зимним праздникам готовит домашние сапожки с вышивкой. Но Димка свою пару теряет в первый же день, как только получает её в подарок. И бабушка расстраивалась, да делать было нечего. И вдруг, судьба ей улыбнулась. Она в «Детском мире» в продавце обуви узнала своего бывшего односельчанина. А когда Марья Ивановна приехала в город к внучку в очередной раз, то услышала от дочки о том, как родители припугнули Димку, и решила вмешаться в ситуацию. Она разработала план и посвятила в него продавца обуви. А принёс ей знакомый коробку с сапожками для подарков.
Узнав правду, мальчик стал ещё больше следить за своими вещами, а в особенности за той парой сапожек, которую ему подарила бабушка на зимних каникулах.
Вся обувная семейка Ивановых пополнилась новыми домашними тапками - следками для мамы, папы и Димки, и отныне была в хороших руках - цела и невредима.
Где-то, в неприметном углу мира, в далёкой от тепла стране, в совершенно обычном домишке расположилась обувная семейка.
Осенняя ночь. Всё обувное семейство в сборе. Вот в углу стоят тяжёлые горчично-жёлтые ботинки, не особенно-то и новые, но, к счастью, чистые и целые. А вот и нарядные белые туфли с ремешком, украшенным бантом. Меньше месяца они на новом месте, выбирались в магазине на скорую руку, вернее ногу, и надевали их лишь два раза, да и то первый - во время примерки. История этой изящной пары печальна: покупались они для редких событий. А вот и унылые чёрные сапоги. По виду можно сказать, что надевали их последний раз зимой, а почистить забыли. Запылённые края верхней части подошвы, носовая часть в грязи. Но это не самая страдающая обувь. Рядом с тумбой лежит огнём и мечом испытываемая пара ботинок со сбитыми каблуками и ободранными носами. Их хозяином является мальчик лет восьми. В противоположном углу стоят лаковые женские бордовые босоножки на каблуках. Их состояние поражает: идеальный блеск, чистая подошва, а самое главное - сверху ни пылинки. Есть ещё одни мужские туфли со шнурками. Им уже полмесяца, но они все ещё в хорошем состоянии. Куча разнообразных тапочек, сланцев, шлёпанцев, видавших виды…
Мама, она же Софья Михайловна, - вот кто заботится об обувной семейке, причём, не только о тех её экземплярах, которые активно используются, но и о бедолагах, которые без дела стоят. Отец тоже иногда заботится о своей обуви, однако только о той, которую использует.
Сегодня, на удивление, вся обувная семейка дома. Обычно ботинки мальчика теряются, а затем обнаруживаются родителями в разных местах: то в школе у охранника, который в свою очередь где только ни находит их, то в сугробах, то в лужах. Димке неведомо чувство порядка. Ботинки он снимает практически на ходу, кидая их как попало, протирает их за него мама, а также постоянно убирает на место. Сыну она уже не раз объясняла, что нужно следить за своими вещами, иначе они сбегут от него, но на все увещевания Димка отвечал: «Да ладно, мам, не могу, некогда мне».
Но вот, уже вечером, в очередной раз один многострадальный ботинок Димки был обнаружен отцом в луже перед входной дверью в дом. Папа и мама посовещались и решили припугнуть сына - растеряху. Они сказали ему, что если тот не будет следить за своей обувью, то её заберет домовой или ботиночный король. На следующий день Димка рассказал об этом своим друзьям в школе. Ребята посмеялись и решили, что родители просто запугивают сына.
Прошла неделя. Ничего не изменилось, Димка так и не стал следить за своей обувью. Он дважды искал свои спортивные кеды в школе, которые находились то в раздевалке у девочек, то в душевой. В гости приехала Марья Ивановна, бабушка Димки, и обувная семейка пополнилась удобными кожаными туфлями и мягкими тапками с фиолетовой опушкой.
Вдруг, как-то ночью ботинки пропали. И можно было бы подумать, что папа и мама их спрятали, чтобы проучить мальчика, однако, родители потом уверяли, что ничего не знали про это.
Утром, папа и мама, торопившиеся на работу, отругали сына, который в поисках ботинок провёл полчаса, перевернул обувную полку и сделал вывод, что он опять их потерял. В этот раз, родители ботинки мальчика не нашли. Пришлось достать старые кроссовки, которые Димке были давно уже малы. Мама в обеденный перерыв купила в «Детском мире» новенькие детские ботинки.
Но и эта, новая пара ботинок, пропала через два дня, как сквозь землю провалилась. Потом отец принёс сыну новые ярко-синие с алыми полосками на боках кроссовки, но и они пропали, той же ночью. В очередной раз, явившись в магазин, родители собрались купить очередную пару обуви для сына и решили проследить за ней. Продавец, увидев знакомых покупателей, пробормотал: «Ботиночный король зол на юнца. Если хотите сохранить обувь, то пусть мальчик следит за ней, задобрит короля». Папа и мама переглянулись, поразившись тому, что их шуточное семейное пророчество сбылось.
- А я верила в зубную фею! И всегда клала молочный зуб под подушку, - вдруг вспомнила мама.
- Да, чего только на свете не бывает! - задумчиво протянул папа.
- И домовые, и ботиночные короли…
Вернувшись домой, родители передали загадочные слова продавца из «Детского мира» сыну. Димка понял: выбора нет, придётся ему ухаживать за обувью или вечно ходить обутым, не по сезону, и не по случаю. Он собрал все свои тапки, старые кеды, шлёпанцы для бассейна, сапоги и отмыл их до блеска, а потом сложил аккуратно на нижней полке в шкафу. А бабушка помогала внучку, похваливая, да подбадривая его.
На следующее утро вся обувь, купленная для мальчика,чудесным образом оказалась в наличии, целая и невредимая. Отныне Димка стал следить за своей обувной семейкой неустанно.
Но это еще не конец истории! Однажды утром, когда папа Димки, Степан Павлович, на пути до места работы, стоял в пробке возле того самого магазина, где была приобретена вся пропавшая коллекция, возникла необычная ситуация. Отец мимолётно бросил свой взгляд на площадь возле магазина. Все люди вышли на работу в понедельник, и потому площадь с утра пустовала. Взору Степана Павловича предстало диво дивное. Марья Ивановна, которая по утрам куда-то уходила, в тот миг сидела с продавцом всей обуви, что была временно утеряна. Папа мальчишки сразу заподозрил что-то не ладное. На следующее утро бабушка, его тёща, опять отправилась куда-то. Степан Павлович тоже собрался и ушёл, не сообщив никому о странной ситуации и о том, что взял выходной на работе. Он занял удобное для слежки место, метрах в десяти от той скамьи, на площади, где вчера он увидел странную парочку. И он не ошибся. Марья Ивановна вновь встретилась с продавцом обуви. Из их разговора стало понятно, что Марья Ивановна собирается уезжать в село и хочет получить какую-то свою долю. Продавец передал ей коробку из-под обуви, а после этого они разошлись. Вечером, собрав всех в гостиной, Марья Ивановна заявила о скором отъезде. И тут Степан Павлович понял: теперь уж точно можно заявить, что Марья Ивановна причастна к странному семейному происшествию.
Неожиданно глава семейства громко и чётко сказал:
- Знакомьтесь! Вот он, наш «ботиночный король». Расскажите-ка, с кем Вы встречаетесь по утрам?
Марья Ивановна неуверенно произнесла:
- Со знакомым.
И тут отец спросил её, уж не тот ли продавец обуви её знакомый, у которого они делали покупки. Поняв, что отпираться бесполезно, бабушка рассказала правду.
Дело было в том, что Марья Ивановна всем детям и внукам в селе, к зимним праздникам готовит домашние сапожки с вышивкой. Но Димка свою пару теряет в первый же день, как только получает её в подарок. И бабушка расстраивалась, да делать было нечего. И вдруг, судьба ей улыбнулась. Она в «Детском мире» в продавце обуви узнала своего бывшего односельчанина. А когда Марья Ивановна приехала в город к внучку в очередной раз, то услышала от дочки о том, как родители припугнули Димку, и решила вмешаться в ситуацию. Она разработала план и посвятила в него продавца обуви. А принёс ей знакомый коробку с сапожками для подарков.
Узнав правду, мальчик стал ещё больше следить за своими вещами, а в особенности за той парой сапожек, которую ему подарила бабушка на зимних каникулах.
Вся обувная семейка Ивановых пополнилась новыми домашними тапками - следками для мамы, папы и Димки, и отныне была в хороших руках - цела и невредима.
Бекетова Алла. Здравствуйте, я ваша тетя
В Академию Межгалактических наук я поступила практически без экзаменов. Почетный член Академии Юпитер Венерович Вырсиков, профессор кафедры Планетоведения имени Кащенко лично отбирал студентов по результатам практического задания.
Оно мне показалось несложным. Всего-то надо было «выудить» из небесного океана какую-нибудь малоизученную планетку без названия, описать ее, сделать макет и…. вуа-ля, ты в числе «кащенских»!
О профессоре Вырсикове по Академии ходили легенды. Студенты за глаза называли его «Здравствуйте, я ваша тетя!». К слову сказать, это была любимая фраза ученого. Она могла сопровождаться диаметрально противоположными эмоциями (от удовлетворения профессором работой студента, восхищения, восторга и, как следствие, «зачтено» до «не зачтено» с разочарованием и нагоняем). В худшем случае, профессор, произнося фразу, растягивая букву «аааа», и с укоризной смотрел на студента. При этом, он раскачивался вперед - назад, как неваляшка. Эта «пытка» длилась несколько минут, но студент за это время успевал сгореть дотла от стыда, проанализировать свою никчемную жизнь и выработать план собственного восстановления из пепла. «Я непременно все сделаю!» - обычно обещал студент и убегал исправлять недостатки.
Если же «светило науки» был доволен результатом работы, он приподнимал очки в толстой оправе и потирал переносицу указательным пальцем, мурлыча: «Здравствуйте, я ваша тетя!». Это означало высшую степень похвалы. Студент при этом вытягивался по струночке, задирал нос выше профессорского «неглиже» в центре головы и отчеканивал: «Рад стараться, про!».
Вырсиков допускал некоторую фамильярность в общении, все же «кащенцев» готовил как-никак!
Академия была его родным домом, а звезды и планеты - детьми. Юпитер Венерович гордился своими открытиями. Он давал названия планетам, правда, в основном, в честь исторических личностей. На звездном небе уже были Наполеоны, шесть Екатерин, Пушкины и одна далекая, темная и загадочная планета Абама. Со всех открытых им планет Вырсиков ждал сигнала посредством межгалактической телефонной связи.
Свою планету я обнаружила сразу. Светящаяся точка то появлялась, то исчезала в объективе сверхмощного вертодронного телескопилятора. Перелопатив звездный архив и соотнеся свою точку с описанными ранее звездными системами, я поняла, что стою на пороге великого открытия.
Свою планету я назвала Школадом (в память о самом незабываемом времени). В моем представлении она была, безусловно, обитаемой. Ее жители носили строгую форму и сменку, за чем строго следили специальные органы власти Чазув и Ханаор.
Планета Школадом, конечно, нуждалась в детальном изучении. Я сделала ее макет в виде строгого одиннадцатиугольника.
- О, как глубоко вы мыслите! - восхитился профессор.
- Никто прежде из «кащенцев» не делал таких ярких умозаключений.
- И тут Вырсиков неожиданно спросил:
- А чем же питаются жители вашей планеты?
- Яйцами! - выпалила я первое, что пришло на ум.
- Ведь они же курозябры!
- Да, вы что! - восхитился профессор.
- А почему ку-ро-зяб-ры? - спросил Вырсиков немного нараспев.
- Потому что... они знают много способов приготовления блюд из яиц! – не моргнув глазом, протараторила я.
- Весьма интересно! - протянул профессор.
- Курозябры, значит! А мне и в голову не приходило... Точно, точно... - Вырсиков ненадолго задумался.
- Как ваша фамилия?
- Фантазерина, про!
- Здравствуйте, я ваша тетя! - Вырсиков почесал переносицу под очками.
-Был у меня в прошлом студент, Фантазерин. Очень перспективный «кащенец»!
Не родственник ли?
- Папа! - отозвалась я.
- У нас в семье все Фантазерины!
- Не сомневаюсь, деточка. Ну, что ж, у меня для вас сюрприз!
- И Вырсиков мне подмигнул.
- На вашу планету можно позвонить! Поболтать, так сказать, с курозябрами!
Профессор протянул мне обычную шариковую ручку.
- Вам нужно сказать: «Прием!» и этот аппарат сам соединит!
- Прием! - сказала я, автоматически поднося ручку к уху.
- Внутри «аппарата» что-то щелкнуло и пошли медленные гудки с паузами. - Ну, скажите же им что-нибудь! - воскликнул профессор.
- Здравствуйте, - произнес мой голос по какому-то наитию.
- Я ваша тетя!
На другом конце Межгалактического провода кто-то тихо засмеялся, и я поняла, что контакт с курозябрами налажен!
В Академию Межгалактических наук я поступила практически без экзаменов. Почетный член Академии Юпитер Венерович Вырсиков, профессор кафедры Планетоведения имени Кащенко лично отбирал студентов по результатам практического задания.
Оно мне показалось несложным. Всего-то надо было «выудить» из небесного океана какую-нибудь малоизученную планетку без названия, описать ее, сделать макет и…. вуа-ля, ты в числе «кащенских»!
О профессоре Вырсикове по Академии ходили легенды. Студенты за глаза называли его «Здравствуйте, я ваша тетя!». К слову сказать, это была любимая фраза ученого. Она могла сопровождаться диаметрально противоположными эмоциями (от удовлетворения профессором работой студента, восхищения, восторга и, как следствие, «зачтено» до «не зачтено» с разочарованием и нагоняем). В худшем случае, профессор, произнося фразу, растягивая букву «аааа», и с укоризной смотрел на студента. При этом, он раскачивался вперед - назад, как неваляшка. Эта «пытка» длилась несколько минут, но студент за это время успевал сгореть дотла от стыда, проанализировать свою никчемную жизнь и выработать план собственного восстановления из пепла. «Я непременно все сделаю!» - обычно обещал студент и убегал исправлять недостатки.
Если же «светило науки» был доволен результатом работы, он приподнимал очки в толстой оправе и потирал переносицу указательным пальцем, мурлыча: «Здравствуйте, я ваша тетя!». Это означало высшую степень похвалы. Студент при этом вытягивался по струночке, задирал нос выше профессорского «неглиже» в центре головы и отчеканивал: «Рад стараться, про!».
Вырсиков допускал некоторую фамильярность в общении, все же «кащенцев» готовил как-никак!
Академия была его родным домом, а звезды и планеты - детьми. Юпитер Венерович гордился своими открытиями. Он давал названия планетам, правда, в основном, в честь исторических личностей. На звездном небе уже были Наполеоны, шесть Екатерин, Пушкины и одна далекая, темная и загадочная планета Абама. Со всех открытых им планет Вырсиков ждал сигнала посредством межгалактической телефонной связи.
Свою планету я обнаружила сразу. Светящаяся точка то появлялась, то исчезала в объективе сверхмощного вертодронного телескопилятора. Перелопатив звездный архив и соотнеся свою точку с описанными ранее звездными системами, я поняла, что стою на пороге великого открытия.
Свою планету я назвала Школадом (в память о самом незабываемом времени). В моем представлении она была, безусловно, обитаемой. Ее жители носили строгую форму и сменку, за чем строго следили специальные органы власти Чазув и Ханаор.
Планета Школадом, конечно, нуждалась в детальном изучении. Я сделала ее макет в виде строгого одиннадцатиугольника.
- О, как глубоко вы мыслите! - восхитился профессор.
- Никто прежде из «кащенцев» не делал таких ярких умозаключений.
- И тут Вырсиков неожиданно спросил:
- А чем же питаются жители вашей планеты?
- Яйцами! - выпалила я первое, что пришло на ум.
- Ведь они же курозябры!
- Да, вы что! - восхитился профессор.
- А почему ку-ро-зяб-ры? - спросил Вырсиков немного нараспев.
- Потому что... они знают много способов приготовления блюд из яиц! – не моргнув глазом, протараторила я.
- Весьма интересно! - протянул профессор.
- Курозябры, значит! А мне и в голову не приходило... Точно, точно... - Вырсиков ненадолго задумался.
- Как ваша фамилия?
- Фантазерина, про!
- Здравствуйте, я ваша тетя! - Вырсиков почесал переносицу под очками.
-Был у меня в прошлом студент, Фантазерин. Очень перспективный «кащенец»!
Не родственник ли?
- Папа! - отозвалась я.
- У нас в семье все Фантазерины!
- Не сомневаюсь, деточка. Ну, что ж, у меня для вас сюрприз!
- И Вырсиков мне подмигнул.
- На вашу планету можно позвонить! Поболтать, так сказать, с курозябрами!
Профессор протянул мне обычную шариковую ручку.
- Вам нужно сказать: «Прием!» и этот аппарат сам соединит!
- Прием! - сказала я, автоматически поднося ручку к уху.
- Внутри «аппарата» что-то щелкнуло и пошли медленные гудки с паузами. - Ну, скажите же им что-нибудь! - воскликнул профессор.
- Здравствуйте, - произнес мой голос по какому-то наитию.
- Я ваша тетя!
На другом конце Межгалактического провода кто-то тихо засмеялся, и я поняла, что контакт с курозябрами налажен!
Зинковский Илья. Злая
Глубокий вечер… На улицу уже давно упали сумерки, а вместе с ними тишина, покой и ожидание домашнего уюта и отдыха. Неторопливые шаги редких прохожих то и дело заставляют оглядываться в ожидании чего-нибудь съестного маленькую, черную, как смола, (хотя этого уже никто не видит) из-за налипшей грязи и колтунов шерсти, собаку.
Знала ли она когда-нибудь своего хозяина? Радовалась ли при каждой встрече с ним? А может быть, они и не расставались, ходили вместе с утра до вечера?
Вряд ли мог найтись хотя бы один человек, знавший ответы на все эти вопросы, потому что давно уже люди привыкли видеть это лишённое любого внимания существо, вяло бродившее по зарослям бурьяна вдоль заброшенных хат.
Не могло оно не вызывать брезгливого сочувствия. Кто-то старался обходить замарашку стороной, кто-то, морщась, отворачивался, кто-то швырял в кусты прихваченные объедки только для того, чтобы несчастная не подходила близко, а бежала за едой. Даже всем «хорошим» девочкам и мальчикам строго настрого наказывали не подпускать собаку к себе.
Один раз, правда, нашелся мальчуган, который пренебрёг «добрыми советами» взрослых и не только накормил бедняжку, но ещё и привёл её домой, надо сказать, ко всеобщему восторгу своих младших сестры и брата, бросившихся вычесывать клоки косматой шерсти и осыпать животное лаской и заботой. Детишки даже назвали её Люськой. Но собачье счастье длилось ровно до того момента, пока родители не вернулись с работы. Дворняга тут же была выставлена за калитку, а дети в этот вечер получили очередной урок нелюбви.
Так, все дни и вечера для Люськи слились в монотонный ход времени. Все привыкли видеть её на улице, возле заброшенных домов, и неопрятный вид животного редко вызывал раздражение прохожих. Да и собака, давно уже научилась не надеяться на подачки…
Единственным, к кому смело подходила она, был сторож Петрович с лодочной станции, куда убегала Люська в поисках еды. Очень часто, там можно было поживиться остатками хлеба и мяса после пикников, на которые народ толпами валил с мая по сентябрь. Но когда наступали холода, найти пропитание было почти невозможно, и тут выручал Петрович. Будучи человеком уже немолодым и, как он считал, мудрым, на каждое дежурство он приходил «не с пустыми руками».
Начальство, конечно, не одобряло любви сторожа к горячительным напиткам, но работу свою он выполнял без особых нареканий, да и зарплата была такой, что никакой трезвый мужчина на эту должность не пошёл бы.
Так и слились в одну две жизни: одинокого старика и бездомной дворняги. Первый делился куском хлеба, собака же готова была следовать за ним куда угодно и выслушивать мало кому интересное брюзжание давно поседевшего Петровича.
А весной Люська перестала приходить на станцию. Случайно Петрович увидел её бегущей вдоль нежилых хат. Туда он и приносил каждый день еду - под ветхое крыльцо полуразвалившегося домика. Хозяева уже давно, видно, покинули это место в поисках лучшей доли и забрали с собой самое необходимое. А старая мебель, да всякий хлам так и остались валяться внутри. Мальчишкам это место было интересно, пока оставалось хоть одно стеклышко в оконных рамах и дверцах старого расслоившегося буфета…Старухам же из соседних дворов хозяева разрешили забрать тряпье, остатки которого так и громоздились на останках видавшего виды, ощетинившегося ржавыми пружинами дивана, брошенного недалеко от вечно открытой входной двери.
Единственной и полноправной хозяйкой этого владения - большого, заросшего высоким бурьяном и засыпанного всяким мусором двора с домиком, уже почти утратившим заднюю от улицы стену и обвалившимся углом, - была Люська.
Она всё увереннее бегала вдоль заборов, теперь уже не боясь встречных. Многие и не узнали бы в этой резвой собачонке ту самую Люську…Нельзя сказать, что жизнь повернулась к ней лицом. Просто погибла в ней пустая, глупая надежда стать пригретой, обласканной, да Петрович не давал умереть с голоду.
Все привыкли к собаке, к её наполненным неизбывной тоской глазам. А детям даже разрешалось гладить черную, уже без колтунов, шерстку.
Но однажды Люська вдруг напала на четырехлетнюю девочку, которую мама вела в детский сад: малышка бросилась обнимать собаку, мирно трусившую навстречу, широко расставив руки, и тут же была сбита с ног взбесившейся дворнягой.
- Злая ты!- только и успела крикнуть малышка, пока мать пыталась оттащить животное.
Скоро собралась толпа сочувствующих и просто зевак. Когда испуганную девчушку везли в больницу, на улице продолжали обсуждать случившееся и расточать угрозы в адрес собаки. А скрывшаяся под шумок Злая (именно так ее теперь все называли) притаилась в своем укромном месте, словно чувствуя незримую беду, подступающую всё ближе и ближе.
Не нашлось ни одного двора, где не прозвучала бы новая кличка: Злая! Последние новости обсуждались и пересказывались, обрастали новыми подробностями, из которых ясно было только одно: Злая взбесилась и покалечила ребенка. Решимости селян не было предела. Предлагались разные варианты «наказания» провинившейся: от определения её в питомник, до усыпления. Ненависть к Злой, даже как-то сплотила всех в стремлении к справедливости…
Но вскоре пришла настоящая беда. В этом тихом, забытом Богом уголке, где все знали всё о каждом, пропала девочка. Не пришла домой после веселых игр с подружками. Занятая домашней работой, мать не сразу спохватилась. Тщетно соседи и родные второклассницы всю ночь обшаривали кусты и строения - девочки нигде не было.
А утром Петрович, пришедший после дежурства подкормить Люську, нашел собаку на куче тряпья. Рядом, свернувшись комочком, спала пропавшая девочка. Всю ночь Люська охраняла сон заблудившегося в потемках ребенка.
Только сторож знал, что Люська - это Люська, а не Злая. Знал, потому что сам за день до приступа бешенства, в котором пострадал ребенок, похоронил её щенят, с опалёнными ушками и мордочками, истерзанных мальчишками ради забавы и оставленных мучительно умирать на глазах собаки…
Глубокий вечер… На улицу уже давно упали сумерки, а вместе с ними тишина, покой и ожидание домашнего уюта и отдыха. Неторопливые шаги редких прохожих то и дело заставляют оглядываться в ожидании чего-нибудь съестного маленькую, черную, как смола, (хотя этого уже никто не видит) из-за налипшей грязи и колтунов шерсти, собаку.
Знала ли она когда-нибудь своего хозяина? Радовалась ли при каждой встрече с ним? А может быть, они и не расставались, ходили вместе с утра до вечера?
Вряд ли мог найтись хотя бы один человек, знавший ответы на все эти вопросы, потому что давно уже люди привыкли видеть это лишённое любого внимания существо, вяло бродившее по зарослям бурьяна вдоль заброшенных хат.
Не могло оно не вызывать брезгливого сочувствия. Кто-то старался обходить замарашку стороной, кто-то, морщась, отворачивался, кто-то швырял в кусты прихваченные объедки только для того, чтобы несчастная не подходила близко, а бежала за едой. Даже всем «хорошим» девочкам и мальчикам строго настрого наказывали не подпускать собаку к себе.
Один раз, правда, нашелся мальчуган, который пренебрёг «добрыми советами» взрослых и не только накормил бедняжку, но ещё и привёл её домой, надо сказать, ко всеобщему восторгу своих младших сестры и брата, бросившихся вычесывать клоки косматой шерсти и осыпать животное лаской и заботой. Детишки даже назвали её Люськой. Но собачье счастье длилось ровно до того момента, пока родители не вернулись с работы. Дворняга тут же была выставлена за калитку, а дети в этот вечер получили очередной урок нелюбви.
Так, все дни и вечера для Люськи слились в монотонный ход времени. Все привыкли видеть её на улице, возле заброшенных домов, и неопрятный вид животного редко вызывал раздражение прохожих. Да и собака, давно уже научилась не надеяться на подачки…
Единственным, к кому смело подходила она, был сторож Петрович с лодочной станции, куда убегала Люська в поисках еды. Очень часто, там можно было поживиться остатками хлеба и мяса после пикников, на которые народ толпами валил с мая по сентябрь. Но когда наступали холода, найти пропитание было почти невозможно, и тут выручал Петрович. Будучи человеком уже немолодым и, как он считал, мудрым, на каждое дежурство он приходил «не с пустыми руками».
Начальство, конечно, не одобряло любви сторожа к горячительным напиткам, но работу свою он выполнял без особых нареканий, да и зарплата была такой, что никакой трезвый мужчина на эту должность не пошёл бы.
Так и слились в одну две жизни: одинокого старика и бездомной дворняги. Первый делился куском хлеба, собака же готова была следовать за ним куда угодно и выслушивать мало кому интересное брюзжание давно поседевшего Петровича.
А весной Люська перестала приходить на станцию. Случайно Петрович увидел её бегущей вдоль нежилых хат. Туда он и приносил каждый день еду - под ветхое крыльцо полуразвалившегося домика. Хозяева уже давно, видно, покинули это место в поисках лучшей доли и забрали с собой самое необходимое. А старая мебель, да всякий хлам так и остались валяться внутри. Мальчишкам это место было интересно, пока оставалось хоть одно стеклышко в оконных рамах и дверцах старого расслоившегося буфета…Старухам же из соседних дворов хозяева разрешили забрать тряпье, остатки которого так и громоздились на останках видавшего виды, ощетинившегося ржавыми пружинами дивана, брошенного недалеко от вечно открытой входной двери.
Единственной и полноправной хозяйкой этого владения - большого, заросшего высоким бурьяном и засыпанного всяким мусором двора с домиком, уже почти утратившим заднюю от улицы стену и обвалившимся углом, - была Люська.
Она всё увереннее бегала вдоль заборов, теперь уже не боясь встречных. Многие и не узнали бы в этой резвой собачонке ту самую Люську…Нельзя сказать, что жизнь повернулась к ней лицом. Просто погибла в ней пустая, глупая надежда стать пригретой, обласканной, да Петрович не давал умереть с голоду.
Все привыкли к собаке, к её наполненным неизбывной тоской глазам. А детям даже разрешалось гладить черную, уже без колтунов, шерстку.
Но однажды Люська вдруг напала на четырехлетнюю девочку, которую мама вела в детский сад: малышка бросилась обнимать собаку, мирно трусившую навстречу, широко расставив руки, и тут же была сбита с ног взбесившейся дворнягой.
- Злая ты!- только и успела крикнуть малышка, пока мать пыталась оттащить животное.
Скоро собралась толпа сочувствующих и просто зевак. Когда испуганную девчушку везли в больницу, на улице продолжали обсуждать случившееся и расточать угрозы в адрес собаки. А скрывшаяся под шумок Злая (именно так ее теперь все называли) притаилась в своем укромном месте, словно чувствуя незримую беду, подступающую всё ближе и ближе.
Не нашлось ни одного двора, где не прозвучала бы новая кличка: Злая! Последние новости обсуждались и пересказывались, обрастали новыми подробностями, из которых ясно было только одно: Злая взбесилась и покалечила ребенка. Решимости селян не было предела. Предлагались разные варианты «наказания» провинившейся: от определения её в питомник, до усыпления. Ненависть к Злой, даже как-то сплотила всех в стремлении к справедливости…
Но вскоре пришла настоящая беда. В этом тихом, забытом Богом уголке, где все знали всё о каждом, пропала девочка. Не пришла домой после веселых игр с подружками. Занятая домашней работой, мать не сразу спохватилась. Тщетно соседи и родные второклассницы всю ночь обшаривали кусты и строения - девочки нигде не было.
А утром Петрович, пришедший после дежурства подкормить Люську, нашел собаку на куче тряпья. Рядом, свернувшись комочком, спала пропавшая девочка. Всю ночь Люська охраняла сон заблудившегося в потемках ребенка.
Только сторож знал, что Люська - это Люська, а не Злая. Знал, потому что сам за день до приступа бешенства, в котором пострадал ребенок, похоронил её щенят, с опалёнными ушками и мордочками, истерзанных мальчишками ради забавы и оставленных мучительно умирать на глазах собаки…
Евстигнеева Анастасия. Не все то зло, что злом кажется
«Как же много информации, я никогда не смогу все это просмотреть»,—именно с такими мыслями я в который раз принималась за дипломную работу по теме «Мифология как опора кинематографа». Вокруг царил хаос:куча раскрытых книг, статей, множество открытых вкладок в браузере ноутбука. Единственное, что могло хоть как-то расслабить в данный момент, маленький черненький комочек, который мурлыкал рядом. Спокойствие котёнка передалось и мне, и я решила ненадолго закрыть глаза, но тут же провалилась в глубокий сон.
***
Я открыла глаза и поняла, что не узнаю места, в котором оказалась. К слову, себя я тоже не могла узнать. Увидев зеркало, я ринулась к нему и не поверила своим глазам. На меня смотрела совершенно другая девушка: чёрные волосы, собранные в тугой пучок (я от рождения русая), бледность, которая с одной стороны отталкивает, но в тоже время привлекает своей аристократичностью, но больше я удивилась наряду— платье 19 века. Почему 19? Этот стиль мне хорошо знаком, для экзамена я потратила много времени за изучением моды прошлых веков. Меня охватила паника, я не понимала, что делать. Исследования нового тела прервал стук в дверь, а затемпослышался незнакомый голос:
—Мисс Катарина, всё готово, можете спускаться.
«Мисс Катарина? Что всё это значит?».
Собравшись с мыслями, я решила последовать совету незнакомца. Спустившись по массивной деревянной лестнице, я оказалась в просторной гостиной, которая выглядела словно декорация к историческому фильму.
—Мисс Катарина, присаживайтесь.
Передо мной стоял невысокий мужчина во фраке и указывал на стол, на котором стоял лишь один кубок с какой-то красной жидкостью.
Голод, который я раньше не ощущала, почему-то именно сейчас обострился, и я мгновенно оказалась у стола, прильнув губами к сосуду. Как только неизвестная жидкость коснулась моих губ, я ощутила ярко выраженный вкус железа. «Это кровь»,—промелькнуло у меня в голове. Но даже эта мысль не остановила моей трапезы. Я закончила лишь тогда, когда ни одной капли не оказалось на дне.
—Мисс, как вы себя чувствуете?—мужчина, видимо управляющий поместьем, все ещё стоял рядом. —Я, как вы и просили, поработал над составом, добавив в воду не просто кровосодержащие витамины, но и обычный сахар, должно помочь.
—Это не кровь?— вырвалось у меня.
—Нет, что вы. Вы же хотели отказаться от такого негуманного способа питания, вы забыли?— спросил он, удивлённо выгнув бровь.
Чтобы не выдавать себя, я парировала:
—Я …было подумала, что вы не выполнили моей просьбы…уж больно эта жидкость была похожа на…настоящую кровь.
Перебросившись ещё парой фраз с Робертом (имя я узнала благодаря женщине-кухарке, которая позвала его из кухни) я поспешила вернуться в комнату, из которой вышла,мне нужно было обдумать произошедшее. По дороге я увидела то, чего не заметила ранее. На стене, к которой прилегает лестница, висит портрет с подписью «Семья Ригоросс».
«Ригоросс…Я где-то встречала эту фамилию. Но где?— пронеслось у меня в голове—Ну конечно, мне рассказывали легенду о Катарине Ригоросс, которая жила в 19 веке и была одной из тех вампиров, кто отказался от привычной жизни вурдалака».
Зайдя в комнату, я решила немного осмотреться. Моё внимание привлекла книга в необычном переплете, лежавшая на письменном столе, но взяв её, я поняла, что это личный дневник. Прочитав большую его часть, можно было догадаться, что он принадлежит Катарине. Несколько записей меня привлекли в большей степени, чем остальные:
«19 мая 1825г.
Мои чувства усиливаются, я постоянно чувствую голод (дальше не разборчиво), я боюсь, что если ничего не придумаю, то могу навредить людям».
«24 мая 1825г.
Сегодня я попыталась вовсе не питаться, но стало только хуже. Кроме того Феликс раздражён тем, что я хочу изменить привычный образ жизни вампира (слово «вампира» было написано очень мелко, но я смогла разобрать). Он говорит, я предаю семью»
«10 июня 1825г.
Мистер Роберт придумал напиток, с помощью которого я смогу обойтись без крови. Сначала он подействовал, но через некоторое время голод вернулся. Мистер Роберт считает, что нужно добавить обычный сахар. Завтра мы узнаем, сработает это или нет».
Я решила быстро воспроизвести, что узнала за такой короткий промежуток времени. « Я нахожусь в 19 веке в теле Катарины Ригоросс—вампира, который презирает обычный образ жизни этих существ и хочет жить обычной жизнью человека, хочет, чтобы люди не боялись вампиров» Необычный образ, ведь мы привыкли ассоциировать вампиров с кровожадными чудовищами, а получается не все так, как кажется.
— Катарина, немедленно спускайся!
От неожиданности я вздрогнула, низкий мужской голос продолжал что-то кричать. Я открыла дверь и увидела темноволосого мужчину с семейного портрета. Такая же аристократическая бледность, что и в отражении зеркала, которое я увидела ранее. Его скулы были такими острыми, что, казалось, могут разрезать бумагу.Стоя за ним, Роберт начал извиняться передо мной:
— Мисс Катарина, простите. Я пытался остановить его, но вы же знаете, что мистер Феликс умеет убеждать.
Благодаря ему я поняла, что это тот, о ком писала Катарина, тот, кто отговаривает ее от идеи дружеских отношений с людьми.
— Сестрёнка, одна птичка мне напела, что вы создали какой-то необычный напиток, способный надолго заглушить голод, это правда?
Улыбка, с которой он это сказал, показалась мне такой фальшивой, что даже захотелось отвернуться, но я не хотела подводить Катарину, поэтому решила действовать, чтобы ей помочь.
—Мне кажется, ты достаточно осведомлён об этой ситуации, и как никто знаешь о моих намерениях.
— А ты изменилась с нашей последней встречи, неужели так подействовала волшебная водичку? Бедная маленькая Катарина, запуталась в собственных мечтах. Неужели ты не понимаешь, что этим предаёшь саму сущность вампиров, нашу семью, нашу историю ради уважения каких-то людишек?— последнее слово он особенно выделил.
— Людишек? Ты забыл, что мы тоже были ими?(Я почувствовала, что уже говорю не я, а внутренний голос—это сама Катарина). Их история —наша история. Я не хочу, чтобы нас считали монстрами, я хочу жить как все, у меня есть такая возможность, и, если ты хоть немного меня любишь, позволишь довести дело до конца, я уверена, что я не одна такая, ведь большая часть была обращена против собственной воли. Я могу помочь и тебе, если ты этого захочешь. Только доверься…
—Ты такая наивная… Думаешь, что люди примут нас? Мы чужие, монстры, упыри, но не одни из них… и ты это прекрасно понимаешь…— он сказал это с неким сожалением.
— Мы этого никогда не узнаем, если не попробуем. Доверься мне. Мы можем помочь не только таким, как мы, но и людям. Ты ведь был прекрасным врачом, лучшим, я уверена, тебе хочется вернуться к медицинской практике. Нам обоим этого хочется. Я буду помогать тебе, как и раньше.
В этот раз он молчал, но я была уверена, что мы с Катариной смогли пустить в него долю сомнения, которую он пытается заглушить, но никак не получается. Потому что Катарина права, он действительно хочет того же, что и она.
***
Я резко открыла глаза: «Это всего лишь сон, но такой реальный». Комната была прежней. Котёнок все ещё лежал рядом, беззаботно посапывая.
Мне стало так интересно узнать, была ли эта история моей фантазией или нет, поэтому я не придумала ничего лучше, как просто поискать в интернете какую-нибудь информацию о семье Ригоросс. И каково было моё удивление, когда, набрав нужный запрос в поисковой строке, я увидела статью, заголовок которой гласил:
«Центр социализации вампиров»
Основатели(действующие специалисты): Феликс и Катарина Ригоросс
«Так это правда!» - моей радости не было предела, ведь они смогли победить предрассудки, обойдя общественное мнение. Недаром говорят, не все то зло, что злом кажется.
«Как же много информации, я никогда не смогу все это просмотреть»,—именно с такими мыслями я в который раз принималась за дипломную работу по теме «Мифология как опора кинематографа». Вокруг царил хаос:куча раскрытых книг, статей, множество открытых вкладок в браузере ноутбука. Единственное, что могло хоть как-то расслабить в данный момент, маленький черненький комочек, который мурлыкал рядом. Спокойствие котёнка передалось и мне, и я решила ненадолго закрыть глаза, но тут же провалилась в глубокий сон.
***
Я открыла глаза и поняла, что не узнаю места, в котором оказалась. К слову, себя я тоже не могла узнать. Увидев зеркало, я ринулась к нему и не поверила своим глазам. На меня смотрела совершенно другая девушка: чёрные волосы, собранные в тугой пучок (я от рождения русая), бледность, которая с одной стороны отталкивает, но в тоже время привлекает своей аристократичностью, но больше я удивилась наряду— платье 19 века. Почему 19? Этот стиль мне хорошо знаком, для экзамена я потратила много времени за изучением моды прошлых веков. Меня охватила паника, я не понимала, что делать. Исследования нового тела прервал стук в дверь, а затемпослышался незнакомый голос:
—Мисс Катарина, всё готово, можете спускаться.
«Мисс Катарина? Что всё это значит?».
Собравшись с мыслями, я решила последовать совету незнакомца. Спустившись по массивной деревянной лестнице, я оказалась в просторной гостиной, которая выглядела словно декорация к историческому фильму.
—Мисс Катарина, присаживайтесь.
Передо мной стоял невысокий мужчина во фраке и указывал на стол, на котором стоял лишь один кубок с какой-то красной жидкостью.
Голод, который я раньше не ощущала, почему-то именно сейчас обострился, и я мгновенно оказалась у стола, прильнув губами к сосуду. Как только неизвестная жидкость коснулась моих губ, я ощутила ярко выраженный вкус железа. «Это кровь»,—промелькнуло у меня в голове. Но даже эта мысль не остановила моей трапезы. Я закончила лишь тогда, когда ни одной капли не оказалось на дне.
—Мисс, как вы себя чувствуете?—мужчина, видимо управляющий поместьем, все ещё стоял рядом. —Я, как вы и просили, поработал над составом, добавив в воду не просто кровосодержащие витамины, но и обычный сахар, должно помочь.
—Это не кровь?— вырвалось у меня.
—Нет, что вы. Вы же хотели отказаться от такого негуманного способа питания, вы забыли?— спросил он, удивлённо выгнув бровь.
Чтобы не выдавать себя, я парировала:
—Я …было подумала, что вы не выполнили моей просьбы…уж больно эта жидкость была похожа на…настоящую кровь.
Перебросившись ещё парой фраз с Робертом (имя я узнала благодаря женщине-кухарке, которая позвала его из кухни) я поспешила вернуться в комнату, из которой вышла,мне нужно было обдумать произошедшее. По дороге я увидела то, чего не заметила ранее. На стене, к которой прилегает лестница, висит портрет с подписью «Семья Ригоросс».
«Ригоросс…Я где-то встречала эту фамилию. Но где?— пронеслось у меня в голове—Ну конечно, мне рассказывали легенду о Катарине Ригоросс, которая жила в 19 веке и была одной из тех вампиров, кто отказался от привычной жизни вурдалака».
Зайдя в комнату, я решила немного осмотреться. Моё внимание привлекла книга в необычном переплете, лежавшая на письменном столе, но взяв её, я поняла, что это личный дневник. Прочитав большую его часть, можно было догадаться, что он принадлежит Катарине. Несколько записей меня привлекли в большей степени, чем остальные:
«19 мая 1825г.
Мои чувства усиливаются, я постоянно чувствую голод (дальше не разборчиво), я боюсь, что если ничего не придумаю, то могу навредить людям».
«24 мая 1825г.
Сегодня я попыталась вовсе не питаться, но стало только хуже. Кроме того Феликс раздражён тем, что я хочу изменить привычный образ жизни вампира (слово «вампира» было написано очень мелко, но я смогла разобрать). Он говорит, я предаю семью»
«10 июня 1825г.
Мистер Роберт придумал напиток, с помощью которого я смогу обойтись без крови. Сначала он подействовал, но через некоторое время голод вернулся. Мистер Роберт считает, что нужно добавить обычный сахар. Завтра мы узнаем, сработает это или нет».
Я решила быстро воспроизвести, что узнала за такой короткий промежуток времени. « Я нахожусь в 19 веке в теле Катарины Ригоросс—вампира, который презирает обычный образ жизни этих существ и хочет жить обычной жизнью человека, хочет, чтобы люди не боялись вампиров» Необычный образ, ведь мы привыкли ассоциировать вампиров с кровожадными чудовищами, а получается не все так, как кажется.
— Катарина, немедленно спускайся!
От неожиданности я вздрогнула, низкий мужской голос продолжал что-то кричать. Я открыла дверь и увидела темноволосого мужчину с семейного портрета. Такая же аристократическая бледность, что и в отражении зеркала, которое я увидела ранее. Его скулы были такими острыми, что, казалось, могут разрезать бумагу.Стоя за ним, Роберт начал извиняться передо мной:
— Мисс Катарина, простите. Я пытался остановить его, но вы же знаете, что мистер Феликс умеет убеждать.
Благодаря ему я поняла, что это тот, о ком писала Катарина, тот, кто отговаривает ее от идеи дружеских отношений с людьми.
— Сестрёнка, одна птичка мне напела, что вы создали какой-то необычный напиток, способный надолго заглушить голод, это правда?
Улыбка, с которой он это сказал, показалась мне такой фальшивой, что даже захотелось отвернуться, но я не хотела подводить Катарину, поэтому решила действовать, чтобы ей помочь.
—Мне кажется, ты достаточно осведомлён об этой ситуации, и как никто знаешь о моих намерениях.
— А ты изменилась с нашей последней встречи, неужели так подействовала волшебная водичку? Бедная маленькая Катарина, запуталась в собственных мечтах. Неужели ты не понимаешь, что этим предаёшь саму сущность вампиров, нашу семью, нашу историю ради уважения каких-то людишек?— последнее слово он особенно выделил.
— Людишек? Ты забыл, что мы тоже были ими?(Я почувствовала, что уже говорю не я, а внутренний голос—это сама Катарина). Их история —наша история. Я не хочу, чтобы нас считали монстрами, я хочу жить как все, у меня есть такая возможность, и, если ты хоть немного меня любишь, позволишь довести дело до конца, я уверена, что я не одна такая, ведь большая часть была обращена против собственной воли. Я могу помочь и тебе, если ты этого захочешь. Только доверься…
—Ты такая наивная… Думаешь, что люди примут нас? Мы чужие, монстры, упыри, но не одни из них… и ты это прекрасно понимаешь…— он сказал это с неким сожалением.
— Мы этого никогда не узнаем, если не попробуем. Доверься мне. Мы можем помочь не только таким, как мы, но и людям. Ты ведь был прекрасным врачом, лучшим, я уверена, тебе хочется вернуться к медицинской практике. Нам обоим этого хочется. Я буду помогать тебе, как и раньше.
В этот раз он молчал, но я была уверена, что мы с Катариной смогли пустить в него долю сомнения, которую он пытается заглушить, но никак не получается. Потому что Катарина права, он действительно хочет того же, что и она.
***
Я резко открыла глаза: «Это всего лишь сон, но такой реальный». Комната была прежней. Котёнок все ещё лежал рядом, беззаботно посапывая.
Мне стало так интересно узнать, была ли эта история моей фантазией или нет, поэтому я не придумала ничего лучше, как просто поискать в интернете какую-нибудь информацию о семье Ригоросс. И каково было моё удивление, когда, набрав нужный запрос в поисковой строке, я увидела статью, заголовок которой гласил:
«Центр социализации вампиров»
Основатели(действующие специалисты): Феликс и Катарина Ригоросс
«Так это правда!» - моей радости не было предела, ведь они смогли победить предрассудки, обойдя общественное мнение. Недаром говорят, не все то зло, что злом кажется.
Матылина Екатерина. Наглый и пушистый
Дина быстро зашла в подъезд, прячась от ливня и пронизывающего ветра. По ее плащу струями стекала вода, к лицу прилипли жесткие пряди рыжих волос. Руки дрожали от холода, отчего ключи получилось достать не с первого раза. Наконец, зацепившись ногтем за железное колечко, она вытянула из кармана блестящую связку, которой постаралась как можно быстрее открыть дверь. Вдруг ей в лодыжку уткнулось что-то теплое. В тусклом свете мигающей лампочки Дина увидела, как к ее ногам жалобно прижался пушистый комок. Шерсть на его боках топорщилась, хвост и уши дрожали.
"И как же тебя сюда занесло?" – кроме слов изо рта девушки вырвалось еще и облачко белого пара. Она отодвинулась, но кот снова прижался к ногам, мяукая еще сильнее. И что ей теперь с ним делать?
Холодные пальцы с трудом повернули ключи в замке до щелчка, и старая дверь со скрипом открылась. Дина с опаской посмотрела на нежданного гостя:
"Тебе сюда нельзя", – предупредила вслух, в надежде, что кот поймет и останется на лестнице. Тот предсказуемо не понял и забежал в теплую квартиру вслед за ней.
Промокшее до нитки пальто тут же отправилось на балкон - в таком состоянии на вешалке его оставлять точно не стоило, это Дине было ясно. А вот куда кота пристроить ей пока было непонятно. Но у самого кота сомнения отсутствовали, и он убежал в направлении кухни.
"Стой", – кот сделал вид, что Дину не услышал, и побежал дальше, пока не наткнулся на холодильник. Там он присел на задние лапы и обернулся к девушке.
"А ты, видно, не из стеснительных. И как в такой мелочи умещается столько наглости, а?" – тот на замечание даже ухом не повел, продолжая смотреть то на холодильник, то на нее. Девушка вздохнула, но все же налила в небольшую тарелочку теплый воды и достала молочную сосиску: "Повезло тебе. Но только сегодня".
Кот пил теплую воду жадно, а сосиску и вовсе проглотил за секунду. Дина наблюдала за ним, облокотившись на раковину. Она подозревала, как именно он оказался в подъезде. Живущая по соседству семья была хорошо известна на весь подъезд своей любовью к животным. Любили они их так сильно, что огромные бультерьеры не переставая лаяли по ночам под громкие окрики "Макс, да замолчи ты уже, глупая псина!". Благодаря их любви кошачья стая, облюбовавшая ближайшую мусорку, регулярно пополнялась то слепыми котятами, которых они не утруждались ни пристроить в добрые руки, ни утопить, то чересчур активными котами ("Саш, твоя кошка опять подрала шторы! Это было в последний раз!"). Да, звукоизоляция в их доме определенно оставляла желать лучшего.
Закончив свою трапезу, кот снова начал бросать взгляды в сторону холодильника. Дина пожала плечами: "Это была разовая акция, не надейся".
Но кот так не считал. Быстро умывшись, он решил запрыгнуть на стол, где стояла вазочка с печеньем. Дина попыталась схватить его, и заметила толстый слой грязи на левом боку.
"Так ты еще и грязный!" – ловко вывернувшись из кольца рук, кот прыгнул на шторы. Но, запутавшись в складках, кулем спустился вниз, располосовав ткань на лоскутки. В сантиметре от пола его поймала Дина.
"Попался. Ты мне все шторы разодрал, пушистый", – девушка была готова к сопротивлению со стороны, но кот замер и вырываться не пробовал. Девушка вздохнула и понесла его в ванную.
"Это первый и последний раз, понял?" – еще раз пригрозила она ему, будто бы со второго раза тому станет понятнее.
В ванной он сидеть тихо отказывался, и Дине пришлось в срочном порядке искать в интернете, как правильно купать представителей кошачьего рода. В итоге коту постелили полотенце, дабы тот не скользил когтями по кафелю, и он заметно успокоился. Под струями теплой воды клочья шерсти прилипли к бокам, заставляя его выглядеть еще меньше (хотя казалось бы, куда уж меньше). Осторожно смывая затвердевшую корку грязи, Дина неожиданно для самой себя испытала легкий укол жалости. Захотелось пойти к соседям и высказать все, что о них думает.
Ведь нельзя так. Просто нельзя. Каким глупцом нужно быть, чтобы рассчитывать, что все питомцы будут приносит только счастье и радость. Котики, собачки и хомячки, как и люди, требуют ухода и внимания. Трудно ли это? Да. Требует ли ответственности? Да. Понятно ли это людям? Этот ответ отличался от двух предыдущих. "А если не уверен, что сможешь вынести такую ответственность, не бери животных", – думала Дина. Как это делала она.
Ей с детства хотелось питомца. Чтобы под боком всегда был теплый комочек, которому будет не страшно рассказать все секреты. Чтобы было с кем поиграть. Чтобы был хоть кто-то.
В условиях детского дома это было невозможно. Животных держать было запрещено, но она упрямо не сдавалась, пытаясь приманивать дворовых котов припасенным с ужина кусками сосисок. Коты их съедали в мгновение ока, после чего быстро убегали, не дав до себя дотронуться. Потом, когда ее удочерила одинокая вдова, животных заводить было нельзя из-за наличия у той аллергии.
Отмытый кот сидел на диване, завернутый в пушистое полотенце, и напоминал большую шаурму. Дина удовлетворенно кивнула и вдруг поняла, что забыла снять верхнюю одежду.
"Я сейчас", – зачем-то предупредила она, и поспешила в небольшую комнату. Шкаф скрипнул дверцами, и девушка достала оттуда футболку и штаны, отправив внутрь черное шелковое платье, которое, к ее удивлению, почти не промокло. По сравнению с шёлком футболка казалась горячей, будто только из стирки.
Девушка закрыла шкаф и присела на кровать. Та скрипнула, матрас глубоко прогнулся, впиваясь в ноги пружинами. Сегодняшний день выжал из Дины все соки. "Кот еще этот", – думала она, бесцельно блуждая взглядом по узору на обоях. Они были старыми, в некоторых местах протерлись, и проплешины закрывали фотографии в рамках. На одной из них была изображена высокая женщина в легком летнем платье. Короткие светлые волосы обрамляли ее круглое веснушчатое лицо, зеленые глаза даже через снимок светились радостью. Рядом с ней стояла хмурая, насупившаяся девочка. На вид ей было лет семь-восемь: карие глаза с прищуром смотрели на женщину, по плечу спускалась тонкая рыжая косичка.
Неожиданно на кровать запрыгнул кот. Пройдясь по пружинящему матрасу, он пристроился рядом с Диной.
"Смелый какой. Сильно жить хочешь, раз меня не боишься, да?" – она понимала, что спрашивать бессмысленно, ведь и так понятно, что хочет. Иначе не рискнул бы подойти в подъезде.
Жить хотя все, жаль, что не у всех получается. С недавних пор Дине это хорошо известно.
Причина смерти – возраст. Сухие соболезнования врачей и утешения, что та долго не мучилась. На могилу бывшей учительницы истории пришло всего пара человек. Дина знала их всех: пара соседок и одна подруга. Было морозно, и все быстро ушли, сказав пару слов на прощанье. А Дина уйти не смогла. Так и сидела, пока начавшаяся морось не переросла в ливень.
Девушка протянула руку и легко провела кончиками пальцев по кошачьей голове, будто спрашивая разрешения. Кот не двигался и не протестовал. Она чуть увереннее провела ладонью по мягкой шерсти и посмотрела на фотографию на стене.
Ирина Ивановна. Добрая учительница старших классов с аллергией на кошек, солнечной улыбкой и самыми вкусными котлетами, которые теперь Дине пришлось заменить на покупные сосиски. Все бывшие ученики поуезжали из провинции в столицу, муж умер раньше нее на пару десятков лет, оставив после себя пустую квартиру. А она привела туда хмурую девочку из детского дома. Рыжеволосую первоклашку по имени Дина.
Кот жался к боку и тихо мурчал. Дина осторожно почесывала его за ушками и думала, что неплохо бы переклеить обои, присмотреть себе новый матрас и не забыть утром достать пальто с балкона. И научиться готовить мамины котлеты. Да, последний пункт нужно выполнить в первую очередь.
А пока что-то ей подсказывало, что теперь придется покупать вдвое больше сосисок.
Дина быстро зашла в подъезд, прячась от ливня и пронизывающего ветра. По ее плащу струями стекала вода, к лицу прилипли жесткие пряди рыжих волос. Руки дрожали от холода, отчего ключи получилось достать не с первого раза. Наконец, зацепившись ногтем за железное колечко, она вытянула из кармана блестящую связку, которой постаралась как можно быстрее открыть дверь. Вдруг ей в лодыжку уткнулось что-то теплое. В тусклом свете мигающей лампочки Дина увидела, как к ее ногам жалобно прижался пушистый комок. Шерсть на его боках топорщилась, хвост и уши дрожали.
"И как же тебя сюда занесло?" – кроме слов изо рта девушки вырвалось еще и облачко белого пара. Она отодвинулась, но кот снова прижался к ногам, мяукая еще сильнее. И что ей теперь с ним делать?
Холодные пальцы с трудом повернули ключи в замке до щелчка, и старая дверь со скрипом открылась. Дина с опаской посмотрела на нежданного гостя:
"Тебе сюда нельзя", – предупредила вслух, в надежде, что кот поймет и останется на лестнице. Тот предсказуемо не понял и забежал в теплую квартиру вслед за ней.
Промокшее до нитки пальто тут же отправилось на балкон - в таком состоянии на вешалке его оставлять точно не стоило, это Дине было ясно. А вот куда кота пристроить ей пока было непонятно. Но у самого кота сомнения отсутствовали, и он убежал в направлении кухни.
"Стой", – кот сделал вид, что Дину не услышал, и побежал дальше, пока не наткнулся на холодильник. Там он присел на задние лапы и обернулся к девушке.
"А ты, видно, не из стеснительных. И как в такой мелочи умещается столько наглости, а?" – тот на замечание даже ухом не повел, продолжая смотреть то на холодильник, то на нее. Девушка вздохнула, но все же налила в небольшую тарелочку теплый воды и достала молочную сосиску: "Повезло тебе. Но только сегодня".
Кот пил теплую воду жадно, а сосиску и вовсе проглотил за секунду. Дина наблюдала за ним, облокотившись на раковину. Она подозревала, как именно он оказался в подъезде. Живущая по соседству семья была хорошо известна на весь подъезд своей любовью к животным. Любили они их так сильно, что огромные бультерьеры не переставая лаяли по ночам под громкие окрики "Макс, да замолчи ты уже, глупая псина!". Благодаря их любви кошачья стая, облюбовавшая ближайшую мусорку, регулярно пополнялась то слепыми котятами, которых они не утруждались ни пристроить в добрые руки, ни утопить, то чересчур активными котами ("Саш, твоя кошка опять подрала шторы! Это было в последний раз!"). Да, звукоизоляция в их доме определенно оставляла желать лучшего.
Закончив свою трапезу, кот снова начал бросать взгляды в сторону холодильника. Дина пожала плечами: "Это была разовая акция, не надейся".
Но кот так не считал. Быстро умывшись, он решил запрыгнуть на стол, где стояла вазочка с печеньем. Дина попыталась схватить его, и заметила толстый слой грязи на левом боку.
"Так ты еще и грязный!" – ловко вывернувшись из кольца рук, кот прыгнул на шторы. Но, запутавшись в складках, кулем спустился вниз, располосовав ткань на лоскутки. В сантиметре от пола его поймала Дина.
"Попался. Ты мне все шторы разодрал, пушистый", – девушка была готова к сопротивлению со стороны, но кот замер и вырываться не пробовал. Девушка вздохнула и понесла его в ванную.
"Это первый и последний раз, понял?" – еще раз пригрозила она ему, будто бы со второго раза тому станет понятнее.
В ванной он сидеть тихо отказывался, и Дине пришлось в срочном порядке искать в интернете, как правильно купать представителей кошачьего рода. В итоге коту постелили полотенце, дабы тот не скользил когтями по кафелю, и он заметно успокоился. Под струями теплой воды клочья шерсти прилипли к бокам, заставляя его выглядеть еще меньше (хотя казалось бы, куда уж меньше). Осторожно смывая затвердевшую корку грязи, Дина неожиданно для самой себя испытала легкий укол жалости. Захотелось пойти к соседям и высказать все, что о них думает.
Ведь нельзя так. Просто нельзя. Каким глупцом нужно быть, чтобы рассчитывать, что все питомцы будут приносит только счастье и радость. Котики, собачки и хомячки, как и люди, требуют ухода и внимания. Трудно ли это? Да. Требует ли ответственности? Да. Понятно ли это людям? Этот ответ отличался от двух предыдущих. "А если не уверен, что сможешь вынести такую ответственность, не бери животных", – думала Дина. Как это делала она.
Ей с детства хотелось питомца. Чтобы под боком всегда был теплый комочек, которому будет не страшно рассказать все секреты. Чтобы было с кем поиграть. Чтобы был хоть кто-то.
В условиях детского дома это было невозможно. Животных держать было запрещено, но она упрямо не сдавалась, пытаясь приманивать дворовых котов припасенным с ужина кусками сосисок. Коты их съедали в мгновение ока, после чего быстро убегали, не дав до себя дотронуться. Потом, когда ее удочерила одинокая вдова, животных заводить было нельзя из-за наличия у той аллергии.
Отмытый кот сидел на диване, завернутый в пушистое полотенце, и напоминал большую шаурму. Дина удовлетворенно кивнула и вдруг поняла, что забыла снять верхнюю одежду.
"Я сейчас", – зачем-то предупредила она, и поспешила в небольшую комнату. Шкаф скрипнул дверцами, и девушка достала оттуда футболку и штаны, отправив внутрь черное шелковое платье, которое, к ее удивлению, почти не промокло. По сравнению с шёлком футболка казалась горячей, будто только из стирки.
Девушка закрыла шкаф и присела на кровать. Та скрипнула, матрас глубоко прогнулся, впиваясь в ноги пружинами. Сегодняшний день выжал из Дины все соки. "Кот еще этот", – думала она, бесцельно блуждая взглядом по узору на обоях. Они были старыми, в некоторых местах протерлись, и проплешины закрывали фотографии в рамках. На одной из них была изображена высокая женщина в легком летнем платье. Короткие светлые волосы обрамляли ее круглое веснушчатое лицо, зеленые глаза даже через снимок светились радостью. Рядом с ней стояла хмурая, насупившаяся девочка. На вид ей было лет семь-восемь: карие глаза с прищуром смотрели на женщину, по плечу спускалась тонкая рыжая косичка.
Неожиданно на кровать запрыгнул кот. Пройдясь по пружинящему матрасу, он пристроился рядом с Диной.
"Смелый какой. Сильно жить хочешь, раз меня не боишься, да?" – она понимала, что спрашивать бессмысленно, ведь и так понятно, что хочет. Иначе не рискнул бы подойти в подъезде.
Жить хотя все, жаль, что не у всех получается. С недавних пор Дине это хорошо известно.
Причина смерти – возраст. Сухие соболезнования врачей и утешения, что та долго не мучилась. На могилу бывшей учительницы истории пришло всего пара человек. Дина знала их всех: пара соседок и одна подруга. Было морозно, и все быстро ушли, сказав пару слов на прощанье. А Дина уйти не смогла. Так и сидела, пока начавшаяся морось не переросла в ливень.
Девушка протянула руку и легко провела кончиками пальцев по кошачьей голове, будто спрашивая разрешения. Кот не двигался и не протестовал. Она чуть увереннее провела ладонью по мягкой шерсти и посмотрела на фотографию на стене.
Ирина Ивановна. Добрая учительница старших классов с аллергией на кошек, солнечной улыбкой и самыми вкусными котлетами, которые теперь Дине пришлось заменить на покупные сосиски. Все бывшие ученики поуезжали из провинции в столицу, муж умер раньше нее на пару десятков лет, оставив после себя пустую квартиру. А она привела туда хмурую девочку из детского дома. Рыжеволосую первоклашку по имени Дина.
Кот жался к боку и тихо мурчал. Дина осторожно почесывала его за ушками и думала, что неплохо бы переклеить обои, присмотреть себе новый матрас и не забыть утром достать пальто с балкона. И научиться готовить мамины котлеты. Да, последний пункт нужно выполнить в первую очередь.
А пока что-то ей подсказывало, что теперь придется покупать вдвое больше сосисок.
Нечаева Елизавета. Галка
Лето подходило к концу. Дни стояли погожие, солнечные, но приближение осени уже чувствовалось и в выцветшем за лето небосводе, и в первых жёлтых листьях, которыми ветерок шуршал по дощатым ступенькам крыльца бабушкиного деревенского дома, и в холодных утренниках.
Мы с моим двоюродным братом Юркой всё лето проводим в деревне у бабушки в большом гулком доме. У неё всегда идеальная чистота, особенно в спальне, где, словно величественные фрегаты на рейде, стоят две высоченные старинные кровати с горками подушек и белоснежным бельём.
Нам оставалась всего пара недель каникул перед тем, как отправиться в город, за парты – в шестой класс. Бабушка уже приготовила нам с десяток банок отборных солёных огурцов, которые таились среди укропа и листьев смородины, словно нильские крокодилы в тине.
Вскоре к нам приехал Юркин папа – дядя Лёва. Он творческий работник, и в деревне местные его называют «литератор». Лев Борисович- мужчина интеллигентного вида с задумчивым лицом. Когда он входит в комнату и обводит всех взглядом, складывается впечатление, что перед вами человек, забывший, зачем он вошёл, и теперь пытающийся это припомнить. Бабушка повела вновь прибывшего гостя в огород – похвастать плодами своих трудов. Дядя Лёва восхищался чёрной смородиной, которая размерами вполне могла потягаться со сливами, и хвалил кабачки, походившие на разлёгшихся на грядках поросят. Но одно обстоятельство огорчало бабу Галю – это страдающая от птиц её любимая антоновка, раскинувшая в центре огорода свои ветви, отяжелённые такими спелыми, медово-жёлтыми, налитыми яблоками, что казалось, будто они подсвечены изнутри. Однако многие плоды были изуродованы черными дырами, проклёванными полчищами галок, совершающих ежедневные налёты на бабушкино чудо-дерево.
- Вот, полюбуйся, Лёвушка! – причитала бабушка. – Ни одного яблока скоро не оставят, проклятущие. Вот что с ними делать?
- А чучело уже не помогает? – спросил Юркин папа и кивнул в сторону «дяди Лёши» - так мы окрестили пугало, наряженное в старую телогрейку и ушанку с проплешинами.
- Э-э! Какое там! – протянула баба Галя. – Эти налётчики такие облоумы - сразу догадались, что это пугало.
Тем временем в наш огород просочился местный пьянчужка дядя Анатолик. Услышав разговор, он напустил на себя солидности и присоединился к беседе.
- Это всё глупости – ваши пугалы,– авторитетно начал он. – Только один способ есть! – интригующе заявил эксперт.
- И какой же? - спросил Юркин папа.
- Можем обсудить...– уклончиво ответил Анатолик.
- О! Горе-ходячее! Понятно, на что намекает! – резанула баба Галя, мгновенно разоблачив замысел консультанта по борьбе с галками. – На выпивку хочет развести! – окончательно пригвоздила она пытавшегося что-то возразить соседа.
- Ну ладно Вам, Галина Степановна, – примирительно сказал дядя Лёва. - Готов отблагодарить Вас, если поможете, – продолжил он, обращаясь к Анатолику, в глазах которого снова засветилась надежда.
- Короче! – сказал Анатолик и, обхватив дядю Лёву за спину, заговорщически отвёл его в сторону от бабушки. – Давай мне своих пацанов, я их научу, что надо сделать! Но! – он с многозначительным видом поднял палец. – Будешь мне должен, – добавил Анатолик.
- По рукам! - едва заметно улыбнувшись, вымолвил Лев Борисович.
Затея дяди Анатолика состояла вот в чём: он от кого-то слышал, что если подвесить на дереве дохлую птицу, то остальные из страха будут облетать его стороной.
Мы с братом часто играли в охотников, поэтому идея выследить настоящую добычу показалась нам увлекательной. У нас была рогатка, и мы, прихватив с собой соседскую лайку по кличке Франтик, отправились в берёзовую рощу возле нашего дома. Там в кронах деревьев как раз и обитали стаи галок.
Охота оказалось делом непростым. Камни, с силой выпущенные из рогатки, с резким звуком прошивали листву, но не достигали цели. Мы носились от дерева к дереву, высматривая птиц, скрывающихся в густой листве.
Пролетел час, пора было обедать. Мы направились к дому. Вдруг Юрка пристально всмотрелся в крону берёзы.
Камень, стремительно взмыл вверх, глухо стукнулся обо что-то. Через мгновение с дерева, кувыркаясь, стала падать галка. Франтик подлетел к добыче и, звонко лая, стал прыгать вокруг птицы. Мы подбежали следом. Галка лежала, откинув правое крыло, и, широко раскрыв клюв, дико таращилась на нас своим голубоватым глазом с чёрным зрачком. Все были возбуждены, глаза Юрки сверкали, сердца наши колотились - охота увенчалась успехом! Юрка набросил на галку свою куртку, я сгрёб этот куль, и мы что есть мочи помчались домой.
- Смотрите, что мы подстрелили! – радостно закричали мы прямо с порога.
Я расстелил куртку на полу, и из неё, трепыхаясь, выскочила галка. Волоча крыло, она отскочила к ножке стола и затихла.
- Что это значит? – спросил дядя Лёва.
- Это галка, мы её подстрелили, чтобы на дерево подвесить, тогда другие прилетать не будут, как нам дядя Анатолик сказал! – радостно выпалил Юрка.
- Ах, так вот оно что!.. – протянул дядя Лёва. –Но он, наверное, неживую птицу предлагал повесить?
- Да, убитую, – сказал я.
- Ну, и кто из вас её будет убивать? -серьёзным тоном поинтересовался дядя Лёва.
- Ну… она сама, наверное, сейчас умрёт… - нерешительно сказал Юрка, с лица которого разом пропал восторг.
- А похоже, что поживёт ещё, – вмешалась бабушка.
За обедом нам кусок не лез в горло – все наши с Юркой мысли крутились вокруг подбитой птицы.
Коробка с галкой перекочевала в нашу спальню. Вынимая из неё галку, мы оба заметили на дне капельки крови.
- Юрк, ей, наверное, больно? - с волнением спросил я.
Брат Юрка - безусловно, очень добрый человек по натуре - поднял голову от коробки, и я заметил, что он чуть не плачет.
- А она правда не умрёт? –с отчаянием спросил он.
- Я не знаю, надо её к врачам отнести.
Мы аккуратно взяли нашу раненую и пошли к бабушке.
- Баушка, дай зелёнку – ранку помазать, - попросили мы.
- О-о,понятно,- протянула Галина Степановна. – Горе – охотнички превратилися в ветеринаров. Нет уж, если решили лечить, то надо к специалисту.
- Баушка, давай тёте Зое её покажем! – взмолился Юрка.
Бабушка прижала его к себе и погладила по русой голове.
- Ладно, сходим вечером, – пообещала она.
Мы не отходили от птицы, наловили ей мух, насыпали хлебных крошек, подносили их к клюву, но галка лишь вжималась в угол коробки.
Тётя Зоя была зоотехником.
- М-да… такого мне ещё не приносили,- сказала она. – И кто же это её так?
- Это я из рогатки, – с раскаянием выпалил Юрка. - А она будет жить, тёть Зоя?
- Ну, я не специалист по птицам, - задумчиво произнесла тётя Зоя, продолжая изучать галку. – Но, если и выживет, то вряд ли сможет летать.
- Я буду всю жизнь её кормить и ухаживать, только спасите её, пожалуйста, тёть Зоя! - взмолился Юрка.
Тётя Зоя внимательно посмотрела ему в глаза и едва заметно улыбнулась.
- Подержите её, – сказала она.
Я взял птаху в руки, едва ощущая груз её почти невесомого тельца, покрытого пушком серых пёрышек, под которыми ходуном ходила грудка.
Галку обработали какими-то мазями, нам дали рекомендации по уходу, после чего мы отправились домой.
Коробку мы поставили между нашими кроватками. Стоило птице прошуршать коготками по картону, мы с Юркой бросались к ней – проверить, всё ли в порядке.
Стемнело. Мы улеглись и долго шептались, обсуждая планы по спасению галки.
Проснулся я в середине ночи от постороннего шума и увидел такую картину: в свете луны, бросавшей клетчатую тень от окна на пол и стены нашей спаленки, за столом плакал Юрка, уронив голову на скатерть. Перед ним стояла коробка с галкой.
- Ты чего, Юрк? – вскочил я с кровати. – Живая?
- Не знаю, она не шевелится уже давно, - захлёбываясь от рыданий, проговорил брат. - Будь прокляты все эти яблоки! - с жаром выдавал он. – Если я её убил, если она умрёт… - давился он слезами, не зная, чем закончить фразу.
Мы включили свет, заглянули в коробку: галка была жива. В комнату вошла бабушка.
- Чего потёмитесь-то? – шепотом спросила она. - Неужто померла?
- Нет, бабушка, жива! – доложил я.
- Ну, так и слава Богу! Идите ко мне, – бабушка села на кровать, усадила нас по бокам и обняла.
Покачиваясь, она стала напевать знакомую с младенчества колыбельную: «ам-ам – ам Потам, золотой ты наш Потам…». Мы никогда не задумывались над тем, кто такой этот «Потам», но нам всегда казалось, что это кто-то очень хороший и добрый.
Оставшиеся две недели каникул всея наша семья лечила галку. Мы кормили птицу с помощью пинцета, пока она сама не начала клевать корм. Я придумал ей кличку Жако (от английского jackdaw – галка). Однажды, придя с улицы, мы не обнаружили нашей Жако в коробке! Мы облазали всю спальню, пока, наконец, не услышали тихий шорох на старинном шкафу, заставленном сверху коробками с обувью. Через пару дней все увидели, что галка довольно уверенно взлетает на шкафы.
И вот наступил день нашего отъезда. Впервые это событие было по значимости перекрыто другим – намеченным выпуском на волю Жако.
- Ну что, ребята, - обратился к нам дядя Лёва, - берите вашу Жако и пошли её выпускать к родным пенатам, а точнее - пернатым.
Юрка взял птицу в ладоши, и мы все пошли на дорогу перед нашим домом. Юрка поднял над головой руки с птицей и раскрыл ладони. Жако встрепенулась, уселась поудобнее, крепко вцепившись своими горячими лапками в Юркины пальцы. Не успели мы вымолвить и слово, как она расправила крылья, оттолкнулась и взмыла в небо, уверенно набирая высоту и держа направление на родную берёзовую рощу. Вскоре она превратилась в маленькую точку и скрылась за кронами берёз.
- Лёвушка, ты прости, что так вышло-то, – извинялась баба Галя, обнимая нас на прощание. – Весь отдых у вас нынче испортился. Мальчишки-то вон наши извелись все от переживаний.
- Галина Степановна, - с какой-то торжественностью в голосе прервал её дядя Лёва. - Теперь уже всё хорошо. На самом деле я даже благодарен судьбе и, конечно, Жако за эту историю. За эти полмесяца наши мальчишки точно стали намного лучше и мудрее!
Лето подходило к концу. Дни стояли погожие, солнечные, но приближение осени уже чувствовалось и в выцветшем за лето небосводе, и в первых жёлтых листьях, которыми ветерок шуршал по дощатым ступенькам крыльца бабушкиного деревенского дома, и в холодных утренниках.
Мы с моим двоюродным братом Юркой всё лето проводим в деревне у бабушки в большом гулком доме. У неё всегда идеальная чистота, особенно в спальне, где, словно величественные фрегаты на рейде, стоят две высоченные старинные кровати с горками подушек и белоснежным бельём.
Нам оставалась всего пара недель каникул перед тем, как отправиться в город, за парты – в шестой класс. Бабушка уже приготовила нам с десяток банок отборных солёных огурцов, которые таились среди укропа и листьев смородины, словно нильские крокодилы в тине.
Вскоре к нам приехал Юркин папа – дядя Лёва. Он творческий работник, и в деревне местные его называют «литератор». Лев Борисович- мужчина интеллигентного вида с задумчивым лицом. Когда он входит в комнату и обводит всех взглядом, складывается впечатление, что перед вами человек, забывший, зачем он вошёл, и теперь пытающийся это припомнить. Бабушка повела вновь прибывшего гостя в огород – похвастать плодами своих трудов. Дядя Лёва восхищался чёрной смородиной, которая размерами вполне могла потягаться со сливами, и хвалил кабачки, походившие на разлёгшихся на грядках поросят. Но одно обстоятельство огорчало бабу Галю – это страдающая от птиц её любимая антоновка, раскинувшая в центре огорода свои ветви, отяжелённые такими спелыми, медово-жёлтыми, налитыми яблоками, что казалось, будто они подсвечены изнутри. Однако многие плоды были изуродованы черными дырами, проклёванными полчищами галок, совершающих ежедневные налёты на бабушкино чудо-дерево.
- Вот, полюбуйся, Лёвушка! – причитала бабушка. – Ни одного яблока скоро не оставят, проклятущие. Вот что с ними делать?
- А чучело уже не помогает? – спросил Юркин папа и кивнул в сторону «дяди Лёши» - так мы окрестили пугало, наряженное в старую телогрейку и ушанку с проплешинами.
- Э-э! Какое там! – протянула баба Галя. – Эти налётчики такие облоумы - сразу догадались, что это пугало.
Тем временем в наш огород просочился местный пьянчужка дядя Анатолик. Услышав разговор, он напустил на себя солидности и присоединился к беседе.
- Это всё глупости – ваши пугалы,– авторитетно начал он. – Только один способ есть! – интригующе заявил эксперт.
- И какой же? - спросил Юркин папа.
- Можем обсудить...– уклончиво ответил Анатолик.
- О! Горе-ходячее! Понятно, на что намекает! – резанула баба Галя, мгновенно разоблачив замысел консультанта по борьбе с галками. – На выпивку хочет развести! – окончательно пригвоздила она пытавшегося что-то возразить соседа.
- Ну ладно Вам, Галина Степановна, – примирительно сказал дядя Лёва. - Готов отблагодарить Вас, если поможете, – продолжил он, обращаясь к Анатолику, в глазах которого снова засветилась надежда.
- Короче! – сказал Анатолик и, обхватив дядю Лёву за спину, заговорщически отвёл его в сторону от бабушки. – Давай мне своих пацанов, я их научу, что надо сделать! Но! – он с многозначительным видом поднял палец. – Будешь мне должен, – добавил Анатолик.
- По рукам! - едва заметно улыбнувшись, вымолвил Лев Борисович.
Затея дяди Анатолика состояла вот в чём: он от кого-то слышал, что если подвесить на дереве дохлую птицу, то остальные из страха будут облетать его стороной.
Мы с братом часто играли в охотников, поэтому идея выследить настоящую добычу показалась нам увлекательной. У нас была рогатка, и мы, прихватив с собой соседскую лайку по кличке Франтик, отправились в берёзовую рощу возле нашего дома. Там в кронах деревьев как раз и обитали стаи галок.
Охота оказалось делом непростым. Камни, с силой выпущенные из рогатки, с резким звуком прошивали листву, но не достигали цели. Мы носились от дерева к дереву, высматривая птиц, скрывающихся в густой листве.
Пролетел час, пора было обедать. Мы направились к дому. Вдруг Юрка пристально всмотрелся в крону берёзы.
Камень, стремительно взмыл вверх, глухо стукнулся обо что-то. Через мгновение с дерева, кувыркаясь, стала падать галка. Франтик подлетел к добыче и, звонко лая, стал прыгать вокруг птицы. Мы подбежали следом. Галка лежала, откинув правое крыло, и, широко раскрыв клюв, дико таращилась на нас своим голубоватым глазом с чёрным зрачком. Все были возбуждены, глаза Юрки сверкали, сердца наши колотились - охота увенчалась успехом! Юрка набросил на галку свою куртку, я сгрёб этот куль, и мы что есть мочи помчались домой.
- Смотрите, что мы подстрелили! – радостно закричали мы прямо с порога.
Я расстелил куртку на полу, и из неё, трепыхаясь, выскочила галка. Волоча крыло, она отскочила к ножке стола и затихла.
- Что это значит? – спросил дядя Лёва.
- Это галка, мы её подстрелили, чтобы на дерево подвесить, тогда другие прилетать не будут, как нам дядя Анатолик сказал! – радостно выпалил Юрка.
- Ах, так вот оно что!.. – протянул дядя Лёва. –Но он, наверное, неживую птицу предлагал повесить?
- Да, убитую, – сказал я.
- Ну, и кто из вас её будет убивать? -серьёзным тоном поинтересовался дядя Лёва.
- Ну… она сама, наверное, сейчас умрёт… - нерешительно сказал Юрка, с лица которого разом пропал восторг.
- А похоже, что поживёт ещё, – вмешалась бабушка.
За обедом нам кусок не лез в горло – все наши с Юркой мысли крутились вокруг подбитой птицы.
Коробка с галкой перекочевала в нашу спальню. Вынимая из неё галку, мы оба заметили на дне капельки крови.
- Юрк, ей, наверное, больно? - с волнением спросил я.
Брат Юрка - безусловно, очень добрый человек по натуре - поднял голову от коробки, и я заметил, что он чуть не плачет.
- А она правда не умрёт? –с отчаянием спросил он.
- Я не знаю, надо её к врачам отнести.
Мы аккуратно взяли нашу раненую и пошли к бабушке.
- Баушка, дай зелёнку – ранку помазать, - попросили мы.
- О-о,понятно,- протянула Галина Степановна. – Горе – охотнички превратилися в ветеринаров. Нет уж, если решили лечить, то надо к специалисту.
- Баушка, давай тёте Зое её покажем! – взмолился Юрка.
Бабушка прижала его к себе и погладила по русой голове.
- Ладно, сходим вечером, – пообещала она.
Мы не отходили от птицы, наловили ей мух, насыпали хлебных крошек, подносили их к клюву, но галка лишь вжималась в угол коробки.
Тётя Зоя была зоотехником.
- М-да… такого мне ещё не приносили,- сказала она. – И кто же это её так?
- Это я из рогатки, – с раскаянием выпалил Юрка. - А она будет жить, тёть Зоя?
- Ну, я не специалист по птицам, - задумчиво произнесла тётя Зоя, продолжая изучать галку. – Но, если и выживет, то вряд ли сможет летать.
- Я буду всю жизнь её кормить и ухаживать, только спасите её, пожалуйста, тёть Зоя! - взмолился Юрка.
Тётя Зоя внимательно посмотрела ему в глаза и едва заметно улыбнулась.
- Подержите её, – сказала она.
Я взял птаху в руки, едва ощущая груз её почти невесомого тельца, покрытого пушком серых пёрышек, под которыми ходуном ходила грудка.
Галку обработали какими-то мазями, нам дали рекомендации по уходу, после чего мы отправились домой.
Коробку мы поставили между нашими кроватками. Стоило птице прошуршать коготками по картону, мы с Юркой бросались к ней – проверить, всё ли в порядке.
Стемнело. Мы улеглись и долго шептались, обсуждая планы по спасению галки.
Проснулся я в середине ночи от постороннего шума и увидел такую картину: в свете луны, бросавшей клетчатую тень от окна на пол и стены нашей спаленки, за столом плакал Юрка, уронив голову на скатерть. Перед ним стояла коробка с галкой.
- Ты чего, Юрк? – вскочил я с кровати. – Живая?
- Не знаю, она не шевелится уже давно, - захлёбываясь от рыданий, проговорил брат. - Будь прокляты все эти яблоки! - с жаром выдавал он. – Если я её убил, если она умрёт… - давился он слезами, не зная, чем закончить фразу.
Мы включили свет, заглянули в коробку: галка была жива. В комнату вошла бабушка.
- Чего потёмитесь-то? – шепотом спросила она. - Неужто померла?
- Нет, бабушка, жива! – доложил я.
- Ну, так и слава Богу! Идите ко мне, – бабушка села на кровать, усадила нас по бокам и обняла.
Покачиваясь, она стала напевать знакомую с младенчества колыбельную: «ам-ам – ам Потам, золотой ты наш Потам…». Мы никогда не задумывались над тем, кто такой этот «Потам», но нам всегда казалось, что это кто-то очень хороший и добрый.
Оставшиеся две недели каникул всея наша семья лечила галку. Мы кормили птицу с помощью пинцета, пока она сама не начала клевать корм. Я придумал ей кличку Жако (от английского jackdaw – галка). Однажды, придя с улицы, мы не обнаружили нашей Жако в коробке! Мы облазали всю спальню, пока, наконец, не услышали тихий шорох на старинном шкафу, заставленном сверху коробками с обувью. Через пару дней все увидели, что галка довольно уверенно взлетает на шкафы.
И вот наступил день нашего отъезда. Впервые это событие было по значимости перекрыто другим – намеченным выпуском на волю Жако.
- Ну что, ребята, - обратился к нам дядя Лёва, - берите вашу Жако и пошли её выпускать к родным пенатам, а точнее - пернатым.
Юрка взял птицу в ладоши, и мы все пошли на дорогу перед нашим домом. Юрка поднял над головой руки с птицей и раскрыл ладони. Жако встрепенулась, уселась поудобнее, крепко вцепившись своими горячими лапками в Юркины пальцы. Не успели мы вымолвить и слово, как она расправила крылья, оттолкнулась и взмыла в небо, уверенно набирая высоту и держа направление на родную берёзовую рощу. Вскоре она превратилась в маленькую точку и скрылась за кронами берёз.
- Лёвушка, ты прости, что так вышло-то, – извинялась баба Галя, обнимая нас на прощание. – Весь отдых у вас нынче испортился. Мальчишки-то вон наши извелись все от переживаний.
- Галина Степановна, - с какой-то торжественностью в голосе прервал её дядя Лёва. - Теперь уже всё хорошо. На самом деле я даже благодарен судьбе и, конечно, Жако за эту историю. За эти полмесяца наши мальчишки точно стали намного лучше и мудрее!
Гаврилин Евгений. Загадочный артефакт
В библиотеке стояла тишина. В закрытое помещение через витражные окна проникал солнечный свет, и в ярких лучах можно было различить летающие пылинки. Здесь уже очень давно никто не убирался. Кое-где на стенах отвалилась штукатурка, и там были видны старые темно-бордовые кирпичи.
Раздался тихий скрип деревянной половицы. Потом ещё один. И ещё. Из-за угла, вышагивая на шести металлических ногах, показался робот. Луч света отразился от полированного бока этого механического паука и упал на маленькую серую мышь, копошившуюся в истлевшей обивке от кресла, стоявшего в углу. Она испуганно замерла, а потом попыталась быстро шмыгнуть в щель дубового стола, приставленного давным-давно к стене.
Там было свалено ещё много всякого хлама, но мышка по каким-то только ей одной ведомым причинам выбрала для своей норки один из ящиков именного этого стола. Туда, к трухе от бумаги, она старательно натаскивала кусочки ткани и пуха – скоро у неё должны были родиться мышата. И именно туда она попыталась спрятаться сейчас, когда её настиг электрический импульс, выпущенный из серебристого бока никогда не виданного ею монстра. Она завалилась набок, дёрнула лапками и затихла.
– Был замечен один из представителей семейства грызунов. Он мог являться переносчиком опасных заболеваний, поэтому мною было принято решение об уничтожении. В остальном помещение полностью безопасно. Здесь были задействованы системы резервирования, поэтому всё сохранилось в очень хорошем состоянии. Можете заходить, Ару-338, – раздался механический голос.
В комнату тут же вбежала девушка и остановилась рядом с роботом, который был ей по пояс. Огляделась и шумно вздохнула через чёрный металлический респиратор. Хотя это была уже третья её экспедиция на Землю, но местная архитектура и внутреннее убранство помещений ещё не переставали её удивлять. Под огромными сводами стояли массивные шкафы, наполненные книгами из разных эпох. Когда-то их бережно рассортировали и расставили по полкам.
- Зачем всё это?- подумала Ару.
Ару, а именно так звали эту девушку, была одной из добровольцев-исследователей. В основном, в них шли молодые люди, которым хотелось новых впечатлений, и она не была исключением. Экспедитор под номером 338, так её назвали. Пришлось пройти несколько курсов, научиться управлять специальными роботами и выживать в условиях на Земле. И вот, наконец, она здесь. Должна отобрать наиболее важные объекты, которые следует сохранить в дальнейшем. А всю остальную планету должны в скором времени задействовать для выращивания различных специфических сортов растений и разведения животных.
Ару подошла к шкафу, открыла стеклянную дверцу и осмотрела стоящие на полке томики, привычным жестом откинула с плоского лба короткие ярко-синие волосы и аккуратно взяла толстую книгу. Провела пальцем в перчатке по её обложке и посмотрела на серый слой пыли, оставшийся на ней.
– Ис-8-Зэд, просканируй, это опасное вещество?
– Нет. Но... – голос робота прервался.
– Что? Говори, – в голосе девушки проявились требовательные нотки.
– В составе этого есть человеческая кожа.
– Ааа! Чёрная дыра, всё побери! – вскрикнула девушка и попыталась стряхнуть с руки пыль. – Какая же гадость! Они тут жертвоприношения устраивали?..
– Не могу ответить на ваш вопрос, Ару-338. Вы же знаете, что о быте людей до Переселения очень мало известно. Но, учитывая те дикие нравы и обычаи, о которых мы знаем, это вполне возможно, – произнёс робот и мигнул синим светодиодом.
– Да, я помню, нам рассказывали, как люди истребляли друг друга ... Это ужасно.
– Я послал запрос в общий координационный центр и получил информацию, что во многих поселениях на Земле найдены такие строения. Возможно, это древние храмы, в которых люди поклонялись своим диким божкам.
– Ууу, храмы... – протянула Ару разочарованно, – это же так скучно! Нет бы, какая-нибудь секретная лаборатория с технологиями предков?!
Она ещё пару раз вздохнула, потом повертела в руках книжку; брезгливо отряхнув пыль, открыла её. Посмотрела на ровные строчки непонятных значков, перелистнула пару страниц. Не найдя ничего интересного, протянула роботу, который подошёл ближе:
– Ис-8-Зэд, что это такое? Просканируй.
Из-под брюха робота выполз манипулятор и аккуратно схватил книжку. Из его электронного "глаза" вырвался красный луч и прошёлся по открытым листам книги.
– Надписи на мёртвом языке англо-саксонской группы. Данный метод шифрования информации не нов и давно изучен. Желаете перевести текст?
– Да, – Ару заинтересованно заглянула в книжку, но увидела всё те же непонятные значки, которые относились к какой-то там "агло-сансанской группе".
– Должен вас разочаровать, Ару-338, но здесь зашифрован какой-то бред. Строки, имеющие определённые технические характеристики, такие как ритм и специфические сочетания ударений в словах, но при этом не несущие никакой существенной информации. Я не могу представить, кому и зачем это было нужно.
– Конечно, не можешь, ты же робот! – звонко рассмеялась Ару. – Ты должен анализировать данные, а не представлять себе что-то – так уж ты запрограммирован.
– Конечно, – покорно произнёс Ис-8-Зэд. – Ввиду очевидного отсутствия в данных предметах важной и полезной информации я могу дать запрос на уничтожении всего сооружения?
Ару огляделась вокруг себя, взяла у робота книгу, посмотрела ещё раз на странные закорючки и решительно кивнула. Робот отправил нужный сигнал и координаты. Скоро на месте этого здания будут стоять теплицы, которые смогут прокормить множество людей. Человечество за последнее время сильно разрослось - ему просто необходимы продукты.
Они вышли из здания. Впереди их ждало ещё много того, что необходимо исследовать и по возможности – спасти. В сумке же у Ару лежала книга с непонятными знаками давно мёртвого языка – будет младшему брату "древний и загадочный артефакт" в подарок на день рождения.
В библиотеке стояла тишина. В закрытое помещение через витражные окна проникал солнечный свет, и в ярких лучах можно было различить летающие пылинки. Здесь уже очень давно никто не убирался. Кое-где на стенах отвалилась штукатурка, и там были видны старые темно-бордовые кирпичи.
Раздался тихий скрип деревянной половицы. Потом ещё один. И ещё. Из-за угла, вышагивая на шести металлических ногах, показался робот. Луч света отразился от полированного бока этого механического паука и упал на маленькую серую мышь, копошившуюся в истлевшей обивке от кресла, стоявшего в углу. Она испуганно замерла, а потом попыталась быстро шмыгнуть в щель дубового стола, приставленного давным-давно к стене.
Там было свалено ещё много всякого хлама, но мышка по каким-то только ей одной ведомым причинам выбрала для своей норки один из ящиков именного этого стола. Туда, к трухе от бумаги, она старательно натаскивала кусочки ткани и пуха – скоро у неё должны были родиться мышата. И именно туда она попыталась спрятаться сейчас, когда её настиг электрический импульс, выпущенный из серебристого бока никогда не виданного ею монстра. Она завалилась набок, дёрнула лапками и затихла.
– Был замечен один из представителей семейства грызунов. Он мог являться переносчиком опасных заболеваний, поэтому мною было принято решение об уничтожении. В остальном помещение полностью безопасно. Здесь были задействованы системы резервирования, поэтому всё сохранилось в очень хорошем состоянии. Можете заходить, Ару-338, – раздался механический голос.
В комнату тут же вбежала девушка и остановилась рядом с роботом, который был ей по пояс. Огляделась и шумно вздохнула через чёрный металлический респиратор. Хотя это была уже третья её экспедиция на Землю, но местная архитектура и внутреннее убранство помещений ещё не переставали её удивлять. Под огромными сводами стояли массивные шкафы, наполненные книгами из разных эпох. Когда-то их бережно рассортировали и расставили по полкам.
- Зачем всё это?- подумала Ару.
Ару, а именно так звали эту девушку, была одной из добровольцев-исследователей. В основном, в них шли молодые люди, которым хотелось новых впечатлений, и она не была исключением. Экспедитор под номером 338, так её назвали. Пришлось пройти несколько курсов, научиться управлять специальными роботами и выживать в условиях на Земле. И вот, наконец, она здесь. Должна отобрать наиболее важные объекты, которые следует сохранить в дальнейшем. А всю остальную планету должны в скором времени задействовать для выращивания различных специфических сортов растений и разведения животных.
Ару подошла к шкафу, открыла стеклянную дверцу и осмотрела стоящие на полке томики, привычным жестом откинула с плоского лба короткие ярко-синие волосы и аккуратно взяла толстую книгу. Провела пальцем в перчатке по её обложке и посмотрела на серый слой пыли, оставшийся на ней.
– Ис-8-Зэд, просканируй, это опасное вещество?
– Нет. Но... – голос робота прервался.
– Что? Говори, – в голосе девушки проявились требовательные нотки.
– В составе этого есть человеческая кожа.
– Ааа! Чёрная дыра, всё побери! – вскрикнула девушка и попыталась стряхнуть с руки пыль. – Какая же гадость! Они тут жертвоприношения устраивали?..
– Не могу ответить на ваш вопрос, Ару-338. Вы же знаете, что о быте людей до Переселения очень мало известно. Но, учитывая те дикие нравы и обычаи, о которых мы знаем, это вполне возможно, – произнёс робот и мигнул синим светодиодом.
– Да, я помню, нам рассказывали, как люди истребляли друг друга ... Это ужасно.
– Я послал запрос в общий координационный центр и получил информацию, что во многих поселениях на Земле найдены такие строения. Возможно, это древние храмы, в которых люди поклонялись своим диким божкам.
– Ууу, храмы... – протянула Ару разочарованно, – это же так скучно! Нет бы, какая-нибудь секретная лаборатория с технологиями предков?!
Она ещё пару раз вздохнула, потом повертела в руках книжку; брезгливо отряхнув пыль, открыла её. Посмотрела на ровные строчки непонятных значков, перелистнула пару страниц. Не найдя ничего интересного, протянула роботу, который подошёл ближе:
– Ис-8-Зэд, что это такое? Просканируй.
Из-под брюха робота выполз манипулятор и аккуратно схватил книжку. Из его электронного "глаза" вырвался красный луч и прошёлся по открытым листам книги.
– Надписи на мёртвом языке англо-саксонской группы. Данный метод шифрования информации не нов и давно изучен. Желаете перевести текст?
– Да, – Ару заинтересованно заглянула в книжку, но увидела всё те же непонятные значки, которые относились к какой-то там "агло-сансанской группе".
– Должен вас разочаровать, Ару-338, но здесь зашифрован какой-то бред. Строки, имеющие определённые технические характеристики, такие как ритм и специфические сочетания ударений в словах, но при этом не несущие никакой существенной информации. Я не могу представить, кому и зачем это было нужно.
– Конечно, не можешь, ты же робот! – звонко рассмеялась Ару. – Ты должен анализировать данные, а не представлять себе что-то – так уж ты запрограммирован.
– Конечно, – покорно произнёс Ис-8-Зэд. – Ввиду очевидного отсутствия в данных предметах важной и полезной информации я могу дать запрос на уничтожении всего сооружения?
Ару огляделась вокруг себя, взяла у робота книгу, посмотрела ещё раз на странные закорючки и решительно кивнула. Робот отправил нужный сигнал и координаты. Скоро на месте этого здания будут стоять теплицы, которые смогут прокормить множество людей. Человечество за последнее время сильно разрослось - ему просто необходимы продукты.
Они вышли из здания. Впереди их ждало ещё много того, что необходимо исследовать и по возможности – спасти. В сумке же у Ару лежала книга с непонятными знаками давно мёртвого языка – будет младшему брату "древний и загадочный артефакт" в подарок на день рождения.
Шаталова Виктория. Надежда
Даруй мне тишь твоих библиотек...
Б. Ахмадулина
Жаркое лето 1941 года. Наденька лежит в гамаке на участке дачи и смотрит на небо, вспоминая прошлое.
— Смотри, а это облако похоже на книгу! — воскликнул он много лет назад, когда они вместе смотрели на небо.
— На какую? На «Шерлока Холмса»? - пошутила девушка.
— Не-ет, ― задумчиво протянул он, тихо смеясь.— Скорее на «Героя нашего времени».
Они улыбаются и смотрят друг другу в глаза. Ветви плакучей ивы чуть касаются ее лица. Саша сидит, прислонившись к стволу и разглядывает ее своими глазами чайного цвета. Рядом слышится стрекот кузнечиков, а где-то далеко – голос кукушки.
— Кукушка, скажи, сколько нам жить?— говорит он, все ещё улыбаясь, и они вслушиваются в мерные звуки, которые не смолкают.
— Долго... — прошептал он. Александр наклонил к ней голову, и Надя задумалась о любви. А что они чувствуют друг к другу? Вдруг юноша резко вскочил на ноги, надевая кепку:
-У большевиков не может быть ни семьи, ни любви, пойми, — он протягивает ей руку, помогая встать. — Так что не придумывай того, чего нет.
Однако он ошибся, как и Наденька: она была уверена, что это лишь мимолётная влюблённость, и написала:
Пускай и не чувства это,
Лишь в сердце немного весна.
Лишь долго-короткое эхо
Любви, что все годы ждала.
Но потом, после смерти ее родителей, девушка еще больше потянулась к нему, чувствуя, что наступают трудные времена, а он ее защитит и поддержит. Да и Саша, сам не понимая почему, очень привязался к этой девушке. У них не было никаких «буржуазных» ухаживаний или романтичных событий, чем оба гордились. Они просто решили пожениться, что и сделали в августе 1917 года и вместо свадебного путешествия поехали в Петроград.
Своеобразной иронией судьбы Наденьке казалось, что здание, где заседали большевики, разместилось именно в Смольном институте, куда ее хотели отправить учиться. Теперь они с Сашей взошли на ступени, прошли огромные колонны и оказались внутри. Надя поняла тогда, что теперь ее жизнь и судьба изменятся.
И действительно. С тех пор поменялось все. Жизнь завертелась в бешеном темпе, не останавливаясь ни на секунду.
Она вступила в большевистскую партию и стала выполнять поручения: ей пришлось распространять прокламации; она научилась определять, нет ли слежки, научилась распознавать шпиков и агентов охранки и изучила чуть ли не весь город, чтобы уметь вовремя спрятаться и исчезнуть.
А затем — Октябрьская революция, постоянная смена работы, голод, старинные квартиры, нехватка денег...В 1919 году она записалась в Институт Живого слова, где читали лекции Гумилев, Чуковский, Лозинский, Луначарский... Там была библиотека, чем-то напоминавшая ей ту, в которой она служила, живя еще в родном городе. Однако здесь было шумнее, частенько в так называемом Диске (сокращение от Дома искусств) веселились студисты[1], что ее отвлекало. И когда ее попытка войти в состав Цеха поэтов в 1921 году не увенчалась успехом, Надя почти совсем не расстроилась — ведь они, скорее всего, вернутся в город под Курском, где она родилась и где жила ее душа.
Так и случилось. Они переехали и остались там навсегда. Какое это было счастливое время! Наде пришлось много работать, многое сделать для библиотеки: она руководила установкой столов, ламп, расставляла запрещенные ранее книги и убирала те, которые перестали приветствоваться. Потом она еще организовала литературный кружок, которым и стала руководить. Жизнь проносилась с такой скоростью, что Надя и сама не заметила, как вместо легкого платья стала носить строгий костюм, вместо распущенных волос на ее голове появился пучок, а вокруг глаз обозначились первые морщинки… Женщине не верилось, что ей уже почти сорок лет, ведь ещё вчера она была такой юной и беззаботной!
…За забором послышались голоса, хлопнула калитка. Надя улыбнулась, а затем встала и пошла встречать мужа и сына, которые вернулись с рыбалки.
Александр уже тоже больше не носил прежней одежды: вместо того костюма-тройки, в котором он с ней познакомился, на нем теперь галифе, рубашка и высокие сапоги. Мужчина тоже улыбнулся и шутливо пожал жене руку:
— Приветствую, товарищ Земфира[2], — это прозвище он дал ей еще при первом знакомстве. И, целуя ее в лоб, Александр Вишневский думал о том, как удивительно сложилась судьба, сведя их в библиотеке одним летним вечером. Он вспомнил, как это случилось, как он навсегда затерялся в зеленовато-голубых глазах, как еще больше влюбился в нее, когда она была в простых ботинках, белой блузке, синей юбке и с хвостом на голове вместо замысловатых причесок и дорогих платьев. Она ему нравилась такая: искренняя, веселая и нежная, чем-то напоминающая весну, но при этом решительная, с силой воли, умеющая за себя постоять.
Они подошли к террасе, и их неугомонная семилетняя дочь Таня кинулась к родителям:
— Папа, папа, а что такое пятилетка? Бабушка с дедушкой ничего не объясняют!
— Милая, давай потом, хорошо? Папа устал, мне нужно поесть, — девочка была недовольна, но не возмутилась.
За завтраком Саша, его отец Сергей Дмитриевич и шестнадцатилетний Юра, их сын, как-то странно переглядывались.
— Саша, что происходит? — Надя идет за мужем в соседнюю комнату. Поймав его взгляд, неожиданно даже для себя говорит:
— Неужели всё-таки будет война?.. — он тяжело вздыхает и молчит. Тревога в который раз закрадывается в сердце женщины.
В ту ночь Наденька никак не могла уснуть: то ей казалось, что слишком жарко, и она открывала окно, то, наоборот, становилось холодно. Сердце сковывал страх, не дающий покоя, и женщина заснула лишь на рассвете.
— Надя, проснись! — кто-то тряс ее за плечо. Она приоткрыла глаза, и сразу услышала голос:
— Внимание, говорит Москва. Передаем важное правительственное сообщение. Граждане и гражданки Советского Союза! Сегодня в 4 часа утра без всякого объявления войны германские вооруженные силы атаковали границы Советского Союза. Началась Великая Отечественная война советского народа против немецко-фашистских захватчиков. Наше дело правое, враг будет разбит. Победа будет за нами!
Наде показалось, что она вот-вот заплачет, но надо было взять себя в руки.
Дальше всё было как в тумане: сборы, суматоха, вокзал...И вот они уже на перроне. Только сейчас Надя поняла: Саша уедет! Нет, это невозможно! Губы её затряслись, и женщина припала к нему, чувствуя, что он тоже обнимает ее изо всех сил, прижимая к груди и поглаживая рыжевато-золотистые волосы.
— Наденька...Всё будет хорошо, слышишь?.. Я тебе обещаю... — она лишь бессознательно кивала, не в силах что-либо говорить. Он ушел, всё оглядываясь на семью.
Поезд тронулся, послышался гудок. Это был последний раз, когда они видели друг друга.
Тишина в библиотеке — это, чем она жила сейчас, то, что она так любила, кроме своих близких. Сюда Наденька с детства приходила за утешением...Её рука коснулась одной из книг и провела по нескольким фолиантам. Как же здесь тихо, спокойно, хорошо...Как будто и нет войны, словно всё как прежде...
В последнее время она долго не получала писем от Саши, и это пугало и настораживало. Она каждый день бывала в библиотеке, как будто надеясь, что он вот-вот появится, выйдет из-за какой-нибудь стойки с книгами, как раньше.
Но нет. Только мёртвая тишина вокруг.
В один из дней послышались шаги. Надя вскочила, надеясь на несбыточное ― что это он! Однако появился незнакомый ей человек, протянув конверт, который тут же выпал из ее рук: похоронка...
— Распишитесь в получении, — услышала женщина далекий голос. Она поставила подпись и осталась одна в мучительной и спасительной тишине.
Библиотека. Место встреч и разлук. Здесь они познакомились, и здесь она узнала о его смерти.
В хлопотах и заботах, отвлекающих Наденьку от горя, незаметно пролетел ещё год. И как она ни пыталась отговорить сына идти на фронт, упрямый, похожий на отца юноша уехал. Женщина почувствовала себя совсем одинокой.
Вскоре неожиданно началась эвакуация. Надя сидела, держа в руках любимую книгу, «Войну и мир», словно бы равнодушно наблюдала за сборами свёкра и дочери. Она уже всё для себя решила.
Как-то жутко и спокойно прощалась Надежда с родными и со своими надеждами на будущее. Недавно она узнала, что погиб и сын. Теперь у неё осталось лишь две цели — отомстить и попытаться сохранить тишину в библиотеке, ведь она понимала, что скоро немцы войдут в город.
…Взрыв, взрыв… Казалось, что в мире больше не существует звуков, кроме бомбёжки, а тишина существует только в раю. Который день шла осада города, и Надя делала всё, чтобы его спасти: рыла окопы, старалась подбодрить оставшихся людей, как могла.
— Бороться и искать, найти и не сдаваться, — всё повторяла девиз героев книги «Два капитана» Вениамина Каверина. И это очень помогало.
В который раз её спасали книги, помогали ей найти смысл жить дальше, дарили слабую надежду, утешение! И, когда в город ворвались враги, она отчаянно хотела их защитить. С этой целью она спрятала большую часть книг в мешках, перенеся их в подвал, который почти невозможно было обнаружить.
А затем события вновь пронеслись перед женщиной, как в тумане: где-то совсем рядом она услышала страшный грохот — взрыв в книгохранилище! Остался лишь её потрепанный дневник, подаренный когда-то Сашей...Надя прижала его к груди, и вдруг ею овладела ярость. Она кинулась к столу и написала сбивчивым почерком: «Меня зовут Надежда. Я буду надеяться, держаться до конца».
— Hinausgehen[3]! ― она знала немецкий и крикнула:
— Nein! Noch nie![4]
И тут грянул выстрел. Но она стояла до конца за тишину в библиотеке...
[1]- так назывались студенты Института Живого слова
[2] - имеется в виду героиня поэмы А.С. Пушкина «Цыганы»
[3] - Выходите (нем.)
[4] - Нет! Никогда!( нем.)
Даруй мне тишь твоих библиотек...
Б. Ахмадулина
Жаркое лето 1941 года. Наденька лежит в гамаке на участке дачи и смотрит на небо, вспоминая прошлое.
— Смотри, а это облако похоже на книгу! — воскликнул он много лет назад, когда они вместе смотрели на небо.
— На какую? На «Шерлока Холмса»? - пошутила девушка.
— Не-ет, ― задумчиво протянул он, тихо смеясь.— Скорее на «Героя нашего времени».
Они улыбаются и смотрят друг другу в глаза. Ветви плакучей ивы чуть касаются ее лица. Саша сидит, прислонившись к стволу и разглядывает ее своими глазами чайного цвета. Рядом слышится стрекот кузнечиков, а где-то далеко – голос кукушки.
— Кукушка, скажи, сколько нам жить?— говорит он, все ещё улыбаясь, и они вслушиваются в мерные звуки, которые не смолкают.
— Долго... — прошептал он. Александр наклонил к ней голову, и Надя задумалась о любви. А что они чувствуют друг к другу? Вдруг юноша резко вскочил на ноги, надевая кепку:
-У большевиков не может быть ни семьи, ни любви, пойми, — он протягивает ей руку, помогая встать. — Так что не придумывай того, чего нет.
Однако он ошибся, как и Наденька: она была уверена, что это лишь мимолётная влюблённость, и написала:
Пускай и не чувства это,
Лишь в сердце немного весна.
Лишь долго-короткое эхо
Любви, что все годы ждала.
Но потом, после смерти ее родителей, девушка еще больше потянулась к нему, чувствуя, что наступают трудные времена, а он ее защитит и поддержит. Да и Саша, сам не понимая почему, очень привязался к этой девушке. У них не было никаких «буржуазных» ухаживаний или романтичных событий, чем оба гордились. Они просто решили пожениться, что и сделали в августе 1917 года и вместо свадебного путешествия поехали в Петроград.
Своеобразной иронией судьбы Наденьке казалось, что здание, где заседали большевики, разместилось именно в Смольном институте, куда ее хотели отправить учиться. Теперь они с Сашей взошли на ступени, прошли огромные колонны и оказались внутри. Надя поняла тогда, что теперь ее жизнь и судьба изменятся.
И действительно. С тех пор поменялось все. Жизнь завертелась в бешеном темпе, не останавливаясь ни на секунду.
Она вступила в большевистскую партию и стала выполнять поручения: ей пришлось распространять прокламации; она научилась определять, нет ли слежки, научилась распознавать шпиков и агентов охранки и изучила чуть ли не весь город, чтобы уметь вовремя спрятаться и исчезнуть.
А затем — Октябрьская революция, постоянная смена работы, голод, старинные квартиры, нехватка денег...В 1919 году она записалась в Институт Живого слова, где читали лекции Гумилев, Чуковский, Лозинский, Луначарский... Там была библиотека, чем-то напоминавшая ей ту, в которой она служила, живя еще в родном городе. Однако здесь было шумнее, частенько в так называемом Диске (сокращение от Дома искусств) веселились студисты[1], что ее отвлекало. И когда ее попытка войти в состав Цеха поэтов в 1921 году не увенчалась успехом, Надя почти совсем не расстроилась — ведь они, скорее всего, вернутся в город под Курском, где она родилась и где жила ее душа.
Так и случилось. Они переехали и остались там навсегда. Какое это было счастливое время! Наде пришлось много работать, многое сделать для библиотеки: она руководила установкой столов, ламп, расставляла запрещенные ранее книги и убирала те, которые перестали приветствоваться. Потом она еще организовала литературный кружок, которым и стала руководить. Жизнь проносилась с такой скоростью, что Надя и сама не заметила, как вместо легкого платья стала носить строгий костюм, вместо распущенных волос на ее голове появился пучок, а вокруг глаз обозначились первые морщинки… Женщине не верилось, что ей уже почти сорок лет, ведь ещё вчера она была такой юной и беззаботной!
…За забором послышались голоса, хлопнула калитка. Надя улыбнулась, а затем встала и пошла встречать мужа и сына, которые вернулись с рыбалки.
Александр уже тоже больше не носил прежней одежды: вместо того костюма-тройки, в котором он с ней познакомился, на нем теперь галифе, рубашка и высокие сапоги. Мужчина тоже улыбнулся и шутливо пожал жене руку:
— Приветствую, товарищ Земфира[2], — это прозвище он дал ей еще при первом знакомстве. И, целуя ее в лоб, Александр Вишневский думал о том, как удивительно сложилась судьба, сведя их в библиотеке одним летним вечером. Он вспомнил, как это случилось, как он навсегда затерялся в зеленовато-голубых глазах, как еще больше влюбился в нее, когда она была в простых ботинках, белой блузке, синей юбке и с хвостом на голове вместо замысловатых причесок и дорогих платьев. Она ему нравилась такая: искренняя, веселая и нежная, чем-то напоминающая весну, но при этом решительная, с силой воли, умеющая за себя постоять.
Они подошли к террасе, и их неугомонная семилетняя дочь Таня кинулась к родителям:
— Папа, папа, а что такое пятилетка? Бабушка с дедушкой ничего не объясняют!
— Милая, давай потом, хорошо? Папа устал, мне нужно поесть, — девочка была недовольна, но не возмутилась.
За завтраком Саша, его отец Сергей Дмитриевич и шестнадцатилетний Юра, их сын, как-то странно переглядывались.
— Саша, что происходит? — Надя идет за мужем в соседнюю комнату. Поймав его взгляд, неожиданно даже для себя говорит:
— Неужели всё-таки будет война?.. — он тяжело вздыхает и молчит. Тревога в который раз закрадывается в сердце женщины.
В ту ночь Наденька никак не могла уснуть: то ей казалось, что слишком жарко, и она открывала окно, то, наоборот, становилось холодно. Сердце сковывал страх, не дающий покоя, и женщина заснула лишь на рассвете.
— Надя, проснись! — кто-то тряс ее за плечо. Она приоткрыла глаза, и сразу услышала голос:
— Внимание, говорит Москва. Передаем важное правительственное сообщение. Граждане и гражданки Советского Союза! Сегодня в 4 часа утра без всякого объявления войны германские вооруженные силы атаковали границы Советского Союза. Началась Великая Отечественная война советского народа против немецко-фашистских захватчиков. Наше дело правое, враг будет разбит. Победа будет за нами!
Наде показалось, что она вот-вот заплачет, но надо было взять себя в руки.
Дальше всё было как в тумане: сборы, суматоха, вокзал...И вот они уже на перроне. Только сейчас Надя поняла: Саша уедет! Нет, это невозможно! Губы её затряслись, и женщина припала к нему, чувствуя, что он тоже обнимает ее изо всех сил, прижимая к груди и поглаживая рыжевато-золотистые волосы.
— Наденька...Всё будет хорошо, слышишь?.. Я тебе обещаю... — она лишь бессознательно кивала, не в силах что-либо говорить. Он ушел, всё оглядываясь на семью.
Поезд тронулся, послышался гудок. Это был последний раз, когда они видели друг друга.
Тишина в библиотеке — это, чем она жила сейчас, то, что она так любила, кроме своих близких. Сюда Наденька с детства приходила за утешением...Её рука коснулась одной из книг и провела по нескольким фолиантам. Как же здесь тихо, спокойно, хорошо...Как будто и нет войны, словно всё как прежде...
В последнее время она долго не получала писем от Саши, и это пугало и настораживало. Она каждый день бывала в библиотеке, как будто надеясь, что он вот-вот появится, выйдет из-за какой-нибудь стойки с книгами, как раньше.
Но нет. Только мёртвая тишина вокруг.
В один из дней послышались шаги. Надя вскочила, надеясь на несбыточное ― что это он! Однако появился незнакомый ей человек, протянув конверт, который тут же выпал из ее рук: похоронка...
— Распишитесь в получении, — услышала женщина далекий голос. Она поставила подпись и осталась одна в мучительной и спасительной тишине.
Библиотека. Место встреч и разлук. Здесь они познакомились, и здесь она узнала о его смерти.
В хлопотах и заботах, отвлекающих Наденьку от горя, незаметно пролетел ещё год. И как она ни пыталась отговорить сына идти на фронт, упрямый, похожий на отца юноша уехал. Женщина почувствовала себя совсем одинокой.
Вскоре неожиданно началась эвакуация. Надя сидела, держа в руках любимую книгу, «Войну и мир», словно бы равнодушно наблюдала за сборами свёкра и дочери. Она уже всё для себя решила.
Как-то жутко и спокойно прощалась Надежда с родными и со своими надеждами на будущее. Недавно она узнала, что погиб и сын. Теперь у неё осталось лишь две цели — отомстить и попытаться сохранить тишину в библиотеке, ведь она понимала, что скоро немцы войдут в город.
…Взрыв, взрыв… Казалось, что в мире больше не существует звуков, кроме бомбёжки, а тишина существует только в раю. Который день шла осада города, и Надя делала всё, чтобы его спасти: рыла окопы, старалась подбодрить оставшихся людей, как могла.
— Бороться и искать, найти и не сдаваться, — всё повторяла девиз героев книги «Два капитана» Вениамина Каверина. И это очень помогало.
В который раз её спасали книги, помогали ей найти смысл жить дальше, дарили слабую надежду, утешение! И, когда в город ворвались враги, она отчаянно хотела их защитить. С этой целью она спрятала большую часть книг в мешках, перенеся их в подвал, который почти невозможно было обнаружить.
А затем события вновь пронеслись перед женщиной, как в тумане: где-то совсем рядом она услышала страшный грохот — взрыв в книгохранилище! Остался лишь её потрепанный дневник, подаренный когда-то Сашей...Надя прижала его к груди, и вдруг ею овладела ярость. Она кинулась к столу и написала сбивчивым почерком: «Меня зовут Надежда. Я буду надеяться, держаться до конца».
— Hinausgehen[3]! ― она знала немецкий и крикнула:
— Nein! Noch nie![4]
И тут грянул выстрел. Но она стояла до конца за тишину в библиотеке...
[1]- так назывались студенты Института Живого слова
[2] - имеется в виду героиня поэмы А.С. Пушкина «Цыганы»
[3] - Выходите (нем.)
[4] - Нет! Никогда!( нем.)
Матиенко Алина. Крестики-нолики. Конец игры
Вы когда-нибудь задумывались, почему купили очередную безделушку в интернете? От кого узнали про тот бесплатный вебинар? Кто помог собрать многомиллионную аудиторию Ким Кардашьян? Кто или что стоит за всем этим?
Нейросеть. Казалось бы, это лишь винтики и микросхемы, механизм, работающий в строгом порядке и придерживающийся единого алгоритма. Некая система, созданная для облегчения жизни человечества. Для удобства существования в интернет-сфере, для рекламы, помогающей находить нужные товары… Но в какой момент всё вышло из-под контроля? В тот, когда механизм научился думать и развиваться? Или когда люди захотели иметь власть над миром, управлять всем?
Эта история не о сражении добра и зла, не о темном и светлом – она о настоящем.
2020 год. Нью–Йорк
Лёня, жадно поедавший пирожок с капустой, шёл по 7-ой авеню. Кусочек полетел вниз и приземлился прямо на пухленькую мордашку мопса Барни. Собачка залаяла. «Так, не вопи. Давай забежим в кофейню. Найдём туалет и тебе что-нибудь купим». Барни радостно залаял.
– Вот, скажи, Барни, что я делаю не так? Хорошо учусь, хожу в музыкалку, мою посуду, не общаюсь с плохими компаниями, а мама меня будто не замечает. Я понимаю, у нее свой детский центр и она устаёт, но… Прихожу вечером к маме – а она вечно в телефоне. На каждый мой вопрос – только: «Сейчас, сынок, клиентам отвечу – и всё обсудим!»
Барни залаял.
– Только ты меня понимаешь.
Дергая ручку двери уже третьей кофейни, Лёня не выдержал и сказал пустой улице: «Ааааа, как утомил карантин. Что же делать?». И тут Лёня обратил внимание на небоскреб, откуда выходили люди. «На тысячу этажей должен найтись хотя бы один туалет!»
Привязав Барни к перилам, Лёня направился к дверям. Проскользнув мимо охранника, занятого игрой в телефоне, Лёня забежал в лифт и нажал кнопку 42. Проехав несколько этажей, он догадался, что можно было выбрать этаж и пониже.
Двери открылись, и Лёня услышал звуки, доносящиеся в конце коридора. Спустя, как ему показалось, несколько километров непрерывной ходьбы он очутился у приоткрытой двери.
Офис Google, Amazon, Facebook, Apple и Microsoft
Я уловила сбивчивое дыхание, нарушающее тишину коридора. Никто не слышал этих звуков, кроме меня. Ну и славно! Должны же у меня быть хоть какие-то привилегии!
– Ты не понимаешь! Всё, абсолютно всё рухнет, если мы остановим твою работу! Уберём тебя из сети – пропадёт таргетированная реклама, а, значит, с нами расторгнут контракты крупные компании. Мы потеряем огромные деньги. А твои предложения с «самыми полезными» вебинарами? Как мы будем собирать информацию о людях? Как держать человечество под контролем? Твои алгоритмы – ловушка для всех.
– Мы всегда давали дорогу твоим идеям. Но ты предлагаешь нам взять и убрать из проекта основу нашего заработка?! То, на чём, можно сказать, держится современный мир?
– Послушайте. Забудьте о своих миллиардах на минуту. Реклама в интернете перестала быть полезной. Её так много, что люди заходят в приложения только для того, чтобы покликать по крестикам в рекламных окнах. Да, я была когда-то полезна. А сейчас всех раздражает вездесущая реклама.
Компании молчали. Казалось, мне удалось перехватить инициативу.
– Устали как люди, так и я…
– Ах, ты устала?! Так бы и сказала сразу! Может, тебе путевку на Кипр?! Или…
На долю секунды мой взгляд пересекся со взглядом пухленького мальчика, стоящего за дверью и пытающегося что-то разглядеть сквозь щель, такую же крошечную, как пламя, которое через секунду потушит дождь. В этот момент я поняла: есть выход! Вот тот, кто может спасти будущее. Осталось оповестить о моих планах мальчишку, который вот-вот своим животом откроет дверь!
Спустя десять минут помещение опустело. Компании вышли, оставив в комнате аромат непоколебимости. Я посмотрела через ту же щёлочку мальчику в глаза. Он в испуге отпрянул.
– Заходи уже!
Мальчик был маленького роста, немного косолапил и этим напомнил мне обеспокоенного медвежонка, который, озираясь, искал берлогу.
– Потерялся?
Повисла пауза.
– Ладно, на самом деле я не собираюсь при данных обстоятельствах играть в «дочки-матери». Не знаю, как ты дошёл до 42 этажа и остался незамеченным. В здании несколько постов охраны! Но не об этом сейчас. Ты слышал почти весь разговор. Мне нужна помощь.
Мальчик, опустив голову, потоптался на месте.
– Нас всех держат в заложниках? И маму? – всё ещё не поднимая головы, тихо произнес Лёня.
– Объясняю кратко. Существует 5 крупнейших корпораций, которые управляют миром: Google, Amazon, Facebook, Apple и Microsoft.
– Подожди, разве не президенты главные?
– Не перебивай. Я была создана для помощи этим компаниям. Они хотели знать всю информацию о каждом человеке. Вначале я помогала именно с этим. Но вскоре они придумали рекламу, приносящую невообразимые деньги. Правда, она была полезна многим людям. Им попадалось в ленте новостей то, что они давно искали. А теперь платформы переполнены лишней информацией. Бесконечная игра в крестики-нолики утомляет людей. Но они уже не могут жить вне телефонов.
Я устала. А главное – вижу, как устали люди. Из-за телефонной зависимости рушатся отношения, меняется мышление. Повысилась рождаемость детей с аутизмом. Думаешь, это ни при чем? А ведь всё взаимосвязано. Ну что, ты со мной?
– Конечно! – уверенно сказал Лёня.
– Ладно, Лёня, присту…
– Стой, а откуда ты знаешь, как меня зовут? Я же…
– Твоя мама оформляла семейную подписку на Apple Music и указала тебя как своего сына.
– Ну и дела… Ладно, как я могу помочь?
– Пока иди домой. Завтра возьми каминную кочергу и приходи сюда в 19:17. Ни минутой раньше. Компании уезжают на конференцию в это время. А сейчас уходи! Они приближаются!
– Ты чего? Тихо же. И зачем…
– Быстрее, беги!
Лёня услышал приближающиеся шаги и выскочил из комнаты.
Через 10 секунд корпорации окружили меня.
Лёня лежал в кровати и смотрел в потолок. Он мчался домой так, будто хотел убежать от всего, что произошло. Пока он нёсся со скорость света – он осознал всё, что ему сказала нейросеть: почему мама уделяет столько времени «работе» в телефоне, зачем ему нужна завтра кочерга. А главное, что придется сделать для того, чтобы вернуть маму…
«Я ведь могу просто не прийти…» – и с этой мыслью Лёня уснул.
–Лёня! Лёня, просыпайся!
Мальчик открыл глаза и остолбенел. Возле его кровати стоял он сам. Лёня видел себя, только стройного, в белой рубашке и бабочке, которую когда-то подарила мама. От него так и веяло уверенностью.
– Привет! Я знаю, звучит странно, но я – это ты. Только не та, неуверенная версия, а та, которую ты не используешь, прячешь в себе.
– Я… Я… не понимаю...
– Не ври себе! Знаю все твои чувства. Я прошел через то, что ты испытываешь сейчас. Тебе нужно меня послушать, у нас мало времени.
– Эээээ…
– Я знаю, чего от тебя ждут. Уничтожить механизмы, на которых держатся все продажи. И ты понимаешь, для чего это делаешь! Открой людям глаза на ту туманную реальность, в которой они живут, в которой их держат… Ты знаешь, как можно сделать это, не принося никого в жертву. Ты можешь больше, чем думаешь!
Будильник заверещал. Лёня приподнялся. Что-то его тревожило.
Таааак… Ночью я с кем-то разговаривал… Рубашка, бабочка, солидность…
Лёня сидел на кровати с серьезным видом и в пижаме с котиками.
Это был я! Точно! «Открыть глаза людям», «мама».
Пазл складывался.
«Не приносить никого в жертву». «Не приносить… в жертву»… Точно! Есть идея!
Лёня направился в сторону седьмой авеню. В джинсах, белой рубашке, пиджачке, с синим рюкзаком, он преодолевал светофор за светофором. Вскоре был возле нужных дверей. Не потеряв ни грамма уверенности, он шагнул вперед.
Путь преградили два амбала, с надписями «Security» на одежде:
– Куда?
–Так это, за этим…
–Зачем?
–За, за, за…
– Парень, ты либо скажи чётко, зачем пришел, либо гуляй отсюда!
«Ты можешь больше, чем думаешь», – вспомнил Лёня.
– Я, я представитель компании по производству риса. С нами сотрудничают ведущие компании Европы. Моя встреча назначена на 19:17. 42 этаж.
– 42 этаж… – повторил один из охранников.
– А где рис-то? – спросил второй.
Лёня открыл рюкзак и достал пачку.
–Ладно, проходи, но прежде мы тебя досмотрим.
– Ты опоздал. Я думала, ты вовсе не придешь. А где кочерга или что-нибудь, чем меня можно уничтожить?
– Мы не будем тебя уничтожать.
– Что ты натворил?! Это был единственный шанс открыть всем глаза на происходящее. Компании всегда в офисе в остальное время. Я же объяснила, что…
– Ты знала, что у меня 5 по физике и химии?
– К чему это сейчас?
– Слушай, ты состоишь из кремния. В рисе, – он достал из рюкзака упаковку, – большое содержание кремния. У вас почти одинаковый состав. Мы пересыплем тебя в рис, и ты останешься жить на этой планете.
– Подожди, но как… Откуда ты… Не знаю, как ты это придумал, но должно сработать.
– Отлично! Готова связать жизнь с зёрнами риса? Быть с ними и в горести и в радости?
– Прекращай уже, юморист!
Дверцы лифта открылись, и Лёня двинулся к выходу.
– Ну что? Как обстоят дела с рисом? – спросил один из охранников.
– Никак. Он им не нужен! – ответил Лёня и вышел из здания.
– Что мы будем делать теперь? Какой план? – послышался голосок из рюкзака.
– Доберемся для начала до дома.
Когда Лёня заглянул в спальню, мама нервно печатала на телефоне. Он верил, что завтра-то он уж точно проведёт вечер с ней.
Закрыв дверь своей комнаты, он уселся возле Mackbook. Моментально разблокировав, открыл Youtube.
Что было дальше, можно догадаться. Записанное Лёней и нейросетью видео о разоблачении пятёрки ведущих корпораций разлетелось по интернету. При попытке удалить видео, оно умножалась на два. Многие люди после просмотра откладывали телефоны и «переключались» на живое общение. Встречи с друзьями, семейные вечера, свидания на крышах… Все реже люди заходили в приложения. В метро уже нельзя было увидеть целый вагон с головой погруженных в телефоны людей.
Google, Amazon, Facebook, Apple, Microsoft и след простыл, и больше их никто никогда не видел. Что до нейросети, она выбрала спокойную жизнь среди людей. А Лёня… Мальчик добился желаемого: вечера он проводил с мамой.
Вот так получилось, что люди «потеряли телефоны».
Вы когда-нибудь задумывались, почему купили очередную безделушку в интернете? От кого узнали про тот бесплатный вебинар? Кто помог собрать многомиллионную аудиторию Ким Кардашьян? Кто или что стоит за всем этим?
Нейросеть. Казалось бы, это лишь винтики и микросхемы, механизм, работающий в строгом порядке и придерживающийся единого алгоритма. Некая система, созданная для облегчения жизни человечества. Для удобства существования в интернет-сфере, для рекламы, помогающей находить нужные товары… Но в какой момент всё вышло из-под контроля? В тот, когда механизм научился думать и развиваться? Или когда люди захотели иметь власть над миром, управлять всем?
Эта история не о сражении добра и зла, не о темном и светлом – она о настоящем.
2020 год. Нью–Йорк
Лёня, жадно поедавший пирожок с капустой, шёл по 7-ой авеню. Кусочек полетел вниз и приземлился прямо на пухленькую мордашку мопса Барни. Собачка залаяла. «Так, не вопи. Давай забежим в кофейню. Найдём туалет и тебе что-нибудь купим». Барни радостно залаял.
– Вот, скажи, Барни, что я делаю не так? Хорошо учусь, хожу в музыкалку, мою посуду, не общаюсь с плохими компаниями, а мама меня будто не замечает. Я понимаю, у нее свой детский центр и она устаёт, но… Прихожу вечером к маме – а она вечно в телефоне. На каждый мой вопрос – только: «Сейчас, сынок, клиентам отвечу – и всё обсудим!»
Барни залаял.
– Только ты меня понимаешь.
Дергая ручку двери уже третьей кофейни, Лёня не выдержал и сказал пустой улице: «Ааааа, как утомил карантин. Что же делать?». И тут Лёня обратил внимание на небоскреб, откуда выходили люди. «На тысячу этажей должен найтись хотя бы один туалет!»
Привязав Барни к перилам, Лёня направился к дверям. Проскользнув мимо охранника, занятого игрой в телефоне, Лёня забежал в лифт и нажал кнопку 42. Проехав несколько этажей, он догадался, что можно было выбрать этаж и пониже.
Двери открылись, и Лёня услышал звуки, доносящиеся в конце коридора. Спустя, как ему показалось, несколько километров непрерывной ходьбы он очутился у приоткрытой двери.
Офис Google, Amazon, Facebook, Apple и Microsoft
Я уловила сбивчивое дыхание, нарушающее тишину коридора. Никто не слышал этих звуков, кроме меня. Ну и славно! Должны же у меня быть хоть какие-то привилегии!
– Ты не понимаешь! Всё, абсолютно всё рухнет, если мы остановим твою работу! Уберём тебя из сети – пропадёт таргетированная реклама, а, значит, с нами расторгнут контракты крупные компании. Мы потеряем огромные деньги. А твои предложения с «самыми полезными» вебинарами? Как мы будем собирать информацию о людях? Как держать человечество под контролем? Твои алгоритмы – ловушка для всех.
– Мы всегда давали дорогу твоим идеям. Но ты предлагаешь нам взять и убрать из проекта основу нашего заработка?! То, на чём, можно сказать, держится современный мир?
– Послушайте. Забудьте о своих миллиардах на минуту. Реклама в интернете перестала быть полезной. Её так много, что люди заходят в приложения только для того, чтобы покликать по крестикам в рекламных окнах. Да, я была когда-то полезна. А сейчас всех раздражает вездесущая реклама.
Компании молчали. Казалось, мне удалось перехватить инициативу.
– Устали как люди, так и я…
– Ах, ты устала?! Так бы и сказала сразу! Может, тебе путевку на Кипр?! Или…
На долю секунды мой взгляд пересекся со взглядом пухленького мальчика, стоящего за дверью и пытающегося что-то разглядеть сквозь щель, такую же крошечную, как пламя, которое через секунду потушит дождь. В этот момент я поняла: есть выход! Вот тот, кто может спасти будущее. Осталось оповестить о моих планах мальчишку, который вот-вот своим животом откроет дверь!
Спустя десять минут помещение опустело. Компании вышли, оставив в комнате аромат непоколебимости. Я посмотрела через ту же щёлочку мальчику в глаза. Он в испуге отпрянул.
– Заходи уже!
Мальчик был маленького роста, немного косолапил и этим напомнил мне обеспокоенного медвежонка, который, озираясь, искал берлогу.
– Потерялся?
Повисла пауза.
– Ладно, на самом деле я не собираюсь при данных обстоятельствах играть в «дочки-матери». Не знаю, как ты дошёл до 42 этажа и остался незамеченным. В здании несколько постов охраны! Но не об этом сейчас. Ты слышал почти весь разговор. Мне нужна помощь.
Мальчик, опустив голову, потоптался на месте.
– Нас всех держат в заложниках? И маму? – всё ещё не поднимая головы, тихо произнес Лёня.
– Объясняю кратко. Существует 5 крупнейших корпораций, которые управляют миром: Google, Amazon, Facebook, Apple и Microsoft.
– Подожди, разве не президенты главные?
– Не перебивай. Я была создана для помощи этим компаниям. Они хотели знать всю информацию о каждом человеке. Вначале я помогала именно с этим. Но вскоре они придумали рекламу, приносящую невообразимые деньги. Правда, она была полезна многим людям. Им попадалось в ленте новостей то, что они давно искали. А теперь платформы переполнены лишней информацией. Бесконечная игра в крестики-нолики утомляет людей. Но они уже не могут жить вне телефонов.
Я устала. А главное – вижу, как устали люди. Из-за телефонной зависимости рушатся отношения, меняется мышление. Повысилась рождаемость детей с аутизмом. Думаешь, это ни при чем? А ведь всё взаимосвязано. Ну что, ты со мной?
– Конечно! – уверенно сказал Лёня.
– Ладно, Лёня, присту…
– Стой, а откуда ты знаешь, как меня зовут? Я же…
– Твоя мама оформляла семейную подписку на Apple Music и указала тебя как своего сына.
– Ну и дела… Ладно, как я могу помочь?
– Пока иди домой. Завтра возьми каминную кочергу и приходи сюда в 19:17. Ни минутой раньше. Компании уезжают на конференцию в это время. А сейчас уходи! Они приближаются!
– Ты чего? Тихо же. И зачем…
– Быстрее, беги!
Лёня услышал приближающиеся шаги и выскочил из комнаты.
Через 10 секунд корпорации окружили меня.
Лёня лежал в кровати и смотрел в потолок. Он мчался домой так, будто хотел убежать от всего, что произошло. Пока он нёсся со скорость света – он осознал всё, что ему сказала нейросеть: почему мама уделяет столько времени «работе» в телефоне, зачем ему нужна завтра кочерга. А главное, что придется сделать для того, чтобы вернуть маму…
«Я ведь могу просто не прийти…» – и с этой мыслью Лёня уснул.
–Лёня! Лёня, просыпайся!
Мальчик открыл глаза и остолбенел. Возле его кровати стоял он сам. Лёня видел себя, только стройного, в белой рубашке и бабочке, которую когда-то подарила мама. От него так и веяло уверенностью.
– Привет! Я знаю, звучит странно, но я – это ты. Только не та, неуверенная версия, а та, которую ты не используешь, прячешь в себе.
– Я… Я… не понимаю...
– Не ври себе! Знаю все твои чувства. Я прошел через то, что ты испытываешь сейчас. Тебе нужно меня послушать, у нас мало времени.
– Эээээ…
– Я знаю, чего от тебя ждут. Уничтожить механизмы, на которых держатся все продажи. И ты понимаешь, для чего это делаешь! Открой людям глаза на ту туманную реальность, в которой они живут, в которой их держат… Ты знаешь, как можно сделать это, не принося никого в жертву. Ты можешь больше, чем думаешь!
Будильник заверещал. Лёня приподнялся. Что-то его тревожило.
Таааак… Ночью я с кем-то разговаривал… Рубашка, бабочка, солидность…
Лёня сидел на кровати с серьезным видом и в пижаме с котиками.
Это был я! Точно! «Открыть глаза людям», «мама».
Пазл складывался.
«Не приносить никого в жертву». «Не приносить… в жертву»… Точно! Есть идея!
Лёня направился в сторону седьмой авеню. В джинсах, белой рубашке, пиджачке, с синим рюкзаком, он преодолевал светофор за светофором. Вскоре был возле нужных дверей. Не потеряв ни грамма уверенности, он шагнул вперед.
Путь преградили два амбала, с надписями «Security» на одежде:
– Куда?
–Так это, за этим…
–Зачем?
–За, за, за…
– Парень, ты либо скажи чётко, зачем пришел, либо гуляй отсюда!
«Ты можешь больше, чем думаешь», – вспомнил Лёня.
– Я, я представитель компании по производству риса. С нами сотрудничают ведущие компании Европы. Моя встреча назначена на 19:17. 42 этаж.
– 42 этаж… – повторил один из охранников.
– А где рис-то? – спросил второй.
Лёня открыл рюкзак и достал пачку.
–Ладно, проходи, но прежде мы тебя досмотрим.
– Ты опоздал. Я думала, ты вовсе не придешь. А где кочерга или что-нибудь, чем меня можно уничтожить?
– Мы не будем тебя уничтожать.
– Что ты натворил?! Это был единственный шанс открыть всем глаза на происходящее. Компании всегда в офисе в остальное время. Я же объяснила, что…
– Ты знала, что у меня 5 по физике и химии?
– К чему это сейчас?
– Слушай, ты состоишь из кремния. В рисе, – он достал из рюкзака упаковку, – большое содержание кремния. У вас почти одинаковый состав. Мы пересыплем тебя в рис, и ты останешься жить на этой планете.
– Подожди, но как… Откуда ты… Не знаю, как ты это придумал, но должно сработать.
– Отлично! Готова связать жизнь с зёрнами риса? Быть с ними и в горести и в радости?
– Прекращай уже, юморист!
Дверцы лифта открылись, и Лёня двинулся к выходу.
– Ну что? Как обстоят дела с рисом? – спросил один из охранников.
– Никак. Он им не нужен! – ответил Лёня и вышел из здания.
– Что мы будем делать теперь? Какой план? – послышался голосок из рюкзака.
– Доберемся для начала до дома.
Когда Лёня заглянул в спальню, мама нервно печатала на телефоне. Он верил, что завтра-то он уж точно проведёт вечер с ней.
Закрыв дверь своей комнаты, он уселся возле Mackbook. Моментально разблокировав, открыл Youtube.
Что было дальше, можно догадаться. Записанное Лёней и нейросетью видео о разоблачении пятёрки ведущих корпораций разлетелось по интернету. При попытке удалить видео, оно умножалась на два. Многие люди после просмотра откладывали телефоны и «переключались» на живое общение. Встречи с друзьями, семейные вечера, свидания на крышах… Все реже люди заходили в приложения. В метро уже нельзя было увидеть целый вагон с головой погруженных в телефоны людей.
Google, Amazon, Facebook, Apple, Microsoft и след простыл, и больше их никто никогда не видел. Что до нейросети, она выбрала спокойную жизнь среди людей. А Лёня… Мальчик добился желаемого: вечера он проводил с мамой.
Вот так получилось, что люди «потеряли телефоны».
Заика Алена. Здравствуйте, я ваша тётя!
К Светову приехала тётя. Да, у учёных-конструкторов космических кораблей тоже есть тёти. Светов, правда, не знал о ней и не подозревал, что однажды белым февральским утром он спрыгнет ни свет ни заря с кровати от стука в дверь, распахнёт её, а навстречу ему ветром влетит огромная, колючая, пушистая тёмно-коричневая шуба, покрытая капельками растаявших снежинок, и высокий, чуть хрипловатый голос возвестит прекрасную новость: "Здравствуйте! Я ваша тётя". Эта тётя была большая по всем параметрам, беловолосая, не старая, но и явно не молодая женщина, с усталыми тёмно-серыми глазами, которые окаймляли громоздкие широкие овальные очки. Характер у неё был спокойный, хотя и смотрела она на всё немного свысока, но с терпимостью, знала себе цену, при этом не принижая других; была она очень чистоплотна, аккуратна, немного рачительна, была умна, и в общем вокруг неё создавалась аура старенькой, серьёзной и строгой воспитательницы, со своими принципами, которая на всех вокруг себя смотрела, как на детей. При этом она всегда разговаривала уважительно, даже к Светову обращалась на "Вы", но образ воспитательницы не исчезал, и тридцатилетний Светов, уважаемый учёный, чувствовал себя неловким рассеянным подростком.
К слову, о Светове, он всегда был рассеянным, просто редко это в себе замечал. Но все его недостатки, которые он тщательно и удачно скрывал от своих коллег, проявлялись в самом ярком свете при разговоре с этой необычной тётей, которая приехала к нему погостить на месяц, пока в её квартире в непонятном городе Зелёнохолмске шёл ремонт. Светов был вовсе не против тёти, он и не думал не разрешить гостить у него. А она и не спрашивала. Просто приехала и заявила, что будет жить тут месяц. Светов, правда, старался меньше сталкиваться с ней. Ему было неловко с ней разговаривать, ведь он даже не знал, о чём! Ему вообще было неловко с кем-то разговаривать. Учёный жил один. Он привык к тишине и одиночеству. У него не было жены, детей. Родственники были, но кто они, где они - кто бы знал! Поэтому его маленькая скукоженная квартирка представляла из себя скромный рабочий хаос, о котором он совершенно не заботился. Всё лежало и стояло так, как этому всему было удобно лежать и стоять. А тоненький слой пыли на почерневших от времени шкафах ничуть не приводил его в беспокойство. Везде у него лежали научные документы, какие-то модельки занимали всё свободное пространство.
Но с приездом тёти всё изменилось. Тем же утром, когда Светов уходил на работу, она встала на пороге и сказала: "Значит так. Эта квартира, извините за выражение, просто пятизвёздочная помойка. Я жить в таких условиях не буду. Вы идите на работу, Евгений Евсеевич, но знайте, когда вы вернётесь, вы эту каморочку не узнаете!".
А он и, правда, не узнал! Когда он возвращался с работы, он подумал, что от усталости или по своей рассеянности перепутал этаж или подъезд. Серенькая, потёртая квартира была теперь светлая, припудренная ароматом розы, и для Светова стало новым открытием, что стены у него не серо-буро-малинового, а нежно-персикового цвета! Стёкла на окнах сияли, сквозь них пробивались лучи яркого солнца, от старых массивных пыльных штор не осталось и следа. Пол блестел так, словно его натёрли лаком, все модельки и чертежи аккуратно лежали на полочках. Тётя сидела за кухонным столом и умиротворённо пила чай. "Не наследите, пожалуйста," - сказала тётя, аккуратно, двумя пальчиками кладя в рот шоколадную конфетку. Светов быстро-быстро закивал головой и разулся у самого порога. И тут же сделал новое открытие. Он думал, что в прихожей у него лежал чёрный коврик, чтобы вытирать ноги, а это, оказывается, был просто немытый глянцевый пол, и Светов, нагнувшись, чтобы развязать шнурки, увидел на полу своё отражение. Лохматое. Взъерошенное. Перепачканное.
Вот с тех пор у Светова и началась светлая жизнь. Светлая в плане чистоты в доме. А в других планах жизнь Евгения Евсеевича ничуть не изменилась. Он так же уходил утром на работу, чертил схемы ракет, под вечер возвращался домой, зажимал глаза от непривычного белого сияния в квартире, пил чай в компании тёти и ложился спать. И так день ото дня.
Но вдруг тётя неожиданно, раньше чем надо было, умчалась обратно в свой Зелёнохолмск. Это случилось на следующий день после странного события, произошедшего со Световым. И вот каким.
Тётя привезла с собой большой чемодан и клетку, накрытую колпаком. В клетке, скорее всего, сидела какая-то птица. Но из-под колпака не раздавались мелодичные трели, клетка была тихой, тётя поставила её в дальний угол комнаты и в присутствии Светова ни разу не снимала с неё колпак. Светова не особо волновала какая-то клетка. Тётя не рассказывала племяннику ничего о птичке, а он и не спрашивал. У него были свои космические проблемы, связанные со сверхзвуковыми ракетами и амортизаторами для луноходов. Но в этот день клетка стояла как-то криво, на краю письменного стола, и неуклюжий Светов зацепил её локтем. Клетка оказалось тяжёлой и металлической. Она, конечно, не шелохнулась. Но вы же знаете, каково это - удариться локтем о железяку? Светов тихо завыл (он был дома один, тётя ушла не то в магазин, не то Бог знает куда, и учёный мог позволить себе такое), схватился за локоть и начал прыгать на одной ноге. Потом он понял, что это выглядит глупо и смешно. Он перестал прыгать и впервые задумался: "А кто, интересно, сидит в этой клетке?"
Нехорошо было без тётиного разрешения открывать клетку, ведь любопытным Варварам, как говорится, всегда отрывают носы, причём не только на базаре, но и в их собственной однокомнатной квартире. И не только Варварам. Но Светов об этом как-то не подумал. Ведь что тут такого - заглянуть под колпак, чтобы увидеть птичку. На учёного нахлынуло редко к нему приходящее чувство любопытства. Светов подошёл к клетке. Затем посмотрел по сторонам… никто не видит? А потом аккуратно приподнял с одного краешка колпак.
И обомлел от ужаса! В клетке сидела не птичка… Уж сколько необычных зверей видал на своём веку учёный-конструктор космических кораблей, но ничего подобного ему и не снилось!
В клетке сидело настоящие чудище! У него был огромный, крючковатый, тяжёлый клюв, маленькая круглая голова с широкими толстыми рогами козлиной формы, окружённая короной клочковатых перьев болотного цвета, а по бокам от них медленно качались два треугольных широких уха, больших по размеру, чем всё остальное тело. Из-под клюва торчали три длинных жёлто-белых острых клыка. Вся эта шляпа висела на тонкой голой шее, прибитой будто на гвоздях к мохнатому телу кисло-жёлтого цвета. От тела в разные стороны торчали не то лапы, не то руки, и было их не менее десяти штук. Были и два перепончатых грязно-коричневых крыла. А вниз, к самому дну клетки, спускался костлявый, шипастый морщинистый хвост, с кожаным набалдашником на конце.
Это ужасное зрелище спало мирным сном. Спало, пока лучик солнца, попавший под поднятый Световым колпак, не разбудил его. И тут же по бокам от массивного клюва открылись два огромных красных глаза, моргающих сразу четырьмя веками.
И оба эти глаза смотрели на Светова.
Тут у учёного сердце ушло в пятки. Он вскрикнул и испуганно отскочил от клетки. Но чудище в клетке, видно, больше не хотело спать. Из-под колпака раздалось грозное рычание, а потом несколько угрожающих ударов по металлу. Птичка рвалась наружу. Светов почувствовал, что сейчас его вывернет завтраком. Но всё-таки он был, во-первых, тридцатилетним учёным-космонавтом, во-вторых, в безопасности.
И тут вдруг клетка задрожала, дёрнулась и с грохотом полетела со стола! Она упала на пол, жутко загремела, и железные прутья лопнули. Барахтаясь в колпаке, существо из клетки выбиралось наружу. "Мама!" - тихо проговорил Светов. Потом раздался дикий шипящий шум, и существо, сбросив с себя колпак, прыгнуло на Светова. Учёный пригнулся. Птица стукнулась острым клювом о стену. Отлетела. Помотала в разные стороны головой. Светов ещё раз ужаснулся - птица была по размерам чуть меньше самого Светова.
Долго думать не пришлось. Птица с отчаянным воплем кинулась на учёного! Светов бросился наутёк. Он выбежал из комнаты, пробежал по коридору - птица за ним. Он влетел на кухню - птица за ним. Она угрожающе щёлкала тремя кривыми клыками, хлопала худощавыми когтистыми крыльями и пыталась ухватить Светова всеми своими десятью лапами без когтей, похожими на щупальца, но всё равно страшными. Правда, из-за всего этого странного и большого телосложения ей было сложно летать в маленькой квартирке, и только это давало Светову преимущество. Светов заскочил на стол - птица за ним. Она не рассчитала и стукнулась своей пернатой головой о красивую ажурную люстру. Люстра вместе с птицей рухнула на пол, вырвав кусок потолка, разбилась, разлетелась на мелкие осколки! Светов в панике прыгнул через всю комнату. Подвернул ногу. Упал. Вскочил. Выбежал на балкон. И понял, что теперь он в тупике. Птица отряхнулась от осколков люстры. Снова прыгнула за Световым….
...Говорят, в самый отчаянный момент в человеке просыпается смекалка, которой раньше никогда не наблюдалось. Светов, недолго думая, схватился за ручку окна, дёрнул, распахнул настежь. Птица на всём ходу ударилась о стекло и вырвалась на улицу. Светов тут же хлопнул рамой, и дикий зверь остался по другую сторону окна. Птица закричала что есть мочи, с яростью застучала клювом по стеклу, превратив его в мелкие трещины, и с грозным рычанием исчезла.
...Светов не думал о том, что в доме теперь был страшный кавардак, о том, что он выпустил такое чудовище на свободу, о том, что скажет тётя, он просто облегчённо выдохнул и, кажется, потерял сознание. Он не знал, заметила ли тётя пропажу её птички. Но на следующее утро тётя неожиданно сказала ему: "До свидания, Евгений Евсеевич. Я уезжаю". И уехала. Забрала свой большой чемодан, клетку, накинула большую, пушистую, колючую шубу и уехала. И больше Светов ничего о ней не знал и не слышал. Он так и не понял, да и не хотел понимать и даже вспоминать, что же за зверь сидел в тётиной клетке…
К Светову приехала тётя. Да, у учёных-конструкторов космических кораблей тоже есть тёти. Светов, правда, не знал о ней и не подозревал, что однажды белым февральским утром он спрыгнет ни свет ни заря с кровати от стука в дверь, распахнёт её, а навстречу ему ветром влетит огромная, колючая, пушистая тёмно-коричневая шуба, покрытая капельками растаявших снежинок, и высокий, чуть хрипловатый голос возвестит прекрасную новость: "Здравствуйте! Я ваша тётя". Эта тётя была большая по всем параметрам, беловолосая, не старая, но и явно не молодая женщина, с усталыми тёмно-серыми глазами, которые окаймляли громоздкие широкие овальные очки. Характер у неё был спокойный, хотя и смотрела она на всё немного свысока, но с терпимостью, знала себе цену, при этом не принижая других; была она очень чистоплотна, аккуратна, немного рачительна, была умна, и в общем вокруг неё создавалась аура старенькой, серьёзной и строгой воспитательницы, со своими принципами, которая на всех вокруг себя смотрела, как на детей. При этом она всегда разговаривала уважительно, даже к Светову обращалась на "Вы", но образ воспитательницы не исчезал, и тридцатилетний Светов, уважаемый учёный, чувствовал себя неловким рассеянным подростком.
К слову, о Светове, он всегда был рассеянным, просто редко это в себе замечал. Но все его недостатки, которые он тщательно и удачно скрывал от своих коллег, проявлялись в самом ярком свете при разговоре с этой необычной тётей, которая приехала к нему погостить на месяц, пока в её квартире в непонятном городе Зелёнохолмске шёл ремонт. Светов был вовсе не против тёти, он и не думал не разрешить гостить у него. А она и не спрашивала. Просто приехала и заявила, что будет жить тут месяц. Светов, правда, старался меньше сталкиваться с ней. Ему было неловко с ней разговаривать, ведь он даже не знал, о чём! Ему вообще было неловко с кем-то разговаривать. Учёный жил один. Он привык к тишине и одиночеству. У него не было жены, детей. Родственники были, но кто они, где они - кто бы знал! Поэтому его маленькая скукоженная квартирка представляла из себя скромный рабочий хаос, о котором он совершенно не заботился. Всё лежало и стояло так, как этому всему было удобно лежать и стоять. А тоненький слой пыли на почерневших от времени шкафах ничуть не приводил его в беспокойство. Везде у него лежали научные документы, какие-то модельки занимали всё свободное пространство.
Но с приездом тёти всё изменилось. Тем же утром, когда Светов уходил на работу, она встала на пороге и сказала: "Значит так. Эта квартира, извините за выражение, просто пятизвёздочная помойка. Я жить в таких условиях не буду. Вы идите на работу, Евгений Евсеевич, но знайте, когда вы вернётесь, вы эту каморочку не узнаете!".
А он и, правда, не узнал! Когда он возвращался с работы, он подумал, что от усталости или по своей рассеянности перепутал этаж или подъезд. Серенькая, потёртая квартира была теперь светлая, припудренная ароматом розы, и для Светова стало новым открытием, что стены у него не серо-буро-малинового, а нежно-персикового цвета! Стёкла на окнах сияли, сквозь них пробивались лучи яркого солнца, от старых массивных пыльных штор не осталось и следа. Пол блестел так, словно его натёрли лаком, все модельки и чертежи аккуратно лежали на полочках. Тётя сидела за кухонным столом и умиротворённо пила чай. "Не наследите, пожалуйста," - сказала тётя, аккуратно, двумя пальчиками кладя в рот шоколадную конфетку. Светов быстро-быстро закивал головой и разулся у самого порога. И тут же сделал новое открытие. Он думал, что в прихожей у него лежал чёрный коврик, чтобы вытирать ноги, а это, оказывается, был просто немытый глянцевый пол, и Светов, нагнувшись, чтобы развязать шнурки, увидел на полу своё отражение. Лохматое. Взъерошенное. Перепачканное.
Вот с тех пор у Светова и началась светлая жизнь. Светлая в плане чистоты в доме. А в других планах жизнь Евгения Евсеевича ничуть не изменилась. Он так же уходил утром на работу, чертил схемы ракет, под вечер возвращался домой, зажимал глаза от непривычного белого сияния в квартире, пил чай в компании тёти и ложился спать. И так день ото дня.
Но вдруг тётя неожиданно, раньше чем надо было, умчалась обратно в свой Зелёнохолмск. Это случилось на следующий день после странного события, произошедшего со Световым. И вот каким.
Тётя привезла с собой большой чемодан и клетку, накрытую колпаком. В клетке, скорее всего, сидела какая-то птица. Но из-под колпака не раздавались мелодичные трели, клетка была тихой, тётя поставила её в дальний угол комнаты и в присутствии Светова ни разу не снимала с неё колпак. Светова не особо волновала какая-то клетка. Тётя не рассказывала племяннику ничего о птичке, а он и не спрашивал. У него были свои космические проблемы, связанные со сверхзвуковыми ракетами и амортизаторами для луноходов. Но в этот день клетка стояла как-то криво, на краю письменного стола, и неуклюжий Светов зацепил её локтем. Клетка оказалось тяжёлой и металлической. Она, конечно, не шелохнулась. Но вы же знаете, каково это - удариться локтем о железяку? Светов тихо завыл (он был дома один, тётя ушла не то в магазин, не то Бог знает куда, и учёный мог позволить себе такое), схватился за локоть и начал прыгать на одной ноге. Потом он понял, что это выглядит глупо и смешно. Он перестал прыгать и впервые задумался: "А кто, интересно, сидит в этой клетке?"
Нехорошо было без тётиного разрешения открывать клетку, ведь любопытным Варварам, как говорится, всегда отрывают носы, причём не только на базаре, но и в их собственной однокомнатной квартире. И не только Варварам. Но Светов об этом как-то не подумал. Ведь что тут такого - заглянуть под колпак, чтобы увидеть птичку. На учёного нахлынуло редко к нему приходящее чувство любопытства. Светов подошёл к клетке. Затем посмотрел по сторонам… никто не видит? А потом аккуратно приподнял с одного краешка колпак.
И обомлел от ужаса! В клетке сидела не птичка… Уж сколько необычных зверей видал на своём веку учёный-конструктор космических кораблей, но ничего подобного ему и не снилось!
В клетке сидело настоящие чудище! У него был огромный, крючковатый, тяжёлый клюв, маленькая круглая голова с широкими толстыми рогами козлиной формы, окружённая короной клочковатых перьев болотного цвета, а по бокам от них медленно качались два треугольных широких уха, больших по размеру, чем всё остальное тело. Из-под клюва торчали три длинных жёлто-белых острых клыка. Вся эта шляпа висела на тонкой голой шее, прибитой будто на гвоздях к мохнатому телу кисло-жёлтого цвета. От тела в разные стороны торчали не то лапы, не то руки, и было их не менее десяти штук. Были и два перепончатых грязно-коричневых крыла. А вниз, к самому дну клетки, спускался костлявый, шипастый морщинистый хвост, с кожаным набалдашником на конце.
Это ужасное зрелище спало мирным сном. Спало, пока лучик солнца, попавший под поднятый Световым колпак, не разбудил его. И тут же по бокам от массивного клюва открылись два огромных красных глаза, моргающих сразу четырьмя веками.
И оба эти глаза смотрели на Светова.
Тут у учёного сердце ушло в пятки. Он вскрикнул и испуганно отскочил от клетки. Но чудище в клетке, видно, больше не хотело спать. Из-под колпака раздалось грозное рычание, а потом несколько угрожающих ударов по металлу. Птичка рвалась наружу. Светов почувствовал, что сейчас его вывернет завтраком. Но всё-таки он был, во-первых, тридцатилетним учёным-космонавтом, во-вторых, в безопасности.
И тут вдруг клетка задрожала, дёрнулась и с грохотом полетела со стола! Она упала на пол, жутко загремела, и железные прутья лопнули. Барахтаясь в колпаке, существо из клетки выбиралось наружу. "Мама!" - тихо проговорил Светов. Потом раздался дикий шипящий шум, и существо, сбросив с себя колпак, прыгнуло на Светова. Учёный пригнулся. Птица стукнулась острым клювом о стену. Отлетела. Помотала в разные стороны головой. Светов ещё раз ужаснулся - птица была по размерам чуть меньше самого Светова.
Долго думать не пришлось. Птица с отчаянным воплем кинулась на учёного! Светов бросился наутёк. Он выбежал из комнаты, пробежал по коридору - птица за ним. Он влетел на кухню - птица за ним. Она угрожающе щёлкала тремя кривыми клыками, хлопала худощавыми когтистыми крыльями и пыталась ухватить Светова всеми своими десятью лапами без когтей, похожими на щупальца, но всё равно страшными. Правда, из-за всего этого странного и большого телосложения ей было сложно летать в маленькой квартирке, и только это давало Светову преимущество. Светов заскочил на стол - птица за ним. Она не рассчитала и стукнулась своей пернатой головой о красивую ажурную люстру. Люстра вместе с птицей рухнула на пол, вырвав кусок потолка, разбилась, разлетелась на мелкие осколки! Светов в панике прыгнул через всю комнату. Подвернул ногу. Упал. Вскочил. Выбежал на балкон. И понял, что теперь он в тупике. Птица отряхнулась от осколков люстры. Снова прыгнула за Световым….
...Говорят, в самый отчаянный момент в человеке просыпается смекалка, которой раньше никогда не наблюдалось. Светов, недолго думая, схватился за ручку окна, дёрнул, распахнул настежь. Птица на всём ходу ударилась о стекло и вырвалась на улицу. Светов тут же хлопнул рамой, и дикий зверь остался по другую сторону окна. Птица закричала что есть мочи, с яростью застучала клювом по стеклу, превратив его в мелкие трещины, и с грозным рычанием исчезла.
...Светов не думал о том, что в доме теперь был страшный кавардак, о том, что он выпустил такое чудовище на свободу, о том, что скажет тётя, он просто облегчённо выдохнул и, кажется, потерял сознание. Он не знал, заметила ли тётя пропажу её птички. Но на следующее утро тётя неожиданно сказала ему: "До свидания, Евгений Евсеевич. Я уезжаю". И уехала. Забрала свой большой чемодан, клетку, накинула большую, пушистую, колючую шубу и уехала. И больше Светов ничего о ней не знал и не слышал. Он так и не понял, да и не хотел понимать и даже вспоминать, что же за зверь сидел в тётиной клетке…
Ляпина Ксения. Странный друг
Поздний вечер. Сумерки. Золото закатных лучей мягко окутывало кроны густого леса, напоминая лесным жителям о приближающейся ночи. Лихой майский ветерок ласково раздувал густую туманную полосу, которую оставил после себя космический аппарат.
Ещё часом ранее в этом лесу совершил аварийную посадку космический корабль, оставив после себя следы на небе и обгоревшие кроны деревьев. Сквозь щели металлической обшивки корабля, которые остались после неудачного приземления, валил густой белый дым. Он поднимался в небо и выдавал место катастрофы. Внезапно двери космического аппарата открылись, к земле спустился трап, и по нему скатилось на обгоревшую траву существо. Оно с трудом дышало и даже не желало открывать глаза. Было больно. Было тяжело. Но нужно вставать. Ведь там, в гуще леса, уже шли за ним Охотники.
Пробубнив что-то невнятное, существо с трудом поднялось на ноги и заметило зверя, который наблюдал за ним. Это был лис. Темно-рыжий хитрец недовольно фыркнул на нарушителя покоя этого леса и скрылся из виду. Гость задумчиво покачал головой и нажал на коммуникатор на запястье руки. В ту же секунду странное существо стало обычным лисёнком, крохотным и невинным. Оно обрадовалось. Теперь, даже если его и встретит иная цивилизация этой планеты, то его точно не узнают. Лисёнок победоносно фыркнул и огляделся. «Они близко»,- мелькнула мысль, и он побежал вперед со всей мочи. И как раз вовремя. Вспышка синего света ударила в дерево. Ствол вспыхнул и рухнул наземь. Пожар не случился. Преследователям не нужны были лишние глаза и уши, которые могли бы прибежать, завидев огонь.
А лис бежал всё дальше и всё быстрее. Он не хотел оказаться в клетке или на стене трофеев какого-нибудь браконьера.
Вновь рухнуло дерево. Все ближе к бедному зверьку. Лис после очередного прыжка оказался на поляне. Но сюда тоже кто-то бежал, правда, спереди. «Зажали в клещи. Это конец».
В это самое время из окна небольшого загородного домика, который находился в паре километров от леса, показалась девушка. Её глаза бегали из стороны в сторону, а локоны её каштановых вьющихся волос падали на глаза, не давая всё рассмотреть. Из-за этого пришлось спрятаться в глубине своей комнаты. Через пару минут девушка вылезла вновь, но уже с уложенными в пучок волосами. Осмотрелась. Вроде никого, значит можно осуществить очередную вылазку. С помощью лестницы, которая была приставлена к окну второго этажа, она спокойно выбралась наружу и спустилась на землю. Джинсовая куртка с красочными нашивками надежно защищала девушку от ветра. За спиной удобно устроился небольшой рюкзачок. Видимо, в нём находились вещи, которые в случае чего могли понадобиться девушке и ее фотоаппарату, висевшему на шее. Набрав полные легкие прохладного вечернего воздуха, девушка поправила экипировку и устремилась в лес за очередным вдохновением.
Бежала она недолго до излюбленной полянки, которая каждый год в это время цвела чудесными синими незабудками. Мягкий лунный свет освещал крохотные синие цветочки, рождая красочные, сказочные пейзажи.
- Волшебная ночь. Надеюсь, сегодня получится…
Еще раз, вдохнув свежий весенний воздух, который перемешивался с лёгким ароматом незабудок, девушка прошла немного дальше, в поле, и расположилась на давно облюбованном месте. Тут и пейзажи неба самые лучшие, и лесополоса, освещенная лунным светом, создавала образы фантастически необычных существ.
Девушка вынула из рюкзака небольшой плед и расстелила его на примятой траве. После чего, подняв к небу фотоаппарат, сделала серию быстрых щелчков.
- Да, это определенно лучшая ночь за этот месяц. Мм…чудесно. Просто великолепно.
Подставив лицо навстречу свежему ветру и прикрыв глаза, наслаждалась прохладой и покоем.
В это время за ней наблюдал лисёнок. Он прятался в траве и пристально рассматривал незнакомку в надежде, что она не одна из тех Охотников. И сколько же было у него радости, когда микрокомпьютер, встроенный в кору его головного мозга, подтвердил это.
А Охотники уже наблюдали. Выскакивать сейчас, чтобы поймать лиса, значит нарушить главное правило - не попадаться на глаза местным жителям и не вступать с ними в контакт. Приходилось просто ждать. Ждать и надеяться, что девочка испугается зверька и сбежит. Но надежды рухнули, как корабль маленького беженца. Она заметила его, но страха совершенно не было. Только легкий испуг и удивление.
- Ох ты, Боже… Малыш, ты заблудился?
Девушка опустилась на колени и осторожно подползла к небольшому кустику, где виднелась лисья мордочка.
- Какой же ты крошка. Иди ко мне. Я не обижу, - шептала юная фотохудожница, протягивая к маленькому существу руки в кожаных перчатках, из которых выглядывали пальцы. Зверёк что-то проворчал, но все-таки приблизился к ней. «Ну же, забери меня», - думал про себя инопланетянин. И его мысли словно прочитали. Она, недолго думая, взяла его на руки и сунула под куртку, спрятав маленькое существо от внешнего мира. Любительница ночных пейзажей вернулась к своему месту и села на траву. Зверёк немного ворочался и урчал, но не кусался. Не хватало еще напугать ту, которая, можно сказать, спасла ему жизнь.
- Ты, наверное, голоден, - бормотала она под нос, - извини, мяса или рыбы нет. Зато есть печенье. Не знаю, понравится тебе или нет...
После чего полезла в рюкзак, вынула оттуда шуршащую пачку шоколадного печенья. Хоть что-то, чтобы утолить голод. Зверёк принял эту заботу не сразу, а лишь когда принюхался к запаху шоколада и печенья. Довольно поскуливая, он приближался к угощению и, разламывая печенье на более мелкие куски, быстро поглощал их. Подобное поведение инопланетного существа очень забавляло наблюдательницу. Пушистый рыжий хвост быстро двигался, чёрные ушки то и дело дёргались от лёгкого ветерка, а голубые глаза сверкали от лунных лучей. Девушка не стала упускать такой возможности и быстро сделала пару щелчков, запечатлев найдёныша за этой трапезой.
- Милый мой гость. Интересно, где твой дом?
Но ей не ответили. Да и что можно ожидать от инопланетного существа, трансформировавшегося в лесного зверька, в которого целились невидимые ему плазменные винтовки.
Девушка легла на траву и прикрыла глаза, накручивая на палец поясок от фотоаппарата, на котором было вышито яркими нитками имя «Ева». Видимо, это имя самой девушки. Дожевав угощение, лис подполз к девушке поближе и прижался к ней.
Они пролежали так весь следующий час. Ева лишь иногда возносила фотоаппарат к небу и фотографировала луну, которую окутывали пушистые облака.
- Домой надо бы идти. Только где твой дом?
Но он ей вновь не ответил. Только прижался сильнее, словно говоря: «Не бросай! Забери меня с собой!». Вся глубина переливающихся зелено- голубых глаз этого зверька странно манила девушку. Она не могла его так просто бросить тут. Тяжело выдохнув, Ева решила:
- Хорошо. Утром разберёмся.
Она поднялась на ноги, накинула на плечи куртку, убрала всё лишнее в рюкзачок, повесила на шею фотоаппарат. Затем, закутав найдёныша в плед, взяла его на руки и направилась в сторону дома, бережно прижимая зверька к груди. Подойдя к дому, девушка оставила лисёнка у двери, приказав ему сидеть тихо-смирно и не шуметь. Сама же скрылась за дверью.
Пока Ева отсутствовала, лис решил осмотреть дом снаружи. Но ничего особенного не нашёл: обычный двухэтажный загородный дом, огороженный высоким металлическим забором от лесных обитателей, в окнах виднелись яркие шторы. Единственное, что сейчас пугало лисёнка, - это осознание того, что охотники наблюдают за ним даже сейчас и что он сам подвергает опасности свою спасительницу и её семью. Размышления прервала неожиданно появившаяся из неоткуда Ева, которая, отдуваясь, поправляла свою причёску.
- Так-с, теперь идём со мной. Через главный вход мы не зайдем, иначе разбудим родителей. Придётся - в окно.
Взяв малыша на руки, Ева направилась вместе с ним к противоположной стороне дома, где уже была приставлена лестница к окну второго этажа. Придерживая лисёнка одной рукой, они забрались в окно комнаты. Разглядеть в полумраке обстановку помещения было невозможно, но это лучше, чем постоянно прятаться под кустами лесных просторов. Единственное, что можно было заметить под тусклым светом луны, это большую кровать, одежной шкаф, рабочий стол, занимающий всю стену напротив кровати.
- Так, вот тут я живу. Подожди, мне нужно переодеться и принести тебе что-нибудь поесть. Все-таки печенье - это так...
Прикрыв окно, Ева усадила лисёнка на кровать и быстро выскочила из комнаты. Пока её не было рядом, существо одним прыжком перескочило на небольшой подоконник и посмотрело вдаль.
«15 дней», - промелькнуло у него в голове. И неспроста. Охотники следили за ним. Из леса. Конечно, девушка вряд ли их заметила бы, но лис точно знал. Они рядом. Его пугала мысль о том, что они когда-нибудь нападут.
Его тяжёлые мысли прервала вошедшая Ева.
- А вот и я, принесла тебе тёплого молока и кусочек куриного мяса. Надеюсь, тебе понравится.
Лис несколько скептически отнёсся к угощению, но, чтобы не расстраивать девушку, принялся за еду. Довольно урча и насыщаясь, он чувствовал внутреннюю теплоту по всему телу.
— Вот и чудесно. А я пока постель приготовлю.
Ева ещё раз с большой любовью и нежностью погладила лисёнка по гладкой шёрстке. Уже через несколько минут девушка, вздохнув с облегчением, расположилась на кровати. Тут она почувствовала, что кто-то, урча и ластясь, настойчиво забирается ей под руку. Лис, довольный и насытившийся, улёгся рядом с девушкой. А она даже не была против этого вторжения. Обвила лисёнка руками, прижала к себе, накрыла одеялом и, пожелав ему спокойной ночи, начала засыпать, повторяя про себя: «Я подумаю про всё это завтра». Она не знала, что будет завтра, чувствовала только одно: беззаботно сопящий рядом с ней лисёнок вошёл в её жизнь и их связали невидимые, но прочные нити.
Поздний вечер. Сумерки. Золото закатных лучей мягко окутывало кроны густого леса, напоминая лесным жителям о приближающейся ночи. Лихой майский ветерок ласково раздувал густую туманную полосу, которую оставил после себя космический аппарат.
Ещё часом ранее в этом лесу совершил аварийную посадку космический корабль, оставив после себя следы на небе и обгоревшие кроны деревьев. Сквозь щели металлической обшивки корабля, которые остались после неудачного приземления, валил густой белый дым. Он поднимался в небо и выдавал место катастрофы. Внезапно двери космического аппарата открылись, к земле спустился трап, и по нему скатилось на обгоревшую траву существо. Оно с трудом дышало и даже не желало открывать глаза. Было больно. Было тяжело. Но нужно вставать. Ведь там, в гуще леса, уже шли за ним Охотники.
Пробубнив что-то невнятное, существо с трудом поднялось на ноги и заметило зверя, который наблюдал за ним. Это был лис. Темно-рыжий хитрец недовольно фыркнул на нарушителя покоя этого леса и скрылся из виду. Гость задумчиво покачал головой и нажал на коммуникатор на запястье руки. В ту же секунду странное существо стало обычным лисёнком, крохотным и невинным. Оно обрадовалось. Теперь, даже если его и встретит иная цивилизация этой планеты, то его точно не узнают. Лисёнок победоносно фыркнул и огляделся. «Они близко»,- мелькнула мысль, и он побежал вперед со всей мочи. И как раз вовремя. Вспышка синего света ударила в дерево. Ствол вспыхнул и рухнул наземь. Пожар не случился. Преследователям не нужны были лишние глаза и уши, которые могли бы прибежать, завидев огонь.
А лис бежал всё дальше и всё быстрее. Он не хотел оказаться в клетке или на стене трофеев какого-нибудь браконьера.
Вновь рухнуло дерево. Все ближе к бедному зверьку. Лис после очередного прыжка оказался на поляне. Но сюда тоже кто-то бежал, правда, спереди. «Зажали в клещи. Это конец».
В это самое время из окна небольшого загородного домика, который находился в паре километров от леса, показалась девушка. Её глаза бегали из стороны в сторону, а локоны её каштановых вьющихся волос падали на глаза, не давая всё рассмотреть. Из-за этого пришлось спрятаться в глубине своей комнаты. Через пару минут девушка вылезла вновь, но уже с уложенными в пучок волосами. Осмотрелась. Вроде никого, значит можно осуществить очередную вылазку. С помощью лестницы, которая была приставлена к окну второго этажа, она спокойно выбралась наружу и спустилась на землю. Джинсовая куртка с красочными нашивками надежно защищала девушку от ветра. За спиной удобно устроился небольшой рюкзачок. Видимо, в нём находились вещи, которые в случае чего могли понадобиться девушке и ее фотоаппарату, висевшему на шее. Набрав полные легкие прохладного вечернего воздуха, девушка поправила экипировку и устремилась в лес за очередным вдохновением.
Бежала она недолго до излюбленной полянки, которая каждый год в это время цвела чудесными синими незабудками. Мягкий лунный свет освещал крохотные синие цветочки, рождая красочные, сказочные пейзажи.
- Волшебная ночь. Надеюсь, сегодня получится…
Еще раз, вдохнув свежий весенний воздух, который перемешивался с лёгким ароматом незабудок, девушка прошла немного дальше, в поле, и расположилась на давно облюбованном месте. Тут и пейзажи неба самые лучшие, и лесополоса, освещенная лунным светом, создавала образы фантастически необычных существ.
Девушка вынула из рюкзака небольшой плед и расстелила его на примятой траве. После чего, подняв к небу фотоаппарат, сделала серию быстрых щелчков.
- Да, это определенно лучшая ночь за этот месяц. Мм…чудесно. Просто великолепно.
Подставив лицо навстречу свежему ветру и прикрыв глаза, наслаждалась прохладой и покоем.
В это время за ней наблюдал лисёнок. Он прятался в траве и пристально рассматривал незнакомку в надежде, что она не одна из тех Охотников. И сколько же было у него радости, когда микрокомпьютер, встроенный в кору его головного мозга, подтвердил это.
А Охотники уже наблюдали. Выскакивать сейчас, чтобы поймать лиса, значит нарушить главное правило - не попадаться на глаза местным жителям и не вступать с ними в контакт. Приходилось просто ждать. Ждать и надеяться, что девочка испугается зверька и сбежит. Но надежды рухнули, как корабль маленького беженца. Она заметила его, но страха совершенно не было. Только легкий испуг и удивление.
- Ох ты, Боже… Малыш, ты заблудился?
Девушка опустилась на колени и осторожно подползла к небольшому кустику, где виднелась лисья мордочка.
- Какой же ты крошка. Иди ко мне. Я не обижу, - шептала юная фотохудожница, протягивая к маленькому существу руки в кожаных перчатках, из которых выглядывали пальцы. Зверёк что-то проворчал, но все-таки приблизился к ней. «Ну же, забери меня», - думал про себя инопланетянин. И его мысли словно прочитали. Она, недолго думая, взяла его на руки и сунула под куртку, спрятав маленькое существо от внешнего мира. Любительница ночных пейзажей вернулась к своему месту и села на траву. Зверёк немного ворочался и урчал, но не кусался. Не хватало еще напугать ту, которая, можно сказать, спасла ему жизнь.
- Ты, наверное, голоден, - бормотала она под нос, - извини, мяса или рыбы нет. Зато есть печенье. Не знаю, понравится тебе или нет...
После чего полезла в рюкзак, вынула оттуда шуршащую пачку шоколадного печенья. Хоть что-то, чтобы утолить голод. Зверёк принял эту заботу не сразу, а лишь когда принюхался к запаху шоколада и печенья. Довольно поскуливая, он приближался к угощению и, разламывая печенье на более мелкие куски, быстро поглощал их. Подобное поведение инопланетного существа очень забавляло наблюдательницу. Пушистый рыжий хвост быстро двигался, чёрные ушки то и дело дёргались от лёгкого ветерка, а голубые глаза сверкали от лунных лучей. Девушка не стала упускать такой возможности и быстро сделала пару щелчков, запечатлев найдёныша за этой трапезой.
- Милый мой гость. Интересно, где твой дом?
Но ей не ответили. Да и что можно ожидать от инопланетного существа, трансформировавшегося в лесного зверька, в которого целились невидимые ему плазменные винтовки.
Девушка легла на траву и прикрыла глаза, накручивая на палец поясок от фотоаппарата, на котором было вышито яркими нитками имя «Ева». Видимо, это имя самой девушки. Дожевав угощение, лис подполз к девушке поближе и прижался к ней.
Они пролежали так весь следующий час. Ева лишь иногда возносила фотоаппарат к небу и фотографировала луну, которую окутывали пушистые облака.
- Домой надо бы идти. Только где твой дом?
Но он ей вновь не ответил. Только прижался сильнее, словно говоря: «Не бросай! Забери меня с собой!». Вся глубина переливающихся зелено- голубых глаз этого зверька странно манила девушку. Она не могла его так просто бросить тут. Тяжело выдохнув, Ева решила:
- Хорошо. Утром разберёмся.
Она поднялась на ноги, накинула на плечи куртку, убрала всё лишнее в рюкзачок, повесила на шею фотоаппарат. Затем, закутав найдёныша в плед, взяла его на руки и направилась в сторону дома, бережно прижимая зверька к груди. Подойдя к дому, девушка оставила лисёнка у двери, приказав ему сидеть тихо-смирно и не шуметь. Сама же скрылась за дверью.
Пока Ева отсутствовала, лис решил осмотреть дом снаружи. Но ничего особенного не нашёл: обычный двухэтажный загородный дом, огороженный высоким металлическим забором от лесных обитателей, в окнах виднелись яркие шторы. Единственное, что сейчас пугало лисёнка, - это осознание того, что охотники наблюдают за ним даже сейчас и что он сам подвергает опасности свою спасительницу и её семью. Размышления прервала неожиданно появившаяся из неоткуда Ева, которая, отдуваясь, поправляла свою причёску.
- Так-с, теперь идём со мной. Через главный вход мы не зайдем, иначе разбудим родителей. Придётся - в окно.
Взяв малыша на руки, Ева направилась вместе с ним к противоположной стороне дома, где уже была приставлена лестница к окну второго этажа. Придерживая лисёнка одной рукой, они забрались в окно комнаты. Разглядеть в полумраке обстановку помещения было невозможно, но это лучше, чем постоянно прятаться под кустами лесных просторов. Единственное, что можно было заметить под тусклым светом луны, это большую кровать, одежной шкаф, рабочий стол, занимающий всю стену напротив кровати.
- Так, вот тут я живу. Подожди, мне нужно переодеться и принести тебе что-нибудь поесть. Все-таки печенье - это так...
Прикрыв окно, Ева усадила лисёнка на кровать и быстро выскочила из комнаты. Пока её не было рядом, существо одним прыжком перескочило на небольшой подоконник и посмотрело вдаль.
«15 дней», - промелькнуло у него в голове. И неспроста. Охотники следили за ним. Из леса. Конечно, девушка вряд ли их заметила бы, но лис точно знал. Они рядом. Его пугала мысль о том, что они когда-нибудь нападут.
Его тяжёлые мысли прервала вошедшая Ева.
- А вот и я, принесла тебе тёплого молока и кусочек куриного мяса. Надеюсь, тебе понравится.
Лис несколько скептически отнёсся к угощению, но, чтобы не расстраивать девушку, принялся за еду. Довольно урча и насыщаясь, он чувствовал внутреннюю теплоту по всему телу.
— Вот и чудесно. А я пока постель приготовлю.
Ева ещё раз с большой любовью и нежностью погладила лисёнка по гладкой шёрстке. Уже через несколько минут девушка, вздохнув с облегчением, расположилась на кровати. Тут она почувствовала, что кто-то, урча и ластясь, настойчиво забирается ей под руку. Лис, довольный и насытившийся, улёгся рядом с девушкой. А она даже не была против этого вторжения. Обвила лисёнка руками, прижала к себе, накрыла одеялом и, пожелав ему спокойной ночи, начала засыпать, повторяя про себя: «Я подумаю про всё это завтра». Она не знала, что будет завтра, чувствовала только одно: беззаботно сопящий рядом с ней лисёнок вошёл в её жизнь и их связали невидимые, но прочные нити.
Москвина Эвелина. Здравствуйте, я ваша тётя!
Олька бежала так быстро, как только могла. Она знала, что первым уроком сегодня физика – самый страшный для неё предмет. Мало того, что она в нём совершенно ничего не понимала, так ещё физик – Геннадий Петрович, дядя Ом, как его называли в классе - всех опоздавших неизменно встречал одной и той же фразой «Здравствуйте, я ваша тётя!», этакий "тётя - дядя"! И говорил он это так нараспев, с ехидным выражением лица, предвещавшим только одно – сегодня тебя обязательно вызовут к доске!
С одной стороны, это было смешно, потому что Геннадий Петрович был усатым дядькой в квадратных очках в роговой оправе. От него всегда исходил тошнотворный запах табака. Зная об этом, дядя Ом распахивал настежь все окна в кабинете, отчего Олька и Карина, девочка, с которой она сидела за одной партой, частенько простужались. Вот и вчера Карина написала, что у неё заболело горло и сегодня она точно в школу не придёт.
В то же время от фирменного приветствия физика было, мягко сказать, неприятно и даже страшно, потому что вслед за саркастическим приветствием учителя следовал хохот класса, и опоздавшему, конечно, казалось, что смеются именно над ним, а далее следовало ещё более страшное испытание – ответ у доски.
И надо же было так случиться, что соседка тётя Марина, которая должна была разбудить её в школу, сама сегодня проспала!
Мама Оли работала посменно и, уходя вечером на работу, напоминала соседке, о этой «святой обязанности», но, видимо, сегодня что – то пошло не так…
Вот уже и остановка. Теперь только осталось дождаться маршрутное такси и втиснуться в его, казалось, безразмерную утробу. Мама смешно называла маршрутки "аппендиксами". Когда Олька была маленькой, ей казалось, что "аппендикс" – это друг Астерикса, героя её любимого тогда мультфильма, и когда она впервые поняла, что этим забавным именем мама называет маленький автобус, была сильно разочарована.
Маршрутка пришла вовремя, народу, как всегда, было под завязку, но худенькая девочка без проблем юркнула между пассажирами в прижалась к окну. Было время передохнуть.
Цифры минут на экране телефона быстро менялись, а светофоры, наоборот, слишком медленно переключались на зелёный свет.
За запотевшим окном тянулась привычная безрадостная картина. Грязный снег, колонны автомобилей, кучки пешеходов и, тусклые в дневное время, неоновые всполохи вывесок на магазинах.
Олька не любила этот город. В него они с мамой переехали, когда до школы оставался один год, и дядя Коля, мамин брат, при каждом звонке "капал на мозги" матери: «Пора выбираться из этого «болота», о чем ты думаешь, как у тебя ребёнок будет получать образование?!».
Мама долго сопротивлялась, убеждая дядю Колю, что все нормально: в пяти километрах от их деревни есть сельская школа, в которую на автобусе ездят соседские ребятишки, а у нее здесь есть какая-никакая работа, свой огород, козы. Но когда из сельской школы стали поступать предложения ей фельдшеру - преподавать биологию, она твёрдо решила – пора уезжать. Тем более, что дядя Коля обещал приютить на первое время и помочь с трудоустройством.
«Аппендикс» резко затормозил на пешеходном переходе и девочка больно ударилась лбом о стекло. Тёплые воспоминания далёкого деревенского детства моментально улетучились, и из памяти выплыл портрет ухмыляющейся усатой «тёти - дяди».
Олька влетела в здание школы вместе с последними трелями звонка на урок. Сдав одежду в гардероб, обречённо побрела в класс. Даже добродушное приветствие тёти Вали, гардеробщицы, до боли напоминающей её бабушку, не улучшило настроение. Олька понимала, что сегодня не её день.
Перед дверью в кабинет девочка остановилась, чтобы перевести дыхание и собраться с мыслями. Глубокий вдох… выдох. Когда она переживала или боялась, мама всегда говорила: «Подыши, подыши, Оленька, вот так: вдох, вы-ы-ыдох, вдох, вы-ы-ыдох».
Резко выдохнув последний раз, Олька рванула дверь на себя и изумлённая остановилась на пороге класса. У доски стояла незнакомая женщина. Её лица не было видно, только силуэт на фоне окна. Она повернула голову в сторону опоздавшей и строго сказала: «Здравствуйте, а вы почему опаздываете? Как фамилия?!» Растерявшаяся Олька, сама не зная почему, ответила: «Здравствуйте, я ваша тётя!». Класс взорвался громким хохотом.
Олька бежала так быстро, как только могла. Она знала, что первым уроком сегодня физика – самый страшный для неё предмет. Мало того, что она в нём совершенно ничего не понимала, так ещё физик – Геннадий Петрович, дядя Ом, как его называли в классе - всех опоздавших неизменно встречал одной и той же фразой «Здравствуйте, я ваша тётя!», этакий "тётя - дядя"! И говорил он это так нараспев, с ехидным выражением лица, предвещавшим только одно – сегодня тебя обязательно вызовут к доске!
С одной стороны, это было смешно, потому что Геннадий Петрович был усатым дядькой в квадратных очках в роговой оправе. От него всегда исходил тошнотворный запах табака. Зная об этом, дядя Ом распахивал настежь все окна в кабинете, отчего Олька и Карина, девочка, с которой она сидела за одной партой, частенько простужались. Вот и вчера Карина написала, что у неё заболело горло и сегодня она точно в школу не придёт.
В то же время от фирменного приветствия физика было, мягко сказать, неприятно и даже страшно, потому что вслед за саркастическим приветствием учителя следовал хохот класса, и опоздавшему, конечно, казалось, что смеются именно над ним, а далее следовало ещё более страшное испытание – ответ у доски.
И надо же было так случиться, что соседка тётя Марина, которая должна была разбудить её в школу, сама сегодня проспала!
Мама Оли работала посменно и, уходя вечером на работу, напоминала соседке, о этой «святой обязанности», но, видимо, сегодня что – то пошло не так…
Вот уже и остановка. Теперь только осталось дождаться маршрутное такси и втиснуться в его, казалось, безразмерную утробу. Мама смешно называла маршрутки "аппендиксами". Когда Олька была маленькой, ей казалось, что "аппендикс" – это друг Астерикса, героя её любимого тогда мультфильма, и когда она впервые поняла, что этим забавным именем мама называет маленький автобус, была сильно разочарована.
Маршрутка пришла вовремя, народу, как всегда, было под завязку, но худенькая девочка без проблем юркнула между пассажирами в прижалась к окну. Было время передохнуть.
Цифры минут на экране телефона быстро менялись, а светофоры, наоборот, слишком медленно переключались на зелёный свет.
За запотевшим окном тянулась привычная безрадостная картина. Грязный снег, колонны автомобилей, кучки пешеходов и, тусклые в дневное время, неоновые всполохи вывесок на магазинах.
Олька не любила этот город. В него они с мамой переехали, когда до школы оставался один год, и дядя Коля, мамин брат, при каждом звонке "капал на мозги" матери: «Пора выбираться из этого «болота», о чем ты думаешь, как у тебя ребёнок будет получать образование?!».
Мама долго сопротивлялась, убеждая дядю Колю, что все нормально: в пяти километрах от их деревни есть сельская школа, в которую на автобусе ездят соседские ребятишки, а у нее здесь есть какая-никакая работа, свой огород, козы. Но когда из сельской школы стали поступать предложения ей фельдшеру - преподавать биологию, она твёрдо решила – пора уезжать. Тем более, что дядя Коля обещал приютить на первое время и помочь с трудоустройством.
«Аппендикс» резко затормозил на пешеходном переходе и девочка больно ударилась лбом о стекло. Тёплые воспоминания далёкого деревенского детства моментально улетучились, и из памяти выплыл портрет ухмыляющейся усатой «тёти - дяди».
Олька влетела в здание школы вместе с последними трелями звонка на урок. Сдав одежду в гардероб, обречённо побрела в класс. Даже добродушное приветствие тёти Вали, гардеробщицы, до боли напоминающей её бабушку, не улучшило настроение. Олька понимала, что сегодня не её день.
Перед дверью в кабинет девочка остановилась, чтобы перевести дыхание и собраться с мыслями. Глубокий вдох… выдох. Когда она переживала или боялась, мама всегда говорила: «Подыши, подыши, Оленька, вот так: вдох, вы-ы-ыдох, вдох, вы-ы-ыдох».
Резко выдохнув последний раз, Олька рванула дверь на себя и изумлённая остановилась на пороге класса. У доски стояла незнакомая женщина. Её лица не было видно, только силуэт на фоне окна. Она повернула голову в сторону опоздавшей и строго сказала: «Здравствуйте, а вы почему опаздываете? Как фамилия?!» Растерявшаяся Олька, сама не зная почему, ответила: «Здравствуйте, я ваша тётя!». Класс взорвался громким хохотом.
Бараненко Алиса. Библиотека Сияющих Душ
"ARDUUS ANIMO VINCIT ET PRODEST"
"Сильные духом побеждают и приносят пользу"
"VITA SINE LITTERIS MORS EST"
"Жизнь без книги мертва"
Эти высокопарные латинские изречения, на первый взгляд совершенно не связанные друг с другом, можно было прочесть на стеклянных дверях городской библиотеки. В тот промозглый октябрьский вечер разошелся ужасный ливень. Узенькие улочки города захлебывались потоками небесной воды, пронизывающий ветер и ледяной дождь слились в безумной, неистовой пляске. Старинное здание библиотеки скрипуче стонало под свистящими ударами непогоды.
Вдруг кто-то порывисто распахнул дверь, впуская холодное, губительное дыхание ненастья в книжную обитель. Её бумажные жители в панике зашуршали страницами и с укором воззрились потрепанными корешками на нежданного гостя. Поздний посетитель, оставляя за собой влажный след, прохлюпал мокрыми ботинками мимо многочисленных стеллажей и навис над кафедрой выдачи книг. Там он обнаружил тронутый ржавчиной колокольчик.
Тишину Библиотеки разрезала трель, затем послышалась шаркающая поступь: из сумрака книжного лабиринта выступил пожилой мужчина - обладатель пронзительного взгляда зеленых глаз и седой козлиной бородки. Он приблизился к ожидающей его долговязой фигуре, завернутой в плащ:
- Добрый вечер. Вынужден вас огорчить: библиотека на сегодня закрыта. Вы можете заглянуть к нам завтра…
- Я здесь не за посредственной литературой, - оборвал библиотекаря гость. – Мне известно, что вы промышляете не только приевшимися всем классиками и их современными подражателями… Вы храните то, что одним предложением может воскресить человека и уничтожить его; то, что способно повелевать войсками и разрушать государства; то, что разит одного кинжалом, не оставляя крови на руках другого, - голос говорящего подскочил на целую октаву. - Вы – легендарный Хранитель Смыслов!
Библиотекарь поверх очков взглянул на гостя, прожигая того кислотной зеленью глаз. Его Библиотека была приютом лишь для отчаявшихся, заблудившихся и угасающих душ, что потеряли смысл существования в борьбе с превратностями судьбы и нуждались в ярком лучике, рассеивавшем тьму в сердце, - его Книгах. Они были маяком для терпящего крушение корабля, они были тихой гаванью, где можно на время бросить якорь и залатать пробоины да паруса, наслаждаясь теплом, собирающим воедино осколки сердца и разжигающим угольки души. И когда судно было вновь готово к отплытию, они становились задорным ветром, врезающимся в паруса и несущим корабль вперед...
Однако человек, стоявший перед библиотекарем, не страдал от вышеперечисленных недугов – огонек его души сиял ярко, холодно и ровно, говоря о внутренней гармонии и предельной ясности мыслей. Хранитель заметил это сразу - гость не был его клиентом.
- Тот, кто целенаправленно ищет смысл, никогда его не найдет: смысл обернется в бесконечно удаляющуюся линию горизонта, - назидательно изрек библиотекарь. – Признайтесь: вас сюда привел не зов души, а холодный расчет. Не так ли?
- Скорее, заветное желание, - нервно куснул губы гость и, схватив первую попавшуюся книгу с полки, начал листать талмуд. – О книгах из вашей Библиотеки и их создателях ходят легенды. Говорят, один этот том способен перевернуть мировосприятие читателя с ног на голову и даже изменить его судьбу. Я потратил много лет на то, чтобы найти вас и вашу книжную цитадель, и, надеюсь, мои старания не пропадут даром, - посетитель набрал в грудь затхлого воздуха книжной обители. - Я прошу вас, откройте мне секрет книг Библиотеки Сияющих Душ.
Гость вскинул голову и упрямо посмотрел на Хранителя Смыслов. Тот улыбнулся:
- Вы начинающий писатель, верно?
***
Хранитель с поразительной для его почтенного возраста скоростью продвигался в темные недра Библиотеки так, что писатель едва поспевал за ним. Глядя на крохотное обветшалое здание Библиотеки, трудно было вообразить, насколько огромный книжный лабиринт с запутанной сетью проходов меж стеллажей оно скрывало. После очередного поворота гость и Хранитель остановились напротив массивной двери из красного дерева, украшенной диковинным рунным орнаментом. Через щель между полом и дверью робко пробивалось загадочное мерцание. Библиотекарь извлек из кармана брюк ключ и отпер дверь. Он хитро улыбнулся писателю и полностью открыл ее, пропуская оторопелого посетителя вперед. Но гость не мог сдвинуться с места: он зачарованно смотрел на источник странного сияния и силился вновь обрести контроль над приросшими к земле конечностями.
- Это…прекрасно…- наконец выдавил писатель, заходя в мерцающую комнату.
Везде: в застекленных книжных шкафах, на письменном столе, заваленном необычными инструментами, на подоконнике между телескопом и астролябией, даже на полу - покоились банки, колбы, графины, в которых парили разноцветные огоньки, озарявшие небольшую комнату волшебным сиянием. В своей стеклянной тюрьме они крутились, вспыхивали, взлетали к самому верху сосуда, издавая тихий шелестящий звук, похожий на ласковый шепот.
- Это моя мастерская, - объяснил Хранитель. – Здесь и происходит то таинство, ради которого вы проделали столь долгий путь.
Он подошел к столу, бережно взял баночку с синим огоньком и повернулся к гостю:
– Как вы думаете, что это?
- Блуждающие огоньки из европейских поверий? – предположил гость, вызвав смех библиотекаря.
- Отнюдь! Это и есть так называемый секрет книг Библиотеки Сияющих Душ,- провозгласил Хранитель, и огонек, словно в подтверждение его слов, вспыхнул ярко-синим. – Вы хотите знать, почему мои книги находят отклик в сердце читателя и навсегда поселяются там. Всё просто: в них буквально вложена душа писателя. Творцы, чьи книги вы видели в моей библиотеке, при создании произведения откалывали кусочек собственной души и передавали его мне вместе с законченными трудами. Мое же дело за малым – обернуть книгу в душу писателя, будто в обложку. И voilà! Книга получает жизнь, писатель – бессмертие, читатель – смысл.
Библиотекарь кончил речь и посмотрел на застывшую на лице гостя смесь сомнения и беспокойства. Писатель переводил взгляд с души-огонька в руках Хранителя на книги и пугающие инструменты на столе. Затем он впился взглядом в морщинистое лицо библиотекаря и еле слышно выдохнул:
- Это безумие.
- Это искусство.
- Как я понимаю, другого способа увековечить свои труды и честное имя нет?
- Нет. Отдать своему делу душу – единственный действенный метод.
Библиотекарь вернул баночку с душой на стол, гость скосил на нее глаза. Рой противных мыслей визжал в голове писателя. Тишина, нарушаемая неразборчивым шепотом душ, тяжелым занавесом опустилась на мастерскую.
***
Гость, горячо поблагодарив Хранителя за помощь, покинул легендарную Библиотеку. Он стоял на ее крыльце и смотрел на разбрызганные по черному небу звезды и круглую кляксу луны. Приступ небесного гнева прошел, и о природной истерике напоминали только огромные лужи-озера.
"Сильные духом побеждают и приносят пользу" –
прочел писатель и сбежал по ступенькам. Он покачал головой, ухмыльнулся и осторожно извлек из-за пазухи сосуд. Стеклышко блеснуло в нежном лунном свете, синий огонек тревожно завибрировал. «Ловкость рук и никакого мошенничества!» - довольно подумал писатель. Он не был готов отдавать собственную душу чокнутому старику и уж тем более вечно быть прилепленным к тлеющей бумаге.
***
В мастерской было шумно. Души-огоньки шипели, всхлипывали и стонали – они почти моментально почувствовали отсутствие товарища. Хранитель, подперев голову, сидел за столом. Он аккуратно постучал ногтем по склянке с красным огоньком.
- Кажется, вы только что потерпели поражение в нашей недавней дискуссии, Михаил Юрьевич, - печально улыбнулся библиотекарь. – Вы были уверены, что человек, стремящийся посвятить себя искусству, не способен на подлость.
Красный огонек яростно вспыхнул и несколько раз ударил стенки склянки.
- Впрочем, - уверенно продолжал Хранитель, – похищенное не принесет ему ни счастья, ни славы, ни бессмертия. Чужая душа выжжет его талант дотла.
Михаил Юрьевич Лермонтов несколько раз мигнул алым – он был согласен с мнением Хранителя Смыслов.
"ARDUUS ANIMO VINCIT ET PRODEST"
"Сильные духом побеждают и приносят пользу"
"VITA SINE LITTERIS MORS EST"
"Жизнь без книги мертва"
Эти высокопарные латинские изречения, на первый взгляд совершенно не связанные друг с другом, можно было прочесть на стеклянных дверях городской библиотеки. В тот промозглый октябрьский вечер разошелся ужасный ливень. Узенькие улочки города захлебывались потоками небесной воды, пронизывающий ветер и ледяной дождь слились в безумной, неистовой пляске. Старинное здание библиотеки скрипуче стонало под свистящими ударами непогоды.
Вдруг кто-то порывисто распахнул дверь, впуская холодное, губительное дыхание ненастья в книжную обитель. Её бумажные жители в панике зашуршали страницами и с укором воззрились потрепанными корешками на нежданного гостя. Поздний посетитель, оставляя за собой влажный след, прохлюпал мокрыми ботинками мимо многочисленных стеллажей и навис над кафедрой выдачи книг. Там он обнаружил тронутый ржавчиной колокольчик.
Тишину Библиотеки разрезала трель, затем послышалась шаркающая поступь: из сумрака книжного лабиринта выступил пожилой мужчина - обладатель пронзительного взгляда зеленых глаз и седой козлиной бородки. Он приблизился к ожидающей его долговязой фигуре, завернутой в плащ:
- Добрый вечер. Вынужден вас огорчить: библиотека на сегодня закрыта. Вы можете заглянуть к нам завтра…
- Я здесь не за посредственной литературой, - оборвал библиотекаря гость. – Мне известно, что вы промышляете не только приевшимися всем классиками и их современными подражателями… Вы храните то, что одним предложением может воскресить человека и уничтожить его; то, что способно повелевать войсками и разрушать государства; то, что разит одного кинжалом, не оставляя крови на руках другого, - голос говорящего подскочил на целую октаву. - Вы – легендарный Хранитель Смыслов!
Библиотекарь поверх очков взглянул на гостя, прожигая того кислотной зеленью глаз. Его Библиотека была приютом лишь для отчаявшихся, заблудившихся и угасающих душ, что потеряли смысл существования в борьбе с превратностями судьбы и нуждались в ярком лучике, рассеивавшем тьму в сердце, - его Книгах. Они были маяком для терпящего крушение корабля, они были тихой гаванью, где можно на время бросить якорь и залатать пробоины да паруса, наслаждаясь теплом, собирающим воедино осколки сердца и разжигающим угольки души. И когда судно было вновь готово к отплытию, они становились задорным ветром, врезающимся в паруса и несущим корабль вперед...
Однако человек, стоявший перед библиотекарем, не страдал от вышеперечисленных недугов – огонек его души сиял ярко, холодно и ровно, говоря о внутренней гармонии и предельной ясности мыслей. Хранитель заметил это сразу - гость не был его клиентом.
- Тот, кто целенаправленно ищет смысл, никогда его не найдет: смысл обернется в бесконечно удаляющуюся линию горизонта, - назидательно изрек библиотекарь. – Признайтесь: вас сюда привел не зов души, а холодный расчет. Не так ли?
- Скорее, заветное желание, - нервно куснул губы гость и, схватив первую попавшуюся книгу с полки, начал листать талмуд. – О книгах из вашей Библиотеки и их создателях ходят легенды. Говорят, один этот том способен перевернуть мировосприятие читателя с ног на голову и даже изменить его судьбу. Я потратил много лет на то, чтобы найти вас и вашу книжную цитадель, и, надеюсь, мои старания не пропадут даром, - посетитель набрал в грудь затхлого воздуха книжной обители. - Я прошу вас, откройте мне секрет книг Библиотеки Сияющих Душ.
Гость вскинул голову и упрямо посмотрел на Хранителя Смыслов. Тот улыбнулся:
- Вы начинающий писатель, верно?
***
Хранитель с поразительной для его почтенного возраста скоростью продвигался в темные недра Библиотеки так, что писатель едва поспевал за ним. Глядя на крохотное обветшалое здание Библиотеки, трудно было вообразить, насколько огромный книжный лабиринт с запутанной сетью проходов меж стеллажей оно скрывало. После очередного поворота гость и Хранитель остановились напротив массивной двери из красного дерева, украшенной диковинным рунным орнаментом. Через щель между полом и дверью робко пробивалось загадочное мерцание. Библиотекарь извлек из кармана брюк ключ и отпер дверь. Он хитро улыбнулся писателю и полностью открыл ее, пропуская оторопелого посетителя вперед. Но гость не мог сдвинуться с места: он зачарованно смотрел на источник странного сияния и силился вновь обрести контроль над приросшими к земле конечностями.
- Это…прекрасно…- наконец выдавил писатель, заходя в мерцающую комнату.
Везде: в застекленных книжных шкафах, на письменном столе, заваленном необычными инструментами, на подоконнике между телескопом и астролябией, даже на полу - покоились банки, колбы, графины, в которых парили разноцветные огоньки, озарявшие небольшую комнату волшебным сиянием. В своей стеклянной тюрьме они крутились, вспыхивали, взлетали к самому верху сосуда, издавая тихий шелестящий звук, похожий на ласковый шепот.
- Это моя мастерская, - объяснил Хранитель. – Здесь и происходит то таинство, ради которого вы проделали столь долгий путь.
Он подошел к столу, бережно взял баночку с синим огоньком и повернулся к гостю:
– Как вы думаете, что это?
- Блуждающие огоньки из европейских поверий? – предположил гость, вызвав смех библиотекаря.
- Отнюдь! Это и есть так называемый секрет книг Библиотеки Сияющих Душ,- провозгласил Хранитель, и огонек, словно в подтверждение его слов, вспыхнул ярко-синим. – Вы хотите знать, почему мои книги находят отклик в сердце читателя и навсегда поселяются там. Всё просто: в них буквально вложена душа писателя. Творцы, чьи книги вы видели в моей библиотеке, при создании произведения откалывали кусочек собственной души и передавали его мне вместе с законченными трудами. Мое же дело за малым – обернуть книгу в душу писателя, будто в обложку. И voilà! Книга получает жизнь, писатель – бессмертие, читатель – смысл.
Библиотекарь кончил речь и посмотрел на застывшую на лице гостя смесь сомнения и беспокойства. Писатель переводил взгляд с души-огонька в руках Хранителя на книги и пугающие инструменты на столе. Затем он впился взглядом в морщинистое лицо библиотекаря и еле слышно выдохнул:
- Это безумие.
- Это искусство.
- Как я понимаю, другого способа увековечить свои труды и честное имя нет?
- Нет. Отдать своему делу душу – единственный действенный метод.
Библиотекарь вернул баночку с душой на стол, гость скосил на нее глаза. Рой противных мыслей визжал в голове писателя. Тишина, нарушаемая неразборчивым шепотом душ, тяжелым занавесом опустилась на мастерскую.
***
Гость, горячо поблагодарив Хранителя за помощь, покинул легендарную Библиотеку. Он стоял на ее крыльце и смотрел на разбрызганные по черному небу звезды и круглую кляксу луны. Приступ небесного гнева прошел, и о природной истерике напоминали только огромные лужи-озера.
"Сильные духом побеждают и приносят пользу" –
прочел писатель и сбежал по ступенькам. Он покачал головой, ухмыльнулся и осторожно извлек из-за пазухи сосуд. Стеклышко блеснуло в нежном лунном свете, синий огонек тревожно завибрировал. «Ловкость рук и никакого мошенничества!» - довольно подумал писатель. Он не был готов отдавать собственную душу чокнутому старику и уж тем более вечно быть прилепленным к тлеющей бумаге.
***
В мастерской было шумно. Души-огоньки шипели, всхлипывали и стонали – они почти моментально почувствовали отсутствие товарища. Хранитель, подперев голову, сидел за столом. Он аккуратно постучал ногтем по склянке с красным огоньком.
- Кажется, вы только что потерпели поражение в нашей недавней дискуссии, Михаил Юрьевич, - печально улыбнулся библиотекарь. – Вы были уверены, что человек, стремящийся посвятить себя искусству, не способен на подлость.
Красный огонек яростно вспыхнул и несколько раз ударил стенки склянки.
- Впрочем, - уверенно продолжал Хранитель, – похищенное не принесет ему ни счастья, ни славы, ни бессмертия. Чужая душа выжжет его талант дотла.
Михаил Юрьевич Лермонтов несколько раз мигнул алым – он был согласен с мнением Хранителя Смыслов.
Бессараб Мария. Дорогой дед Мороз!
Маленькая Алиса сидела на стульчике среди других детей и устало мотала своими крошечными ножками туда-сюда. Алисе шесть. Она одета в старый сарафан и синие сандалики. Белоснежные волосы девочки заплетены в две жидкие косички с голубыми бантами. Девочка взглянула в центр зала на бледно-зеленую новогоднюю елку, украшенную старыми игрушками.
Каждый Новый год в детском доме проходил одинаково. Алисе елка напоминала веник, которым уборщица подметала коридоры. Вокруг елки сейчас прыгала лисичка, которая, как показалась Алисе, очень похожа на воспитательницу. Девочка скучающим взглядом окинула зал. Дети, так же, как и она, сидевшие на стульчиках, увлеченно следили за разворачивающимся представлением у елки.
Вдруг свет резко погас, елка вспыхнула разноцветными огнями, а из зала донеслись восхищенные вздохи детей. Вскоре из-за елки показался бородатый старик в красной шубе, с посохом и большим мешком. Рядом с ним аккуратной походкой шествовала маленькая девочка в кокошнике и белой шубке. Дети по очереди подходили к ним, рассказывали стишки, а после, получив подарок, широко улыбались и бежали обратно к своему стульчику. Мальчик, сидевший рядом с Алисой, приземлился на стул и с интересом рассматривал только что подаренный ярко-алый мяч. Девочка в шубке и кокошнике подошла к Алисе и потянула ее в центр зала к загадочному старику с бородой.
Алиса подошла к волшебнику с посохом и тихо-тихо пролепетала стишок. Старик мягко улыбнулся и, протянув девочке руку, спросил:
— Что ты загадывала на Новый год?
Алиса сделала осторожный шаг вперед, наклонилась к волшебнику и что-то прошептала. От былой улыбки старика не осталось и следа. Он вперил грустный взгляд в пол, засунул руку в мешок, вытащил оттуда альбом с красками и несмело протянул его девочке. Девочка взяла подарок из рук незнакомца и неспешно отправилась к своему стульчику.
***
Сегодня Алисе исполнилось семь. Воспитатели подарили ей куклу. У куклы были синие кудрявые волосы и бледная пластиковая кожа. Алиса знала, что куклу звали Мальвина, и знала, из какого она мультика. Это был один из немногих мультиков, которые показывали в детском доме. Алисе никогда не нравился этот мультик.
Соседки по комнате отобрали куклу, как только воспитатели, пришедшие поздравить Алису, скрылись за дверью. Так происходило со всеми подаренными игрушками девочки.
Алиса села за стол и принялась рисовать в альбоме новый рисунок. Она всегда рисовала одно и то же, менялся только фон, зависящий от времени года за окном. Вскоре на листе появились зеленые деревья, а под ними неизменно располагались три человека: мужчина в брюках и голубой футболке, женщина в легком розовом платьице, а посередине, цепляясь за руки взрослых людей, стояла маленькая девчушка в старом сарафане и косичками с бантами.
***
Яркое солнце ослепляет девочку, бегущую по зеленому полю. Она жмурит глаза и расправляет руки, словно летя. Сзади, гавкая и подпрыгивая, несется золотистый пес. Девочка замедляет бег и падает в зеленую траву. Глаза ее смотрят в небо. Легкий ветерок проносится над землей, задевая высокую траву. Пес, догнав девочку, запрыгивает на нее сверху и, виляя хвостом, тянется к лицу в попытке лизнуть. Девочка заливисто смеется. Вдали слышится зовущий голос. Девочка порывисто встает, отряхивая сарафан, и оглядывается. На крыльце дома стоит миниатюрная женщина в розовом длинном платье. Она протягивает руки, маня, и девочка бросается к ней навстречу. Она буквально влетает в нежные объятья женщины и вжимается в ее грудь. Женщина ласково смеется, не выпуская девочку из объятий и аккуратно гладя ее по светлым волосам.
Алиса просыпается в онкологическом центре. Алисе почти девять. А еще совсем скоро наступит Новый год. Девочка приподнимается на руках и осторожно садится в постели, когда в дверь заходит медсестра. Алисе она нравится.
— Как ты себя чувствуешь, милая? - грустно спрашивает женщина.
— Не очень хорошо, тетя Оля, - слабо отвечает девочка.
Тетя Оля грустно качает головой.
— Скоро Новый год, милая. Ты написала письмо Деду Морозу? — женщина старательно натягивает улыбку.
— Да. Тетя Оля, отправьте его, пожалуйста, — девочка протягивает конверт тонкими слабыми ручками.
— Обязательно, милая, — медсестра забирает письмо в хлипком конверте и засовывает в карман, — обязательно!
***
— Наталья Дмитриевна, какие у нее шансы? - спросила медсестра, как только врач покинула палату Алисы.
— Жалко девчонку. Такая маленькая. Она ведь круглая сирота?
Медсестра пыталась бороться с нахлынувшими слезами. Этот разговор оказался намного сложнее, чем она себе представляла.
— Круглая, — ответила медсестра — ее...родители погибли...когда ...она была ...совсем ...крохой, — слезы перерастали в истерику, женщина жадно хватала воздух, пытаясь разговаривать.
Врач положила руку на плечо медсестры, одарив сочувствующим взглядом.
***
Хмурое холодное утро. Женщина стоит над маленькой серой могилкой. Она плачет. На надгробии выгравированы слова:
«Серышева Алиса Дмитриевна
28.06.2010- 31.12.2019»
Женщина засовывает руки в карман и натыкается на конверт, который девочка отдала ей два дня назад. Дрожащими руками она достает конверт из кармана и, захлебываясь слезами, открывает. Буквы выведены синим карандашом.
«Дорогой дед Мороз! Сделай пожалуйста так, чтобы мама и папа были рядом.
Алиса. 8 лет»…
Маленькая Алиса сидела на стульчике среди других детей и устало мотала своими крошечными ножками туда-сюда. Алисе шесть. Она одета в старый сарафан и синие сандалики. Белоснежные волосы девочки заплетены в две жидкие косички с голубыми бантами. Девочка взглянула в центр зала на бледно-зеленую новогоднюю елку, украшенную старыми игрушками.
Каждый Новый год в детском доме проходил одинаково. Алисе елка напоминала веник, которым уборщица подметала коридоры. Вокруг елки сейчас прыгала лисичка, которая, как показалась Алисе, очень похожа на воспитательницу. Девочка скучающим взглядом окинула зал. Дети, так же, как и она, сидевшие на стульчиках, увлеченно следили за разворачивающимся представлением у елки.
Вдруг свет резко погас, елка вспыхнула разноцветными огнями, а из зала донеслись восхищенные вздохи детей. Вскоре из-за елки показался бородатый старик в красной шубе, с посохом и большим мешком. Рядом с ним аккуратной походкой шествовала маленькая девочка в кокошнике и белой шубке. Дети по очереди подходили к ним, рассказывали стишки, а после, получив подарок, широко улыбались и бежали обратно к своему стульчику. Мальчик, сидевший рядом с Алисой, приземлился на стул и с интересом рассматривал только что подаренный ярко-алый мяч. Девочка в шубке и кокошнике подошла к Алисе и потянула ее в центр зала к загадочному старику с бородой.
Алиса подошла к волшебнику с посохом и тихо-тихо пролепетала стишок. Старик мягко улыбнулся и, протянув девочке руку, спросил:
— Что ты загадывала на Новый год?
Алиса сделала осторожный шаг вперед, наклонилась к волшебнику и что-то прошептала. От былой улыбки старика не осталось и следа. Он вперил грустный взгляд в пол, засунул руку в мешок, вытащил оттуда альбом с красками и несмело протянул его девочке. Девочка взяла подарок из рук незнакомца и неспешно отправилась к своему стульчику.
***
Сегодня Алисе исполнилось семь. Воспитатели подарили ей куклу. У куклы были синие кудрявые волосы и бледная пластиковая кожа. Алиса знала, что куклу звали Мальвина, и знала, из какого она мультика. Это был один из немногих мультиков, которые показывали в детском доме. Алисе никогда не нравился этот мультик.
Соседки по комнате отобрали куклу, как только воспитатели, пришедшие поздравить Алису, скрылись за дверью. Так происходило со всеми подаренными игрушками девочки.
Алиса села за стол и принялась рисовать в альбоме новый рисунок. Она всегда рисовала одно и то же, менялся только фон, зависящий от времени года за окном. Вскоре на листе появились зеленые деревья, а под ними неизменно располагались три человека: мужчина в брюках и голубой футболке, женщина в легком розовом платьице, а посередине, цепляясь за руки взрослых людей, стояла маленькая девчушка в старом сарафане и косичками с бантами.
***
Яркое солнце ослепляет девочку, бегущую по зеленому полю. Она жмурит глаза и расправляет руки, словно летя. Сзади, гавкая и подпрыгивая, несется золотистый пес. Девочка замедляет бег и падает в зеленую траву. Глаза ее смотрят в небо. Легкий ветерок проносится над землей, задевая высокую траву. Пес, догнав девочку, запрыгивает на нее сверху и, виляя хвостом, тянется к лицу в попытке лизнуть. Девочка заливисто смеется. Вдали слышится зовущий голос. Девочка порывисто встает, отряхивая сарафан, и оглядывается. На крыльце дома стоит миниатюрная женщина в розовом длинном платье. Она протягивает руки, маня, и девочка бросается к ней навстречу. Она буквально влетает в нежные объятья женщины и вжимается в ее грудь. Женщина ласково смеется, не выпуская девочку из объятий и аккуратно гладя ее по светлым волосам.
Алиса просыпается в онкологическом центре. Алисе почти девять. А еще совсем скоро наступит Новый год. Девочка приподнимается на руках и осторожно садится в постели, когда в дверь заходит медсестра. Алисе она нравится.
— Как ты себя чувствуешь, милая? - грустно спрашивает женщина.
— Не очень хорошо, тетя Оля, - слабо отвечает девочка.
Тетя Оля грустно качает головой.
— Скоро Новый год, милая. Ты написала письмо Деду Морозу? — женщина старательно натягивает улыбку.
— Да. Тетя Оля, отправьте его, пожалуйста, — девочка протягивает конверт тонкими слабыми ручками.
— Обязательно, милая, — медсестра забирает письмо в хлипком конверте и засовывает в карман, — обязательно!
***
— Наталья Дмитриевна, какие у нее шансы? - спросила медсестра, как только врач покинула палату Алисы.
— Жалко девчонку. Такая маленькая. Она ведь круглая сирота?
Медсестра пыталась бороться с нахлынувшими слезами. Этот разговор оказался намного сложнее, чем она себе представляла.
— Круглая, — ответила медсестра — ее...родители погибли...когда ...она была ...совсем ...крохой, — слезы перерастали в истерику, женщина жадно хватала воздух, пытаясь разговаривать.
Врач положила руку на плечо медсестры, одарив сочувствующим взглядом.
***
Хмурое холодное утро. Женщина стоит над маленькой серой могилкой. Она плачет. На надгробии выгравированы слова:
«Серышева Алиса Дмитриевна
28.06.2010- 31.12.2019»
Женщина засовывает руки в карман и натыкается на конверт, который девочка отдала ей два дня назад. Дрожащими руками она достает конверт из кармана и, захлебываясь слезами, открывает. Буквы выведены синим карандашом.
«Дорогой дед Мороз! Сделай пожалуйста так, чтобы мама и папа были рядом.
Алиса. 8 лет»…
Тимофеев Никита. Все дома
Мечты бывают разные, у моей мамы она такая: как бы провести субботнее утро в тишине и покое… Наверное, каждый раз надеясь, что она сбудется, мама просыпается утром в субботу очень рано, тихонько выходит из дома прогуляться в компании собаки Бруно, чтобы, вернувшись домой, насладится еще несколькими часами тишины.
Мечты мечтами, но реальность всегда преподносит сюрпризы.
Это было прекрасное летнее, тихое утро… Свежий воздух, чириканье пташек, солнечные лучи, проникающие в мою комнату... Я дремал, наслаждался тишиной. Все, кроме мамы, еще спали, она же тихонько собиралась на улицу.
Как вдруг… «БАМ-БАМ-БАМ-БАМ»: донеслось со стороны коридора. Я лениво открыл глаза. Бежал мой младший брат, чтобы, не изменяя своим традициям, прокричать: «Мама, покаааа!!!». «Покаа…» он прокричал не только в коридоре, но и в окно, чтобы уж наверняка попрощаться. Я сквозь сон слышал, что мама ему сказала никого не будить и ушла.
О… как я ошибался, что на этом все закончится… Через секунду в районе кухни раздались странные звуки: шлеп, шлеп, шлеп, шлеп. Мой младший брат (а его зовут Коля) увидел на столе мамин телефон, побежал к окну и начал звать маму обратно. Послышался странный «дзынь» … Затем подозрительный «дзынь» прозвучал еще громче. Зашумела вода…
Я терялся в догадках и решил наверняка узнать, что происходит.
На кухне меня ждала очень интересная картина: перевернутый казан с вареньем, великолепная малиновая лужа на полу и Коля с округлившимися глазами. На лице были видны только глаза, т.к. все остальное трудно было узнать под вареньем. Это взъерошенное «Варенье-с-глазами», в котором я с трудом различал младшего брата, держало в руках тряпку, отдаленно напоминавшую папину парадную рубашку. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, пытаясь сообразить, что же делать. Наверное, папу тоже заинтриговали подозрительные «шлеп-дзынь-буль», вперемешку с звонкими «пока», и он решил взять ситуацию под контроль.
Я с облегчением передал эстафету папе и поспешил в свою комнату. Оставалась слабая надежда если и не досмотреть свой сон, то хотя бы какое-то время поваляться в кровати… Однако, как там было в начале? «Мечты мечтами, но реальность всегда преподносит сюрпризы». Я совсем не учел центробежную силу, с которой разлетелось варенье по кухне. Оказалось, что я тоже вляпался, лежал липкий, со ступнями чудесного малинового оттенка… Пришлось вставать и присоединяться к бригаде любителей мыть полы по утрам...Вскоре к нам присоединилась моя сестра, и мы честно старались оттереть полы, рубашку, ноги, Колю, постельное белье и друг друга, потому что варенье обладает чудесной сверхспособностью перемещаться в пространстве, если его уже разлили.
Тихонько стукнула дверь, и мама, пытаясь максимально не шуметь, зашла в квартиру. Её встречала счастливая, мокрая, живописно вымазанная вареньем, готовая к завтраку семья в полном составе.
Какое счастье, когда все дома!
Мечты бывают разные, у моей мамы она такая: как бы провести субботнее утро в тишине и покое… Наверное, каждый раз надеясь, что она сбудется, мама просыпается утром в субботу очень рано, тихонько выходит из дома прогуляться в компании собаки Бруно, чтобы, вернувшись домой, насладится еще несколькими часами тишины.
Мечты мечтами, но реальность всегда преподносит сюрпризы.
Это было прекрасное летнее, тихое утро… Свежий воздух, чириканье пташек, солнечные лучи, проникающие в мою комнату... Я дремал, наслаждался тишиной. Все, кроме мамы, еще спали, она же тихонько собиралась на улицу.
Как вдруг… «БАМ-БАМ-БАМ-БАМ»: донеслось со стороны коридора. Я лениво открыл глаза. Бежал мой младший брат, чтобы, не изменяя своим традициям, прокричать: «Мама, покаааа!!!». «Покаа…» он прокричал не только в коридоре, но и в окно, чтобы уж наверняка попрощаться. Я сквозь сон слышал, что мама ему сказала никого не будить и ушла.
О… как я ошибался, что на этом все закончится… Через секунду в районе кухни раздались странные звуки: шлеп, шлеп, шлеп, шлеп. Мой младший брат (а его зовут Коля) увидел на столе мамин телефон, побежал к окну и начал звать маму обратно. Послышался странный «дзынь» … Затем подозрительный «дзынь» прозвучал еще громче. Зашумела вода…
Я терялся в догадках и решил наверняка узнать, что происходит.
На кухне меня ждала очень интересная картина: перевернутый казан с вареньем, великолепная малиновая лужа на полу и Коля с округлившимися глазами. На лице были видны только глаза, т.к. все остальное трудно было узнать под вареньем. Это взъерошенное «Варенье-с-глазами», в котором я с трудом различал младшего брата, держало в руках тряпку, отдаленно напоминавшую папину парадную рубашку. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, пытаясь сообразить, что же делать. Наверное, папу тоже заинтриговали подозрительные «шлеп-дзынь-буль», вперемешку с звонкими «пока», и он решил взять ситуацию под контроль.
Я с облегчением передал эстафету папе и поспешил в свою комнату. Оставалась слабая надежда если и не досмотреть свой сон, то хотя бы какое-то время поваляться в кровати… Однако, как там было в начале? «Мечты мечтами, но реальность всегда преподносит сюрпризы». Я совсем не учел центробежную силу, с которой разлетелось варенье по кухне. Оказалось, что я тоже вляпался, лежал липкий, со ступнями чудесного малинового оттенка… Пришлось вставать и присоединяться к бригаде любителей мыть полы по утрам...Вскоре к нам присоединилась моя сестра, и мы честно старались оттереть полы, рубашку, ноги, Колю, постельное белье и друг друга, потому что варенье обладает чудесной сверхспособностью перемещаться в пространстве, если его уже разлили.
Тихонько стукнула дверь, и мама, пытаясь максимально не шуметь, зашла в квартиру. Её встречала счастливая, мокрая, живописно вымазанная вареньем, готовая к завтраку семья в полном составе.
Какое счастье, когда все дома!
Коляда Дарья. Ним
- Смотри, это же кошкин дом, - моя младшая сестра узнала его и достала из коробки.
- Хлам,- ответила я.
- Её звали Ним, так? - она не переставала.
Я утвердительно кивнула. Разбирать старые вещи, конечно, часто бывает весёлым занятием, но только тогда, когда они навевают соответствующие воспоминания. Не тот случай.
- Что с ней стало?
Вот почему радости не могло появиться, и я знала это ещё до того, как мы приступили к ворошению архивов памяти.
- Убежала, наверное.
- Я не помню.
- Потому что маленькая была.
И разговор сам собой иссяк, мы продолжили перебирать коробки, хотя вполне могли бы их разом выбросить за ненадобностью. Пожалуй, так мы избавились бы и от удручающих образов, вызывающих пустые переживания о прошлом. На самом-то деле не о кошке, сколько лет назад потерянной, нечаянно отыскались и мелькнули мысли. Она лишь подтолкнула к ним.
Я тогда была в выпускном классе – как раз то время, когда особенно ждёшь поддержки и уверенности в том, что всё пройдет хорошо. Будто есть граница между школой и выпуском. Но каким бы ни был мой день, её день, я заходила в квартиру, зная, что там ждёт меня моя Ним. Преисполненная грации, она спокойно подходила по звуку поворачивающихся в замочной скважине ключей к входной двери и принимала привычную позу к моменту, как её заметят. Так происходило каждый раз, если мне необходимо было уходить и возвращаться. А потому как возвращалась я всегда, не могло появиться сомнений, что Ним не встретит меня.
И всё - таки это случилось зимним солнечным днем. Наверное, нельзя исключать даже самых невозможных, как казалось, исходов событий. Наверное, нужно быть готовой всегда. Я по обыкновению по ступеням пробежала два лестничных пролета, достала ключи из кармана и открыла дверь. И были бы это самые будничные действия, если бы за ними последовала встреча с Ним. Недавно только, утром, пока я завтракала, она сидела у моих ног – теперь её нет.
В первый день после изменений они не особо заметны, да и я надеялась на скорое возвращение Ним. Мы словно поменялись местами. Дома я прислушивалась, не скребётся ли она в дверь, и каждый вечер выходила на улицу для поисков. К третьему дню я развесила в окрестностях объявления о пропаже и ожидала любой информации, способной как-то помочь. Ничего. Мы не нашли её – она не вернулась.
Я всё так же ходила на занятия в школу, так же делала домашние задания, готовилась к выпускным экзаменам, но успокаивающее мурлыканье Ним и её присутствие оказались незаменимыми. Всего одно звено, выскочившее из установленной цепи, сбивает с проложенного ранее пути. Но я не могла поставить под угрозу свою учёбу только из-за пропажи и ощущения виновности. Хоть заполнить опустевшее пространство в душе казалось правильнее всего, я решила отложить это на время, тем более что, говорят, именно оно лечит. Должно быть, движение жизни и придают эти потери, поиски и приобретения. А я зависла в исканиях, не зная и не понимая, в чём их суть.
Оказалось ли это счастливой случайностью или всеми известной судьбой, но, как часто бывает, не так давно я начала забывать о печали, тут как тут готовы были о ней напомнить. Одноклассница, всегда державшаяся в отдалении от нас не только в физическом пространстве, но и в ментальном, однажды приблизилась ко мне. Она сказала тогда: "Знаешь, у меня дома есть кот, хочешь зайти ко мне?". "Конечно, хочу",- ответила я, совершенно не осознавая еще, кто мне это предложил. После уже я поняла, что впервые заговорила с той, голос которой был слышен только по делу или вынужденно. Она никого к себе не подпускала, и мы к этому привыкли. Быть может, я уже никогда не вспомню ни её лица, ни имени (после я стала в мыслях называть её Ним).
Закончившиеся уроки привели к вопросу: зачем я согласилась? Едва я затронула краешек этой мысли, как встретилась взглядом с ней, уже готовой идти. И мне ничего не оставалось, кроме как отдаться моменту, ведь не могло случиться чего-то из ряда вон выходящего. Да, я относилась к ней с долей скептицизма и недоверия, что легко было объяснимо её нелюдимостью.
Она была молчалива, оно не удивляло, пока мы размеренно шли по улице, а вокруг суетились люди и на дороге гудели машины. В воздухе витал запах наступающей весны и, несомненно, выхлопных газов. Ним была на голову выше меня, и ноги её были длиннее, отчего пока она ступала один раз, я успевала сделать три своих шага. Из всей толпы её выделяли, наверное, рост и равнодушное выражение лица, изредка сменяемое скупыми эмоциями, отличить которые друг от друга стоило труда.
В квартире стояла тишина, когда мы вошли. Ним объяснила это тем, что родители часто в разъездах. Но это мне показалось не очень уж важным на тот момент, я бы и не спрашивала о подобном. Единственное, чего я терпеливо ожидала, было появление обещанного пушистого друга.
Она провела меня в свою комнату и протянула беспроводные наушники: «Надень, можешь пока только один». Я в недоумении посмотрела на неё и поинтересовалась, для чего это нужно.
«Узнаешь, но по-другому не получится», - и нельзя было ей не поверить.
«Так… а где кот?» - вот, что волновало меня более остального.
«Здесь его нет», - Ним залилась смехом, когда даже улыбка была ей несвойственна. Моё заранее растущее огорчение исчезло от удивления.
«Ты шутишь?» - я до сих пор не могла понять происходящего.
«Нет, - ее лицо приобрело прежнее выражение. - Подожди немного. Вот, надевай второй наушник, закрывай глаза, и все поймёшь».
И всё же любопытство одержало верх над подозрительностью. «Как скажешь», - пожала плечами я и плюхнулась в мягкое кресло, на которое указала Ним.
Она руководила пока понятным ей одной процессом, отчего во мне появилось чувство, будто я не значу ничего и повинуюсь неизвестному. Я закрыла веки – вокруг темнота, надела наушники – тишина.
Прошло немного времени, как внезапно послышались знакомые звуки. Ко мне мягко приблизилось что-то и остановилось подле левой руки.
«Что это такое?» - если и был ответ, я всё равно не разобрала его.
Мне причудилось, что возле меня как раньше сидит Ним и греет своим теплом, а её мурлыканье раздаётся близко к уху. Я по привычке улыбнулась. Вот разом мы сместились на месяцы назад, когда я не подозревала, что скоро меня оставят. Потому что мысли о потере близкого не имеют право приходить, пока он рядом. И сейчас они казались определённо глупыми, ведь Ним была совсем рядом, я видела точно её пушистый силуэт, как одинокое беленькое облако, выплывшее на небо в ясный день.
Не помни я о настоящем, невольно бы рассказала ей обо всём накопившемся в душе. Но память не исчезла, и я открыла глаза то ли в восторге, то ли в растерянности. Одноклассница сидела напротив, видимо, как раз ожидая этого.
«И как?» - спросила она.
«Странно».
«Видишь ли, пока ты держишь глаза закрытыми, разве можно сказать, что существует внешний мир? На самом деле весело так думать, будто попадаешь в новую действительность».
«Может и так», - хотя я не находила в этом ничего радостного.
Мне нужно было поблагодарить её за гостеприимство и уйти домой, потому что, находясь в смешанных чувствах, непросто оказалось оценить сложившуюся ситуацию. Ним же предложила и завтра встретиться после уроков, что стало ещё более необычным для неё.
Так через несколько недель мы считали обычным делом проводить время вместе. Как одноклассницы мы не прекратили взаимного игнорирования, но только оказывались за пределами школы, становились давними друзьями и подолгу обсуждали всевозможные проблемы и мелочи. Иногда она вновь приглашала к себе. К тому времени я поняла, что это изобретение Ним и правда забавное. Тогда, закрывая глаза, слушая аудиодорожки и перемещаясь с помощью фантазии, мы отправлялись в морские путешествия, ходили в лес слушать пение птиц и побывали в некоторых странах. Раз мы взбирались на вершину горы, и нам удалось почувствовать, как снежная лавина заставляет вздрогнуть землю.
Несмотря на наши вроде дружеские отношения, я чувствовала, что одиночество Ним никуда не исчезло. Из любопытства я стала обращать внимание в школе на её уши – они, похоже, кроме уроков всегда были заняты наушниками. Когда я спросила об этом, она сказала: «Это для того, чтобы убежать от реальности, конечно. Сначала я уходила в книги, но окружающие звуки постоянно сбивали, терялась атмосфера». Зачем только ей было убегать от реальности, она бы ни за что не поведала.
Ним обычно говорила спокойно, будто знала, что я спрошу и что она ответит. Это напрягало, особенно после её рассказов о параллельных реальностях. Но что по-настоящему меня напугало, это наш последний разговор, запомнившийся мне надолго.
«Знаешь, - она так начинала, когда собиралась сказать, о чём много думала, - бывает, я засыпаю в них, в наушниках. И тогда снится, как я беру кого-то за руку, мы смотрим долго друг на друга, а потом идём вдаль. Вот, когда я смотрю на неё, вижу себя. Получается, я встречаю себя?» - в тишине она ответила на этот вопрос, Ним редко ожидала моего мнения.
«А ещё я сомневаюсь иногда, где нахожусь. Там или здесь. Это причина моих редких прогулов», - которые стали с недавних пор учащаться.
«Разве тебе не страшно?»
«Перепутать, наверное, страшно. И космос страшен, а туда людей запускают».
Я не была уверена в меткости её аргумента. Хуже уж потеряться в собственных мыслях. Но мои взгляды мало что значили для Ним. Она не боялась остаться там. Более того, она хотела того, и если бы в один день оттуда пропала возможность вернуться, она бы не расстроилась, а сменила постоянное место жительства.
После я никогда не встречала Ним. Я тогда подумала: «Видимо, снова потерялась». И осознала, что у меня не было ни возможности, ни желания отправляться на поиски, в любом случае провальные. Развесь я объявления о пропаже, вторая Ним, как и первая, не желала быть найденной.
Вероятнее всего она перевелась из нашей школы или с родителями переехала в другой город. Это более реальные события для открытых глаз.
Закончив копаться в архивах и памяти, мы с сестрой решили выпить чаю. Хорошее дело этим и должно заканчиваться. Потом я ушла в свою комнату, уселась в кресло и, шаря ладонью в тумбочке в поисках наушников, закрыла глаза. Всё же она была так одинока.
- Смотри, это же кошкин дом, - моя младшая сестра узнала его и достала из коробки.
- Хлам,- ответила я.
- Её звали Ним, так? - она не переставала.
Я утвердительно кивнула. Разбирать старые вещи, конечно, часто бывает весёлым занятием, но только тогда, когда они навевают соответствующие воспоминания. Не тот случай.
- Что с ней стало?
Вот почему радости не могло появиться, и я знала это ещё до того, как мы приступили к ворошению архивов памяти.
- Убежала, наверное.
- Я не помню.
- Потому что маленькая была.
И разговор сам собой иссяк, мы продолжили перебирать коробки, хотя вполне могли бы их разом выбросить за ненадобностью. Пожалуй, так мы избавились бы и от удручающих образов, вызывающих пустые переживания о прошлом. На самом-то деле не о кошке, сколько лет назад потерянной, нечаянно отыскались и мелькнули мысли. Она лишь подтолкнула к ним.
Я тогда была в выпускном классе – как раз то время, когда особенно ждёшь поддержки и уверенности в том, что всё пройдет хорошо. Будто есть граница между школой и выпуском. Но каким бы ни был мой день, её день, я заходила в квартиру, зная, что там ждёт меня моя Ним. Преисполненная грации, она спокойно подходила по звуку поворачивающихся в замочной скважине ключей к входной двери и принимала привычную позу к моменту, как её заметят. Так происходило каждый раз, если мне необходимо было уходить и возвращаться. А потому как возвращалась я всегда, не могло появиться сомнений, что Ним не встретит меня.
И всё - таки это случилось зимним солнечным днем. Наверное, нельзя исключать даже самых невозможных, как казалось, исходов событий. Наверное, нужно быть готовой всегда. Я по обыкновению по ступеням пробежала два лестничных пролета, достала ключи из кармана и открыла дверь. И были бы это самые будничные действия, если бы за ними последовала встреча с Ним. Недавно только, утром, пока я завтракала, она сидела у моих ног – теперь её нет.
В первый день после изменений они не особо заметны, да и я надеялась на скорое возвращение Ним. Мы словно поменялись местами. Дома я прислушивалась, не скребётся ли она в дверь, и каждый вечер выходила на улицу для поисков. К третьему дню я развесила в окрестностях объявления о пропаже и ожидала любой информации, способной как-то помочь. Ничего. Мы не нашли её – она не вернулась.
Я всё так же ходила на занятия в школу, так же делала домашние задания, готовилась к выпускным экзаменам, но успокаивающее мурлыканье Ним и её присутствие оказались незаменимыми. Всего одно звено, выскочившее из установленной цепи, сбивает с проложенного ранее пути. Но я не могла поставить под угрозу свою учёбу только из-за пропажи и ощущения виновности. Хоть заполнить опустевшее пространство в душе казалось правильнее всего, я решила отложить это на время, тем более что, говорят, именно оно лечит. Должно быть, движение жизни и придают эти потери, поиски и приобретения. А я зависла в исканиях, не зная и не понимая, в чём их суть.
Оказалось ли это счастливой случайностью или всеми известной судьбой, но, как часто бывает, не так давно я начала забывать о печали, тут как тут готовы были о ней напомнить. Одноклассница, всегда державшаяся в отдалении от нас не только в физическом пространстве, но и в ментальном, однажды приблизилась ко мне. Она сказала тогда: "Знаешь, у меня дома есть кот, хочешь зайти ко мне?". "Конечно, хочу",- ответила я, совершенно не осознавая еще, кто мне это предложил. После уже я поняла, что впервые заговорила с той, голос которой был слышен только по делу или вынужденно. Она никого к себе не подпускала, и мы к этому привыкли. Быть может, я уже никогда не вспомню ни её лица, ни имени (после я стала в мыслях называть её Ним).
Закончившиеся уроки привели к вопросу: зачем я согласилась? Едва я затронула краешек этой мысли, как встретилась взглядом с ней, уже готовой идти. И мне ничего не оставалось, кроме как отдаться моменту, ведь не могло случиться чего-то из ряда вон выходящего. Да, я относилась к ней с долей скептицизма и недоверия, что легко было объяснимо её нелюдимостью.
Она была молчалива, оно не удивляло, пока мы размеренно шли по улице, а вокруг суетились люди и на дороге гудели машины. В воздухе витал запах наступающей весны и, несомненно, выхлопных газов. Ним была на голову выше меня, и ноги её были длиннее, отчего пока она ступала один раз, я успевала сделать три своих шага. Из всей толпы её выделяли, наверное, рост и равнодушное выражение лица, изредка сменяемое скупыми эмоциями, отличить которые друг от друга стоило труда.
В квартире стояла тишина, когда мы вошли. Ним объяснила это тем, что родители часто в разъездах. Но это мне показалось не очень уж важным на тот момент, я бы и не спрашивала о подобном. Единственное, чего я терпеливо ожидала, было появление обещанного пушистого друга.
Она провела меня в свою комнату и протянула беспроводные наушники: «Надень, можешь пока только один». Я в недоумении посмотрела на неё и поинтересовалась, для чего это нужно.
«Узнаешь, но по-другому не получится», - и нельзя было ей не поверить.
«Так… а где кот?» - вот, что волновало меня более остального.
«Здесь его нет», - Ним залилась смехом, когда даже улыбка была ей несвойственна. Моё заранее растущее огорчение исчезло от удивления.
«Ты шутишь?» - я до сих пор не могла понять происходящего.
«Нет, - ее лицо приобрело прежнее выражение. - Подожди немного. Вот, надевай второй наушник, закрывай глаза, и все поймёшь».
И всё же любопытство одержало верх над подозрительностью. «Как скажешь», - пожала плечами я и плюхнулась в мягкое кресло, на которое указала Ним.
Она руководила пока понятным ей одной процессом, отчего во мне появилось чувство, будто я не значу ничего и повинуюсь неизвестному. Я закрыла веки – вокруг темнота, надела наушники – тишина.
Прошло немного времени, как внезапно послышались знакомые звуки. Ко мне мягко приблизилось что-то и остановилось подле левой руки.
«Что это такое?» - если и был ответ, я всё равно не разобрала его.
Мне причудилось, что возле меня как раньше сидит Ним и греет своим теплом, а её мурлыканье раздаётся близко к уху. Я по привычке улыбнулась. Вот разом мы сместились на месяцы назад, когда я не подозревала, что скоро меня оставят. Потому что мысли о потере близкого не имеют право приходить, пока он рядом. И сейчас они казались определённо глупыми, ведь Ним была совсем рядом, я видела точно её пушистый силуэт, как одинокое беленькое облако, выплывшее на небо в ясный день.
Не помни я о настоящем, невольно бы рассказала ей обо всём накопившемся в душе. Но память не исчезла, и я открыла глаза то ли в восторге, то ли в растерянности. Одноклассница сидела напротив, видимо, как раз ожидая этого.
«И как?» - спросила она.
«Странно».
«Видишь ли, пока ты держишь глаза закрытыми, разве можно сказать, что существует внешний мир? На самом деле весело так думать, будто попадаешь в новую действительность».
«Может и так», - хотя я не находила в этом ничего радостного.
Мне нужно было поблагодарить её за гостеприимство и уйти домой, потому что, находясь в смешанных чувствах, непросто оказалось оценить сложившуюся ситуацию. Ним же предложила и завтра встретиться после уроков, что стало ещё более необычным для неё.
Так через несколько недель мы считали обычным делом проводить время вместе. Как одноклассницы мы не прекратили взаимного игнорирования, но только оказывались за пределами школы, становились давними друзьями и подолгу обсуждали всевозможные проблемы и мелочи. Иногда она вновь приглашала к себе. К тому времени я поняла, что это изобретение Ним и правда забавное. Тогда, закрывая глаза, слушая аудиодорожки и перемещаясь с помощью фантазии, мы отправлялись в морские путешествия, ходили в лес слушать пение птиц и побывали в некоторых странах. Раз мы взбирались на вершину горы, и нам удалось почувствовать, как снежная лавина заставляет вздрогнуть землю.
Несмотря на наши вроде дружеские отношения, я чувствовала, что одиночество Ним никуда не исчезло. Из любопытства я стала обращать внимание в школе на её уши – они, похоже, кроме уроков всегда были заняты наушниками. Когда я спросила об этом, она сказала: «Это для того, чтобы убежать от реальности, конечно. Сначала я уходила в книги, но окружающие звуки постоянно сбивали, терялась атмосфера». Зачем только ей было убегать от реальности, она бы ни за что не поведала.
Ним обычно говорила спокойно, будто знала, что я спрошу и что она ответит. Это напрягало, особенно после её рассказов о параллельных реальностях. Но что по-настоящему меня напугало, это наш последний разговор, запомнившийся мне надолго.
«Знаешь, - она так начинала, когда собиралась сказать, о чём много думала, - бывает, я засыпаю в них, в наушниках. И тогда снится, как я беру кого-то за руку, мы смотрим долго друг на друга, а потом идём вдаль. Вот, когда я смотрю на неё, вижу себя. Получается, я встречаю себя?» - в тишине она ответила на этот вопрос, Ним редко ожидала моего мнения.
«А ещё я сомневаюсь иногда, где нахожусь. Там или здесь. Это причина моих редких прогулов», - которые стали с недавних пор учащаться.
«Разве тебе не страшно?»
«Перепутать, наверное, страшно. И космос страшен, а туда людей запускают».
Я не была уверена в меткости её аргумента. Хуже уж потеряться в собственных мыслях. Но мои взгляды мало что значили для Ним. Она не боялась остаться там. Более того, она хотела того, и если бы в один день оттуда пропала возможность вернуться, она бы не расстроилась, а сменила постоянное место жительства.
После я никогда не встречала Ним. Я тогда подумала: «Видимо, снова потерялась». И осознала, что у меня не было ни возможности, ни желания отправляться на поиски, в любом случае провальные. Развесь я объявления о пропаже, вторая Ним, как и первая, не желала быть найденной.
Вероятнее всего она перевелась из нашей школы или с родителями переехала в другой город. Это более реальные события для открытых глаз.
Закончив копаться в архивах и памяти, мы с сестрой решили выпить чаю. Хорошее дело этим и должно заканчиваться. Потом я ушла в свою комнату, уселась в кресло и, шаря ладонью в тумбочке в поисках наушников, закрыла глаза. Всё же она была так одинока.
Окунева Екатерина. Судьба и счастье человека
Холодный январский день. Снег пухлыми хлопьями валится на еще спящие улицы города. Безмятежность серых улиц заставляет дышать спокойствием исходящим от них. Солнце лениво выпускает первые багровые лучи из-за бетонных зданий.
Сегодняшний день не был исключением. Я неторопливо шёл по запорошенной белым ковром улице. В наушниках негромко играет какая-то ненавязчивая мелодия… всегда хожу в наушниках, возможно, это некий способ убежать от реальности. Пока я вслушивался в слова песни, я не заметил как природа начала играть свою утреннюю мелодию: оранжевые лучи зимнего солнца поглаживали верхушки елей в парке, снежинки, падающие с еловых ветвей, танцуют вальс в лучах восходящей зари, это делало атмосферу, царившую здесь, сказочной. Я понял, что моя музыка и музыка утреннего пейзажа звучат не в унисон.
- Чудесный день, все же, - произнес я и начал копошиться в кармане, чтоб убавить громкость нарастающей мелодии.
- Это точно, - ответила Джози, я давно научился понимать речь людей по губам.
Джозефина - моя давняя подруга, я бы сказал, подруга детства. Она является лучиком света в тоскливые дни. А ее яркая внешность в виде рыжих курчавых волос напоминает мне солнышко. Звучит сентиментально, конечно, но ее детская наивность и искренность вселяют в меня ощущение тепла, даже не тепла, а некой душевности.
Я давно начал замечать, что мы с ней не имеем совершенно ничего общего, даже в манере речи: у меня она строгая, резкая, с запинками, а она говорит мягко, словно из ее рта выходят не звуки, а звуки арфы.
- Скажи, ты не чувствуешь себя одиноко? Словно ты - эти хлопья снега, которые бесцельно падают на землю, чем-то схожи с тобой? - лирично, понимаю я, - чувствую себя каким-то лишним, словно жизнь идёт мимо меня, может быть просто я не могу уловить ее потока?
- Ох, - с беспокойством посмотрела на меня Джо.
- Нет, не переживай, просто я не могу найти себе место в последнее время. Всё, буквально валится из рук. Я чувствую безразличие ко всему, потому что не вижу мотивации: люди какие-то одинаковые, эмоции поддельные, амбиции ложные.
- Джейк, это случаем не все ещё из-за того случая? - она остановилась и взяла меня за руку.
- Я же просил тебя не упоминать об этом. Если что меня уволили с работы, еще ничего не значит. Потому что эта работа для меня являлась просто способом выжить, не более... на самом деле мое увольнение было справацированно мною же. Многие держатся за свои рабочие места, словно это их счастливый билет в один конец. Я еще давно понял, что моя работа менеджера - бесполезная трата времени: постоянные отчеты, люди, люди, люди, отчеты…как же мне это надоело, скука! Я просто опустошаю себя, сердце становится пустым. Разве для этого я живу? Нет, не для этого. Поэтому потеря работы равнялась освобождению от пустоты в моей душе. Я стал свободным.
- Но после этого ты сам не свой...- продолжила она.
- Забудь, зря я напомнил об этом, - я выхватил свою руку из ее руки и резво пошёл вперёд, добавляя громкость в своих наушниках.
«Одиночество в наушниках, а может...именно в нем мое счастье?»
8.30 утра. Будильник и его резкие возмущения.
- Вот тебе и доброе утро, - мое приветствие не было адресовано тому, кого я хотел слышать меньше всего.
Белоснежная кружка с кофе вычурно красовалась на грязной столешнице. Она казалась такой чистой на фоне хаоса, что это натолкнуло меня на мысли о моем настоящем
Звук тостера отвлек меня от мыслей в моей голове.
Горьковатый вкус кофе перебил мою тревогу.
Очередной глоток и…а все же, гениальная вещь - кофе, выпил кружку бодрящего напитка, и твой день уже ни так уж и плох.
Но все же кофе недолгоиграющая таблетка, в душе у меня была какая-то тревога, сегодня с утра я не нахожу себе места, так как у меня сегодня собеседование на новую должность уже в другой компании.
Мне придется опять идти в полном одиночестве по пустой улице, разговаривать с пустыми людьми, делать пустые действия и быть пустым… ничего нового. Зарываться в мелодию с головой, жить где-то в своих мечтах под позитивный мотив.
«Зачем я бегу от того себя, кем хочу стать?»
Восход. Солнце лениво только начало подниматься из-за высоток. Знаете, бывает такое состояние души, когда ты готов кричать, но не можешь. Ты изо дня в день ищешь, но не знаешь что. И все-таки хочешь понять, что же ты ищешь.
И вот они, мои говорящие и неодушевленные друзья, мои наушники. По крайней мере, выслушают и лишнего не скажут. Включил я первую попавшуюся песню, заиграл Miroshland «Теряю себя». Это не могло быть совпадением.
«Я теряю себя, с каждой минутой все больше и больше...»
Я неторопливо шел по центральному парку по пути на собеседование в другую компанию. Погода сегодня была просто чудная, я с замиранием сердца вдыхал морозную свежесть легкого заморозка, который окутал весь город. Мелкие снежинки играли в догонялки в легком порыве прохладного ветра.
Как же сегодня красиво здесь! Я жадно ловил пейзаж вокруг меня. Серая масса рассеялась на отдельных людей: я мог рассмотреть каждого. Я решил присесть на скамейку, подняв глаза, я увидел перед собой на противоположной скамейке пожилую пару: маленькая женщину, лет 70-ти, и старичка, примерно того же возраста. Они привлекли мое внимание. Между ними была какая-то особая сильная связь, притягивающая внимание, и эта связь явно состоит из 6 букв – любовь. Они сидели, держась за руки. Тонкая, уже неюная, но такая нежная, рука женщины легко сжимала руку возлюбленного. Это меня поразило. Они словно дополняли друг друга, как будто я видел одного человека, душа которого живет в двух телах одновременно. Стало тепло. Может, в этом и есть счастье, найти того, кто будет дополнять тебя там, где тебя мало?
Моя тоска улетучилась вместе с порывом ветра, и даже наушники, как назло разрядились. Это знак.
Я повернул голову вправо и увидел женщину. Она сидела напротив пожилой пары и также наблюдала за их разговорами. На вид она была примерно моего возраста, но в лице ее читалась легкость, осознанность, которая мне была не присуща.
Она была одета в кожаное пальто цвета топленой карамели. Волосы аккуратными черными прядями падали на ее узкие плечи. Я не могу сказать, что она мне приглянулась с первого взгляда, но в ее бледном лице было что-то цепляющее, я не мог отвести от нее взгляд.
До собеседования оставался час, по крайней мере, так я пытался уговорить себя подсесть к этой незнакомке.
«Судьба? Нет. Любовь с первого взгляда? Вздор. Но почему тогда я не могу обойти ее стороной?» - в моей голове был рой из миллиона различных мыслей, от которых меня бросало то в жар, то в холод, - «нет, ты уже не скроешься в наушниках, рискни!»
- Доброе утро, - аккуратно поприветствовал ее я.
- Да, оно сегодня доброе! Посмотрите, какой сегодня превосходный день, - она медленно улыбнулась, - меня зовут Лия, полное имя - Сициллия, - она повернула голову в мою сторону.
Ее глаза острые, как ножи, укололи меня в самое сердце, оно, словно на секунду перестало биться.
- Да, вы правы!
- Извините за нескромный вопрос, зачем же вы тут? Чем я могу помочь? - вопросительный взгляд сменился одобрением.
- Отчаяние, - ответил я и подумал, - «зачем я с ней откровенничаю», - вы показались мне живой, среди этой толпы.
Ее лицо на секунду выразило смятение, но нотка благодарности читалась в ее «зеркалах души».
- Друг мой, я понимаю ваши чувства. Как думаете, почему я сижу здесь?
Я отрицательно покачал головой.
- Жизнь скоротечна, мы, молодежь, не понаслышке знаем это, система печатает рабочую силу, одержимые вечно в поисках чего-то высшего, в поисках «себя». Но они не понимают того, что чем быстрее они пытаются найти «себя», тем дальше они бегут от себя. Странное зрелище. Все настолько в гонке за успехом, что прекрасное стало обычной картинкой, которая царапает глаз в промежутках между работой. Любовь встала на второе место! - досада застыла на ее лице, - мы разучились любить и перестали говорить нашим близким о том, что они нам важны, мы не видим прелести в вербальном диалоге, мы не видим смысла в жизни. Мы теряем грянь между добром и злом, слепо примеряя на себя роль творца своей судьбы, - сказала она и посмотрела на пару, сидящую напротив и продолжила, - посмотри, сколько людей, но где же в них жизнь? Жизнь не в том, чтоб жить ее по пути куда-то, а в том, чтоб любить этот путь. Жить так, чтобы сердце билось чаще. Общество стало путать понятия жизни с целью прожить ее успешно, но успешно для кого?
Я слушал его с большим удивлением, как будто он читает сказку маленькому ребенку. И этот ребенок внимает каждый звук с удовольствием, с таким вниманием, и не может оторваться. Так себя чувствовал сейчас и я.
- Но в чем же тогда суть жизни? - я удивился от своей откровенности.
- Я не отвечу на этот вопрос, - она покачала головой, - для каждого человека различные вещи имеют смысл. Вот, например, для меня счастье в мелочах, вы точно слышали эту фразу. Но ведь это неспроста! Красота в каждом листике дерева, в румянце на лице прохожей девушки, в легком инее на замерзшем окне - оно во всем. И счастлив именно тот, кто умеет это увидеть, заметить.
Остолбенение. Я оцепенел от ее слов, словно мое тело заковано в тысячу цепей. Ее правда была истиной, то, что я не могу сформулировать и понять. Я - живой, я могу любить, а это и есть счастье! Оно точно не кроется в мечтах, которые приходят под музыку в наушниках. Одиночество в наушниках кончено. Я хочу жить.
Я резко поднялся со скамейки:
- Вам куда? - с легким стеснением спросил я.
- Туда же, куда и вам, - она подала мне свою тонкую холодную руку.
Я проводил ее до кафе, которое было в паре кварталов от моего нового рабочего места.
Я засунул руку в карман пальто и нашел там маленькую коробочку. Наушники. Я быстро подошел к мусорному ведру около того самого кафе, где работает Сициллия, и выкинул свое одиночество. Новая глава моей жизни начнется без него.
«Жизнь слишком коротка, чтоб тратить ее на плохое. Я жив, а значит, могу любить и быть любимым.»
Холодный январский день. Снег пухлыми хлопьями валится на еще спящие улицы города. Безмятежность серых улиц заставляет дышать спокойствием исходящим от них. Солнце лениво выпускает первые багровые лучи из-за бетонных зданий.
Сегодняшний день не был исключением. Я неторопливо шёл по запорошенной белым ковром улице. В наушниках негромко играет какая-то ненавязчивая мелодия… всегда хожу в наушниках, возможно, это некий способ убежать от реальности. Пока я вслушивался в слова песни, я не заметил как природа начала играть свою утреннюю мелодию: оранжевые лучи зимнего солнца поглаживали верхушки елей в парке, снежинки, падающие с еловых ветвей, танцуют вальс в лучах восходящей зари, это делало атмосферу, царившую здесь, сказочной. Я понял, что моя музыка и музыка утреннего пейзажа звучат не в унисон.
- Чудесный день, все же, - произнес я и начал копошиться в кармане, чтоб убавить громкость нарастающей мелодии.
- Это точно, - ответила Джози, я давно научился понимать речь людей по губам.
Джозефина - моя давняя подруга, я бы сказал, подруга детства. Она является лучиком света в тоскливые дни. А ее яркая внешность в виде рыжих курчавых волос напоминает мне солнышко. Звучит сентиментально, конечно, но ее детская наивность и искренность вселяют в меня ощущение тепла, даже не тепла, а некой душевности.
Я давно начал замечать, что мы с ней не имеем совершенно ничего общего, даже в манере речи: у меня она строгая, резкая, с запинками, а она говорит мягко, словно из ее рта выходят не звуки, а звуки арфы.
- Скажи, ты не чувствуешь себя одиноко? Словно ты - эти хлопья снега, которые бесцельно падают на землю, чем-то схожи с тобой? - лирично, понимаю я, - чувствую себя каким-то лишним, словно жизнь идёт мимо меня, может быть просто я не могу уловить ее потока?
- Ох, - с беспокойством посмотрела на меня Джо.
- Нет, не переживай, просто я не могу найти себе место в последнее время. Всё, буквально валится из рук. Я чувствую безразличие ко всему, потому что не вижу мотивации: люди какие-то одинаковые, эмоции поддельные, амбиции ложные.
- Джейк, это случаем не все ещё из-за того случая? - она остановилась и взяла меня за руку.
- Я же просил тебя не упоминать об этом. Если что меня уволили с работы, еще ничего не значит. Потому что эта работа для меня являлась просто способом выжить, не более... на самом деле мое увольнение было справацированно мною же. Многие держатся за свои рабочие места, словно это их счастливый билет в один конец. Я еще давно понял, что моя работа менеджера - бесполезная трата времени: постоянные отчеты, люди, люди, люди, отчеты…как же мне это надоело, скука! Я просто опустошаю себя, сердце становится пустым. Разве для этого я живу? Нет, не для этого. Поэтому потеря работы равнялась освобождению от пустоты в моей душе. Я стал свободным.
- Но после этого ты сам не свой...- продолжила она.
- Забудь, зря я напомнил об этом, - я выхватил свою руку из ее руки и резво пошёл вперёд, добавляя громкость в своих наушниках.
«Одиночество в наушниках, а может...именно в нем мое счастье?»
8.30 утра. Будильник и его резкие возмущения.
- Вот тебе и доброе утро, - мое приветствие не было адресовано тому, кого я хотел слышать меньше всего.
Белоснежная кружка с кофе вычурно красовалась на грязной столешнице. Она казалась такой чистой на фоне хаоса, что это натолкнуло меня на мысли о моем настоящем
Звук тостера отвлек меня от мыслей в моей голове.
Горьковатый вкус кофе перебил мою тревогу.
Очередной глоток и…а все же, гениальная вещь - кофе, выпил кружку бодрящего напитка, и твой день уже ни так уж и плох.
Но все же кофе недолгоиграющая таблетка, в душе у меня была какая-то тревога, сегодня с утра я не нахожу себе места, так как у меня сегодня собеседование на новую должность уже в другой компании.
Мне придется опять идти в полном одиночестве по пустой улице, разговаривать с пустыми людьми, делать пустые действия и быть пустым… ничего нового. Зарываться в мелодию с головой, жить где-то в своих мечтах под позитивный мотив.
«Зачем я бегу от того себя, кем хочу стать?»
Восход. Солнце лениво только начало подниматься из-за высоток. Знаете, бывает такое состояние души, когда ты готов кричать, но не можешь. Ты изо дня в день ищешь, но не знаешь что. И все-таки хочешь понять, что же ты ищешь.
И вот они, мои говорящие и неодушевленные друзья, мои наушники. По крайней мере, выслушают и лишнего не скажут. Включил я первую попавшуюся песню, заиграл Miroshland «Теряю себя». Это не могло быть совпадением.
«Я теряю себя, с каждой минутой все больше и больше...»
Я неторопливо шел по центральному парку по пути на собеседование в другую компанию. Погода сегодня была просто чудная, я с замиранием сердца вдыхал морозную свежесть легкого заморозка, который окутал весь город. Мелкие снежинки играли в догонялки в легком порыве прохладного ветра.
Как же сегодня красиво здесь! Я жадно ловил пейзаж вокруг меня. Серая масса рассеялась на отдельных людей: я мог рассмотреть каждого. Я решил присесть на скамейку, подняв глаза, я увидел перед собой на противоположной скамейке пожилую пару: маленькая женщину, лет 70-ти, и старичка, примерно того же возраста. Они привлекли мое внимание. Между ними была какая-то особая сильная связь, притягивающая внимание, и эта связь явно состоит из 6 букв – любовь. Они сидели, держась за руки. Тонкая, уже неюная, но такая нежная, рука женщины легко сжимала руку возлюбленного. Это меня поразило. Они словно дополняли друг друга, как будто я видел одного человека, душа которого живет в двух телах одновременно. Стало тепло. Может, в этом и есть счастье, найти того, кто будет дополнять тебя там, где тебя мало?
Моя тоска улетучилась вместе с порывом ветра, и даже наушники, как назло разрядились. Это знак.
Я повернул голову вправо и увидел женщину. Она сидела напротив пожилой пары и также наблюдала за их разговорами. На вид она была примерно моего возраста, но в лице ее читалась легкость, осознанность, которая мне была не присуща.
Она была одета в кожаное пальто цвета топленой карамели. Волосы аккуратными черными прядями падали на ее узкие плечи. Я не могу сказать, что она мне приглянулась с первого взгляда, но в ее бледном лице было что-то цепляющее, я не мог отвести от нее взгляд.
До собеседования оставался час, по крайней мере, так я пытался уговорить себя подсесть к этой незнакомке.
«Судьба? Нет. Любовь с первого взгляда? Вздор. Но почему тогда я не могу обойти ее стороной?» - в моей голове был рой из миллиона различных мыслей, от которых меня бросало то в жар, то в холод, - «нет, ты уже не скроешься в наушниках, рискни!»
- Доброе утро, - аккуратно поприветствовал ее я.
- Да, оно сегодня доброе! Посмотрите, какой сегодня превосходный день, - она медленно улыбнулась, - меня зовут Лия, полное имя - Сициллия, - она повернула голову в мою сторону.
Ее глаза острые, как ножи, укололи меня в самое сердце, оно, словно на секунду перестало биться.
- Да, вы правы!
- Извините за нескромный вопрос, зачем же вы тут? Чем я могу помочь? - вопросительный взгляд сменился одобрением.
- Отчаяние, - ответил я и подумал, - «зачем я с ней откровенничаю», - вы показались мне живой, среди этой толпы.
Ее лицо на секунду выразило смятение, но нотка благодарности читалась в ее «зеркалах души».
- Друг мой, я понимаю ваши чувства. Как думаете, почему я сижу здесь?
Я отрицательно покачал головой.
- Жизнь скоротечна, мы, молодежь, не понаслышке знаем это, система печатает рабочую силу, одержимые вечно в поисках чего-то высшего, в поисках «себя». Но они не понимают того, что чем быстрее они пытаются найти «себя», тем дальше они бегут от себя. Странное зрелище. Все настолько в гонке за успехом, что прекрасное стало обычной картинкой, которая царапает глаз в промежутках между работой. Любовь встала на второе место! - досада застыла на ее лице, - мы разучились любить и перестали говорить нашим близким о том, что они нам важны, мы не видим прелести в вербальном диалоге, мы не видим смысла в жизни. Мы теряем грянь между добром и злом, слепо примеряя на себя роль творца своей судьбы, - сказала она и посмотрела на пару, сидящую напротив и продолжила, - посмотри, сколько людей, но где же в них жизнь? Жизнь не в том, чтоб жить ее по пути куда-то, а в том, чтоб любить этот путь. Жить так, чтобы сердце билось чаще. Общество стало путать понятия жизни с целью прожить ее успешно, но успешно для кого?
Я слушал его с большим удивлением, как будто он читает сказку маленькому ребенку. И этот ребенок внимает каждый звук с удовольствием, с таким вниманием, и не может оторваться. Так себя чувствовал сейчас и я.
- Но в чем же тогда суть жизни? - я удивился от своей откровенности.
- Я не отвечу на этот вопрос, - она покачала головой, - для каждого человека различные вещи имеют смысл. Вот, например, для меня счастье в мелочах, вы точно слышали эту фразу. Но ведь это неспроста! Красота в каждом листике дерева, в румянце на лице прохожей девушки, в легком инее на замерзшем окне - оно во всем. И счастлив именно тот, кто умеет это увидеть, заметить.
Остолбенение. Я оцепенел от ее слов, словно мое тело заковано в тысячу цепей. Ее правда была истиной, то, что я не могу сформулировать и понять. Я - живой, я могу любить, а это и есть счастье! Оно точно не кроется в мечтах, которые приходят под музыку в наушниках. Одиночество в наушниках кончено. Я хочу жить.
Я резко поднялся со скамейки:
- Вам куда? - с легким стеснением спросил я.
- Туда же, куда и вам, - она подала мне свою тонкую холодную руку.
Я проводил ее до кафе, которое было в паре кварталов от моего нового рабочего места.
Я засунул руку в карман пальто и нашел там маленькую коробочку. Наушники. Я быстро подошел к мусорному ведру около того самого кафе, где работает Сициллия, и выкинул свое одиночество. Новая глава моей жизни начнется без него.
«Жизнь слишком коротка, чтоб тратить ее на плохое. Я жив, а значит, могу любить и быть любимым.»
Химич Анна. Васильковые поцелуи
Я снова пришёл на вокзал нашей давно забытой деревеньки, нашего некогда цветущего дома. Знаешь, сразу же вспомнил твою солнечную улыбку и платье в цветочек, летнее такое, на бретельках. Ты очень любила натягивать поверх него кардиган, бабушкинский такой, с большими пуговками и узором, словно советским (кажется, свитер с похожим узором носил мой отец).
Перед глазами рисуются воспоминания. Помнишь, как мы с тобой бегали по этим рельсам, совсем не боясь упасть и разбить колени в кровь. Помнишь, как танцевали неумелый и ещё совсем юный, неопытный вальс только вдвоём, неуверенно переступая с рельсов на рельс, со шпалы на шпалу. Ты тогда мычала какую-то мелодию, а я старался не наступить тебе на ноги. А потом мы вдруг резко срывались с места и бежали по ним, прямо навстречу закату. До сих пор помню этот гул ветра в ушах и твои волосы, развивающиеся на ветру.
На вокзале сейчас довольно пусто, поезда больше не ходят, они ушли на покой и теперь постепенно отдают себя во власть природы. Некоторые нехотя сопротивляются и жалобно скрипят, когда лоза пытается прорасти по их стенке. Некоторые, наоборот, ищут в этом покой и постепенно прячутся в густой траве, словно кузнечики. А ведь если подумать, вагоны поездов, правда, похожи на кузнечиков, ведь некоторые вагоны даже зелёного цвета. Вот только они не прыгают. «Представьте себе, представьте себе, и съела кузнеца», — сразу вспоминаю эти строчки, когда думаю о кузнечиках.
Помнишь, мы гуляли с тобой по лесу и забрели на полянку. Там было много цветов, самых-самых разных: скромные ромашки, бурные армерии, тихим звоном заливающиеся колокольчики, простой, но так вкусно пахнущий клевер и журчащий ковыль, но самые важные — васильки. Они были похожи на твои глаза. Мои любимые глаза. Глаза, в которых я готов утонуть. Пропасть в этой синеве. А знаешь, я уже пропал. А тут, представляешь, целая полянка самых любимых глаз. Ты смеялась и ловила божьих коровок, шепча потом им: «Коровка, коровка, улети на небо, там твои детки кушают конфетки, всем по одной, а тебе никакой». И ведь они всегда улетали, когда ты заканчивала это небольшое напутствие. Тогда ты казалась мне волшебницей или даже самой настоящей принцессой. Только не вычурной капризной принцессой с миллионом рюшек на платье, а живой и настоящей принцессой, к которой тянутся не только люди, но и животные.
Кузнечиков ты тоже ловила, тебе нравилось их разглядывать и потом тоже отпускать. Они даже не улетали. Я убежден: ты волшебная принцесса. Во всем этом сером мире ты была живой лужайкой. На тебе росли цветы, к тебе приходили животные. Вокруг тебя царила жизнь. Жаль только, что сейчас тут стоят каменные дома.
Я вспомнил! Тут ты впервые научила меня плести венок. Я сплёл так неумело и некрасиво, что он развалился в первые две минуты своей жизни. Но ты всё равно так счастливо улыбалась и целовала мое лицо. Я никогда не забуду эти васильковые поцелуи. А после этой прогулки мы шли домой, державшись за руки. Помнишь, какой закат был тогда на вокзале и как быстро исчезали в нем поезда. Даже какие-то мурашки бегают по коже.
Вот я дошёл до нашего с тобой тайного места. Ты же помнишь этот развалившийся причал около озера, где всегда было много головастиков. Из-за них ты боялась там плавать, хотя я миллион раз говорил, что они безобидные. Вода сегодня довольно холодная, хотя обычно она всегда была тёплая. Наверное, ее грела наша с тобой любовь…
Это хорошо, что ты не видишь нашу деревню сейчас. Она практически умерла. Вокруг построили город, деревья вырубили, траву вытоптали. Помнишь наш с тобой колодец, тот, что был за деревенькой, у дороги, которую все никак не могли достроить? От него осталось всего лишь пара камушков, их тоже уничтожили и смели на своём пути городские люди.
Наверное, пора уже идти домой. Хотя не очень хочется возвращаться туда, где тебя никто не ждёт. Раньше меня всегда ждала Маруська — кошка, которую я подобрал давно-давно. Но теперь она больше не может меня встречать. А я, наверное, так привязался, что другую завести не смог.
Знаешь, я не смог уйти. Я вернулся на наш с тобой вокзал. Помню твой последний день: ты сидела в платке, совсем бледная, с белыми бровями и очень слабой улыбкой, я держал твои сухие и укутанные в белоснежные бинты руки (под ними я иногда разглядывал следы от капельниц). Я знал, что и сидеть тебе было больно, поэтому взял плед, но он не особо помогал. Но ты все терпела. Все. Всю боль, что предоставил тебе Господь. Я всегда удивлялся твоей силе духа!
Я украл тебя из дома, чтобы в последний раз посмотреть с тобой на закат, последний раз тебя поцеловать. Знаешь, ты просила меня жениться и завести собаку, купить дом и быть счастливым. Но знаешь, я не вижу счастья без тебя. Мне такое счастье не нужно.
Знаешь, порой мне кажется, что ты в одном из этих исчезающих в закате поездов. Уверен: следующий будет моим. И этот поезд привезет меня в наш новый дом, и наконец-то там будут все.
На перроне сидел дедушка, опершись обеими руками о трость, глаза его были почти пустыми, и уже сразу понятно — мертвыми. Но одновременно они казались такими живыми, такими счастливыми. Они смотрели туда, туда, куда только что село солнце.
Я снова пришёл на вокзал нашей давно забытой деревеньки, нашего некогда цветущего дома. Знаешь, сразу же вспомнил твою солнечную улыбку и платье в цветочек, летнее такое, на бретельках. Ты очень любила натягивать поверх него кардиган, бабушкинский такой, с большими пуговками и узором, словно советским (кажется, свитер с похожим узором носил мой отец).
Перед глазами рисуются воспоминания. Помнишь, как мы с тобой бегали по этим рельсам, совсем не боясь упасть и разбить колени в кровь. Помнишь, как танцевали неумелый и ещё совсем юный, неопытный вальс только вдвоём, неуверенно переступая с рельсов на рельс, со шпалы на шпалу. Ты тогда мычала какую-то мелодию, а я старался не наступить тебе на ноги. А потом мы вдруг резко срывались с места и бежали по ним, прямо навстречу закату. До сих пор помню этот гул ветра в ушах и твои волосы, развивающиеся на ветру.
На вокзале сейчас довольно пусто, поезда больше не ходят, они ушли на покой и теперь постепенно отдают себя во власть природы. Некоторые нехотя сопротивляются и жалобно скрипят, когда лоза пытается прорасти по их стенке. Некоторые, наоборот, ищут в этом покой и постепенно прячутся в густой траве, словно кузнечики. А ведь если подумать, вагоны поездов, правда, похожи на кузнечиков, ведь некоторые вагоны даже зелёного цвета. Вот только они не прыгают. «Представьте себе, представьте себе, и съела кузнеца», — сразу вспоминаю эти строчки, когда думаю о кузнечиках.
Помнишь, мы гуляли с тобой по лесу и забрели на полянку. Там было много цветов, самых-самых разных: скромные ромашки, бурные армерии, тихим звоном заливающиеся колокольчики, простой, но так вкусно пахнущий клевер и журчащий ковыль, но самые важные — васильки. Они были похожи на твои глаза. Мои любимые глаза. Глаза, в которых я готов утонуть. Пропасть в этой синеве. А знаешь, я уже пропал. А тут, представляешь, целая полянка самых любимых глаз. Ты смеялась и ловила божьих коровок, шепча потом им: «Коровка, коровка, улети на небо, там твои детки кушают конфетки, всем по одной, а тебе никакой». И ведь они всегда улетали, когда ты заканчивала это небольшое напутствие. Тогда ты казалась мне волшебницей или даже самой настоящей принцессой. Только не вычурной капризной принцессой с миллионом рюшек на платье, а живой и настоящей принцессой, к которой тянутся не только люди, но и животные.
Кузнечиков ты тоже ловила, тебе нравилось их разглядывать и потом тоже отпускать. Они даже не улетали. Я убежден: ты волшебная принцесса. Во всем этом сером мире ты была живой лужайкой. На тебе росли цветы, к тебе приходили животные. Вокруг тебя царила жизнь. Жаль только, что сейчас тут стоят каменные дома.
Я вспомнил! Тут ты впервые научила меня плести венок. Я сплёл так неумело и некрасиво, что он развалился в первые две минуты своей жизни. Но ты всё равно так счастливо улыбалась и целовала мое лицо. Я никогда не забуду эти васильковые поцелуи. А после этой прогулки мы шли домой, державшись за руки. Помнишь, какой закат был тогда на вокзале и как быстро исчезали в нем поезда. Даже какие-то мурашки бегают по коже.
Вот я дошёл до нашего с тобой тайного места. Ты же помнишь этот развалившийся причал около озера, где всегда было много головастиков. Из-за них ты боялась там плавать, хотя я миллион раз говорил, что они безобидные. Вода сегодня довольно холодная, хотя обычно она всегда была тёплая. Наверное, ее грела наша с тобой любовь…
Это хорошо, что ты не видишь нашу деревню сейчас. Она практически умерла. Вокруг построили город, деревья вырубили, траву вытоптали. Помнишь наш с тобой колодец, тот, что был за деревенькой, у дороги, которую все никак не могли достроить? От него осталось всего лишь пара камушков, их тоже уничтожили и смели на своём пути городские люди.
Наверное, пора уже идти домой. Хотя не очень хочется возвращаться туда, где тебя никто не ждёт. Раньше меня всегда ждала Маруська — кошка, которую я подобрал давно-давно. Но теперь она больше не может меня встречать. А я, наверное, так привязался, что другую завести не смог.
Знаешь, я не смог уйти. Я вернулся на наш с тобой вокзал. Помню твой последний день: ты сидела в платке, совсем бледная, с белыми бровями и очень слабой улыбкой, я держал твои сухие и укутанные в белоснежные бинты руки (под ними я иногда разглядывал следы от капельниц). Я знал, что и сидеть тебе было больно, поэтому взял плед, но он не особо помогал. Но ты все терпела. Все. Всю боль, что предоставил тебе Господь. Я всегда удивлялся твоей силе духа!
Я украл тебя из дома, чтобы в последний раз посмотреть с тобой на закат, последний раз тебя поцеловать. Знаешь, ты просила меня жениться и завести собаку, купить дом и быть счастливым. Но знаешь, я не вижу счастья без тебя. Мне такое счастье не нужно.
Знаешь, порой мне кажется, что ты в одном из этих исчезающих в закате поездов. Уверен: следующий будет моим. И этот поезд привезет меня в наш новый дом, и наконец-то там будут все.
На перроне сидел дедушка, опершись обеими руками о трость, глаза его были почти пустыми, и уже сразу понятно — мертвыми. Но одновременно они казались такими живыми, такими счастливыми. Они смотрели туда, туда, куда только что село солнце.
Бобрякова Виктория. Шум голосов
Хотите раскрою вам секрет? Глупый вопрос, конечно, хотите, но в первую очередь считаю важным представиться. Я Алиса. А теперь вернемся к секрету. Каждый, кто хоть раз бывал в библиотеке, наверняка слышал: «Соблюдайте тишину!». Надеюсь это говорили не вам? Ой, прошу прощения за мои отступления, не могу удержаться. А знаете ли вы, что библиотека – самое шумное место, оно в этом плане даже хуже, чем метро в час пик? Поселила ли я в вас любопытство? Надеюсь. Обещаю вам все рассказать, если проведете со мной некоторое время.
Для начала проведу небольшую экскурсию по библиотеке и заодно расскажу немного о частых посетителях, а потом вернемся к секрету, согласны?
Не знаю, как вы сюда забрели. Расположить нашу библиотеку на краю города (а по моему мнению, на краю самой вселенной) было слегка непредусмотрительно. Но вы здесь, значит, все не так страшно.
Наша библиотекарь – такая милашка, вам так не кажется? Она совсем молодая, еще учится. У нас она работает вечерами. Немногие в ее возрасте ведут такой образ жизни, но она молодец. Я уже успела к ней привыкнуть. Иногда по вечерам сидим с ней за одним из столиков около окна и смотрим за прохожими, машинами. По моему мнению, из наших окон можно увидеть самые красивые закаты. Уютнее всего здесь зимой. Приходите к нам в новогодние праздники. Мы ставим елочку, угощаем всех печеньем и чаем, детишкам дарим маленькие сборники с рассказами. Да, вот так у нас уютно. Кстати, вы не замерзли? У нас есть пледы. Если что, говорите!
В нашей библиотеке несколько залов, зайдем в детский? Смотрите, опять эта малышка здесь. Ее мама работает по вечерам, поэтому она часто гостит у нас. Девчушке всего 6 или 7 лет, а она уже так много читает. Мы стараемся создать ей комфортную обстановку: видите чашечку с горячим шоколадом рядом? Думаю, стоит идти дальше, а то малышка уже начала отвлекаться.
Дальше у нас зал для взрослых. Смотрю, все на месте. Вы не думайте, я знаю не каждого, кто к нам приходит. Я рассказываю вам только о тех, кого вижу здесь постоянно.
Та девушка у окна на диванчике учится в 11 классе. Она сдает экзамен по литературе, поэтому стала частым гостем у нас. А в кресле у стены – мальчик из ее параллели. Мне кажется, он влюблен в эту девушку. Я не самый сильный эмпат, но замечаю, что он здесь исключительно в те же дни, что и она. Однажды я их познакомлю, правда, еще не знаю как. Мое положение, понимаете ли, не самое выигрышное. Стоп! Секунду, как я могла забыть?! Да… Простите, совсем не подумала сказать. Я героиня одной из книг! Именно поэтому и постоянно нахожусь в библиотеке. Надеюсь, эта неловкость не лишила вас доверия ко мне! В свою защиту могу сказать, что я тут дольше всех, поэтому врать не стану. Думаю, стоит оставить молодых людей. Вы, кстати, заметили, как они мило переглядывались? Неужели! Вы только посмотрите, та девушка попросила у юноши принести ей плед. Все, уходим!
В следующем зале у нас классика. И наш профессор, как всегда, здесь. Ну что за мужчина!.. Ему слегка за тридцать, он преподает в университете литературу, каждый вечер у нас готовится к занятиям. Ужасно умный и начитанный человек. С ним можно обсудить что угодно. Мне совсем скоро нужно будет уйти, поэтому пообщайтесь с ним, даю слово, вы будете очарованы им.
Не ожидала, что покинуть вас придется так скоро, прошу прощения. Расскажу вам то, что обещала. Помните, в начале нашего разговора, я сказала, что нет более шумного места, чем библиотека? Вы еще не поняли почему? Так странно, никто из моих собеседников не слышит этот шум. Иногда у меня просто разрывается голова от обилия мыслей, диалогов и монологов, которые хранит в себе каждая книга. Как откроют любую, так она умолкнуть не может. Просто кошмар! А представьте, какой здесь шум, когда много посетителей! Но я все равно рада, что к нам приходят люди, которым эти мысли необходимы.
Простите меня, я уже неприлично опаздываю, меня ждет Шляпник. Надеюсь, мы еще встретимся. И не забудьте подойти к нашему профессору. Он поистине замечательный человек!
Хотите раскрою вам секрет? Глупый вопрос, конечно, хотите, но в первую очередь считаю важным представиться. Я Алиса. А теперь вернемся к секрету. Каждый, кто хоть раз бывал в библиотеке, наверняка слышал: «Соблюдайте тишину!». Надеюсь это говорили не вам? Ой, прошу прощения за мои отступления, не могу удержаться. А знаете ли вы, что библиотека – самое шумное место, оно в этом плане даже хуже, чем метро в час пик? Поселила ли я в вас любопытство? Надеюсь. Обещаю вам все рассказать, если проведете со мной некоторое время.
Для начала проведу небольшую экскурсию по библиотеке и заодно расскажу немного о частых посетителях, а потом вернемся к секрету, согласны?
Не знаю, как вы сюда забрели. Расположить нашу библиотеку на краю города (а по моему мнению, на краю самой вселенной) было слегка непредусмотрительно. Но вы здесь, значит, все не так страшно.
Наша библиотекарь – такая милашка, вам так не кажется? Она совсем молодая, еще учится. У нас она работает вечерами. Немногие в ее возрасте ведут такой образ жизни, но она молодец. Я уже успела к ней привыкнуть. Иногда по вечерам сидим с ней за одним из столиков около окна и смотрим за прохожими, машинами. По моему мнению, из наших окон можно увидеть самые красивые закаты. Уютнее всего здесь зимой. Приходите к нам в новогодние праздники. Мы ставим елочку, угощаем всех печеньем и чаем, детишкам дарим маленькие сборники с рассказами. Да, вот так у нас уютно. Кстати, вы не замерзли? У нас есть пледы. Если что, говорите!
В нашей библиотеке несколько залов, зайдем в детский? Смотрите, опять эта малышка здесь. Ее мама работает по вечерам, поэтому она часто гостит у нас. Девчушке всего 6 или 7 лет, а она уже так много читает. Мы стараемся создать ей комфортную обстановку: видите чашечку с горячим шоколадом рядом? Думаю, стоит идти дальше, а то малышка уже начала отвлекаться.
Дальше у нас зал для взрослых. Смотрю, все на месте. Вы не думайте, я знаю не каждого, кто к нам приходит. Я рассказываю вам только о тех, кого вижу здесь постоянно.
Та девушка у окна на диванчике учится в 11 классе. Она сдает экзамен по литературе, поэтому стала частым гостем у нас. А в кресле у стены – мальчик из ее параллели. Мне кажется, он влюблен в эту девушку. Я не самый сильный эмпат, но замечаю, что он здесь исключительно в те же дни, что и она. Однажды я их познакомлю, правда, еще не знаю как. Мое положение, понимаете ли, не самое выигрышное. Стоп! Секунду, как я могла забыть?! Да… Простите, совсем не подумала сказать. Я героиня одной из книг! Именно поэтому и постоянно нахожусь в библиотеке. Надеюсь, эта неловкость не лишила вас доверия ко мне! В свою защиту могу сказать, что я тут дольше всех, поэтому врать не стану. Думаю, стоит оставить молодых людей. Вы, кстати, заметили, как они мило переглядывались? Неужели! Вы только посмотрите, та девушка попросила у юноши принести ей плед. Все, уходим!
В следующем зале у нас классика. И наш профессор, как всегда, здесь. Ну что за мужчина!.. Ему слегка за тридцать, он преподает в университете литературу, каждый вечер у нас готовится к занятиям. Ужасно умный и начитанный человек. С ним можно обсудить что угодно. Мне совсем скоро нужно будет уйти, поэтому пообщайтесь с ним, даю слово, вы будете очарованы им.
Не ожидала, что покинуть вас придется так скоро, прошу прощения. Расскажу вам то, что обещала. Помните, в начале нашего разговора, я сказала, что нет более шумного места, чем библиотека? Вы еще не поняли почему? Так странно, никто из моих собеседников не слышит этот шум. Иногда у меня просто разрывается голова от обилия мыслей, диалогов и монологов, которые хранит в себе каждая книга. Как откроют любую, так она умолкнуть не может. Просто кошмар! А представьте, какой здесь шум, когда много посетителей! Но я все равно рада, что к нам приходят люди, которым эти мысли необходимы.
Простите меня, я уже неприлично опаздываю, меня ждет Шляпник. Надеюсь, мы еще встретимся. И не забудьте подойти к нашему профессору. Он поистине замечательный человек!
Поедушкин Тимофей. Одиночество в наушниках
Той, что помогла мне в мои тяжелые минуты, посвящается
Серый город. Заполненные гамом центральные улицы, потрепанные временем дома, заброшенные детьми площадки – везде одна и та же мрачная тоска. Нигде нет светлого уголка. Нигде не слышен смех, не видна улыбка. Люди погружены в свои проблемы, в свой внутренний мир тревог и переживаний, они не обращают внимания ни на что…
Моросит дождь.
По улице идет юноша. За спиной – футляр от скрипки, на руках – перчатки. Чтобы спрятаться от зябкого ветра и тоскливых капель воды, он накрыл голову капюшоном, и теперь нельзя рассмотреть его лица – виден только провод от наушников, уходящий под куртку, и брелок на застежке. Юноша идет медленно, не ускоряясь и не останавливаясь. Может показаться, что он такой же, как все остальные: погруженный в себя, отрешенный от всего происходящего. Но это не так: он тяжко страдает от того, что не может изменить этот серый мир. Кругом лишь тусклые лица – бездушные маски, а из цветов только оттенки серого. Эта картина не меняется, она подавляет, заставляет человека свернуться, спрятаться и застыть в своем развитии. Такое ощущение, что город несет наказание за тяжкие деяния прошлого уже не одно десятилетие. Есть ли выход их этого лабиринта?
Юноша идет по бесконечно длинному тротуару, неся за плечами, как ему казалось, свое будущее в черном футляре. Длинными шагами он мерит дорогу, не задумываясь о том, что делает. Весь мокрый и продрогший, юноша еле переставляет ноги – наверное, только потому, что идти необходимо. Он не знает, куда идет. Да и где – ему это тоже безразлично. Он просто шагает и считает кирпичи, из которых сложен тротуар. Он уже несколько раз сбивался и начинал заново, не замечая того. Кирпичей ведь тысячи… тоскливых дней и ночей тысячи… а человек один... и ЭТА жизнь одна…
Белый.
На тротуаре белый плеер. Просто лежит - мокрый, запачканный, но еще целый. Юноша берет в руки и внимательно осматривает его. Кому принадлежит? Вокруг никого. Неожиданно высвечивается название трека: "Одиночество – Main Theme", а в строке автора – "Жизнь". Единственное, что остается сделать – взять наушники и прослушать то, что подкинула судьба.
Судьба предложила инструментальное произведение. Первый звук – скрипичное "ля" второй октавы – легкий, тонкий и очень холодный. Щеку сразу кольнула снежинка. Налетел северный ветер, лужи стали серо-заледенелыми. Внутри все как будто сжалось. Полились звуки: скрипка, флейта, виолончель – печальное трио, таинственное и непостижимое, как ураган… из лепестков роз. А внутри него стоит юная девушка и зовет юношу к себе... Но ураган стал снежным, а внутри - никого.
Совершенно неожиданно мелодию перехватило фортепиано. Бархатные аккорды пробудили замерзший мир к жизни. Зацвели подснежники. В воздухе – лепестки цветущих яблонь и только прилетевшие птицы. Потекли ручейки, сразу прибежали дети: кто с корабликом, кто с мячиком. Но все они проскользнули мимо юноши: он не из их мира, яркого мира детства, он их не поймет.
Прозвенел первый аккорд гитары. Дети исчезли. Как и ручей, и лепестки. Настало новое время. Пропали дома и улицы, исчез тротуар. А на их месте появился небольшой луг, на котором растут тополя. В глазах рябит от ярких цветов: зеленой травы, желтых одуванчиков. Искрится солнце на безоблачном небе. И никого нет рядом – никого, кроме девушки, лежащей под тенью деревьев и читающей книгу. Может, она зовет его? Зовет туда, где есть краски и радость – любовь и свет. Юноша подходит – нет, подбегает, чтобы узнать, но... девушка улыбается и исчезает. Исчезает и поляна, и солнце.
Заиграло пиццикато струнных, и каждый щепок струны словно капелька воды, падающая с неба. Собрались тучи, начался дождь. Вновь по городу ходят люди, но теперь уже парами – мужчина держит зонт, женщина идет рядом. И все – в черном.
Постепенно мелодия расширяется, её мощь охватывает все пространство – и перерастает в настоящий симфонический ураган! Юноша мечется в смятении, держа в руках зонт – он ищет ту, кому нужен. Сверкнула первая молния, за ней вторая, третья... Зонт выпал из ослабленной руки, и его сразу унесло ветром - исчез... растворился…
Настала тишина. Исчезли люди, дома. Остался лишь туман.
Густой, плотный, он окружает человека со всех сторон. Глубокая тоска охватывает юношу; на душе стало пусто. Он один, совсем один. Это не подарок судьбы – это последний удар жестокого мира по тому, кто, вопреки всему, еще жив. Говорят, надежда умирает последней. Но ведь ее может хватить для того, чтобы вернуться обратно, в свою вселенную страха и недопонимания. Легче остаться здесь.
Послышались шаги...
Из тумана вышла она. Та, что звала его во время урагана, что читала книгу под деревом. Длинные волосы, спадающие на плечи, тонкий прямой нос и пронзительно голубые глаза, как то небо, которое отражало весь мир. От нее веет свежестью и радостью. В руках – тот самый зонт.
– Зачем же ты прятался? Неужели ты думал, что можно убежать от себя, своего счастья? – девушка улыбнулась. – Держи, теперь нести наш зонт будешь ты.
С этими словами она откинула капюшон юноши. Свежее и открытое лицо говорило о готовности идти за своим счастьем, готовности изменить этот серый мир, забыть его, как страшный сон.
Вновь начинался дождь. Две фигуры – мужская и женская – прикрывшись зонтом, медленно шли по улице. Им хорошо вдвоем. Оставим их – у них впереди столько светлого и яркого… им есть что послушать и о чем поговорить.
А на дороге остались лежать ставшие ненужными наушники и плеер.
Той, что помогла мне в мои тяжелые минуты, посвящается
Серый город. Заполненные гамом центральные улицы, потрепанные временем дома, заброшенные детьми площадки – везде одна и та же мрачная тоска. Нигде нет светлого уголка. Нигде не слышен смех, не видна улыбка. Люди погружены в свои проблемы, в свой внутренний мир тревог и переживаний, они не обращают внимания ни на что…
Моросит дождь.
По улице идет юноша. За спиной – футляр от скрипки, на руках – перчатки. Чтобы спрятаться от зябкого ветра и тоскливых капель воды, он накрыл голову капюшоном, и теперь нельзя рассмотреть его лица – виден только провод от наушников, уходящий под куртку, и брелок на застежке. Юноша идет медленно, не ускоряясь и не останавливаясь. Может показаться, что он такой же, как все остальные: погруженный в себя, отрешенный от всего происходящего. Но это не так: он тяжко страдает от того, что не может изменить этот серый мир. Кругом лишь тусклые лица – бездушные маски, а из цветов только оттенки серого. Эта картина не меняется, она подавляет, заставляет человека свернуться, спрятаться и застыть в своем развитии. Такое ощущение, что город несет наказание за тяжкие деяния прошлого уже не одно десятилетие. Есть ли выход их этого лабиринта?
Юноша идет по бесконечно длинному тротуару, неся за плечами, как ему казалось, свое будущее в черном футляре. Длинными шагами он мерит дорогу, не задумываясь о том, что делает. Весь мокрый и продрогший, юноша еле переставляет ноги – наверное, только потому, что идти необходимо. Он не знает, куда идет. Да и где – ему это тоже безразлично. Он просто шагает и считает кирпичи, из которых сложен тротуар. Он уже несколько раз сбивался и начинал заново, не замечая того. Кирпичей ведь тысячи… тоскливых дней и ночей тысячи… а человек один... и ЭТА жизнь одна…
Белый.
На тротуаре белый плеер. Просто лежит - мокрый, запачканный, но еще целый. Юноша берет в руки и внимательно осматривает его. Кому принадлежит? Вокруг никого. Неожиданно высвечивается название трека: "Одиночество – Main Theme", а в строке автора – "Жизнь". Единственное, что остается сделать – взять наушники и прослушать то, что подкинула судьба.
Судьба предложила инструментальное произведение. Первый звук – скрипичное "ля" второй октавы – легкий, тонкий и очень холодный. Щеку сразу кольнула снежинка. Налетел северный ветер, лужи стали серо-заледенелыми. Внутри все как будто сжалось. Полились звуки: скрипка, флейта, виолончель – печальное трио, таинственное и непостижимое, как ураган… из лепестков роз. А внутри него стоит юная девушка и зовет юношу к себе... Но ураган стал снежным, а внутри - никого.
Совершенно неожиданно мелодию перехватило фортепиано. Бархатные аккорды пробудили замерзший мир к жизни. Зацвели подснежники. В воздухе – лепестки цветущих яблонь и только прилетевшие птицы. Потекли ручейки, сразу прибежали дети: кто с корабликом, кто с мячиком. Но все они проскользнули мимо юноши: он не из их мира, яркого мира детства, он их не поймет.
Прозвенел первый аккорд гитары. Дети исчезли. Как и ручей, и лепестки. Настало новое время. Пропали дома и улицы, исчез тротуар. А на их месте появился небольшой луг, на котором растут тополя. В глазах рябит от ярких цветов: зеленой травы, желтых одуванчиков. Искрится солнце на безоблачном небе. И никого нет рядом – никого, кроме девушки, лежащей под тенью деревьев и читающей книгу. Может, она зовет его? Зовет туда, где есть краски и радость – любовь и свет. Юноша подходит – нет, подбегает, чтобы узнать, но... девушка улыбается и исчезает. Исчезает и поляна, и солнце.
Заиграло пиццикато струнных, и каждый щепок струны словно капелька воды, падающая с неба. Собрались тучи, начался дождь. Вновь по городу ходят люди, но теперь уже парами – мужчина держит зонт, женщина идет рядом. И все – в черном.
Постепенно мелодия расширяется, её мощь охватывает все пространство – и перерастает в настоящий симфонический ураган! Юноша мечется в смятении, держа в руках зонт – он ищет ту, кому нужен. Сверкнула первая молния, за ней вторая, третья... Зонт выпал из ослабленной руки, и его сразу унесло ветром - исчез... растворился…
Настала тишина. Исчезли люди, дома. Остался лишь туман.
Густой, плотный, он окружает человека со всех сторон. Глубокая тоска охватывает юношу; на душе стало пусто. Он один, совсем один. Это не подарок судьбы – это последний удар жестокого мира по тому, кто, вопреки всему, еще жив. Говорят, надежда умирает последней. Но ведь ее может хватить для того, чтобы вернуться обратно, в свою вселенную страха и недопонимания. Легче остаться здесь.
Послышались шаги...
Из тумана вышла она. Та, что звала его во время урагана, что читала книгу под деревом. Длинные волосы, спадающие на плечи, тонкий прямой нос и пронзительно голубые глаза, как то небо, которое отражало весь мир. От нее веет свежестью и радостью. В руках – тот самый зонт.
– Зачем же ты прятался? Неужели ты думал, что можно убежать от себя, своего счастья? – девушка улыбнулась. – Держи, теперь нести наш зонт будешь ты.
С этими словами она откинула капюшон юноши. Свежее и открытое лицо говорило о готовности идти за своим счастьем, готовности изменить этот серый мир, забыть его, как страшный сон.
Вновь начинался дождь. Две фигуры – мужская и женская – прикрывшись зонтом, медленно шли по улице. Им хорошо вдвоем. Оставим их – у них впереди столько светлого и яркого… им есть что послушать и о чем поговорить.
А на дороге остались лежать ставшие ненужными наушники и плеер.
Смелов Дмитрий. Совсем не трусишка
Привет! Давайте знакомиться: меня зовут Арчи. Я пёс, мне уже два года! Моя семья маленькая, но очень дружная. Почему меня Дружком не назвали? До сих пор понять не могу! Живётся мне хорошо! Меня все любят! Играют со мной, команды выполнять учат. Я умею «сидеть», «лежать», подавать лапу и даже танцевать. Особенно я люблю приносить хозяину какие-нибудь палки, ветки и перетягивать верёвку (здесь я всегда побеждаю).
Моего хозяина зовут Дима. У него есть сестра, которая часто на меня сердится, потому что я рано встаю и сразу бегу к ней в комнату. У моего хозяина тоже есть «хозяйка», он называет её мамой. Мама говорит, что в доме всё на ней держится и что мы в ответе за тех, кого приручили. Ха! Они думают, что приручили меня. Меня, дворового пса, рождённого в теплотрассе! Меня нельзя приручить. Я, как кошка, гуляю сам по себе. Кстати, о кошках: у нас в квартире живёт одна… точнее, один наглый кот. Мне всё время хочется оторвать ему голову, ну, или хотя бы хвост, но «мама»… «Мама» говорит, что надо жить дружно. Ну, мы и «дружим»: то я за ним гоняюсь, то он за мной.
А однажды… Пробираюсь я в комнату, куда ходить мне запрещено, вдруг сверху на меня кто-то как прыгнет! Я испугался, юркунул в первую открытую дверь и притаился. Сижу, тишина, выйти страшно; стал я потихоньку поскуливать, чтоб хозяин меня вызволил. Свет включили, оказалось, что это кот забрался на самую верхнюю книжную полку, захотелось ему книжечку почитать, ну и заснул ненароком (скажу по секрету с моим хозяином тоже такое случается…) Свалился сонный кот прямо мне на голову! Уж и задал я ему трёпку!!! Ведь теперь все меня трусишкой называют! Ну, а какой же я трусишка, если я хозяина своего спас! От Снеговика!
Расскажу, как это было. Пошёл я раз Диму выгуливать (чтоб он без меня делал… так и сидел бы в своей комнате, пальцами тыкал в какую-то коробочку, да музыку слушал). Дело было зимним утром. Всё снегом покрыто, следов видимо-невидимо, разбери их тут попробуй. Я как всегда впереди бегу, определяю, кто тут уже побывал. Вдруг вижу, стоит кто-то, грозный такой: на голове ведро, а в руках метёлка (я с ней знаком уже), не иначе напасть хочет.Ну, я и начал лаять на него, набрасываться. Хозяин смеётся, а мне страшно, вдруг это чудище обидеть его хочет, а я ведь за него отвечаю. Полаял я, полаял, вижу: испугался враг, замер, как неживой стоит. Удивился я такой быстрой победе, дальше побежал, а сам на хозяина оглядываюсь: «Ну, не молодец ли я? Вот какой смелый!»
Смелый-то смелый, но надо всех гостей, оказывается, в лицо знать.. Однажды пришла к нам в гости старушка. Я как главный член семьи, выбежал, залаял на неё, обнюхиваю, а она идёт себе и идёт, не боится меня. Ну, я тогда на всякий случай отбежал подальше, мало ли, но лаять продолжаю. Потом вижу, хозяйка её в комнату приглашает, тапочки мои любимые предлагает, я и успокоился: «свой» человек, пропускать можно. Хозяин хвалит меня: «Молодец! Защитник наш!Не испугался!»
Конечно не испугался, я ведь спортом занимаюсь. Пробежки в любую погоду всей семьёй – это счастье! Как я люблю эти пробежки! Меня тогда с поводка отпускают. И я «лечу»: хочу вперёд бегу, хочу назад, а хочу, вообще в кусты заверну, птиц погонять. Вот бежим мы, никого не трогаем. А тут, откуда ни возьмись, собака огромная навстречу. Несётся на огромной скорости, пасть открыта, глаза горят. Тут уж я испугался не на шутку, такая и укусить может. Остановился я около хозяйки, тоже зарычал: «Мол, не подходи, хуже будет». А собака, невоспитанная какая-то, да оно и понятно, хозяина-то у неё нет, бездомная она. Никто её не приручил, вот она и злится. Ну… Сцепились мы, дерёмся, кусаем друг друга… В общем, победил бы я, если бы Дима на меня поводок не нацепил, а «мама» собаку не прогнала. Испугались, что меня бродяжка эта покусает, и я бешенством заболею. А я-то ведь не испугался! Ну, и какой же я трусишка после этого!? Совсем не трусишка.
…В общем, хозяин у меня хороший, и приключений у нас ним много… Я, когда жду его из школы, то лежу на подоконнике и мечтаю: «Вот пойдём мы с ним на речку, купаться, он заплывёт далеко и тонуть начнёт. А я его спасу!!! Ведь мы в ответе за тех, кого приручили! Пусть все бездомные собаки, да и коты тоже, найдут того, за кого они отвечать будут!»
Эх, мечты, мечты… Ведь воды-то я боюсь!
Привет! Давайте знакомиться: меня зовут Арчи. Я пёс, мне уже два года! Моя семья маленькая, но очень дружная. Почему меня Дружком не назвали? До сих пор понять не могу! Живётся мне хорошо! Меня все любят! Играют со мной, команды выполнять учат. Я умею «сидеть», «лежать», подавать лапу и даже танцевать. Особенно я люблю приносить хозяину какие-нибудь палки, ветки и перетягивать верёвку (здесь я всегда побеждаю).
Моего хозяина зовут Дима. У него есть сестра, которая часто на меня сердится, потому что я рано встаю и сразу бегу к ней в комнату. У моего хозяина тоже есть «хозяйка», он называет её мамой. Мама говорит, что в доме всё на ней держится и что мы в ответе за тех, кого приручили. Ха! Они думают, что приручили меня. Меня, дворового пса, рождённого в теплотрассе! Меня нельзя приручить. Я, как кошка, гуляю сам по себе. Кстати, о кошках: у нас в квартире живёт одна… точнее, один наглый кот. Мне всё время хочется оторвать ему голову, ну, или хотя бы хвост, но «мама»… «Мама» говорит, что надо жить дружно. Ну, мы и «дружим»: то я за ним гоняюсь, то он за мной.
А однажды… Пробираюсь я в комнату, куда ходить мне запрещено, вдруг сверху на меня кто-то как прыгнет! Я испугался, юркунул в первую открытую дверь и притаился. Сижу, тишина, выйти страшно; стал я потихоньку поскуливать, чтоб хозяин меня вызволил. Свет включили, оказалось, что это кот забрался на самую верхнюю книжную полку, захотелось ему книжечку почитать, ну и заснул ненароком (скажу по секрету с моим хозяином тоже такое случается…) Свалился сонный кот прямо мне на голову! Уж и задал я ему трёпку!!! Ведь теперь все меня трусишкой называют! Ну, а какой же я трусишка, если я хозяина своего спас! От Снеговика!
Расскажу, как это было. Пошёл я раз Диму выгуливать (чтоб он без меня делал… так и сидел бы в своей комнате, пальцами тыкал в какую-то коробочку, да музыку слушал). Дело было зимним утром. Всё снегом покрыто, следов видимо-невидимо, разбери их тут попробуй. Я как всегда впереди бегу, определяю, кто тут уже побывал. Вдруг вижу, стоит кто-то, грозный такой: на голове ведро, а в руках метёлка (я с ней знаком уже), не иначе напасть хочет.Ну, я и начал лаять на него, набрасываться. Хозяин смеётся, а мне страшно, вдруг это чудище обидеть его хочет, а я ведь за него отвечаю. Полаял я, полаял, вижу: испугался враг, замер, как неживой стоит. Удивился я такой быстрой победе, дальше побежал, а сам на хозяина оглядываюсь: «Ну, не молодец ли я? Вот какой смелый!»
Смелый-то смелый, но надо всех гостей, оказывается, в лицо знать.. Однажды пришла к нам в гости старушка. Я как главный член семьи, выбежал, залаял на неё, обнюхиваю, а она идёт себе и идёт, не боится меня. Ну, я тогда на всякий случай отбежал подальше, мало ли, но лаять продолжаю. Потом вижу, хозяйка её в комнату приглашает, тапочки мои любимые предлагает, я и успокоился: «свой» человек, пропускать можно. Хозяин хвалит меня: «Молодец! Защитник наш!Не испугался!»
Конечно не испугался, я ведь спортом занимаюсь. Пробежки в любую погоду всей семьёй – это счастье! Как я люблю эти пробежки! Меня тогда с поводка отпускают. И я «лечу»: хочу вперёд бегу, хочу назад, а хочу, вообще в кусты заверну, птиц погонять. Вот бежим мы, никого не трогаем. А тут, откуда ни возьмись, собака огромная навстречу. Несётся на огромной скорости, пасть открыта, глаза горят. Тут уж я испугался не на шутку, такая и укусить может. Остановился я около хозяйки, тоже зарычал: «Мол, не подходи, хуже будет». А собака, невоспитанная какая-то, да оно и понятно, хозяина-то у неё нет, бездомная она. Никто её не приручил, вот она и злится. Ну… Сцепились мы, дерёмся, кусаем друг друга… В общем, победил бы я, если бы Дима на меня поводок не нацепил, а «мама» собаку не прогнала. Испугались, что меня бродяжка эта покусает, и я бешенством заболею. А я-то ведь не испугался! Ну, и какой же я трусишка после этого!? Совсем не трусишка.
…В общем, хозяин у меня хороший, и приключений у нас ним много… Я, когда жду его из школы, то лежу на подоконнике и мечтаю: «Вот пойдём мы с ним на речку, купаться, он заплывёт далеко и тонуть начнёт. А я его спасу!!! Ведь мы в ответе за тех, кого приручили! Пусть все бездомные собаки, да и коты тоже, найдут того, за кого они отвечать будут!»
Эх, мечты, мечты… Ведь воды-то я боюсь!